Сэм лежал с открытыми глазами, рассматривая ночную темноту… Закрывать глаза не хотелось – сразу начинали мелькать красочные картинки из прошлого. Опыт «общения» с Наставником у каждого воспитанника был богатым. Разнообразным.
Нет, они не настаивали. Ни Харвелл, ни отец Модильяни, ни тот незнакомый человек с длинными волосами до плеч, индеец…
…Сэм, ты можешь выбирать сам. Мы вынуждены прекратить допросы и изгнать его – тело человека, в которое вселился демон, имеет определенные пределы выносливости, скажем так… И если этот предел превышен, возвращение к жизни… невозможно. Мы обязаны спасти его, а «вселенный» не желает ни питаться, ни… Понимаешь?
…Мы многое узнали, но кое о чем он молчит, опасаясь нас куда меньше своего хозяина. А ты твои товарищи по несчастью… нужно убедиться, что вы в безопасности, что теперь, когда этот демонский наркотик прекратил действовать, он не имеет возможности влиять на вас.
…Мы обеспечим все меры безопасности.
…Сэм, послушай, ты имеешь право отказаться. У нас не армия. Ты не солдат. Никто не подумает о тебе плохо. Нет, мы еще не просили Люка. Ты более… сильный.
…Нет, сейчас отвечать не надо.
Подумай до завтра. И прости за эту просьбу…
Вот и думай…
Сэм смотрел в темноту, слушал дыхание спящего брата и думал… А Дин бы согласился.
Что ж…
Сэм оглянулся на брата и потихоньку переключил телевизор на образовательный канал. Может, Дин уже забыл про свои планы посмотреть этот фильм про чудовищ? По «Дискавери» сейчас будут рассказывать про летучих рыб… Таких красивых…
Но Дин, кажется, и правда забыл про планы на «Невидимку». Наклонив голову, и задумчиво грызя карандаш, старший брат героически сражался с задачкой по математике:
— Для обработки поля фермеру требуется 40 фунтов ядохимикатов, а удобрений на двадцать фунтов больше. Сколько потребуется удобрений на три таких поля, и хватит ли ему для этого груза одного трактора, если трактор способен поднять 200 фунтов?… Вот бред… – Дин поерошил волосы и снова ровно забормотал про фермера, фунты и тракторы…
Сэмми обнаружил, что смотреть на Дина интересней, чем на рыбок, тем более, что и рыб на экране пока никаких не было, а только буквы. Брат поерзал на кровати, вздохнул и принялся испепелять взглядом учебник.
— Дин, ты его еще водой побрызгай!
За братиком такое водилось – иногда брызгаться из бутылки на незваных гостей и кое-какие вещи. Гости в восторге не были, и потом высказывались папе о неправильном воспитании детей, но папа никогда не ругал Дина за это…
— Отвяжись, мелкий, — на миг глаза старшего и правда остановились на бутылке, но он только тряхнул головой и снова уставился на слегка помятую страничку…
— Фермеру требуется сорок фунтов рыбок… тьфу ты, фунтов… ядохимикатов… блин, чтоб их саранча поела эти тракторы и поля!
— Саранча трактор не ест!
— Отстань, Сэмми. Завтра с меня скальп снимут, если я не сдам домашнее задание, а я эту тему пропустил!
А, ну да… Они ж опять переехали…
Сэм вздохнул.
Они слишком часто переезжают – каждый раз новый детский сад и новая школа… Трудно. Интересно, а ему тоже трудно будет учиться в школе?
— … фунтов тракторов… — донеслось с кровати, — Тьфу ты… Хоть бы увидеть эти тракторы…
— А ты думай не так, — посоветовал Сэм осторожно, — Например, так: папе требуется сорок серебряных дробинок, а свинцовых на двадцать больше. А?
Глаза Дина вспыхнули:
— О-о… и влезут ли они в одну коробку… мелкий, ты гений!
Он быстро зачеркал в тетрадке… и вдруг поднял голову:
— Папа приехал!
Папа появляется на пороге… а за ним появляется еще одна фигура. И поднимает черные глаза – ожившую темноту:
— Тир.
Нет… нет… Нет!
— Нет! – кричит Сэм…
И картина меняется… Прайд, это Прайд… это дом Наставника, и это его глаза… нет, это не глаза, это темнота… темнота, потому что глаза завязаны… и это еще хуже, потому что он не видит, что будет на этот раз… Контроль. Он должен сохранять контроль, Наставник же говорил, что это наказание для отработки контроля – только никак… не получается… ноги дрожат… и все болит, там, внизу… и внутри… соберись, Тир и потерпи. Новая вспышка боли больше не может вырвать стон. Он молчит. И только черная повязка на глазах становится влажной. От слез. Но их не видно…
— Молодец, Тир, — голос Наставника странно-довольный, — Тир… Тир… Тир…
— Нет!!! – кричит Сэм… и просыпается…
Ночь.
Тишина. Бешено бьющееся сердце… Тихо, Сэм, тихо… Это не Прайд. Это монастырь… Лунные квадраты на полу от окна… Все позади… Тихо… Тихо… Это просто кошмар. Опять кошмар из воспоминаний…
Все в порядке. Стоп! А… а где Дин? Снова пустая кровать. Сэм быстро сел.
— Дин!
— Сэм? – совершенно живой Дин, в майке и пижамных штанах, заглядывает в комнату из коридора, — Все в порядке?
Сэм усилием воли пытается сдержать колотящееся сердце…
— Почему ты ушел?
— Позвонили, — Дин предъявляет мобильник, — Я не хотел тебя будить… Сэм…
Юноша поспешно вытирает глаза, но, похоже, поздно: цепкий взгляд брата уже засек и следы слез на щеках, и судорожно стиснутые пальцы, и промокшие от пота волосы… и затравленный вид.
— Эй… Старик, что случилось? – чуть помедлив, теплая рука ложится на его плечо, — Сэмми?
И Сэм сдается.
— Значит, кошмары…
— Да. Только не говори, что это просто сон и я слабак, что так перепугался. Я и так понимаю.
— Мне под пару! – с нарочитой беззаботностью пожимает плечами Дин, — Знал бы ты, сколько раз я просыпался от кошмаров…
— Ты?! – в голосе Сэма такой заряд чувств, что Винчестер-старший смеется:
— Старик, мне, конечно приятно, что ты считаешь меня Бэтменом, но по секрету…
— Что? – Сэм тоже невольно понизил голос.
— Бэтмену тоже снились кошмары…
Сэм невольно улыбается в ответ на эту незамысловатую шутку. И колючий комок в горле тает, и можно вздохнуть…
— Спасибо…
— Для чего еще нужны братья? Отгонять нехороших дядь, больших собак и служить лекарством от кошмарных снов. Или сырьем… — самокритично добавил он.
Про сырье Сэм пропустил мимо ушей – его вдруг обжигает мысль, дурацкая, но…. Но оба кошмара случились, когда Дина не было рядом. А если? Черт, он совсем расклеился, если попросит о таком…
— Дин… а ты больше не уйдешь? – он старается говорить спокойно, ну просто так спросил, мало ли почему? Вот только получается слишком напряженно.
Несколько мгновений тишины.
Глаза Дина. Ох, и странный у него сейчас взгляд…
И наконец, нарочито-обреченный вздох:
— Ох уж эти мне младшие братья… Подвинься, мелкий, я за подушкой.
Что? ЧТО?
Сэм недоверчиво провожает глазами свое «лекарство от кошмаров», а оно уже прихватило со второй постели подушку с одеялом и вернулось.
— Хорошо, что святые отцы не экономят на кроватях для гостей, — сообщило оно, примеряясь и укладываясь, — На бок, старик и бай-бай. Да, если будешь пинаться – окажешься под кроватью.
— Еще посмотрим, кто окажется! – на автомате отвечает Сэм, слишком счастливый для того чтоб сказать что-нибудь более крутое и умное. И рука Дина рядом, и шевельнувший волосы вздох… и даже легонький подзатыльник, которым его наградил брат за высказывание – все это было… ну… было…
Сэм закрывает глаза, потому что подходящего слова он все равно не найдет.
Спокойствие? Чувство защищенности? Чувство, что тебя любят? Все вместе?
— Спи, Сэм… Пусть тебе приснится хорошее…
Он не замечает, что Дин не так уж спокоен… не замечает, что на миг Дин на миг сжал губы, прежде чем лечь вплотную. Он не замечает.
Он проваливается в сон, спокойный и уютный… до утра.
Вбитые за семь лет привычки так просто не отбросишь – Сэм проснулся в шесть утра. Немного полежал, слушая сонное дыхание рядом…
Осторожно повернул голову – Дин еще спал. Одеяло у него сбилось и валялось в ногах, а просторная майка перекрутилась и задралась. Сэм осторожно, чтоб не разбудить, перегнулся и потянул одеяло – укрыть… Дверь распахнулась разом. Рывком.
В коридоре послышался возмущенный голос дежурного монаха – и на пороге возник человек, которого Сэм узнал сразу.
И замер с одеялом в руках.
Разбуженный шумом Дин тряхнул головой и сел. Зеленые глаза удивленно расширились:
— Отец?
Где найти свое счастье…
Вадим.
Он поймал свое счастье прямо в воздухе.
Зимний день подарил городу нечастую радость – настоящий снегопад. Наверное, кто-то из сильфов подслушал мечты ребятни, пожалел и притащил тучу с севера… Крупные хлопья падали мягко и густо, без суеты превращая улицы в коридоры сказочного замка. Стены домов прятались за деревья, белеющие на глазах. А деревья.. деревья тоже взяли выходной у серой спячки и решили поиграть в «Море волнуется». На притихших улицах возникали потрясающие «фигуры». Вот притаился у подъезда пятиэтажного дома тигр-альбинос, прижался к земле, прищурил глаза. Вот растопырила крылья крупная птица – бывший куст рябины. А вот медведь…
Дим усмехнулся и, поддавшись озорному настроению, метко пущенным снежком подправил снежную скульптуру: теперь медведь мирно стоял у высокой ели, а не протягивал белые лапы к прохожим.
В маленьком дворе – анклаве волшебных рас — уже полетели первые снежки. Они с Лешкой тоже когда-то с ума сходили по снегу. Да и сегодня еще не поздно слепить для малышни снежный городок. Насколько там хватит доброты у здешнего сильфа? Дим поднял голову, оценивая облака, и замер.
Она падала.
Раскинув руки, с крыши девятиэтажки падала крохотная человеческая фигурка. Сначала показалось, что ребенок.
Психованных самоубийц Дим ругал уже в воздухе, крепко сжимая в руках девичье тело. Ни до этого, ни после, у него никогда не получалась левитация…
Правда, он понял это не сразу.
— Ты что делаешь? Ты нам всю картинку собьешь. Пусти… Ты откуда взялся? Ой!
Сила левитации иссякла так же внезапно как и проявилась, и в следующий момент тела самоубийцы и предполагаемого спасателя принял на себя разросшийся куст сирени. А может, и не сирени – Вадиму было не до того, чтоб определять вид невольного «матраса»: спружинившие ветки довольно сердито спихнули обоих непрошеных гостей и на прощание одарили хорошей порцией снега за шиворот.
— Ой… — растерянно проговорила потенциальная самоубийца, — Ой, мамочка… Крыло.
— Что? – переспросил Дим.
— Крыло сломалось…
Дикая мысль о том, что девчонка сильф, и все это чудовищное недоразумение, погибла на корню – девушка наконец повернула к нему лицо. Очень человеческое, даже с несколькими веснушками, чудом уцелевшими до зимы. Только парню показалось, что на него рухнул весь снег, который еще уцелел на окружающих елках. Глаза какие синие…
В каштановой челке – кружево снежинок. И эти веснушки…
— Ириш, что случилось?
— Иришка, крыло?
— Ир, ты чего молчишь?
Дим поднял голову – на них смотрела троица крылатых девушек. И еще две планировали сверху. С той самой крыши… И только тут глаз ухватил на сломанном крыле надпись «Супер-парашют «Ангельские крылья», а наконец-то проснувшаяся память выдала информацию об этом изобретении какого-то шустрого суздальца. Недавнее изобретение, всего-то месяц. Значит, уже пошло в массы. Отстаешь от жизни, чародей. Слишком большой загруз в последнее время.
— Эй, ты ушиблась? Ириш, это кто вообще? Он тебя обидел?
Девушка-снежинка вдруг улыбнулась.
— Нет. Он меня спас…
Вот так и познакомились. Иринка так и осталась для него «Снежинкой», хоть прозвище. как потом выяснилось, было абсолютно неподходящим. Вот «Солнышко» подошло бы в самый раз. Как-то вот получалось у нее так, что люди в ее присутствии прекращали склоки, ссоры и жалобы и «расцветали», начинали улыбаться. Даже завзятые скандалистки-пенсионерки. Даже энергетические вампиры (вот же зловредное племя). Иринка зацепила даже Лешку. Эмпат-братец, чуть не на веревке притащенный «в гости», уже через пять минут блаженно жмурился, как котенок на солнце, а после тихо и серьезно посоветовал беречь девчонку – мол, такие попадаются редко, как амурские тигрята.
Дим берег.
Благо Снежинка не была ни магом, ни серьезной ведьмой, про магический мир не догадывалась, о своих довольно средних способностях не подозревала. Рано осиротевшая, она жила и училась в другом городе, и все мечтала, что вот закончит учебу и переедет в Севастополь. А пока она старательно готовилась к их встречам, пекла изумительные – язык проглотишь – пирожки и окружала Дима заботой. Было что-то смешное и удивительно трогательное в том, как старательно она изучала энциклопедии домашней хозяйки, как специально для него записалась на кулинарные курсы… как торжественно купила и преподнесла домашние тапки. Как выговаривала за то, что он тратит уйму денег на частые поездки. В том, как серьезно она готовилась в педиатры – не в косметологи, не в дантисты, а именно в педиатры, избрав эту не слишком престижную работу с самого начала. Все задатки светлой.
А он накладывал на ее крохотную квартирку (а заодно и на весь дом и корпус) все дозволенные защиты, телепортировался всегда каскадно, в несколько приемов, стряхивая любой возможный хвост…
Берег. Слишком уж сейчас… небезопасно.
— Дим? – Иринка распахнула дверь, — Заходи, что ты стоишь? У тебя же ключ есть…
Есть. Я просто проверил. Значит, ты меня чувствуешь…
Когда кружатся стены.
Лина
— Лина…
— Ш-ш-ш… — и она быстро поцеловала его — куда дотянулась. Получилось — в подбородок, все-таки он выше на целую голову. Тихое невнятное, удивленно-счастливое восклицание — и подбородок сменился губами… Через минуту… или пять… или вечность… Лёш оторвался от ее губ и чуть дрожащими руками погладил по плечам, по щеке. Глаза у него… хмельные какие-то, туманные.
Счастливые…
— Подожди… — он быстро пригладил растрепавшиеся волосы и тряхнул головой, стараясь успокоиться. — Подожди, мы же… ну…
Нет, милый. Никакого ожидания больше… Больше нет.
Она положила обе ладони ему на грудь. Довольно курлыкнул феникс, расцветая навстречу теплу, глухо стукнуло сердце — словно толкнулось в ее руки…
— Не хочу больше ждать. Не хочу больше бояться. Я люблю тебя, Лёш. Навсегда.
Потемневшие глаза Лёша… чуть шевельнувшиеся губы, на которых замирает невысказанное слово…
И вдруг стремительная, неудержимая, пьянящая радость захлестывает с головой. С ликующим криком Лёш срывается с места, хватает ее на руки и кружит, кружит, кружит по гостиной, то прижимая к себе, то едва не подбрасывая в воздух. Кружатся стены, кружится пол, пролетает мимо диван. Непонятно откуда возникшая ваза нарезает круги рядышком, рассыпая куда придется, мокрые темно-розовые цветы…
Диван глухо охает, когда на него с размаху валятся сразу два тела, но тут же гостеприимно пружинит, не давая этим самым телам ушибиться.
— Лёш! — вопят сразу три голоса — из кухни и комнат, — Приглуши громкость!
Спохватившись, юноша смущенно извиняется, и сумасшедшая радость немного побурлив, все-таки входит в берега. Эмпат несчастный… Но кто на него будет сердиться?
Только не я.
Потолок, на прощание крутнув люстру, замирает в неподвижности.
И на нее снова смотрят самые счастливые в мире глаза:
— Лина…
Они проговорили почти всю ночь. О клане и фениксе, о Стражах и Координаторах, о прошлых секретах и о будущем согласии… Время от времени кто-то из них спохватывался и вспоминал, который час, но расстаться сейчас было абсолютно невозможно. И опять сплетались пальцы, и тихие голоса вспоминали то первую встречу и «еду с норовом», то маленькую пещерку-тайник, где юная феникс прятала свое неожиданное «осложнение», то поганца-мага из песни Лёша, который наколдовал слониху незадачливому клиенту…
Сплетались пальцы и теплели щеки, горели губы и блестели глаза, феникс обнимал обоих жаркими крыльями, и ночь была сказочно-нежной, полной любви и доверия…
Прекрасной.
..никто из семейства так и не зашел в гостиную…
Этой ночью в квартире Соловьевых было чертовски много переносов. Опасаясь потревожить наконец-то помирившуюся парочку, все предпочитали либо переноситься, либо красться обходным путем — через чердак.
Но вернувшийся Вадим, поразмыслив, все-таки решил навестить братца с его необычной невестой. На всякий случай.
Гостиная была очень тихой и почти неосвещенной. Единственный свет шел от пустого аквариума — довольно тусклый. И в этом свете Вадим рассмотрел две неподвижные фигуры на диване.
Ну вот, он так и знал.
Никакого выяснения отношений между влюбленными не было и не предвиделось — по той причине, что они спали. Обнявшись…
Вадим немного постоял, глядя на прижавшиеся друг к другу тела, на счастливо-спокойные лица… и, улыбнувшись, поднял руки.
Стайка искорок окружила спящих…и они растаяли, чтобы через секунду появиться в другой комнате. Комнате самого Вадима.
Вот так. Пусть поспят. Там их никто не потревожит.