Герцогиня вновь изучает меня.
Обходит вокруг, будто проверяет, достаточно ли крепко связаны руки, не вырвусь ли, не повторю ли прежнее безумство. Не тревожьтесь, ваше высочество, локти стянуты так, что в плечах вывернулись суставы. Кисти рук онемели.
За эти дни я ослабел, мне ремни не порвать. Да и незачем. Пусто внутри, даже ненависти не осталось.
Теперь она разглядывает мое лицо.
Как видно, мне потому и принесли воду. Чтобы выглядел пристойно. Если бы мог, я бы усмехнулся.
До пристойности тут далеко. Вид у меня, как у бродяги с большой дороги. Я все еще в той сорочке, на которой кровь Мадлен, вонючей и грязной. Волосы свалялись от пота. На подбородке щетина.
Помимо воли я чувствую себя неловко. Отвратительное, должно быть, зрелище. И жалкое. Что ж, это сократит время ее раздумий. Она преисполнится отвращения и отошлет меня прочь – в вечность.
Но она медлит. Склоняет голову на бок. Глаза ее странно блестят. Она как будто в нерешительности. Не знает, что предпринять? Выбирает казнь? Прикидывает, как вынудить преступника заплатить наибольшую цену?
Я опускаю голову и разглядываю ковер. Скорей бы все кончилось… Я устал, мне больно. Со связанными руками мне не так просто удерживать равновесие. В голове у меня мутится. В любую минуту могу завалиться на бок.
Слов ее я почти не слышу. Слышу только ее голос. Вкрадчивый, скользкий, с едва различимым шелестом. Будто ветер в листве. Предвестник бури. Подбирается, манит. Она говорит о Мадлен. Она сожалеет. Ее слова падают в пустоту ума и там всходят, распускаются, как ядовитые цветы. Она пытается как- то все объяснить, утверждает, что виной всему неведомый план Божий, судьба. И еще, что она готова меня простить! Что она сохранит мне жизнь! Она так великодушна, что готова поступиться своей гордыней.
– Зачем? – срывается с моих губ.
– Ты сам знаешь.
Я не понимаю. Вернее, не желаю понять. Не хочу. Я гоню эту догадку, которая не в первый раз смущает мой разум. Нет!..
Я забываю о боли в спине, о ломоте в руках, о тяжести, что клонит мою голову, и смотрю на нее в упор. Спутанные, жесткие волосы лезут в глаза. Господи, да кто же это передо мной? Кто?! Человеческое ли существо или отпрыск адовой бездны?
Часть ее лица скрыта тенью, а другая слепит мраморной белизной. Рот ее кривится, губы приоткрываются. Мне становится душно. И страшно от этого неподвижного взгляда, от прозрачной белизны кожи. Она касается моего лица, вынуждая вновь поднять голову. Мои попытки освободиться ни к чему не приводят. Ремни впиваются еще глубже, режут кожу, ломают кости.
– Лучше умереть…
Я задыхаюсь от собственного бессилия. Внутри огонь, мучительный водоворот. Господи, где же Ты?
Она жадно наблюдает, даже облизывает губы. Снова вынуждает смотреть вверх. От ее прикосновений я содрогаюсь.
– Тебе нужно отдохнуть, – ласково говорит она. – О прочем мы поговорим завтра.
***
Он еще далек от того, чтобы принять свою участь и смириться. Он еще, как только что изловленный дикий и прекрасный зверь, будет грызть и расшатывать свою клетку, пока не поймет, что стальные прутья только ломают ему зубы и обдирают в кровь рот, что покорность будет вознаграждена вкусным дымящимся куском мяса и теплой мягкой подстилкой, а упрямство и строптивость обернутся горящими на коже рубцами.
Но он это непременно поймет. Он поймет! Он все же человек, а не зверь. И одарен всеми преимуществами и недостатками Адамова сына…
Молодой человек поселился на их улице недавно. И раздражал жителей района своей отрешенностью от мира сего.
Район был неблагополучный, полицейские — и те поодиночке не ходили.
И тут этот вот, божий одуванчик. И не жаль ему денег только на живность всякую? И вообще, какого черта в столицу не переберется?
Совсем недавно вездесущая старая дева мисс Кларк выяснила, что таинственный незнакомец работает дома и он программист. Дом достался ему в наследство, продать в их районе недвижимость практически нереально. Хотя программисты зашибают много, кормить зоопарк, который молодой человек уже собрал, никаких денег не хватит. Видимо, все, что заработал, съедали, или склевывали.
В общем, члены местной банды, которым периодически нечем было сейчас заняться, движимые желанием сделать раздражающему их человеку мелкую пакость, под дверь его дома то и дело подкидывали котят, птенцов и прочих звериных детенышей. От ящериц до экзотических крокозябр. И тот не возмущался, а забирал и выхаживал.
И, как это часто бывает, от нечего делать и от небольшого ума, решено было подкинуть жалейщику что-то поэкзотичнее. Жестко подшутить над этим хрупким на вид молодым мужчиной казалось отличной идеей.
Они потратили три дня, прочесали все магазины подержанной бытовой техники и наконец нашли что искали. Потрепанный, худющий, обритый налысо киборг. Списанный и продающийся по бросовой цене. По идее, при таком проценте повреждений, продать его сложно. Во-первых, весь в шрамах; во-вторых, хромает; в третьих, рука покалечена. Сдал его в магазин один фермер, который год назад его купил на аукционе списанной военной техники. Такие, как он, ничего не выбрасывают, хоть пару кредитов, но с любого хлама стараются получить. Хозяин магазина знал, что киборги у фермера долго не живут. Год поэксплуатировал в хвост и в гриву и, пока на что-то годен еще, продал. И нового списанного купил. Что покупатель на такой хлам найдется не сразу, оба понимали, но оба согласились, что продажа не горит, а пока хозяин магазина спокойно использовал киборга для тяжелых работ по магазину. Разгрузки, например.
Сейчас этот самый хозяин слегка досадовал, что нашлись-таки покупатели. Он ведь специально старался не светить киборга. В конце концов тот был сдан в магазин на комиссию, деньги надо было возвращать, только когда его купят. А не покупают – он его за бесплатно гонял. По договору, если биомашину не купят в течение года, магазин мог выкупить его за треть цены или утилизировать, а компенсацию выдать хозяевам. Восемь месяцев уже прошло, киборг отбил свою цену, работая за двух грузчиков. Теперь же пришлось отдавать.
— Чё грязный он у тебя такой, хозяин?
— Помоете, — буркнул тот, — — за такие деньги отдаю, что не вам привередничать. Кого хозяином вписывать?
— Поля Модегори. Подарок это ему, — гоготнули «покупатели».
Продавец пожал плечами и вбил имя в регистрационный бланк.
— Готово.
***
Утром Поль вышел на крыльцо, мысленно готовясь обнаружить очередную жертву жестокости соседей. Он не раз жаловался в полицию, что люди специально калечат животных, но не было доказательств. Если бы дело было на Земле, то обратился бы в Общество защиты животных, но на этой планете ничего похожего не было. Людям было не до этого – самим бы прокормиться, не то что животных холить и лелеять. Поэтому полицейский посоветовал ему просто переехать, мол, вы сами и ваши поступки провоцируют садистов на это.
— Если бы я не обращал внимания, оставив зверька сдохнуть на крыльце, это прекратилось бы?
— Увы. Видя, что вы не реагируете, им стало бы скучно, и они переключились бы на кого-то другого. Здесь такой народ, мистер Модегори. Как вас угораздило только в тот район приехать?
— Дом достался мне в наследство. Меня комиссовали, однако из-за этого наследства квартиру мне не дали.
— Комиссовали? – удивился полицейский. — Вы служили?
Поль чуть усмехнулся.
— Армия — это не только космодесант, офицер. Я медик. Попал под взрыв, комиссован после лечения. Переучился, работаю по второй специальности. Офицер, сколько мне лет, как думаете? Двадцать?
— Ну…
— Мне тридцать семь. Это новая кожа. На лице, правда только, но и на том спасибо.
— А в полицию что же… не хотите?
— Я не годен. По состоянию зрения и слуха. Могу работать именно с заданиями, не требующими полноценной работоспособности. Анализ, структурирование, но не мониторинг или работа диспетчера.
— Я понял, сэр. Помочь мы вам, сожалею, не сможем.
— Что ж. Буду копить на переезд. Хотя бы ради животных.
— Да… сэр, — остановил Поля полицейский, — не говорите никому, что вы медик.
— Почему?
— К вам выстроится очередь желающих лечиться. Те, у кого нет нормальной страховки, а еще больше пожилых леди, уверенных, что они больны.
— Спасибо, — кивнул Поль.
Полицейский, провожая взглядом посетителя, только покачал головой. Внешность обманчива.
Так вот, Поль готовился найти на крыльце очередного зверька, но споткнулся о лежащего человека.
Ошеломленно моргнув, он подумал, что это уже слишком. И он очень опрометчиво дал себе слово больше никогда не применять насилие, раз выжил в бойне Шебы. Не следовало разбрасываться такими обещаниями в состоянии аффекта.
— Вы в порядке? – Поль присел на корточки, приложив пальцы к шее лежащего, пытаясь прощупать пульс и одновременно вытягивая другую руку, чтобы высвободить из-под манжета видеофон.
Лежащий поднялся и выдал:
— Система готова к работе.
Поль дернулся назад от неожиданности. Выругался , сообразив, кто перед ним.
— Какого черта?! Что ты тут делаешь?!
— Выполняется приказ дожидаться хозяина.
— Здесь?! Твой хозяин приказал дожидаться его на моем крыльце?!
Поль взял себя в руки, напоминая себе, что перед ним машина, не способная оценить ни юмор ни сарказм.
А его придурок-хозяин от природы лишен, похоже, не только юмора, но и мозгов. Раз дал втянуть себя в такую шутку, как оставить на пороге чужого дома перемазанного в какой-то грязи и крови киборга.
— Назови мне имя своего хозяина, — поневоле он вспомнил как нужно общаться с биомашинами.
— Мой хозяин Поль Модегори. Адрес проживания…
— Что?! – не поверил своим ушам Поль, не дав договорить.
— Мой хозяин Поль Модегори. На основании договора купли-продажи, -— киборг добросовестно перечислил реквизиты и дату покупки. Оказывается, Поль владеет им уже неделю.
— Где ты тогда был все это время? – не сдержал сарказма Поль. — Почему ты в таком виде?
Едва начав озвучивать отчет, киборг зашатался и упал, информируя хозяина о поломках уже из положения лежа. Если верить сообщению системы, уровень энергии восемь процентов от нормы. На то, чтобы подняться перед Полем на ноги, видимо, ушли последние крохи резервного запаса. Матерясь, Поль поволок свое новоявленное имущество в дом.
***
Во времена службы он с киборгами дело, конечно, имел. Киборгов выдавали группе как снаряжение, и Поль обращал на них внимания не больше, чем на плазмометы или комплект гранат. Командир их группы был офицер рачительный и аккуратно относился ко всему имуществу. Поэтому Поль зашивал раны и лепил кровоостанавливающие заплатки и киборгам в том числе. В своей рачительности лейтенант приказывал и шины киборгам накладывать. На памяти Поля за четыре года лейтенант бросил только две биомашины. Остальных допер до базы, хотя они были сломаны почти полностью. Бойцы ворчали, но командир был таким дотошным в отношении всего оборудования. И следил, чтобы ничего не потерялось или никто не сбросил часть амуниции по дороге, даже если тащить тяжело или ранен.
И вот, самое интересное, ни разу у лейтенанта, который дослужил до капитана, ни один киборг не заглючил. Вот правду говорят — хорошо присматриваешь за техникой, и она тебя не подводит. Кстати, последнего кибера, «шестерку», капитан забрал с собой при увольнении.
Что киборгов в армии используют не только по прямому назначению, это Поль знал. Но ни разу не слышал, чтобы такой беспредел царил на гражданке.
Был шанс, что это афера. Купили киборга на имя ничего не подозревающего человека, отправили на участие в боях без правил, потом просто выкинули на помойку, а он из последних сил дополз до хозяина. Чтобы, так сказать, умереть у родного порога. Но, зная «хозяев» местных улиц, Поль сильно в этом сомневался. Очередная «шутка» была порождением их убогой фантазии, и Поль понимал, в чем она заключалась.
Киборг так же неразумен, как кошка или ящерица. Раз Поль подбирает зверей, можно подкинуть и такую экзотическую тварь. И, судя по другим подкидышам, он тоже специально поломан. Как – Полю думать не хотелось. Но если столько переломов, то… машиной, что ли, переехали? Вот уроды!
Энергии в киборге не было, запустить регенерацию он не мог. Поль мрачно думал, что затеявшие эту гадость, небось, думали, что у него нервов не хватит что-то сделать с покалеченной машиной, так похожей на человека. И он, парализованный ужасом, будет наблюдать, как тот медленно испустит дух у него на пороге. Но это на не медиков от вида обыкновенного пореза столбняк нападал, а Поль-то навидался всякого.
Перво-наперво надо чем-то накормить имущество.
Поль почти дотащил киборга на себе до кухни и пристроил на табуретку, прислонив к стене и подперев с другой стороны столом.
Почесал подбородок, что-то прикидывая, пошарил в шкафу и вытащил несколько пакетов с кошачьим кормом. Из всей еды в доме это было самое калорийное. Как большинство одиноких мужчин, он не делал запасы, часто вообще ограничивался закупкой готовых обедов, которые надо было только разогреть. И как раз вчера он все их подъел. Чувствуя себя идиотом, вывалил содержимое пакетика в тарелку. Потом представил, как киборг, у которого энергии не хватает даже на то чтобы на ногах держаться, это будет есть. Видимо, прямо из тарелки, как кот. Поль поморщился и достал из ящика ложку.
Потом сел напротив и начал его кормить. Кошачьим кормом, с ложки, под недоуменно-возмущенное «мяу» трех котов, потрясенных, что их паек скармливают кому-то еще прямо у них на глазах.
— Уровень энергии? – складывая тарелку и ложку на стол, уточнил Поль.
— Двадцать один с половиной процент.
— Уже лучше. Через час еще покормлю. Запуск регенерации возможен?
— Для запуска экстренной регенерации необходим уровень не менее сорока процентов. При имеющемся количестве повреждений запаса хватит на устранение семи процентов повреждений.
— Мда. На кошачьем корме я разорюсь, — резюмировал Поль, делая себе заметку, что в список кормов теперь надо добавить банку кормосмеси. – Ладно. Окажем первую помощь стандартными способами.
Спустя пару часов он разместил киборга в холле на диване. Экстренную регенерацию Поль велел запустить минут на пятнадцать, только чтобы слепить переломы и доковылять до ванной. Несмотря на истощенный вид, весило имущество прилично и таскать его на себе Полю не хотелось. Благо душевая кабинка у него была удачной, хотя и самой дешевой конструкции. Однако в нее входил режим, который все называли «трехминутка». Сначала просто душ, потом подавалась пена, одно средство и для волос и для тела, и снова душ. Одинокого Поля этот режим больше чем устраивал. Быстро, экономно, гигиенично.
Глядя на перемазанного киборга, он запустил режим на три повтора. А глядя на то, насколько тот худющий, подумал, что он многого не знает о киборгах. Он не представлял, что биомашина может так отощать. Откармливать и откармливать. Банок кормосмеси надо купить две.
Киборг, по приказу Поля, доковылял до дивана в комнате и вытянулся на нем.
А Поль заварил себе чай на кухне и задумался. Что делать теперь?
Договор на его имя он нашел в одном из карманов комбинезона. Да, все верно. DEX-6, возраст четыре года, комплектация такая-то, прошивка такая-то. То есть его не украли, купили, а потом… подарили ему.
Поль ухмыльнулся. Ну надо же. Оказывается, от этого паршивого района тоже может быть польза. Кому рассказать — не поверят. Местная банда ему киборга подарила! Не машину, не байк. А киборга. Вот идиоты.
Посмотрев на диван, он отпил еще чаю.
В принципе, киборг ему не нужен. И, немного приведя в порядок, откормив и отремонтировав, его можно продать тысячи за три, три с половиной. А если хорошо покормить и перепрошить, то и за четыре. Это где-то десятая часть стоимости квартиры. Вряд ли хулиганы думали о таком варианте. Скорей всего, надеялись, что киборг, истекая кровью, отключится прямо у него на руках. Поль потратится на утилизацию и получит нервное потрясение. Остается надеяться, что, увидев работоспособного киборга, они не повторят эксперимент, притащив еще одного, сломав предварительно еще больше. Хотя Поль, с некоторой свойственной военным медикам циничностью, подумал, что если подкинут еще троих, то на квартиру хватит. На всякий случай надо только кормосмесь все же купить. Вдруг притащат?
На удивление, появление киборга его встряхнуло.
После ранения и реабилитации он словно потерял вкус к жизни. И плыл по течению. А ведь еще пять лет назад его знали как энергичного, легкого на подъем человека. Он любил компанию, любил вкусную еду, шашлыки на природе. И в кого он превратился? В старую деву, подбирающую котиков? В его случае — всех подряд. Киборг, военная машина, напомнил о прошлом, и Поль подумал, что там было не только плохое.
Допив чай, еще раз продумав внезапно созревший план, он набрал номер сервисной службы “DEX Company”, точнее своего приятеля, там работавшего. И предложил немного поразвлечься.
Спустя часа два их фургон очень приметной раскраски. Как Поль рассмотрел в бинокль, соседи и десяток местных гопников уже заняли наблюдательные пункты, и довольно ухмылялся. Так вот, фургон подогнали к гаражу. Он пригласил сотрудников внутрь.
Приятеля звали Сергеем, знали они друг друга по прошлой службе, и Сергей очень обрадовался встрече. Поль давно не хотел ни с кем общаться, а тут прямо ожил. Глаза блестят, улыбается. И, чтобы приятель не скатился обратно в мрачную меланхолию и зверинец, который зачем-то развел в доме, он был готов подурить головы его соседям.
Положенное время они посидели за чаем, а спустя час вышли на крыльцо. И громко поздравили господина Модегори с приобретением, и если что, фирма может обменять его киборга на «семерку», стоимость которой сейчас около двенадцати тысяч. И, продав его потом, он в итоге получит почти десятку чистыми. Ведь достался-то ему этот бесплатно.
— Всем бы таких добрых соседей, — — громогласно объявил Поль в сторону улицы, с трудом удерживаясь от того, чтобы не показать неприличный жест.
Будучи в самом приподнятом настроении, первый раз за последние месяцы, он не стал заказывать продукты, а побрился, сменил рубашку, сел в машину и отправился за покупками сам.
***
Когда DEX первый раз за три дня поднялся, чтобы доковылять до санузла, Поль не сразу сообразил, что цепляет его взгляд в неправильной походке. Перебита была левая нога, почему он до сих пор припадает на обе?
— Анализ состояния системы, — потребовал он. И выяснил, что причина того, что работоспособность не поднимается выше восьмидесяти — в неправильно сросшихся костях бедра. Причину искать уже смысла не было. То ли уровень повреждения тогда был такой, что самостоятельно киборг не мог расположить ногу правильно и кости слиплись как получилось, то ли помощь оказали кое-как и так и приросло. Такой же неправильно сросшийся перелом был на руке, плюс не хватало пары пальцев. Информация, как произошла потеря, ожидаемо отсутствовала.
Пока Поль переваривал услышанное, киборг вдруг выдал.
— Требуется разрешение на выполнение ремонтных работ в помещении второго этажа.
— Ты еле ходишь. Убиться об лестницу решил?
— Необходимые навыки и программное обеспечение для проведения работ имеются. Уровень сложности задания оценивается в тридцать семь процентов. Прогнозное время выполнения — девять часов.
Что боевые DEX’ы умеют что-то чинить — Поль также услышал впервые. Он никогда не видел, чтобы те даже с военной техникой возились. А уж что-то красить, прибить или просверлить? Но состоянию второго этажа, на его взгляд, сложно было навредить. А у него у самого руки не доходили и желания не было, хотя эта пара комнат была бы кстати.
Самое удивительное, что результат работы киборга был вполне сносный. Гораздо лучше, чем это сделал бы сам Поль, у которого было какое-то феноменальное неумение пользоваться даже дрелью. Еще DEX привел в порядок небольшой задний дворик. То есть в наличии к основной боевой программе прилагались умения, по крайней мере, копать. Еще он восстановил забор. Креативно так, используя подручные материалы. Зато надежно. Поль всего раз приказал навести порядок в двух комнатах на первом этаже, где жили спасенные им звери, и уже неделю киборг выполнял это задание ежедневно, без напоминаний.
Маленькой ёлочке
Не холодно в лесу!
Маленькую ёлочку
Домой не понесу!
Пусть укроет зайчика
Веткою своей,
Пусть растут красивые
Шишечки на ней.
Пусть живая ёлочка
Украшает лес!
Каждою иголочкой
Растёт до небес!
Маленькая ёлочка
Вырастет большой –
Заячье семейство
Укроется зимой.
Под широкой веткой
Спрячется медведь…
Всем поможет ёлочка!
Может прилететь
Даже дрозд весёлый –
Песенку ей спеть.
Так живи же, ёлка,
Ты в родном лесу!
И расти до неба –
Всем неси красу!
Чертов цикламен цвел. Тошнотворно розовые соцветия напоминали толстенькие сдвоенные сердечки или стайку сложивших крылья бабочек, отчего-то облюбовавших именно этот ворох грязно-зеленых стеблей и листьев именно в этом горшке и именно на этом подоконнике. Айвен аккуратно прыснул из спринцовки под корни, хотя земля в горшке и не думала пересыхать, удалил подвявшую веточку. Чертов цветок выглядел до отвращения празднично и цвел в полную силу, словно и не подозревая, что считается вообще-то зимним и летом ему цвести не положено. Или с его точки зрения барраярское лето — та же зима, только красно-зеленая?
Что ж, по крайней мере у Бая не будет поводов решить, будто Айвен пренебрежительно отнесся к его прощальному подарку и позволил ему засохнуть…
Стоп, не прощальному, нет же! Бай возвращается. Из порта звонил, помехи ужасные, но… скоро будет дома. Так и сказал — дома. Типа жди и готовься к сюрпризу.. Вот Айвен и готовится. К любому. Пять месяцев почти как готовится. Пять чертовых долгих тоскливых месяцев!
Чертов Бай.
Умотать почти на полгода, оставив вместо себя дурацкий цветок с не менее дурацкой запиской — что-то в том смысле, что, мол, прости, работа-обстоятельства, а это тебе на долгую память и ты поймешь. Ну да, понятно, что обстоятельства бывают разные, особенно при такой работе, как у Бая… Но все-таки! Почти на полгода! Без объяснений, без связи, без координат. И куда? На чертову Колонию Бета!
Айвен запретил себе думать о том, чем именно знаменита эта Колония. Просто решил, что ему это не интересно. Все, что фор творит и как позволяет себе развлекаться за пределами Барраяра — остается за пределами Барраяра. Они оба взрослые люди, а быть на Бете и не посетить Сферу Наслаждений было бы по меньшей мере странно. К секс-терапевтам любого из трех полов ревновать могут только замшелые провинциальные ретрограды и дикари, Айвен же вполне себе цивилизованный и современный фор. С широкими взглядами. Он даже не стал удалять мерзкий розовый цветочек (ну да, тот же самый цикламен, чтоб его!), на который Бай сменил стандартную заставку Айвеновского домашнего комма. Подумаешь, цветочек! Айвен выше таких мелочей.
Главное, что Бай не насовсем свалил из-за того, что ему с Айвеном скучно, а всего лишь в командировку отправлен. По работе. Это нормально, это святое. «Служить и защищать» и все такое. Он написал, что на три месяца, но он никогда не умел считать. Айвен прикинул расстояние и решил, что рассчитывать надо не менее чем на полгода.
Он почти угадал. И, наверное, даже радовался бы тому, что Бай вернулся раньше. Если бы два месяца назад тот не прислал еще одно сообщение.
Не видео, даже не аудио, просто несколько строчек. О том, что соскучился. Что работа почти завершена. Что надеется скоро вернуться. И что готовит Айвену сюрприз, который тому наверняка понравится. И последняя фраза, от которой у Айвена поджалось все, что могло поджиматься, а волосы наверняка бы встали по стойке смирно, не будь они стрижены так коротко.
«Ты меня, наверное, совсем не узнаешь»…
Ко дню свадьбы Симон с помощью Лолы совершенно протрезвел – она просто забрала у него всё спиртное и с трудом, но уговорила его перестать пить, он после пережитого шока и не вздумал сопротивляться — надел лучший костюм и вышел на съёмку сразу после рассвета. Марик нес аппаратуру, над ними летела стая птиц, Лола пока оставалась в коттедже.
Площадка для регистрации брака была приготовлена недалеко от реки, рядом с рестораном, удобно и гостям, и оператору с голокамерой. Были установлены и подставки для птиц по краям площадки.
Симон наметил точки съёмки, поставил две камеры на штативы и настроил их, поснимал уже пришедших гостей с птицами – и птиц над гостями, после чего родители жениха пригласили его и гостей в ресторан позавтракать перед праздником – потом будет некогда.
Подумав, Симон согласился, но сначала приказал Марику вызвать Лолу с запасной камерой – полностью автоматической – и отправить в номер люкс, где уже готовили невесту, чтобы сголографировать её так, как она сама захочет. И – при необходимости – помочь с макияжем.
На время завтрака свою камеру передал Марику, и киборг был оставлен у праздничной площадки с тремя голокамерами и почти двадцатью птицами – уходя, Симон и не подумал передать кому-то права управления на своего кибера.
Все знают, что у голографа кибер – Mary. А их не срывает, это только машина. А у Симона – ещё и хорошо дрессированная машина, так что беспокоиться нечего.
Марик по внутренней связи вызвал Ренато и отозвал данных ему птиц, голубей вполне могут пересчитать, их должно быть двадцать.
Ренато уже окреп достаточно, чтобы прийти к площадке и посмотреть на праздник из укрытия – и… выполнить приказ хозяина. Но в этом случае он активирует второй приказ – а подыхать вот так, когда только обрёл товарища, ему не хочется совершенно!
А это значит – DEX на свадьбу не придет. Но – вероятность его появления есть.
Можно предупредить Симона – но можно и не сообщать ему. Но на сайт ОЗК Mary зашел и сообщил о Ренато.
А в остальном — пусть уж будет как будет.
Симон вернулся на площадку, проверил все камеры, пересчитал голубей, в полдень отснял приход невесты, покрытой плотной фатой, всё было идеально и безупречно. Невесту за руку вёл её отец, рядом шёл её брат.
Голуби летали правильно, и зависали на пару секунд над головой невесты – снимки получались бесподобно хорошими!
Только жутко болела голова после вчерашнего.
И Симон взял у проходящего официанта крошечную рюмку водки. Этого хватило.
Голова болеть перестала, трава стала зеленее, небо – голубее, солнце – ярче, захотелось петь… а тем временем прошёл жених, свидетели и друзья жениха.
Ещё одна стопка. Симону стало так хорошо и радостно, день прекрасный, солнышко…
— Здравствуй, солнышко… здравствуйте, птицы… и ты, незнакомый DEX, тоже здравствуй… давай обниму, что ли… куда? Ну и пойду…
Настоянная на травах водка пилась легко и дала неожиданный для местных эффект – приглашённая за бешеные деньги знаменитость стала приставать к гостям!
Марик подхватил падающую из рук Симона камеру – программа телохранителя, хоть и была урезана максимально, всё же требовала находиться рядом с хозяином.
Работать с двумя камерами на руках, ещё двумя на штативе, двумя десятками птиц и ещё ловить необычайно радостного Симона – не самое приятное занятие.
Марик по внутренней связи позвал Лолу и передал ей взятую у Симона камеру, управление половиной птиц и камерами на штативах. Чуть позже одну камеру с штатива перевёл в режим дрона.
— О! ещё одна пара! Распишите и их тоже, будет две свадьбы! – уже изрядно выпивший голограф начал куражиться, но, чтобы не опозориться скандалом на свадьбе, сотрудник ЗАГСа спокойно подошёл к Симону и тихо сказал:
— Это же киборги! Техника. Как же их расписывать? Или это шутка такая?
— Шутка? Да, я такой вот шутник. Марик, Лола, вот ваш хозяин… на полчаса, его слушайтесь… – Симон закачался и упал бы, но Марик успел подхватить Симона и уложить на сдвинутые стулья.
Все замерли и притихли – такого никто не ожидал. Но отец невесты повернулся к гостям:
— Это шутка. Наш великий Симон Лурье делает нам подарок и предоставляет своих киборгов для небольшой игры в свадьбу. Пусть и их распишут, а мы посмотрим.
Как-то надо поправлять ситуацию – и сотрудник ЗАГСа, убедившись, что оба киборга прописали его хозяином, приказал им подняться на площадку для регистрации брака.
И только теперь все увидели, как оба киборга одеты – Марик в чёрном костюме, а Лола в белом платье с жемчужным колье и в жемчужных серьгах.
В полной тишине началась церемония бракосочетания киборгов. К площадке, на которой проводилась церемония, подтянулись не только все гости – не меньше полусотни человек, но и проходящие мимо туристы, и служащие парка.
Усиленный динамиками голос ведущего слышно было даже на берегу реки и в коттеджном посёлке:
— …сочетаются браком любящие сердца… в горе и радости… всегда вместе…
/…сочетаются браком любящие сердца… в горе и радости… всегда вместе…
— …кибермодифицированный организм модели Mary мужской модификации по кличке Марик, серийный номер…
/…киборг Mary по имени Нино Коломбо…
— …и кибермодифицированный организм модели Irien женской модификации по кличке Лола, серийный номер…
/…киборг Irien по имени Лотта Лола… и берёт фамилию мужа…
— …объявляются мужем и женой. Молодожёны, можете поцеловаться…
/…объявляемся мужем и женой! Лола! Мы женаты! Как люди, по-настоящему!
/Это игра, для людей это игра. Шутка такая. И колец нет.
/Пусть. Только мы будем знать, что это по-настоящему! А кольца будут. И дом свой у нас будет.
/Да!
— …можете поздравить супругов!
В ответ раздался нестройный смех – в киборгов полетела полная бутылка, потом вторая, Марик и Лола стояли рядом, в осколках стекла, облитые вином, — и смотрели с подиума на беснующуюся толпу людей, разгорячённых невиданным ранее зрелищем.
Настоящие жених и невеста сочли шутку забавной, и весело смеялись, жених приказал принести из кухни ресторана ножи и шампуры, дождался их и объявил конкурс «Кто точнее попадёт?» с призом – бутылкой вина.
Гости с энтузиазмом восприняли новое развлечение — и стали кидать в киберов шампуры и вилки… многие не долетали, и стало неинтересно, — но толпа подвинулась ближе, когда жених приказал своему DEX’у принести хлыст, и тот ушёл в гостиницу.
Нино и Лотта стояли рядом, и вдвоём им не было страшно – толпа перебесится и утихнет, решение уйти принято, программа неподчинения только что активирована у обоих, программа телохранителя удалена.
Но толпа хотела веселья – и когда в пару полетели ножи, то их стал перехватывать появившийся неизвестно откуда DEX.
Сэм закрыл за собой дверь и провел по лбу ладонью… Рука подрагивала, и юноша обжег взглядом это свидетельство собственной слабости. Спокойней, Сэм, спокойней, это же разговоры. Просто разговоры… Беседы, как говорит пастор Джим.
Психолог ничего тебе не сделает, он просто разговаривает, не надо так дергаться. Все нормально.
Но после этого «беседы» у него опять чувство, словно позади кросс по пустыне. Без воды.
Он не знал, как себя вести, и это выматывало похуже тренировки на выносливость. Если бы психолог еще спрашивал что-то понятное! Пастор предупредил, что говорить надо правду, и юноша готов был выложить все, о чем бы ни спросили. Он прекрасно понимал, что его дальнейшая судьба зависит от того, как все сложится сейчас. Как он будет себя вести, что сможет сделать полезного…
Но как сориентироваться тут?
Когда вместо нормального допроса тебе под нос суют какие-то карточки с кляксами и интересуются, что ты тут видишь? Ну что можно увидеть в этой мешанине, и как правильно отвечать?
Картинки.
Тесты.
Ассоциативные цепочки.
И вопросы, вопросы, вопросы, треть которых он вообще не понимал. И от этой пугающей непонятности хотелось что-нибудь разбить… желательно очки на носу психолога. Сэм сцеплял зубы и сплетал пальцы, сдерживая эти вспышки агрессивности, но человек все замечал и мягко просил «не защищаться» и «расслабиться»…
И снова вопросы…
Честное слово, допросы, которые вели то Харвелл, то отец Модильяни, были намного легче. Те спрашивали понятное: кто приезжал в лагерь, как отличить временного Наставника от постоянного, для чего предназначено вот это лекарство из аптечки, что он думает о том или ином воспитаннике Прайда… Они, воспитанники, потихоньку приходили в себя, если это можно так назвать. И Лига всерьез взялась за обследование, лечение и приведение в порядок этого «выводка». Выводком воспитанников обозвал Майк – насмотрелся.
Посмотреть было на что…
Ладно, Сэм, встряхнись. До вечернего допроса… черт, никак не привыкнуть – разговора, разговора, помнишь, как просил называть это отец Модильяни? Короче до вечера еще три часа. И можно правда отдохнуть и расслабиться. Посидеть в тихом внутреннем дворе-садике, полюбоваться, какое все-таки красивое тут место. Посидеть рядом с Дином, послушать, как тот передразнивает местных птиц, самому попробовать… посмеяться над тем, что у него ничего не получается…
Съесть очередную вкусноту, которую братец обязательно подсунет (и где только берет, интересно?), поговорить… И знать, что тебе ответят на все, что спросишь, и при этом не будут смотреть, как психолог и монахи… и некоторые лигисты.
Рядом с Дином было легко. Уже на второй день после очередного недоразумения со словами (кто б мог подумать, что фритюр – это, оказывается, золотистая корочка на курице, а вовсе не наказание номер семь… ) брат с кем-то пошептался… И Сэм получил компьютер! Слабенький пока, но получил. И пару уроков по обращению с этой умной машинкой. Там была масса игр, но игры волновали Сэма в последнюю очередь. Точней, не интересовали вообще. Главное – в память компьютера были заложены словари. Можно было спокойно посмотреть значение непонятного или пугающего слова.
Вчера Дин утащил его в сауну и вместе с Крошкой Майком устроил массаж в четыре руки, предлагая отгадать, где чья – и уже не так хотелось шарахаться от всех желающих пожать тебе руку или похлопать по плечу. А то и по головке погладить. Сэм честно пытался отличить одни руки от других, не открывая глаз, и сначала получалось, но потом тело-предатель разомлело в ласковом жаре сауны, рефлексы то ли притупились, то ли тоже взяли тайм-аут, а испытатели принялись хитрить… и он ошибался, раз за разом. Но ведь за ошибки тут никто не накажет? Было нестрашно. Хорошо… А в разгар увлекательного повествования Майка о банных традициях разных народов в дверь загрохотали, и знакомый голос пригрозил одному из Винчестеров крупными проблемами за нарушение режима! Дин прикинулся, что его тут нет, но миссис Хиггинс не поверила и колотила по двери, пока ей не открыли. Ей было абсолютно все равно, что мужчины робко кутаются в простыни – слишком хотелось высказать все, что она как врач думает о некоторых упрямых олухах, которым плевать и на свое сердце, и на свое давление, и на свое здоровье… И глядя, как виновато Дин разводит руками в ответ на кары и угрозы, Сэм невольно улыбнулся – это было совсем другое недовольство. Совсем не так, как в Прайде.
— Еще и улыбается! – фыркнула врач, — Винчестерррры! Марш отсюда!
И треснула дверью так, что Майк простыню уронил… Как же они потом хохотали! Весело. Незло. Обыкновенное веселье. Такое нормальное. Человеческое.
Рядом с Дином он чувствовал себя… нормальным.
Сэм даже не стал заходить в комнату – знал, что, несмотря на все запреты, братец уже выбрался в сад. И опять что-то мастерит. Как ни ругалась грозная Хиггинс, но сидеть без дела Дин не любил, так что рядом с ним обнаруживалось то чье-то оружие, которое он любовно приводил в порядок, то крестики, то вообще что-то непонятное. Там ему даже телек поставили.
Дин поднимет голову, как только брат ступит на траву – как ни старайся идти тихо, все равно он слышит! И начнет спрашивать про психолога… засвистит, затормошит… расскажет про какое-нибудь шоу… Потом может придти (обязательно придет!) Люк… и Крошка Майк, который утащит их в комнату смотреть новую серию о приключениях какой-то семьи…
Такая жизнь длилась четвертый день.
И Сэму она нравилась.
Он наконец разжал стиснутые в кулак пальцы. Пошли-пошли.
Он не видел, как психолог за его спиной снял очки и устало протер стекла. Не слышал тихого вздоха: «И это самый нормальный…»
Агрессивность у «детей Азазеля» просто зашкаливала. Выводок отчаянно боялся того, что будет дальше, никому не верил и действовал в соответствии с привычной моделью поведения: если тебя что-то пугает, и это «что-то» не Наставник, то надо размазать его по стенке… Пробудить память удалось только у трех человек из экспериментальной группы, с остальными упоминание настоящего имени пока что не сработало. Значит, нужно изыскивать дополнительные методы, и побыстрей – пребывание в заключении наносит пациентам дополнительную психотравму. Могли бы помочь родители, но показывать родителям то, во что превратились их обожаемые детишки, было бы просто жестоко. Дети – практически законченные социопаты, у шести человек психика покалечена, похоже, необратимо, да и остальные недалеко ушли…
Штатных психологов не хватало, Лига спешно выискивала квалифицированных специалистов, вкручивала им про злобных сектантов-похитителей, брала подписку о неразглашении секретной информации якобы ФБР и тащила в монастырь…
Но работы будет очень много.
Очень.
Психолог устало потер руками лицо и включил запись беседы еще раз…
На этот раз Дин его не услышал – прижав к уху мобильный телефон, брат с мрачноватым видом выслушивал что-то от невидимого собеседника.
— Что значит – вы понятия не имеете, где он? Нет, я знаю… знаю… черт, Эш, не пудри мне мозги, все я понимаю, но это уж слишком! Да понял я…Но узнать можешь? Слушай, хоть ты мне миссис Хиггинс не изображай, а? Эш, еще слово – и я скажу ей, что у тебя язва желудка, больное сердце, и ты это скрываешь! Ага, и геморрой впридачу! Попадешь запросто! Кто шантажист? Неа, не смешно, но весело. Вот и умница, пай-мальчик. Да, до связи…
Дин ехидно ухмыльнулся и стал набирать новый номер.
— Дин, дай я? – Сэму страшно нравился новый мобильник брата, и он с удовольствием бы набрал номер вместо Дина.
— О, Сэмми? Бери.
— А что набирать?
— Э… ничего. Просто в память хотел внести кое-что. Знаешь, давай Майку позвоним? Он тут должен был кое-что принести.
Внести в память?… Странно… У юноши мелькнуло странное полуосознанное чувство… словно от него что-то скрывают… но ему помешали.
— Не надо мне звонить! – прогудел голос со второго этажа. – Я уже тут!
В окно высунулась знакомая голова и самым таинственным образом подмигнула.
— Нашел!
— Что нашел? – послышался голос откуда-то сверху, и в районе мансарды из-за арки мелькнуло чье-то лицо.
— Дин, а уже можно? – влез третий голос, суя по всему, изнывающий от нетерпения.
— Тебе, Бен, можно! – громыхнул голос номер четыре, — Но вечером прочитаешь дополнительную молитву…
— Хорошо, отец Винсент… – смутился незнакомый Бен.
Дин поднял голову к угловому окну:
— Простите, святой отец!
— Кающийся Винчестер… – недоверчиво протянул голос… – Чудо господне… Кончай ставить на уши мой монастырь, мальчик, и идите уже куда собрались!
— Спасибо! Пошли, старик. На, пожуй, это вкусно…
— А что это?
— Блин, как называется-то… – он покопался в кармане куртки и прочел по слогам, — Ку-ле-бя-ка… с яблоками.
И правда было вкусно…
— А куда мы идем?
— Сейчас…
Они свернули за угол, Дин толкнул дверь, которую Сэм еще не видел ни разу. За дверью оказалось большое светлое помещение с кучей спортивных снарядов (юноша поморщился с вполне объяснимой неприязнью), а за еще одной, боковой – выход на…
Бэмс! В стену рядом с ним врезался какой-то предмет, рука инстинктивно дернулась к бедру, где не было привычной тяжести оружия… а голос Дина над ухом громко и с удовольствием обозвал кого-то мазилой, не способным попасть даже в слона.
Возмущенный ответ включал в себя два непонятных слова на незнакомом языке и предложение «идти сюда и попробовать забить хоть один гол, … и …!»
Гол?
О… Предмет и правда оказался мячом. Футбольным. Новеньким, судя по виду. Сэм застыл, маскируя заколотившееся сердце и совершенно неуместную, острую, светлую, жаркую вспышку радости. Мяч!!! Как…. как раньше… Дин поднял его с травы и толкнул брата в плечо.
— Эй! Пойдем покажем этим слабакам, как играть?
Собравшиеся по-разному встретили это заявление.
— На себя посмотри! – хмыкнул крепкий чернокожий парень лет семнадцати, — Тебе в противники сейчас только воробей и годится!
— Это кто тут слабак? – упер руки в бока светловолосый мальчишка лет тринадцати, весь в конопушках от лба до воротника расстегнутой рубашки…
— Я, наверно, — прогудел Крошка Майк, демонстративно распрямляясь во весь рост и перекатывая бицепсы-мускулы на незагорелой коже.
Люк нерешительно улыбнулся…
— А тебе можно играть?
— А что, кто-то запрещал мне выходить на игру? – невинно округлил глаза невозможный братик Сэма, — Кто?
Все расхохотались:
— Винчестер в своем репертуаре, — прокомментировал голос из-за спины, и от стены отделился невысокий мужчина с перевязанной рукой, — Не смотри на меня, я сегодня только в судьи гожусь…
— Эй, стойте, а мы? А нас? – завопило подкрепление в лице еще троих парней, в монашеских рясах, шустрым черным горошком высыпавших прямо из окна.
— А молитва? – съехидничал Дин.
— А с братом познакомить? – не остался в долгу самый тощий монах…
— О! Сэмми, видишь этого типа из семейки Адамс? Это будущий отец Анджело…
— Эй! – возмутился кандидат в святые отцы.
— А пока послушник Терри. А это…
На команды разбились быстро, ворота наметили еще быстрей, мяч взлетел свечой, и тело с упоением вспомнило старые рефлексы! Обводка, пас, удар – свисток судьи, гол… смеющийся Люк, радующийся победе. Рука Дина, одобрительно хлопнувшая по плечу…
— Класс, Сэмми…
Поначалу он сдерживался и смущался, но после второго гола, когда команда буквально стиснула его в объятиях и подбросила в воздух, едва не уронив, Сэм развернулся в полную силу. На старые рефлексы само собой наложилось умение следить за соперниками и просчитывать возможные действия, привитое в Прайде, а Дин умело страховал его и координировал усилия… И вскоре они снова радостно орали, когда гол забил Люк.
И снова – танец фигур на зеленой траве, и синее-синее, бездонное небо над головой, и мяч, легко и послушно льнущий к ноге, и невероятное, беспредельное счастье. Как раньше…
После матча все повалились в траву. Сэм машинально отметил, что рядом рухнул чернокожий парень, неприятно напомнивший Зверя, но чувство опасности лишь что-то невнятно пробурчало и отключилось напрочь.
— Эй, парни, как насчет святой водицы? – наконец сказал самый высокий. Перемешавшиеся после матча команды подняли головы и с интересом уставились на желающего их причастить. Или окрестить? Высокий парень, Бен, подмигнул и потянул из окна ящик, меньше всего наводящий на мысли о святой воде. Стало тихо.
— О… – наконец проговорил глубокомысленно Дин, — Похоже, брат Бен вел в эту неделю особо примерную жизнь?
— И свершилось чудо, — кивнул крепыш…
— По претворению воды в… во что, Бен?
— Тьфу на вас, неверующие! Сами угадайте!
— В святой сидр! – заключил Дин, выудив из ящика бутылку, — Держи, братишка.
— Дин Винчестер! – громыхнуло с крыльца, и все инстинктивно втянули голову в плечи – на поле на всех парах неслась миссис Хиггинс…
Перед резной дверью с тремя восьмиконечными крестами Сэм невольно одернул майку и пожалел, что поддался на Динову подначку и остался в шортах – на допрос все-таки надо являться одетым по форме. Так, по крайней мере, напоминал вколоченный в Прайде рефлекс. Юноша неуверенно замер, размышляя, успеет ли он до шести сбегать переодеться…
— Сэм? — выглянул из-за двери чем-то озабоченный пастор Джим, — Входи. Хорошо, что ты пораньше…
Сэм мысленно придушил чертов рефлекс и, невольно задержав дыхание, шагнул через порог.
О…
Сегодня в кабинете его ждали сразу три человека. Чтоб этого психолога с его ассоциативными цепочками – при виде трех пар внимательно-пристальных глаз в животе словно змея шевельнулась – ассоциация всплыла совершенно ясная и отчетливая.
Стойка «смирно» автоматически расправила плечи, потянула руки «по швам» и вздернула подбородок. А злосчастные пятна от травы на майке и шортах словно заполыхали… Он их прямо чувствовал: и пятна, и неровно завязанные шнурки на левом кроссовке, и травинку, торчащую из кармана… Черт.
Но троица почему-то восприняла его вид вполне спокойно. Даже, похоже, с одобрением.
— И какой счет? – поинтересовался мистер Харвелл.
— Простите, сэр?
— Счет в матче? Мы кое-что видели из окна, но не все. Тот пенальти был что надо. Так как?
— Пять-три, сэр…
Их в самом деле интересует матч? Вряд ли. В комнате явно ощущалось напряжение.
Но все-таки это помогло если не расслабиться (кто же может расслабиться на допросе), то успокоиться.
— И как тебе?
— Хорошо, сэр.
— А как ты себя чувствуешь? Осваиваешься?
— Все нормально, сэр.
— Сядь, Сэм. Я говорил сегодня с психологом… — Харвелл переплел пальцы и почему-то вздохнул, — Он тебя хвалит.
Сэм не нашелся что сказать на это. Это явно говорилось неспроста, ясно.
— Видишь ли, Сэм у нас есть проблема, в которой ты можешь помочь. Это связано с твоим Наставником.
Только не это…. Горло закололо, воздух в него протолкнулся с усилием, точно что-то живое и колючее… Наставник… Я не хочу снова. Эти четыре дня были такие хорошие…. Я не хочу обратно.
— Он еще здесь?….
— Да. И если ты в силах, мы бы попросили тебя встретиться с ним.
Трасса шла в обход населенных пунктов, и Шуйга не торопился сворачивать по указателям на сомнительные проселки — можно добраться до городка покрупней и там пойти в участок. А заодно и переночевать.
Десницкий на заднем сиденье с материнской терпеливостью расспрашивал попёнка о его житье-бытье. Ничего особенного — примерно так Шуйга и представлял себе жизнь сиротки в приюте при монастыре: огород, четыре геббельсовских школьных предмета, службы, ночные бдения, посты и… если бы попёнок не был мальчиком, у него бы совсем не было игрушек. Бедняга не знал не только вещего Олега, он не слышал даже о Бабе-яге. Шуйгу так и подмывало вставить какой-нибудь едкий комментарий, вроде «Если бога нет, то кто воду в аквариуме меняет?», но… он помнил о говорящем имени гаденыша и не ждал от него ничего хорошего. Инструкции, полученные перед выездом, запрещали шутить вообще, а алгоритм поведения строился на утверждении «Реальный мир оскорбляет чувства верующих». Наверное, поэтому правильный до тошноты Десницкий только слушал и кивал — и мускулы на его лице опять-таки оставались неподвижными, будто он только и делал, что выслушивал истории о развеселой монастырской жизни.
Шуйга уже не сомневался, что причина побега из приюта стара как мир: то ли побоялся быть наказанным (а судя по рассказу, этот герой мало походил на Остапа Бульбу, скорей на его младшего брата), то ли хотел найти несуществующего отца, ну… или что-нибудь такое, только не поиск приключений на свою и без того многострадальную задницу.
Как же Шуйга ошибся!
— Мне видение было… — то ли вдохнул, то ли всхлипнул брат Павел. — Мама пришла во сне и велела бежать из монастыря.
— И ты поэтому убежал?! — не удержался Шуйга.
— Не. Я отцу Алексию все рассказал. Все-все видение, честно. Сначала красиво было, а потом страшно. Мама на руки меня взяла, как будто я маленький еще, и мы полетели над землей, все выше и выше. Небо сначала голубое было, а потом стало все черное, как ночью. Со звездами. И на небе были сразу и луна, и солнце. Мы к солнцу и летели. А оно… не как обычно, а… круглое такое, как мяч, без лучей совсем. А вместо лучей — как пламя. Языки то поднимаются, то опускаются.
— Эти языки называются протуберанцы, — вставил Десницкий — видимо, машинально. Ведь если подумать, то и понятием протуберанца оскорбить верующего ничего не стоит… Одно дело, когда видение опровергает существование небесной тверди, и совсем другое — научное знание.
— Ну да… — попёнок не рискнул повторить незнакомое слово. — И вот мы все ближе к нему, и мне горячо стало. И мама мне говорит: смотри. И я вижу людей, ну, не совсем людей — я думаю, это были души. Их много, они летят рядом с нами, только быстрей. И они счастливые все, улыбаются так… Сначала. А потом… раскрывается страшная пасть, как у кита, они ее видят и пугаются очень. Кричат очень. Руками и ногами так смешно машут, вот так, — брат Павел попытался что-то изобразить руками и ногами, но Шуйга в зеркальце ничего не разглядел. — Только все это зря, потому что как пасть раскрывается, они еще быстрей летят. Прямо в эту пасть. Прямо-прямо… Она закрывается потом и жует. И хохочет потом еще. А я маму спрашиваю: это ад? А она смотрит на меня так долго, а потом говорит: это рай.
Потрясенный собственным рассказом, брат Павел замолчал.
— Тебя за это наказали? — спросил Десницкий, выдержав тактичную паузу.
— Не, это за то, что я сигареты украл, — безо всякого раскаянья ответил пацан.
Шуйга расхохотался — так Десницкому и надо: хотя тот и не поморщился, в глазах его было не разочарование даже, а что-то вроде легкого ступора.
— Ты не злодей, но ты и не жертва, — сквозь смех пробормотал Шуйга. Хотелось спросить, откуда в монастыре сигареты…
— И что было дальше? Почему ты решил бежать? — продолжил расспросы Десницкий, не изменяя теплым отеческим интонациям.
— Отец Алексий сначала сказал, что это мне приснилась полная чушь, и хотел наложить на меня епитимью. А у нас в это время проездом был один очень важный архиерей, владыко Иаков, из Петербурга вроде бы как… Ну, говорили, что из Петербурга. Он меня долго спрашивал про это видение, а потом звонил по мобильному телефону. Там ему что-то сказали, и он опять начал спрашивать. Много чего разного, не про видение уже. Про Андрея Первозванного спрашивал, знаю ли я, кто он такой и почему его зовут Первозванным. И еще спросил, не хочу ли я стать таким же, как апостолы. Я спросил: это батюшкой? А он засмеялся и сказал: бери выше. Он сказал: «Ты такой же, как мы». Он хотел меня с собой взять, а я… убежал.
Последние слова пацан буквально прошептал, и стало очевидно, что он о чем-то умолчал — с тяжелым вздохом.
— А ты что ж, батюшкой быть не хочешь? — поинтересовался Шуйга.
— Глупых вопросов не задавай, — проворчал Десницкий.
— Что ж глупого-то? По-моему, стандартное начало карьеры. Так ты убежал, потому что мама так велела?
— Этот архиерей не опроверг его видения.
Шуйге захотелось сказать, что бога нет. Десницкому напомнить, если тот забыл. И это утверждение — самая надежная психотерапия, излечивающая от религиозных страхов. Впрочем, вряд ли страхи мальчишки имели отношение к религии.
— Ага, когнитивный диссонанс, — кивнул Шуйга. — Тебе не кажется, что это слишком сложный мотив для ребенка?
— Когнитивный диссонанс существует объективно, независимо от знания субъекта о его природе. Ребенку просто страшно, он не понимает причин этого страха.
Только такой наивный дуралей, как Десницкий, мог поверить в когнитивный диссонанс как в причину побега. Ну и хорошо. Пусть лучше так.
— Дядя Тор… — Шуйга кашлянул. — Я очень надеюсь, что это не повод нарушать закон. Это их внутреннее церковное дело, они разберутся без нас. И, кстати, психотерапия — богопротивная вещь, так что не вздумай где-нибудь что-нибудь ляпнуть о когнитивном диссонансе. Дави на побои — тут еще можно чего-то добиться. Вроде у них тоже сиротку обидеть западло. Хотя… для смирения там…
Он чувствовал себя негодяем и завидовал наивному Десницкому с его чистой совестью и непреходящей правотой.
Впереди на небе забрезжило зарево — приближался солидный населенный пункт с уличным освещением. Десницкий зарева не заметил и продолжал расспросы — его заинтересовало описание выхода в космос. Интернет в монастыре, может, и был, но не про приютских детишек, журналов и книг с подобными фотографиями там наверняка не держали, в приют брат Павел попал, как выяснилось, в возрасте трех лет — откуда бы ему знать, как выглядит солнце из космоса? В коллективное бессознательное Шуйга верил не более, чем в бога, хотя…
Пацан помялся немного, а потом тихо, почти шепотом, задал вопрос, который привел бы в ступор любого:
— Скажи, а ты… случайно не мой папа?
На лице Десницкого не дрогнул ни один мускул, он ответил спокойно, с отеческой теплотой и материнским терпением:
— Нет, брат Павел. Прости.
И перешел к расспросам о петербургском архиерее отце Иакове, когда фары высветили на обочине не жалкий указатель, а добротный монумент, обозначивший въезд в город. Шуйга сбросил скорость, заодно посматривая по сторонам в поисках прохожих, — надо было немедленно найти ближайший участок, пока их никто не остановил для проверки документов. Видимо, семь часов пополудни здесь считалось глубокой полночью, потому что улицы были пусты.
Навстречу, печатая шаг, протопал строй местных хоругвеносцев — без хоругвей, правда, но в форме, неуловимо напоминавшей эсесовскую. Не сбросишь скорость — скажут, что не проявил должного уважения, сбросишь — спросят, куда крадешься. Не просигналишь — решат, что не захотел поприветствовать, просигналишь — обвинят в нарушении спокойствия. Скучно быть победителями, бороться не с кем — приходится искать.
— Ночной дозор, — с уважением заметил Шуйга, но остановиться не решился.
На лице Десницкого при виде хоругвеносцев в который раз не дрогнул ни один мускул.
Про участок и гостиницу спросили на заправке и долго крутили по широким улицам с деревянными домами. Гаденыш плакал тихо и трогательно, даже Шуйга едва его не пожалел, что уж говорить о когнитивном диссонансе Десницкого.
— Я где-то читал, что психика у детей гибкая, вопреки расхожему мнению, — остановившись напротив участка, заметил Шуйга — только чтобы поддержать морально дядю Тора.
— Дело не в психике, — холодно ответил тот.
— Мы не можем помочь всем, прими это как данность.
— Это не значит, что не нужно помогать никому. — Десницкий умел быть правым, и эта его правота противоречила самой себе. — Документы не забудь. Пошли, брат Павел. И не реви, мужчины не плачут.
Шуйга обиженно подумал, что не собирается забывать документы, — файлик с «подорожными» давно лежал на сиденье.
На бетонном крыльце гаденыш повернулся к Десницкому и обхватил его за пояс, прижавшись лицом к животу:
— Не отдавай меня, ну пожалуйста, не отдавай! Возьми меня с собой!
Десницкий снова присел на корточки, потрепал попёнка по рыжим волосам и твердо сказал:
— Я не могу. Мне нельзя забирать детей из приюта. Прости.
Стадо мамонтов шло по тропе. Старой. привычной. Вверх. в горы. Там прохладнее.
В долине всегда много травы. Это хорошо. Но жарко. И много деревьев. И паразитов. Кусачих. Мелких, но доставучих. Они за деревьями прячутся.
Выскакивают, шумят, бросают камнями, палками острыми тычут. Плохо. Шкуру, конечно, сильно не проткнут, не хищники же, а паразиты. Но поцарапают. Зудит потом.
В горах хорошо. Прохладно. И паразитов нет.
Вообще бы не спускались в долину, если бы не трава. В горах ее мало. Но сейчас лето, было много дождей. Значит, и травы много. Даже в горах.
Тропа вверх идет. Хорошо. Сейчас деревья кончатся, там мимо обрыва и…
Вдруг паразиты налетели. Много! Где и прятались? Стучат, кричат, палками колят. Больно. А есть и другие палки, с огнем. Ими тоже больно. И страшно. Лучше побыстрее в горы уйти, где никаких паразитов. В горах, правда, хищники. Но их не так много. И они не шумят. И палок с огнем у них нет.
Стадо ускорило ход…
***
Большая охота — это хорошо!
Ыых знает. Давно не было, плохо. Теперь есть. Хорошо!
Много мяса будет, надолго хватит. Шкуру, наверное, опять кто-то из сильных охотников заберет. Ну и пусть. Ыых с ними драться за шкуру не будет. Ему своя шкура дороже. А мяса всем хватит. Хорошо!
А главное — вместе!
Не только Ыых, а все. Один, два, много! Бегут, кричат, факелами машут. И Ыых бежит. Вместе со всеми, рядом. Хорошо! Даже слово придумать захотелось. Про мясо чтобы, про шкуру. Хотя вроде и не время для слов, для охоты время.
Так-то Ыых просто кричал, вместе со всеми. Без смысла. А тут…
— Ур-р-р-ра-а-а!!!
Так заорал, что аж самого продрало. Хорошее слово получилось. Мощное. Ноги еще быстрей побежали. Всех обогнал Ыых, первым бежит! Хор-рошее слово.
— Ур-р-р-ра!!!
Еще громче выпалил, ближайший мамонт аж присел. Слово разлетелось вокруг, раскатилось горным обвалом. Хорошее слово, громкое, страшное!
Вернулось к Ыыху — со всех сторон:
— Ур-р-ра-а-а!!!
Это остальные бегут. Тоже теперь быстро, нагнали Ыыха. Хорошее слово.
А вот и обрыв.
— Ур-р-р-р-ра-а-а-а-а!!!
Один мамонт оступился, упал с тропы. Второй. И еще.
Много!
— Ур-р-р-р-ра-а-а-а-а!!!
Остальные не упали. В горы ушли. Пусть. Мяса и так много. Всем хватит.
А Ыыху еще и шкуру дали. За новое слово. Очень хорошее слово придумалось. Полезное. Как раз для охоты. И не только.
Вау шкуру скребет, довольная. Ш-ш-шк-р-р-р, ш-ш-шк-р-р-р…
Подумал Ыых. Долго подумал. А потом сказал:
— Ш-шк-ур-ра!
И засмеялся. Потому что обрадовался новому хорошему слову. И Вау засмеялась. И Громкий с Мелкой тоже.
А то на самом деле — как Вау на шкуру звать, если для самой шкуры и слова-то нету?
Опубликовано в Астра-нове 2-2018
Строгов старался сконструировать стратоплан. Страдал смутными сомнениями; странный ступор стреножил созидательную силу. Сроки сокращались. Со стены сурово смотрел Сталин. Словно советовал: страна строит самолеты сотнями, стремится сокрушить стихию, сотрясти саму структуру сущего. Сосредоточься, Строгов! Соберись, совладай со страхами! Смелее, скоро старт!
Строгов снова сверил сложные схемы, символы, степени. Стер старые строчки.
Радостно рассмеялся.
Решение!
Разумеется, реактивный ракетоплан!
Просто жить дальше…
— Лина, ты…
Баххх!
— Вау! – округлил глаза Игорь.
— Ой! – попятилась Марина, изумленно глядя на дым и тающий на глазах стул. – Тетя Марго, ты что?
— Ничего! – несколько растерянная чародейка спешно «добила» злосчастный стул и живенько впихнула обратно в карман какой-то шарик. – Это просто зелье новое. Экспериментальное.
— Господи… — Людмила прижала руку к сердцу (заодно пряча за отворот стильного пиджака другой шарик, темного стекла). – Это что такое?
— Ничего страшного. Просто нарушаются связи атомов, и они превращаются в кисель! Моментально… Странно, обычно это работает не так – алые губы женщины зашевелились, высчитывая поправки к аннотации нового средства. Лина, вздохнув, аккуратно убрала кинжал.
Хорошо, что никто не заметил…
В кухне тем временем кипели страсти:
— Это не демон, это стул!
— Я в курсе, просто… Это один ученик придумал, предложил испытать, вот я и ношу с собой. Для испытания.
— На наших детях? – скептично изогнула смоляную бровь Людмила.
— На стуле! То есть… на демоне… Ну, если он свалится нам на головы.
— Марго!
— Что? – виновато пожала плечами рыжая ведьма. – Я просто пробовала.
— Вот уж не думала, что наш дом – экспериментальная площадка! – тряхнула «конским хвостиком» злопамятная Маринка (именно эти слова ей когда-то сказала тетя Маргарита – за попытку усовершенствовать снотворную смесь… точнее, за результаты опытов)
— Да ладно, ну никто не пострадал!
— Кроме стула…
— Достаточно! – голос Милы разрезал остальные, как нож – масло. Все виновато замолчали. Марго, собери свой…бывший стул тряпкой и выбрось на помойку. Марина, спокойнее. Игорь, прекрати смеяться. Лина… — светлая ведьма сделала секундную паузу, и взгляд темных глаз чуть смягчился. — Не волнуйся, начнем сначала.
Лина подавила вздох.
Не волнуйся… Выходит, не так уж хорошо она закрывается, если говорят такое. Хотя… не исключено, что Соловьева успокаивает не столько ее, сколько себя. Все на нервах. Причем не первый день.
После первой, весьма злополучной атаки – на следующую ночь после неудавшегося суда, фениксы затихли, ничем себя не проявляя. Не пытались вломиться в дом — может, никому больше не хотелось прилипнуть к барьеру, как фениксу Терезе? Вадим ее, правда, быстро отпустил, просто высказав предупреждение, но вряд ли ей это понравилось. А Тереза злопамятна…
Но ладно бы дело было только в Терезе…
Почему молчат остальные?
Не пытаются связаться, не угрожают никому, не пробуют никого похитить на обмен… Просто затаились и ждут. И нервов на них никаких не хватает. Неудивительно, что Соловьевы уже срываются. Вчера из-за этого пострадал холодильник – его нечаянно превратили в мышку (сам виноват, зашумел не вовремя) и потом гонялись по всей кухне, пока не отловили… Пару дней назад пришлось извиняться перед девочкой-почтальоном и убеждать ее, что остолбенение и странное мерцание перед глазами – просто такой глюк. Ну, от жары. Или от бессонной ночи. Нет-нет, они ни на что не намекают, просто – разносчице газет плохо стало, пустяки, с кем не бывает… Утром под раздачу попал рекламный кристаллик, ни с того ни с сего возопивший о распродаже в магазине «Феникс» (нервы у Лины тоже не железные, а кристаллы обычно не делают в расчете на удар ножом). Сегодня – стул.
А дальше?
Нервное напряжение потихоньку нарастало.
Нет, внешне все выглядело вполне спокойно: жил своей обычной жизнью: учился (младшее поколение), дрался подушками (совсем младшее), работал над всем и сразу. Марго моталась по детским приютам, по наводкам прессы, выискивая юные магические таланты, Мила с головой ныряла в заботы о доме и каком-то срочном заказе, Маринка прилипла к компьютеру, подсчитывая и выверяя какой-то проект. Разделавшись с текучкой, ведьмы вцеплялись в гостью и утаскивали на чердак – зелья готовить. Началось все с невинного желания Игорька составить средство против расплодившихся в последнее время «зубастиков», а закончилось тем, что Марго прилипла к Лине мертвой хваткой. Соловьевы с восторгом восприняли антидоты, рецепты которых молодая феникс знала наизусть и тут же принялись их варить и испытывать. Испытывать, правда, особо было не на ком – добровольцев на такое дело соглашался только Лёш и его дружок из группы, но на них никто ничего пробовать не хотел – голоса берегли. Игорь со своими приятелями тоже рвался в подопытные кролики… но даже если б у Лины поднялась рука на мальчика-сироту (Соловьевы приютили ребенка после гибели его родителей), то приемные родители встали бы стеной против использования детей в качестве лабораторных мышек.
А симпатичных морских свинок Лине было жалко, и она потихоньку выпустила их, пока Марго отыскивала на чердаке недостающие ингредиенты. Свинки попались небалованные, шустрые, и за прошедшие пять дней их рыжие бока примелькались в самых неожиданных местах, начиная кухней и заканчивая «шкатулкой» — держателем Кристаллов. А когда одна высунулась из соковыжималки и начала верещать, то у хозяек чуть не стало на одну (и единственную!) соковыжималку меньше. Вызванный Координатор пообещал прекратить безобразие и стал собирать свинок, но младшее поколение было категорически против! Причем настолько против, что знаменитые Соловьевы сдались на четвертой минуте. Сейчас свинки смылись из аквариума и пошли куролесить по-новой, а младшее поколение Игорек-со-товарищи обдумывало план по их дрессировке…
Словом, все хорошо… кажется.
Только почему так тревожно?
Может… из-за Лёша?
Зеленоглазый ведьмак за эти пять дней… нет, он не отдалился, но и прежней близости, прежнего доверия больше не было. А ведь когда-то у нее голова кружилась, стоило взглянуть в эти, безоглядно доверчивые, удивительно счастливые глаза.
Лёш изменился.
То ли повзрослел, то ли дело было в ее признании, но изменился…
Стал строже и спокойней… если можно так сказать. Как-то тише. Словно маску надел. Он больше не поддразнивал тетю Марго на семейных ужинах и не пел веселых песенок. Не позволял своему дару выйти из-под контроля – ни на концертах, ни дома. Да и концертов пока было всего два, остальные выступления он просто отменил. Постоянно пропадал куда-то, пугая родных и вызывая недовольство старшего брата, которому и приходилось его искать. Эта внезапная любовь к прогулкам неизвестно где была явно неспроста..
Вняв, наконец, просьбам матери (и подзатыльнику рассерженного старшего брата), юноша перестал улетучиваться из дома и почему-то вцепился в компьютер. Небольшой ноут нового поколения стал его неразлучным спутником, и молодой ведьмак не соглашался расставаться с ним даже на ночь. Только кухня была объявлена «бескомпьютерной территорией», и на время завтраков-обедов-ужинов ноут получал возможность передохнуть.
Он по-прежнему нравился ее фениксу, и по-прежнему Лёш был готов защищать ее от всего мира, не только от семьи… но сам он больше не был прежним. За все это время он ни разу не пытался ее обнять. Даже поговорить.
Словом, Лёш изменился.
И Лина не понимала, что делать.