Харвелл и отец Модильяни как назло были в отъезде и должны были вернуться не раньше утра. Так что команда добытчиков кольта получила полную возможность окопаться в одной из гостевых комнат монастыря и выяснить отношения. А возможностями они пользоваться умели!
— Выкладывай, какого черта творится! – взглядом Джона можно было раздавить автомобиль. Или взорвать – на выбор.
Пастор Джим только головой покачал:
— Спокойней.
— К черту спокойствие!
— Все обошлось!
— Может, поспорим?
— Может, подождем Дина? – предложил самый молодой из охотников – похоже, тот самый Калеб.
Дина закогтила миссис Хиггинс и невзирая на сопротивление, уволокла на расправу… в смысле, на осмотр.
— Сначала вы мне расскажете, какого дьявола натворили.
— Я тоже рад тебя видеть, Джон, — худощавый седоватый человек был Сэму незнаком, но охотников он уже научился различать (раньше), и этот тип явно был охотником. Немолодым уже, может – бывшим.
Джон испепелил его взглядом.
— К черту радость. Что с моим сыном? Во что ты его впутал?!
— Кстати, насчет сына… – проговорил тот круглолицый, смутно знакомый… кажется, его звали Бобби…- Это ведь Сэм? Рад видеть тебя живым и здоровым, парень.
Он встал. Рукопожатие было крепким и горячим. Джон покосился в его сторону и хрипловато пригласил присесть рядом. Сэм сел, не зная, как это расценивать. То ли «не стой за спиной», то в знак доверия. Охотники разглядывали его во все глаза.
— Дин про тебя все уши прожужжал.
— Это точно, — усмехнулся седовласый, — Мне даже захотелось плюнуть на вампиров и поехать одному. Но я рад, что парень так ожил. В последний раз, когда я его видел, он…
— Про вампиров? – перебил Джон, — Каких вампиров?
— Ну…
История про вампиров оказалась вполне охотничьей.
Правда, кто на кого охотился, Сэм уяснил не сразу. Вампиры – это новость… Нет, он получил вместе с ноутбуком файл «Монстры, как они есть», но изучить не успел – узнавать изменившийся человеческий мир было куда интересней, и до монстров он просто не добрался. А вот монстры до охотников добраться могут.
И те, что открыли охоту на Элкинза, почти добрались до своей жертвы.
…Выслушав гостей (те все еще слегка нервничали после того, как их пятнадцать минут продержали на крыльце под дулом пистолета, дотошно выспрашивая всякие подробности из их жизни в доказательство того, что они – не вампиры), хозяин тяжело поднялся со стула.
— Вы не понимаете, о чем просите. Это…
— Он есть у вас? – неверяще переспросил Дин, — Прямо у вас? Сэр…
Не смотри на меня такими глазами, мальчик – хотелось сказать старому охотнику. Он много прожил, больше, чем удавалось обычно при их опасной профессии, он многое потерял, слишком многое… И все же ему хотелось жить. А он давно немолод, давно не так быстр и не настолько силен, чтобы оказать серьезное сопротивление… и теперь то, что когда-то он не принимал всерьез, то, что было запасным вариантом на охоте, превратилось в его единственную защиту.
— Мы понимаем. И давно предлагали тебе убежище. Лига не бросает своих.
— Джим…
— Сэр, я верну его, клянусь! – паренек-Винчестер смотрел почти умоляюще, — Нам нужна только одна пуля. Пожалуйста, сэр, от этого зависит жизнь моего брата!
Ну и глаза… Часто Элкинз сочувствовал Джону Винчестеру. Иногда – завидовал. Вот как сейчас. Молодой совсем парень, сколько ему – двадцать? Такой молодой…
— Что ж, парень. Он твой. Думаю, ты распорядишься им лучше, чем я.
Дин протягивает руку… И что-то рушится на крышу, гулко грохая о кровлю!
— Берегись!
Поздно!
Потолок разлетается в куски, сверху сыплются клочья и обломки… и две фигуры в черном.
Вампиры.
— Так они нашли тебя, — кивнул отец, — Ясно. И пострадал мой сын.
— Ничего бы не случилось, если бы они приехали немного раньше, — вздохнул Элкинз, — Или если бы вампиры не решили порезвиться днем. Сам знаешь, такое бывает редко.
— Ничего бы не случилось, если бы ты отдал кольт мне!
— И что? Ну отдал бы… Для тебя и доставал, кстати, если помнишь.
— Забыл уже! Тринадцать лет – слишком большой срок для воспоминаний.
— А ты подумай. Ты бы снова помчался охотиться на ту проклятую тварь. И?
И что? Сэм прищурился. Странно как-то…
— Завязывайте уже ругаться, — послышался с порога веселый голос Дина, — Расскажите лучше про цыпочек!
— Про кого?!
Вампиры прошли по комнате ураганом.
Кольт вышибло из рук мгновенно, на голову обрушился удар, и дальнейшее в комнате Элкинз воспринимал смутно…
Грохот выстрелов, скользящие по комнате тени… разлетевшийся на куски стол…брызнувшие у лица осколки стены…
Падающий Джим. Вламывающийся с улицы Майкл с пистолетом наизготовку… он отлетает к стене, отброшенный тяжелым ударом обманчиво тонкой руки.
Дин, зажатый в руках вампира –зубы, скользящие к его шее … нет, к губам.
Белая ладонь с алыми ногтями… Женская. Вампирша?
— Поиграем, красавчик?
— Не так быстро, красотка… – шепчет парень, пытаясь отодвинуться…
— А он милашка… Будешь лично мой.
— Почему это – твой?
И второй вампир сбрасывает с головы капюшон, открывая длинные, ниже плеч, волосы и алые напомаженные губы. Еще одна вампирша.
— Погодите…Вас уделали две девчонки?!
— Вампирши! – уточнил Джим.
— Эй-эй! – Дин оскорбленно вздернул брови, — День, когда меня уделают девчонки, будет концом света!
Ударившись о стену, пастор Джим на короткое время отключился. А очнулся от злых, почти визгливых голосов над головой.
— Я первая его схватила!
— Пошла ты! Он мой и точка!
— Дрянь!
— От такой слышу!
— Бери свою игрушку и катись! Забирай своего Бенджамина, он мне больше не нужен! А я возьму себе в пару этого, он получше!
— Он же человек, дура! Охотник! Ты с ним намучаешься еще! Нашла тоже пару…
— У тебя не спросила! Что ж ты тогда на него так пялишься, если не нравится?
Пастор осторожно открыл глаза, и на миг снова зажмурился, чувствуя себя наблюдателем чьих-то галлюцинаций…
Дин Винчестер, с выкрученными руками, почти повис в лапах злобной девицы двухметрового роста, а та переругивалась со второй… Из разговора кое-как стало понятно, что вампирий налет планировался ночью, но эти две были совсем молодые и, соперничая за внимание вожака, решили немного опередить события – прикончить старика-охотника самим и забрать у него оружие. В порядке личных заслуг, так сказать.
— Убери лапы!
— Обнаглела!
— Не лезь!
— Эй, — Дин тяжело дышал, но попытался улыбнуться, — Эй, девочки…
Он облизнул губы, и обе вампирши уставились на него как завороженные.
— Девочки…
Так… Секунду… Джим осторожно потянулся к пистолету… Нет. Далеко… Руки дрожали, как под слабым током. Еще секундочку… Заметят – конец. Отвлеките их кто-нибудь…
Его словно услышали. Негромкий, чуть напряженный голос сменил тональность и зазвучал с намеком на шутку — юный Винчестер не потерял самообладания.
— Я не то чтоб против блондиночек с такими формами, но как-то напрягает, что я не могу вас… приласкать. Может, освободите руки?
— Согласись быть моим – и я сделаю так, что ты приложишь руки куда надо, — проворковал в ответ голосок.
— Он мой! А ты – вон!
— Ах, ты… Тогда и тебе не достанется! – и вампирша взмахнула рукой, целясь юноше в лицо. Невероятно быстрым движением он успел отдернуть голову… и выросшие когти, миновав лицо, пропахали бок. Дин вскрикнул, распоротая рубашка почти мгновенно окрасилась кровью. Вампирша хищно оскалилась и раздувая ноздри, склонилась к ране… Джим схватил пистолет… Но он не успел.
— Сука! – взвыла вторая, и в следующий миг Дин рухнул на колени, лишившись поддержки-захвата, а вампирши сцепились в схватке.
Они метались по полу темным, рычащим, озверевшим клубком, шипели, орали, угрожали — злобные, страшные, совершенно потерявшие человеческий облик… И вдруг в комнате гулко грохнул выстрел… Блондинка захрипела и рухнула.
Дин, пошатываясь, сжимал пистолет, за его спиной Майкл сдернул со стены один из скрещенных клинков.
— Сволочь! – подняла окровавленное лицо вторая незваная гостья, — Я убью тебя! Сама! Сдеру твое красивое личико по кусочкам!
Резкий взмах, тусклый блеск – обезглавленное тело валится на пол, царапая покрытие черными ногтями…
— Цыпочки? – недоверчиво переспросил отец, когда красочное повествование закончилось.
— На твоего сына, Джон, даже вампирши клюют! – жизнерадостно вставил Крошка Майк, — Но чтоб еще раз я пошел в гости к Элкинзу без хорошего мачете… Развел вампирятник!
— На себя посмотрите! – буркнул обвиняемый в разведении вампиров охотник, — Профи, которых уделали две блондинки!
— И это говорит тот, который первым выбыл из схватки, получив по кумполу, — скорбно вздохнул Джим, — Боже всемилостивый, прости ему грех гордыни и осмеяния…
— А я знаю, кто сейчас сам по кумполу схлопочет!
— Я тоже знаю. Зеркало дать? – пастор был сама кротость…
— Ах ты…святоша!
— Старый греховодник.
— Лис хитрый!
Сэм ошалело переводил взгляд с одного спорщика на другого. Дин и Майк беззвучно хохотали.
— Создатель ниспошли то, чего недостает его душе: кротости, смирения, терпения… и мозгов!
— Ах ты…
— Стоп! – повысил голос Джон.
— Вот именно, — отсмеялся Майкл, — Дети же смотрят…
Дети в лице Дина были не против еще посмеяться, но отец решительно кивнул:
— Довольно. Я могу взять кольт?
Дин посерьезнел мгновенно – точно смешливые огоньки в глазах кто-то выключил.
— Нет. Это для Сэма.
Все замолкли. Сэм ощутил на себе взгляды всех. Пристальные. Сочувственные. Понимающие.
— Это для Сэма, — повторил Дин, — Пап, я знаю, что ты хотел бы прикончить этого типа сам, и я тоже, но это дело Сэма. Если он захочет, конечно.
Если захочет…
Если захочет? Горло перехватывает, как от наказания номер два «игры с дыханием», когда душат.
— Церковь не одобряет насилия, мальчик – неожиданно вмешивается пастор Джим, — Но в этом что-то есть. Клин клином, а?
— Есть, — вздыхает Крошка Майкл, — Хотя… может быть стоит посоветоваться с Робинсоном? Все-таки дети.
Они посоветуются. Обязательно… Обязательно… Только все равно, он уже решил.
Дин, ты… ты самый лучший.
— Спасибо…
Этой ночью он не мог уснуть. Давно разошлись охотники (если быть точными, то их разогнала рассерженная миссис Хиггинс, справедливо указав на разницу между больничной палатой и гостевой комнатой и пообещав всем желающим остаться принудительное обследование, в том числе на наличие геморроя). Ушел непривычно тихий Джон, ушли пастор Джим и Майкл, пообещав опросить Люка, Питера и Рысь о желании присутствовать при возможном устранении Наставника… Давно замолчал Дин, на котором Сэм отрабатывал технику поддразнивания (с полного согласия жертвы) младший братец вредничал, поддразнивая старшего по поводу его сногсшибательной внешности – сногсшибательной даже для вампиров. «Для вампирш!» – уточнял Дин, нарочито оскорбленно сверкая глазами и обращал внимание «всякой мелочи» на то, что внешность-внешностью, но дело вовсе не в ней, а в несокрушимом обаянии…
А Сэму не спалось.
Он тихо лежал в постели, то и дело трогая под подушкой гладкую рукоять кольта… Кольта, который добыл для него Дин. Сэм тихонько повернул голову — Дин ровно дышал, уткнувшись лицом в подушку. Спит?
Дин… Сэм сглотнул комок в горле и уставился в потолок.
С тех пор, как Дин вытащил его из Прайда, с тех пор, как началась новая жизнь, самым большим страхом для него было именно это. Наставник. Возвращение в кошмар… И сейчас он может избавиться от этого. Навсегда.
Завтра.
Cэм снова потрогал кольт, словно убеждая себя, что оружие, которое избавит их от демона, никуда не испарилось… Надо было все-таки выкроить минутку и зайти к Люку. Рыжик больше всех остальных обрадуется. Недаром он у миссис Хиггинс снотворное просил – Сэм слышал. Бывшему Хорьку, похоже, кошмары снились каждую ночь.
Надо было хоть ему сказать…
Ну… нет, пусть хоть он поспит. Что ж такое, сна нет ни в одном глазу! Казалось, каждый нерв натянут как струна… Так в Прайде было перед… Нет, не будет он Прайд вспоминать, не будет! Контроль, Ти… то есть… спокойно, Сэм. Так было и раньше. Например, перед днем рождения. Он так ждал тогда подарки… Или перед первым походом в школу.
Сэм невольно улыбнулся, вспомнив инструктаж, полученный им от старшего братца перед отправкой в это «адское место». Про семейные дела помалкивать, в ответ на такие-то и такие-то слова давать в глаз не раздумывая или сказать ему, Дину… Что значат эти слова? Дин потом объяснит, ладно? И еще… Математичка в подготовительном классе, конечно, тот еще монстр, но ее нельзя посыпать солью, ясно?
Нет, ему сегодня точно не заснуть… Сэм привстал и попробовал подоткнуть подушку, чтоб не давила на шею. Может, если лечь лицом вниз, как Дин обычно, то получится поймать сон?
— Она у тебя сейчас расплавится, старик. Я про подушку.
Юноша вздрогнул:
— Дин, ты не спишь?
— Попробуй тут усни, — усмехнулся тот, — И твое сопение, старик, знаешь… ну просто как медведь рядом улегся!
— Медведь?!
— Ну… тигр. Лучше?
— Лучше, — улыбнулся Сэм.
Его личное лекарство от кошмаров довольно кивнуло:
— Я так и знал. И чего не спишь?
— Ну… Жду утра.
— О, мне тоже не терпится увидеть рожу этого уб… демона в прицеле.
Сэм приподнялся на локте – мстительные нотки в голосе старшего брата просто завораживали.
— Слушай, а тебе…
— Так, спать! – быстро встряхнулся Дин, — Спать-спать! А то завтра мы и по слону промажем!
— Легко сказать! – глаза упорно не желали закрываться.
Пару мгновений тишины.
Тихий голос из полутьмы.
— Сэм, а что ты будешь делать дальше?
— Дальше?
— Ну потом. Когда этой твари не станет. Тебе пятнадцать, ты избавился от всей этой пакости, ты с нами. Что ты будешь делать дальше?
— Ну… — Сэм замолк, не зная, что сказать. Он бы хотел быть с Дином. Он бы… А чего он бы хотел?
— Вот и подумай об этом. Чего б тебе хотелось? Время есть.
Сэм честно попытался подумать… Так, раз – он бы хотел быть рядом с Дином. Он бы хотел покататься на Импале, для начала. Потом – он должен многому научиться. Ему нравиться учиться, особенно, когда за ошибки не наказывают… Он обязательно освоит файлы в ноутбуке. Потом… потом Робинсон говорил – школа. Он обязательно вернется в школу. Он получит это… образование. Интересно, врачи все такие сердитые? Хотя… если он будет лечить Дина, то… нет, точно будет сердиться. Надо подумать… И еще – дом. У них ведь должен быть дом?
Он не замечал, как Дин с довольной улыбкой поглядывает в его сторону… не замечал, как расслабляются стянутые волнением мышцы… Он просто представлял, как они с Дином обустраивают собственный дом – с тренажерами, бассейном… Он представлял, представлял…
И незаметно уснул.
Нина дала Степану и Ираиде третий уровень, Саня в паре со Змеем уже начал осматривать армейского DEX’а, Ириада со Степаном осматривали «семёрку» — и уже называли парня Хельги.
Затем Змей и Фрол повели изъятого Лёней у туриста DEX’а и названного ими Миксом (у него была смесь из почти несовместимых программ) в ванную.
Нина подошла к Авелю, стоящему у выделенной ему кровати:
— Авель, солнышко наше… ты сидеть не можешь? Лидочка поможет тебе… это лекарство… оно скоро подействует. Почему не отвечаешь? Запрет говорить или не можешь?
Рядом возник Кузя:
— Костя ему запретил говорить. А запрет одного дексиста может снять только другой дексист.
— Вызови Лёню! Срочно! И если он не сможет снять запрет дистанционно, пусть летит сюда.
— Сделано!
Нина снова обратилась к Авелю – после укола обезболивающего препарата он с помощью Лиды смог осторожно сесть:
— Давай я Линду вызову? Она тебе поможет…
Irien испуганно отшатнулся от неё и сжался в комок – и Нина поняла, что он на грани срыва, и потому стала говорить ему очень тихим голосом:
— Знаешь ли ты, что есть на свете остров, на котором живут одни киборги… без людей? Они сами ловят рыбу, сами собирают ягоды… сами чистят снег… сами встречают праздники… хочешь на этот остров?
Авель медленно кивнул и сел более прямо. Нина позвала Фрола:
— Фрол, это Авель… и он полетит с тобой. Он не хочет возвращаться к хозяйке. Авель, это Фрол… управляющий на том острове… Фрол, что с тобой? Ты здоров? Зачем… ты раздеваешься?
— Лида сказала, нужна донорская кожа для пересадки… Вам лучше не видеть этого… мы со Змеем и Василием дадим… мы здоровы и регенерируем быстрее. Иначе нам его не довезти.
— Хорошо. Я надеюсь, вы знаете, что делать. При необходимости можно пользоваться туалетом и ванной… а я хоть пельменей вам сварю тогда… Агат уже что-то готовит… в еде без ограничений! Кормосмесь Василий закажет снова, он умеет!
Нина прошлась по стихийному госпиталю, в который превратился её дом… и решительно ничего не понимала — как же так можно? Содрать кожу с живого киборга! Издеваться над своим же DEX’ом, только что прикрывавшим в бою! Избивать DEX’а дома от нечего делать! Этих садистов самих бы так!..
Нина поставила на плиту ещё одну кастрюлю с водой под пельмени. Варить – так уж всю пачку… или даже две. Киборгов надо будет накормить перед отправкой – больным пока только кормосмесь, а здоровых кормить можно и пельменями. Агат уже готовил куриные отбивные в сливочном соусе и варил макароны.
Вездесущий Кузя сообщил:
— У калитки Линда Ковски. Впустить?
— Да… пусть войдет… Агат, присмотри ещё и за пельменями. Встречу Линду сама.
Взволнованная соседка примчалась в домашнем фланелевом халате и тапках – всего-то через дорогу перебежать надо было – и с ходу закричала:
— Авель… у тебя? Уже ночь, а здесь свет горит… и два чужих флайера… а ты хотела позвонить мужу…
— Бывшему мужу. Да, я ему звонила… и выревела у него четырех киборгов. Да, и Авеля тоже. Костя его увёл из твоего дома, перепродал. А новый хозяин приказал «семёрке» содрать с Авеля кожу…
— Что? Повтори! – побледневшая от этих слов Линда тихо опустилась на поданный Василием стул. — Он жив? Где он? Авель, домой!
— Он жив. Это да. Но к тебе он не пойдет. Он не хочет к тебе. Он поедет на остров… и там его никто не украдет.
— Не хочет? Он не может… не хотеть. Это же… киборг!
— Может. Проходи сюда… раз уж пришла.
Авель лежал на кровати, укрытый одеялом под горло и с капельницей в правой руке, левая рука была в жёсткой фиксирующей повязке. Пересадка кожи прошла успешно – но кожа Змея не подошла, не та группа крови. Зато кожа Фрола и Васи подошла идеально – и оба киборга, давшие срезать со спины и ягодиц кожу, двигались очень осторожно.
— Авель! Как же так?
Авель открыл глаза, выдал:
— Информация не распознана, – и снова закрыл глаза.
Появившийся на его одеяле искин нагло усмехнулся:
— Он не хочет в прежний дом. Он всего лишь пирог испек… без приказа и с крыжовником. Пани София стала вспоминать, кому бы позвонить… и вспомнила, что сын старой знакомой работает в DEX-компани… и ещё не женат…
— То есть… это мама… его сдала… этому… Косте? – чуть слышно спросила Линда.
— Так и есть. И если Авель вернётся в дом, она его снова сдаст… — подтвердила Нина, — так что будет лучше, если он останется у меня. На острове он будет в безопасности… жив и здоров.
— А… навещать его можно будет? – Линда плакала, Авель на её слёзы не реагировал. Он не знал, что делать – ведь Линда всегда хорошо с ним обращалась… но не могла не подчиняться матери, которая сама обращалась с Линдой, как с куклой… а так изуродованный киборг нужен ли ей? Не продаст ли сама?
— Если он сам не будет против… если остались его вещи, собери ему с собой… так лучше будет. Я тебе буду видео привозить, как и где он будет жить.
— Я сейчас… только дождитесь меня… — и почти бегом выскочила из дома.
Минут через пять чуть не плачущая Линда притащила огромную сумку на колёсиках:
— Тут его одежда и куртка зимняя, и шапка с шарфом… кроссовки… бельё… может, что-то другим пригодится… что смогла найти, собрала… потом ещё принесу… с мамой разругалась даже…
— Заметно. Если бы не ты, он столько в вашем доме не прожил бы. Когда он будет устроен на новом месте, я тебе сообщу.
— Хорошо… я пойду тогда. А то мама… ругать будет… — и тихо вышла, словно стыдясь сделанного матерью.
Нина проводила соседку до дверей, посмотрела ей вслед… и вернулась к Авелю. Фрол повернулся к ней:
— Ему надо отлежаться. Не довезём.
— Довезёте… должны довезти. Утром полетите, места в доме хватит всем… а завтра пани София может других дексистов вызвать… и от них нам Авеля вряд ли удастся спасти… и этих ребят тоже. Так что… сейчас все идите ужинать… кто может. Кому надо, включайте регенерацию. Полетите на рассвете.
Илона и Фома засобирались:
— Мы по домам… я провожу…
— Место есть, а на дворе ночь. Оставайтесь.
На четырех кроватях второй киборгской комнаты расположились Степан и Фома, Ираида ложиться не стала, сказав, что она, как врач, должна быть с больными. Саня возражать не посмел, а Фрол не посмел оставить женщину наедине с незнакомыми ему киборгами… и в результате DEX’ы решили дежурить у больных по очереди. Илону Нина положила в гостевой комнате, для Лиды разложили кресло, киборги расположились на полу.
Полчетвертого Лида бесшумно встала и уступила Сане свое место, а сама пошла на кухню готовить завтрак. Сразу поднялись Фрол и Змей, предупредили Кузю, чтобы не будили людей, тихо накормили больных и вместе с Саней поменяли капельницы.
Змей связался с армейским DEX’ом и спросил, как его звать. Тот, не открывая глаз, ответил:
/Восьмой.
/Это не имя. Это кличка.
/Другого нет. И не было.
Лида попыталась сама накормить Восьмого, но он не пошевелился и банку кормосмеси не взял – не было приказа. Капельницу поменять Лида не посмела – DEX даже в таком состоянии был страшен. И потому Лида приняла первое в своей жизни самостоятельное решение – она без разрешения пошла в спальню Нины и разбудила её. Невыспавшаяся Нина не сразу поняла, что происходит. Но, когда до неё дошло, в чем дело, встала и быстро оделась, велев Лиде готовить завтрак.
Змей и Фрол не стали останавливать Лиду – пора и ей проявить разумность, и это её шанс понять, что для хорошего дела можно и самостоятельно что-то сделать. И оказались правы – Нине даже в голову не пришло наказать мэрьку.
Нина вошла в комнатку, где лежали киборги – в самом лучшем состоянии был названный Миксом DEX. Он мог стоять на ногах и ходить сам.
— Сам есть можешь? Иди на кухню, там тебя накормят. Можно есть то, что будет дано… Лида, положи ему пельменей и дай сметану.
Оба ответили: «Приказ принят» — и вышли из комнаты.
«Семёрка» с именем Хельги – очень светловолосый короткостриженый парень – лежал под одеялом совершенно нагой. Фрол молча откинул одеяло – и Нина от увиденного отвернулась. Стало страшно от понимания того, что этому парню довелось пережить. Жуткий длинный шрам от горла до паха уже начал заживать, в правую руку была воткнута игла капельницы. Кивнула Фролу, и тот молча закрыл Хельги одеялом.
— Он не выдержит перелёта. Сутки бы подержать здесь…
— Я бы подержала… но что скажут соседи? Вызовут полицию… а у меня тут сколько боевых киборгов? Они не будут разбираться, что они только что из лаборатории.
Вошел вставший Степан – в комнатке стало тесно – осмотрел лежащих и тихо спросил:
— Дашь кого-нибудь?
— Хельги… вот этого… и… Микса забирай. Можешь сейчас… довезёшь осторожно. Хотел рыболовецкую артель? Вот и поставь их рыбу ловить… а в столовой рыбу пусть жарят и коптят. Авель… и этот… армейский… кстати, – обратилась Нина к Восьмому, – у тебя имя есть?
— Вы можете присвоить оборудованию любое идентификационное обозначение, – ответил DEX и закрыл глаза. Ему было уже всё равно, что с ним будет дальше. Его столько раз предавали! – те, кто был «своими»… он закрывал их собой, а они после боя ставили его к стене и метали ножи… он уже никому не верил. Жить не хотелось – единственного человека, который мог ему помочь, уже нет… осталось только не принимать лекарство и корм… и сдохнуть.
— …что с ним?
Голос словно из неведомой ему прошлой жизни… никогда у него не было женщины в списке лиц с правом управления. А теперь у него хозяйка… и она что-то говорит… а система подчиняется и не даёт сдохнуть.
— Имя тебе будет… Виктор. Победитель, то есть. Раз уж ты прошёл через ад и остался жив… живи дальше. Будешь охранять этого Irien’а… Авеля… и жить на острове, ловить рыбу и… охранять модуль и лодки.
— Приказ принят, – но это не он сказал, это все она… его система.
Появился приказ. И его надо выполнять. Для этого надо принять лекарство… и постараться выжить. Для чего на свете Irien’ы? – чтобы люди с ними развлекались. Для чего на свете DEX’ы? – для охраны Irien’ов… или для охраны людей от сорванных Irien’ов? Мысли пошли куда-то не туда… прокрутить запись… что же было сказано?
— …и принимай лекарство… поправишься скорее. И ешь тоже. Пока кормосмесь… а потом и нормальную еду… на острове хорошо, сытно… и включи регенерацию… тебе восстанавливаться нужно… Фрол, дай ему ещё банку… и закрой уже.
Какой остров? Какая еда? Что она несёт? Спать… принял лекарство – ушла боль, банка кормосмеси переварилась мгновенно… вторую дали…
— Он нетранспортабелен! Его нельзя перевозить в таком состоянии! – Ираида была непреклонна и твердила свое.
— Я не могу их оставить в доме! Соседи… вот точно полицию вызовут… и что я скажу?
Проблему решил Степан:
— Нина, ты готова оплатить спецфлайер скорой помощи отсюда и до твоего острова?
— Деньги есть… но допускать на остров посторонних… вот не хочется никак!
— Согласен. До поселкового медпункта. Там есть свободные койки? Авеля и Виктора туда, а Хельги и Микс в лучшем состоянии, смогут лететь и так… со мной.
— Хорошо… сможешь сам договориться? Я… у меня уже нервов не хватит… если с ними еще ругаться придётся…
— Сделаю.
Степан тут же позвонил на скорую и уговорил отвезти двоих лежачих больных в медпункт поселка при турбазе… и все было хорошо, пока он не сказал, что это Irien и DEX. Принявшая звонок медичка с минуту хватала ртом воздух, потом сказала:
— Ну, знаете ли! – и отключилась.
Тогда Фома позвонил в фирму, где арендовал флайер для привоза киборгов с космодрома, быстро собрался, помог одеться Илоне и сказал:
— Пилот андроид. И… я сам полечу… через полчаса будьте готовы! – и оба вышли.
Ровно через тридцать минут во дворе опустился флайеробус, и Фома виновато сказал, что нужно сначала оплатить перелёт! Сто галактов – и можно лететь. Нина оплатила – и Змей с Фролом на самодельных носилках первым вынесли Авеля и стали осторожно размещать в салоне.
Пока грузили, явилась Линда – на этот раз, кроме сумки с вещами, была еще переноска с кошкой.
— Это его любимая… Мася… он её сам подобрал, а я маме сказала, что купила… она беспородная и трехцветная…
В переноске оказалась молодая кошка, весом не более полутора килограмм. Нина взяла сумку, но на кошку взглянула с нежеланием возиться:
— Что-то мелкая какая-то… Ладно, давай… увезём. Кошек нет на островах. Будут мышей ловить.
— Увидеть его… можно?
— Проходи в салон… вот он. Авель, твоя кошка… с собой возьмёшь.
Авель ответил:
— Информация не распознана, – и отвернул голову к стене. Линда в слезах пошла обратно.
Потом погрузили носилки с Виктором, Ираида и Саня разместились рядом с Виктором и Авелем, Фрол к себе посадил Микса, Степан взял в свой флайер Хельги – и флайеры один за другим взлетели в рассветное зимнее утро. Следом за ними взлетел Змей на байке.
Закончился Старый год по календарю родноверов – священная ночь встречи нового бога Коляды прошла в спасении киборгов – и для всех начался Новый год… новый год жизни… и новая жизнь.
А умеют веселиться дракоши! Причем без градусов, без травки и без колесиков. И все б хорошо… но что-то от меня скрывают. И что с шаманом, почему Рик мне снится?
Началось все хорошо.
Озеро вечером стало еще красивей — во-первых, луна, во-вторых, здесь, как на карнавале, по воде плавали разноцветные светящиеся шарики… Нет, не как на карнавале… Еще лучше. Почему? Потому что они были живые. То в узорчик совьются, то нырнут все вместе, то поплывут парочками… Красота. Я б только на них полночи любоваться могла.
На берегу горел костерчик, тоже разноцветным пламенем — половинка красная, половинка зеленоватая, и все обвито такой прядкой голубого пламени, как ленточкой. Я дома никогда такого спецэффекта не видела. Вокруг лежаки расставлены. Для обряда, как сказала Миррита, золотистая дракоша.
Удобненько. Что? Почему я не спросила, для какого обряда? Я спросила.
Это… ну типа как последний вечер перед свадьбой. У нас бы назвали девичник. Или мальчишник. Только у нас мальчики и девочки собираются по разным местам, а тут вместе. Мирят жениха с невестой. Нет, они не ссорятся, просто такой порядок.
Ну так у них положено, перед свадьбой — жениха и невесту надо свести вместе и чтоб они друг другу все высказали. И простили, если есть что прощать. Помирятся — значит, поженятся. Гарри рассказал. Что? Ну да, тут был Гарри. Все мальчики-дракончики были. И те, что замок штурмовали, и незнакомые. Я опять жутко жалела, что мобилки нету или камеры — все эти драконы, да на желтом песочке, да на фоне блестящей воды и цветных шариков… такое я в жизни не фоткала! Эх…
Я уже со всеми перезнакомилась, Гарри поганец, всем про меня рассказал, так что на время народ даже про жениха с невестой забыл — смотрел на оборотниху, которая может превращаться не только в человека, но и в мышь. Гигантскую. Ну видали вы такое? Убью Гарри!
Ну ладно, так вот, я про что? Про сегодняшнюю тусовочку.
Сегодня и правда посиделки должны были стать событием года. Даррина и Эррек, по местным понятиям те еще оторвы, доставали друг друга еще с яйца… в смысле, с детства. Кто там у кого первым выдернул чешуйку из хвоста, дело темное, но годам к двадцати родители теперешнего жениха всерьез призадумались о перелете в другую стаю. Потому что от выходок их детишек у драконов чешуя дыбом вставала!
Каких выходок?
Разных. То дракончик на скале напишет «Даринка — дура», то дракоша на все чешуйки у мага заезжего птичек ученых купит, чтоб орали круглые сутки «Эррек неррек!». Не знаю, кто такие эти нерреки, но парень насмерть обиделся… То на священном дереве откуда-то появилось чучело жирика с нацарапанным ником Даррины… Ой, нескучно было жить в этом племени!
Да, парочка была та еще.
На вид оба были просто супер — он весь такой огненный, оранжевый с желтым, и она, темно-зеленая, переливающаяся, на его фоне почти черненькая и стройная такая. Черное вообще стройнит, даже ту слониху, хозяйку какой-то монополии, которая на папины приемы являлась со своим мужем… как его… а, какая разница… скажем, с мамонтом.
Ну ладно, сейчас не о них.
Короче, вид у будущих молодоженов был классный — на все сто.
Вот только цапаться парочка начала с той самой секунды, как на пляжике появилась. Помните, я говорила, что вокруг костерка лежаки разложены были? Для всех одинаковые, а для жениха и невесты специально сплетенные, красивые такие…
Так вот.
Зеленая невестушка, как увидала эти прикольные коврики, так чуть жениху лапу не отдавила — бросилась вперед и плюхнулась на тот, что поближе и покрупнее.
Оранжевый чуть не наступил невесте на хвост, еле успел притормозить и обиженно уставился на подружку:
— Эй!
— Что? — пропела зелененькая.
— Это же мое?
— А что, на нем пометки есть?
Драконий жених затоптался на песке:
— А я?
— А ты вон туда.
Оранжевый глянул на второй «коврик».
— Ты что? Он же маленький!
— Да это тебе только кажется!
— А ну, слезай!
— Вот еще.
Дракоши с интересом смотрели на скандальчик будущей семейки.
— Слезь!
— Ни за что!
— Слезь сейчас же!
По толпе дракошиков прошла первая волна смешков. Невеста сменила тон:
— Ну Эрричек… ну миленький… ну мой хороший… Ну я так здорово смотрюсь бронзовом фоне…
Во дает! Драконы ржали уже в открытую. Эррек вздохнул, повел крыльями и плюхнулся на второй лежак, подобрав поближе лапы и свесив хвост.
На маленьком «коврике» он смотрелся прикольно — как фанатка бургеров и пива, влезшая в топик на бретелечках… Дракоши похихикали, но придвинули бедняге еще два лежака, чтоб ему было куда хоть хвост уложить и лапы. И еще пошептали что-то на ухо, так что жених расцвел и живо зашевелил ушами, довольно складывая-раскладывая гребень…
Я заоглядывалась, пытаясь понять, в чем дело, но меня отвлек офигительно красивый дракон, слетевший в эту минутку на пляж. Вот это да!
Краси-и-ивый…
Я никогда еще не видела таких драконов.
Весь белый. Как снег в Альпах, куда нас папа таскал ломать ноги… в смысле, кататься на лыжах. Ну их, эти Альпы, вы про дракона слушайте! Значит так: белые крылья, такие… ну вот как слоновая кость. И гребень такой… и чешуя — как светится. Ух, ты…
— Старейший! — обрадовалась молодежь. — Почтенный Беригей!
— Здравствуйте!
— Просторного неба!
Белоснежный кивнул:
— Просторного неба.
— Александра… рот закрой?
Нет, это сказал не Старейший. Это паршивец Гарри меня взялся воспитывать. Я быстренько закрыла рот, глянула на непрошеного воспитателя… и решила убить его попозже.
— Это кто?
— Старейший Дракон Южных Гор.
— Какой красивый…
— Ага. Тихо… Он сейчас напутствует жениха и невесту.
Но я не отставала:
— А почему он такой белый?
— Потому что Старейший. Ему больше тысячи лет.
Ого. Ни фига себе. Древний…
— А почему я его раньше не видела?
Гарри мрачно глянул на меня:
— Потому. Он прилетает на свадьбы и на церемонию именования.
— Чего?
— Когда детям имя дают! Александра, ну дай послушать, наконец!
— Ой, да слушай, кто мешает!
Но было поздно. Белоснежный дедушка уже закончил речь и расправил-сложил крылья, на миг словно прикрыв им заколдованный костерчик. То красиво пыхнул искорками и вдруг распался на два отдельных огонька — оранжевый и зеленый… ух ты… Классно. Как жених и невеста. Умеет дедушка… удивить.
Перешептываясь и стараясь не наступить на чей-нибудь хвост, все полегли по своим местам, подняли шеи и уставились на будущих супругов…
И началась такая тус… э… вечеринка, что я ее до конца жизни запомню!
Как и положено, парочке предложили высказать друг другу претензии и обиды, которые у них накопились — мол, вступать в священное пламя Великой и просить у судьбы любви и детей надо полностью готовыми. С открытыми глазами, вот. А то, мол, Великая обидится и не поженит нафиг.
Жених и невеста покосились друг на друга… потом на огонь… потом на Старейшего дракона. А потом как началось…
— Я… я прошу прощения у моей нареченной, что обидел ее… — пробурчал Эррек.
— Прощаю! — быстро отозвалась невеста. — Эй! Стоп, а когда?
— Когда пропитал твою подстилку оранжевой краской… Я был дурак. Прости…
Но драконья невеста, кажись, не смогла бы сейчас простить даже родную мамулю: пластинки гребня встопорщились и торчали в разные стороны, почему-то напоминая ежика, а чешуя буквально ходуном заходила!
— Что-о? Так это я из-за тебя целый десятик хвоста никуда не могла показать, красильщик несчастный?! Так это по твоей милости меня драили мочалками особой жесткости?! Ах ты… ты…
— Ну я же извинился!
— Ах вот как… Тогда я извинюсь за то, что подучила твоего братика выловить плавунца-вонючку и сказала, что это рыба счастья!
Жених раскрыл рот — ну прямо как та самая рыба:
— Нет!
— Да!
— А я тогда…
И понеслось… Хвостатые молодожены припомнили друг другу все приколы, которые накопились с первого выползания на песочек родного пляжа!
— А кто подсунул мне деревянную рыбу?
— Ха! Это после того, как ты, поганка оранжевая, нарисовал на дорожке возле нашей пещерки то чудовище! Я полдня просидела, боясь выйти наружу!
— Какое чудовище? Всего лишь несчастный квакозуб!
— Несчастного нашел!
— И вообще это было после того, как ты подсунула нашим светлячкам самок и они принялись за брачные игры вместо освещения! Ты хоть знаешь, что я чуть хвост отцу не сломал, наступивна него в темноте! Ты знаешь, что он мне потом говорил?
— Знаю! Подумаешь! А вот что сказала моя мама, когда ее парадный ужин зашевелился и убежал после того, как она его весь день зажаривала в каких-то редких травках! Думаешь, если законтачил с магом, можно устраивать такую хулиганскую выходку? Хочешь, чтоб я осталась сиротой?
Оранжевый сменил цвет на коричневый…
— А не надо было мне врать про магов!
— А не надо было за ним везде таскаться хвостиком!
— А не надо было следить!
— А не надо было меня прогонять!
— А… а…
Остальные дракончики полегли, уткнув головы под крылья, и тихо тряслись, Старейшина тоже подозрительно щурился, а я как раз думала, какие тут странные обычаи — ну никак не похоже, чтоб эти двое должны пожениться. Скорей поверю, что они сейчас друг другу пустились крылья мять и фэйсы корректировать… Тоже мне, жених и невеста.
Люди ж смотрят! В смысле драконы. Свидетели.
Но неправильные жених и невеста чихать хотели на свидетелей. И на белого Старейшину, и все остальное — они выясняли, в каком году и кто именно первый треснул другого по шее и постарался отобрать какую-то крикучку… или трясучку, я не вникала. Это ж память какую иметь надо — помнить такое через тридцать лет! Тьфу, нашли о чем думать. В такой день про всю эту муру вспоминать — да в сто раз проще отомстить и забыть. Честное слово!
Дракоши не унимались: перебрали по косточкам характер своей будущей пары, выискав где-то и зловредность, и колючесть, и нахальство… и даже белый дракон ожил, когда перебрасываясь «врединами» и «кфытами карапузятыми» (?), неправильные молодожены вспомнили про какой-то напиток, который невестушка сперла в священной пещерке и подлила любимому в сок…
Че это был за напиток, не знаю, но догадываюсь… потому что то, что вытворял Эррек, хлебнув коктейльчика, очень напомнило мои «муси-пуси» на поляночке у леса… выпивон с драконьим чучелом и штурм замка несчастного барана. Ну барона, барона, чтоб ему икалось!
Взялись воспитывать…
Вон Эррека воспитывайте — он под местным коньячком чуть не сломал то самое священное дерево и полез бить морду дикому дракону… да зря вы беспокоитесь, дракон был стопроцентным глюком.
Ну нетренированный он, то возьмешь… Драконы, чтоб вы знали, вообще не пьют. На церемониях только, раз в год от силы. Вот и разобрало парня.
— Ты хоть помнишь, что ты пел?
— А я… пел?! — кажется, это для жениха было новостью… — Как?
Невеста почему-то опустила изящную головку:
— Ну… ты сказал, что у людей бывают эти… менестрели. Которые прославляют красоту избранниц. Сдернул со священного дерева барабан и стал петь, какая я… ну, хорошая… и как ты меня любишь…
Эррек молчал. Остальные тоже. У белого дракона заблестели глаза…
— Я, знаю, я иногда вредная…
— Ага… — в ступоре пробурчал бедный певец-алконавт. — Иногда.
Ну не поганцы эти мужики, а? Тут девушка извиняется, а он стоит как столб! Хоть бы обнял!
— Ты ведь меня прощаешь, да? — виновато дернула крылышком девушка. — Я тоже… тоже тебя люблю, правда… Просто мне иногда трудно… ну сказать такое вслух… Эррек, а?
Краем глаза я заметила, как мой сосед украдкой косится на тот раздельный костерчик из разных огоньков. Я туда тоже посмотрела — он поменялся! Зеленый огонечек как-то посветлел… заискрился… и подрос, потянулся навстречу оранжевому! Как живой…
— Гарри! Гарри, эй, что это?
— Потом, — прошипел мой негодный сводный братец и снова уставился на жениха с невестой. — Туда смотри!
— Но…
— Не сейчас.
— Это ты меня прости, — вдруг буркнул жених, нервно перекладывая хвост справа налево. — Это я вел себя, как несмышленыш…
— Не нарушайте обряд, — вмешался белый дракон. Только, кажись, зря — будущие молодожены его не слышали.
Они смотрели друг на друга… смотрели и смотрели, и уже как-то оказались рядышком, бок в бок, так что крыльями касаются — и золотистое крыло накрывает обоих. И две головы — близко-близко… Как красиво…
Оранжевый огонь качнулся навстречу другому… и они встретились.
Переплелись.
Слились.
Еще пару секунд, еще капельку времени их было два, зеленый и оранжево-алый. А потом вверх влетело целое облако разноцветных, сверкающих, праздничных искр — и пламя загорелось в один цвет — золотом…
Все облегченно вздохнули:
— Есть!
— Старейший, видите?
— У них получится семья!
— Вижу, вижу… — довольно изрек белый дракон. — Дарина, Эррек, прервитесь на минутку… Даррина, я кому говорю? Кто-нибудь, дерните Эррека за крыло. Нехорошо, конечно, мешать в такой момент, но мы собрались не для этого.
— Эррек, прощаешь ли ты своей невесте все обиды?
— Конечно! — вид у оранжевого был ошалелый. — Конечно!
Белоснежный еще немного подождал, но продолжения не было. Оранжевый положил крыло на свою невесту, и больше в этот момент ничего не желал. И не соображал. Я ж говорю — мужики, че с них возьмешь. Старый дракон качнул головой, и попытался вытрясти что-то из невесты:
— Даррина, прощаешь ли ты своему жениху…
— Да-да, конечно… — пробормотала зеленая дракоша, даже не повернув морды в сторону Старейшего.
Народ тихо захихикал.
Белоснежный вздохнул, глядя на оригинальную парочку, задумчиво тряхнул гребнем (все замерли в ожидании) и, снова пропустив костер через крылья, кивнул:
— Да будет так. Завтра свадьба!
Пламя беспокойно вилось и пританцовывало, то и дело расцветая искристыми салютами, все прыгали и радовались за будущих молодоженов… те все никак не могли оторваться друг от друга… то щеками коснутся, то шеями… один раз головы вообще унырнули под крыло и вынырнули такие счастливые…
Все было хорошо.
Все ж хорошо, да?
Что ж я реву, как дура?
Этот человек убивал ее. Медленно, каждый день. И непонятно было, что он ищет, зачем копается в далеком прошлом, какую нить хочет нащупать. Но… это темный человек, и цели его черны, как зев ядовитого гада.
Она для него лишь инструмент, который не нужно беречь, который можно будет выбросить за ненадобностью, когда работа закончится. Личная машина времени, медиум в собственности…
Что стоит показать медиуму вероятное будущее? И восковая куколка на подставке обернется маленькой девочкой, а тонкая булавка — ледяной сосулькой, пробивающей ее тело сверху донизу. Какая мать не защитит свое дитя, пусть и ценой собственной жизни?
Полутемная комната, задернуты бордовые шторы, вышитые золотыми нитями, сквозь которые сочится густой темно-красный свет. Кровь. Этот человек каждый день приносит кровь в тонких пробирках: достаточно соприкосновения одной капли с кровью медиума, чтобы получить точный слепок памяти этой крови, памяти рода…
— На этот раз должно получиться, — сказал он и в нетерпении щелкнул пальцами.
— Я не могу брать на себя столько… жизней! Эти люди — они становятся моими кровными братьями и сестрами! Я несу на себе все их проклятья!
— Какие проклятья? — Он сморщил лицо. — Работай. У тебя есть стимул. Найдешь то, что мне нужно, и ты свободна и твое дитя невредимо.
— Я должна знать, что ищу.
— Необязательно. Ищи ответ на вопрос: у кого? Ты увидишь, я знаю. Давай, не ленись.
Хотелось плакать. Никто не поможет ни войти в транс, ни восстановить силы после транса, — потому что силы на черные дела дают черным людям. Когда все внутри дрожит от усталости, когда выжаты все соки, когда непомерный груз висит на шее — как начать? Самое трудное — это начать, потом будет легче.
Ярко-алая капелька упала в крохотный разрез на запястье, вливая в кровь память еще одного рода, слезы побежали по щекам на подбородок, и нельзя было сморгнуть, чтобы не потекла тушь.
— Готова? — нетерпеливо спросил темный человек, усевшись в кресло за спиной. — Я начинаю счет.
— Сразу счет?
— А что? Поиграем в игру: руки тяжелые — ноги тяжелые? — Он осклабился — не нужно было смотреть на него, чтобы это увидеть. — Или ты не умеешь быстро расслабляться?
— Я… умею.
Никакой надежды на отсрочку. Идти по чужой памяти, отступая назад поколение за поколением… Ловить призрачные видения, разглядывать бытовые подробности — этот человек всегда контролирует, не путаются ли истинные воспоминания с фантазией, не работает ли воображение вместо способности видеть прошлое. И счет уже закончен, и густой липкий свет летит навстречу, свивается мутными колтунами, взгляд теряет фокус — транс наступает быстро, привычно, но что он после себя оставит?
Темный человек расставляет знаки мелом на полу.
— Вправо или влево? Не думай, не смей думать! Шагай туда, куда тебе хочется шагнуть, слушай себя внимательней! Мать или отец?
Слушай себя… Легко сказать! Если не хочется шагать никуда: ни вправо, ни влево. Но пусть этот человек уже найдет то, что ищет! Пусть этот транс будет последним! Ну же? Ну? Куда? Вправо или влево?
Густой свет надавил на грудь, подтолкнул назад и вправо. Шаг дался легко, спокойно, а значит, это правильный выбор.
— Хорошо. — Новый знак на полу. — Как ты себя чувствуешь?
— Никак.
— Видишь что-нибудь?
— Телесериал. Я сижу в кресле перед телевизором. Плед на ногах…
Он не дал договорить:
— Уходи в прошлое, ищи родителей.
Это близко, это не так тяжело… Разглядишь родителей — сможешь шагнуть на поколение назад. Глубже, глубже в чужую память.
— У меня белый фартук и новенький пионерский галстук. Косички тугие, неудобные. Я бегу по лестнице через ступеньку. Это старый дом, широкая лестница, перила витые, очень красивые. Дверь покрашена в красно-коричневый цвет, шесть… нет, восемь звонков с надписями. У меня свой ключ, большой и тяжелый. Длинный широкий коридор, комнаты вдоль по одной его стороне. Наша — третья от двери. В кухне что-то громко шипит, пахнет горелым. Дверь в комнату филенчатая, серо-голубая. Папа в комнате, он одет в костюм и немного навеселе…
— Стоп. Шаг назад.
Шаг назад — это еще одно поколение. Свет изменился неуловимо, шум большого города ударил в уши — непрерывные автомобильные гудки, гомон толпы, стук каблуков…
— Кто ты?
— Мужчина. Мне чуть больше двадцати.
— Чего ты хочешь?
— Всего!
— Я имел в виду, чего ты хочешь добиться.
— Всего!
— А конкретней?
— Славы! Известности!
— Уходи в его детство.
Через грудь, от левого плеча к правому боку, лег безобразный рубец – сизый и выпуклый, словно не от ожога вовсе, а от удара мечом. Млад часто задумывался, насколько связаны между собой две данности, насколько его путешествия наверх имеют отношение к тому, что происходит с ним наяву. Сначала он считал их порождением себя, способом говорить с богами так, чтобы быть уверенным в том, что они его слышат. Чтобы всего лишь убедиться: он говорит именно с богами, а не с самим собой. Боги – могущественные существа, они подпускают к себе смертных, но кто сказал, что смертные при этом не обманываются и мир нави предстает перед ними таким, какой он есть? Да, для него самого эти путешествия были столь же сущи, сколь и явь: он осязал мир нави, слышал его звуки, чувствовал его запахи и ощущал гораздо более тонкие эманации, излучаемые существами, населяющими тот мир.
Да, Млад поднимался наверх, чтобы изменить явь, но менял он ее не сам, опосредованно, – он всего лишь убеждал богов в своей правоте, в своем праве требовать изменения яви. И боги признавали за ним это право. Они сами наделили его этой способностью, сами позвали его когда-то и испытали его. Но кто сказал, что они показали ему мир нави таким, какой он есть? Кто сказал, что путешествия наверх – не выдумка, навязанная ему богами? Смертный не в силах постичь существования трех миров, многогранность мироздания раздавит его сознание, расплющит своей сложностью, своим кажущимся противоречием здравому смыслу.
Но шли годы, и с каждым подъемом наверх Млад убеждался: он неправ. Он слишком много рассуждает об этом, вместо того чтобы положиться на свои чувства. Ведь сотни шаманов не ставят под сомнение подлинность своих путешествий, они не задумываются об этом, они не мыслят категориями Платона и Аристотеля, не противопоставляют вещество и сознание, не рассуждают о себе в мире и о мире в себе. Разве что Ширяй забивает голову подобными умопостроениями.
А бубен, упавший в сугроб в двух саженях от костра, разлетелся в щепки и обгорел. Уж бубен-то точно не способен к самовнушению и не поддается внушению извне.
Смертный не способен постичь сложности трех миров, но что мешает ему принять их существование?
У Млада было время подумать, поспорить с Ширяем и отцом, рассказать о своих соображениях Дане. Впрочем, Дана слушала его с легкой, снисходительной улыбкой на губах, отчего он терялся, старался говорить еще более убедительно, но только путался в мыслях и чувствовал себя непонятым.
И все же эти уютные зимние вечера скрашивали мучительную болезнь. Млад чувствовал, как время утекает сквозь пальцы, убегает, тает, и понимал, что на смену этим вечерам в кругу близких людей скоро придет другое время – жесткое и холодное.
Весть о начале войны принес Ширяй. И тут же загорелся своим ходом добираться до Нижнего Новгорода, чтобы вступить в ополчение. В его семнадцатилетней голове было перепутано столько противоречивших друг другу мыслей и чувств, что Млад не брался с ним спорить. Добробой, конечно, не отставал от товарища, однако смотрел на поход немного трезвей: укладывал вещи, взвешивая их в руках, и надеялся предусмотреть все случаи, которые произойдут с ними на войне.
Словно назло, отец пустился в воспоминания о том, как в пятнадцать лет Млад убежал вслед за ним на войну: эту героическую страницу своей жизни Млад хотел бы забыть навсегда, настолько бесславно она для него закончилась. Отец же, напротив, гордился сыном, хотя в то время орал на него и отправлял домой с каждой оказией. Только Млад от оказий быстро избавлялся и догонял отца снова и снова.
В устах отца эта история выглядела намного красивей, чем была на самом деле. Он только начал свой рассказ, когда к ним заглянула Дана (она появлялась почти каждый вечер, хотя Млад давно начал вставать и даже появлялся на лекциях).
– Ну-ка, ну-ка, – тут же ухватилась она за последние слова отца, – я давно хотела послушать, как Младик ходил на войну.
Млад потупился и закусил угол рта от смущения: меньше всего ему хотелось, чтобы эту историю услышала Дана. А отец, как назло, был хорошим рассказчиком и расцвечивал повествование подробностями, свидетелем которых никогда не был и помнить которые не мог.
– В то время князь Борис был очень молод, раздробленная Русь ему не подчинялась, а татары, бывало, доходили до самой Коломны – налетами короткими, быстрыми и разрушительными. За ними оставались черные полосы пожарищ: хлеб горел, лес горел, деревни, города… Говорят, старые московские князья посмеялись над Борисом, который пообещал до осенней распутицы загнать крымчан обратно в их Крымское ханство. И, смеясь, поклялись, что если выйдет все по его словам, Москва признает его своим князем и воеводой. Это, конечно, предание, но и в преданиях есть доля правды.
Отец отхлебнул меду и посмотрел на Добробоя, замершего с раздутой котомкой в руках.
У Млада о том времени были другие воспоминания: он уже занимал среди сверстников прочное положение волхва и шамана, поднимался наверх самостоятельно, мнил себя взрослым и жаждал подвигов, хотя выглядел моложе своих лет, отличался редкой щуплостью и в военном деле не смыслил ровным счетом ничего. Ему тогда нравилась рыженькая Олюша, отдававшая предпочтение крепкому и высокому сыну бывшего дружинника: тот хвастался военными походами отца. Собственно, в ее славу Млад и затеял этот поход.
Отец уехал на войну, забрав молодого сильного коня и телегу; Младу досталась старая костлявая кобыла с незатейливым именем Рыжка. На ней он и крался за отцом до самого Новгорода, вместо проезжей дороги прячась в лесу, застревая в буреломе и увязая в болотцах по самое кобылье брюхо. В первый раз отец поймал его, когда их небольшой отряд встал на ночлег на берегу Волхова. Млад так устал, что, едва свалившись с лошади, задремал под раскидистыми кустами ольхи, не обращая внимания на комаров, на холод сырой еще земли, на обильную росу, вымочившую всю его одежду. Отец, услышав жалобное ржание некормленой Рыжки, выволок Млада к костру: жалкого, дрожавшего от холода и усталости, голодного, с опухшим от комариных укусов лицом. Над ним хохотала вся ватага. Отец же не смеялся, – напротив, ругался долго и обидно, говорил о том, что хомут на шее в походе ему не нужен, что, вместо того чтобы помогать деду, Млад суется не в свое дело, что никто не намерен кормить его задарма, а пользы от него на войне все равно не будет, и много чего еще – не менее правильного и неприятного.
Конечно, Млада и несчастную Рыжку накормили, дали им переночевать у теплого костра, а наутро отправили домой. И если, выезжая из дома, Млад всего лишь действовал по своему усмотрению, не спрашивая об этом никого из старших, то теперь повернуть за отрядом было прямым ослушанием отца. Разумеется, Младу случалось поступать по-своему, но скорей из озорства и по забывчивости: слова отца и деда были незыблемы, непререкаемы. Но на этот раз Млад усмотрел в них явное противоречие с тем, чему отец учил его с детства: мужчина – если он, конечно, мужчина, а не тряпка, – без страха встает на защиту родной земли и откликается на зов соседей, если к ним пришла беда. Именно такой ответ он и приготовил отцу, поворачивая Рыжку на Новгород: боги признали в нем мужчину еще два года назад, отец же продолжает видеть в нем дитя. А он давно не дитя, он прошел пересотворение, он говорит с богами сам, без помощи деда!
Готовый ответ – готовым ответом, а в Новгороде он отцу на глаза старался не попадать.
– Я его ловил раз пять, – рассказывал отец, – и заворачивал домой с почтовыми, под охраной. Но моего сына так просто с пути не свернешь: дожидался ночи – и поминай как звали! Так до самой Тулы и дошел, а добирались мы туда недели три.
Млад глянул на отца, чуть усмехаясь: лучше бы он рассказал шаманятам, какими словами встретил своего сына в Туле. Тогда один из сотников даже вступился за Млада:
– Что ты орешь на парня? Он чай не на чужую пасеку за медом лезет. Хочет воевать – пусть воюет, к себе в сотню возьму, копейщиком. Только спуску не дам и домой, когда воевать надоест, не отпущу.
– Нет уж! – ответил сотнику отец. – Нечего пятнадцатилетнего мальчишку под копыта татарских коней подставлять. Обрадовался, в сотню он его возьмет! Копейщиком! Из копейщиков твоих половина из первого боя живыми не выйдет! Ты погляди, он копье-то поднимет? А коня этим копьем остановит?
Млад очень хотел быть копейщиком и не сомневался, что остановит копьем легкого татарского коня. Конечно, еще больше он мечтал попасть в дружину князя, и Рыжка тогда не казалась ему столь безнадежной в качестве боевого коня, хотя за время похода можно было убедиться в ее полной к бою непригодности: она шарахалась в сторону от каждого громкого звука. Запах же крови, пожары и грохот пушек, которым встретила их Тула, довели лошадку до срыва: только когда Млад закрывал ей глаза, уши и ноздри, она переставала биться и рвать повод из рук.
К досаде Млада, отец оставил его при себе, помогать лечить раненых, хорошо зная, что тот не приспособлен к лекарскому делу: с одной стороны, он не умел отстраняться от чужих страданий, не примерять их на себя, а с другой – боялся крови и открытых ран. А вдобавок ко всему даже простую повязку на порезанную руку или ногу лепил кособоко, отчего легкораненые бранили его и обзывали неумехой, хотя он очень старался и очень переживал.
Отец добился своего: через две недели, после нескольких победоносных боев князя Бориса, война надоела Младу настолько, что по ночам он едва не плакал – так ему хотелось домой. Ему снились кошмары: то отрубленные ноги в сапогах заходили к нему в палатку, чавкая кровью, то в куске пирога обнаруживались куски мертвой человеческой плоти, то он тонул в крови, то оскальзывался на выпавших из живота внутренностях.
А потом дала о себе знать шаманская болезнь: шаман не может так долго не подниматься наверх, боги зовут его – у Млада заныли и распухли суставы, а вскоре начались и судороги.
Да, он поднимался наверх один, без деда. Но дед всегда стоял внизу, готовый прийти ему на помощь. Он знал, зачем поднимается, его требования к богам поддерживали люди. И эти люди помогали ему наверху: их воля сливалась с его волей.
У Млада не было с собой ни рысьих шкур, ни личины, ни бубна, ни оберегов – он не подумал об этом, собираясь в поход. Отец долго искал в окрестностях другого белого шамана, который поддержит его снизу, даст свое шаманское облачение, поможет преодолеть неуверенность. Искал и снова ругал Млада за то, что тот потащился на войну. Старый шаман из рода волка дал ему все необходимое, и поддержал, и успокоил, но поднялся Млад невысоко: едва достигнув белого тумана, даже не дойдя до серебряного поля, он почувствовал, как непреодолимая сила тянет его вниз, поток, увлекавший его за собой, иссякает, восторг тает, истончается, как готовая порваться нитка… Если бы старый шаман не подхватил его и не опустил на землю, он бы упал и разбился от удара нави о явь. Тот бесславный подъем Млад переживал очень долго…
Отец перестал ругаться: теперь он старался поддержать сына, расшевелить, вытащить из безучастной вялости, хотел заставить его снова поверить в себя. И нашел путь. К тому времени князь Борис от обороны перешел к наступлению, понемногу овладев стратегией боя против юрких татар: загоняя в тупики, нападая неожиданно на их лагеря, – и теснил, теснил их к югу. Млад дважды побывал в настоящем бою и тогда впервые ощутил пыл наступления, о котором потом вспоминал всю жизнь: это пьянило. Но ему этого оказалось мало: он хотел подвига, настоящего подвига. Разочаровавшись в своих шаманских способностях, он стремился не столько к славе, сколько к самоутверждению, а в лагере посмеивались и над его худобой, и над его юностью, и над тем, что на войну он пришел с отцом – вроде как прячась за его спину.
И он придумал себе подвиг, ровно такой, какой может прийти в голову пятнадцатилетнему мальчишке: пробраться ночью в татарский лагерь и взорвать бочонок с порохом возле палатки их хана (Млад не сомневался, что татар в бой ведет не больше не меньше сам крымский хан).
Рассказывая об этом, отец умолчал о его глупости.
– Сотник послал его в разведку, поскольку Млад тогда был ловким, быстрым и вертким, как любой мальчишка. И что вы думаете? Он пробрался в самое сердце татарского лагеря! Он рассмотрел его расположение, посчитал все костры и палатки и даже подслушал разговоры!
– Ага, только не понял ни слова, потому что сроду не слышал татарской речи… – усмехнулся Млад и снова глянул на отца со значением: ври, да не завирайся.
Пробраться в татарский лагерь незамеченным, да с бочонком пороха на плечах, в самом деле было непросто, и ничем, кроме везения, Млад не мог объяснить, как ему это удалось. Да, он выбрал час перед рассветом, когда дозорных одолевал сон, когда лагерь татар храпел на разные голоса, когда костровые клевали носом и в темноте никто не разобрал, что за щуплая тень пробирается к самому высокому шатру в середине лагеря. Только кони похрапывали, чуя чужака. Везение окрылило его и лишило бдительности. И если сперва он не чувствовал волнения, то теперь от предвкушения удачи у него вдруг затряслись руки и ноги. Главное, чтобы трут не погас до того как вспыхнет смола, которой он вымазал бочонок!
Млад нетвердой рукой развязал тесемку, доставая огниво, – как назло, ладони намокли от пота. Удар металла о камень прозвучал в ночи неожиданно громко, но дрожавшая рука сорвалась, и, прежде чем повторить попытку, Млад сосчитал до десяти, прислушиваясь к звукам спавшего лагеря и надеясь унять волнение и дрожь. Он собирался ударить кресалом снова, как вдруг сверху на него с криком навалилось грузное потное тело. Этого Млад никак не ожидал – оказывается, татарские дозорные тоже умели бесшумно двигаться в темноте! Он рванулся из-под нападавшего, но тот перехватил его запястье еще во время прыжка и с небывалой силой и ловкостью заломил руку Млада назад, прижав ее к затылку. Отчаянная боль хлестнула через край, Млад услышал хруст костей, в глазах вспыхнул золотой, слепящий свет, и градом хлынули слезы. Он не сумел даже вскрикнуть, задыхаясь, захлебываясь этой болью. Кресало со стуком упало где-то рядом с ухом – лицо его плотно прижалось к вытоптанной, пахнувшей конским навозом земле.
Лагерь тут же пришел в движение, вокруг вспыхивали факелы, раздавались удивленные крики, и вскоре Млада плотным кольцом окружили татары, а дозорный продолжал сжимать его запястье и ослабил хватку только чтобы поднять Млада на ноги и как следует рассмотреть. На ноги Млад встать не смог – дозорный поднял его за волосы и поставил на колени. Боль пульсировала в голове, от нее тошнило, но постепенно до Млада начал доходить смысл происшедшего: он попался. И сейчас татары его убьют.
Но вместо этого враги разразились дружным хохотом – стоило факелам осветить его мокрое от слез лицо. Сначала Млад не понял, почему они смеются, – наверное, над тем, что он расплакался, как девчонка. Но вскоре ему стало понятно: они смеются над дозорным, которому удалось одержать столь блестящую победу над ребенком. От обиды дозорный выпустил из рук его запястье, и рука упала вниз: Млад слабо вскрикнул, и слезы снова побежали из глаз. Кто-то крикнул ему по-русски, что у князя Бориса не осталось взрослых воинов, раз лазутчиком тот выбрал мальчишку. Млад постарался справиться с собой и закусил губы – он считал себя взрослым, умным и смелым. Если бы он видел себя со стороны, то понял бы, в чем дело: каждый из воинов весил, наверное, раза в два больше него и мог свернуть ему шею одной рукой. В темноте дозорный не разобрался, кто перед ним, поэтому и сломал ему руку, рассчитывая на сопротивление взрослого мужчины.
Однако, когда татары рассмотрели стоявший на земле бочонок с порохом, смех немного поутих, передние ряды попятились назад, отодвигая факелы подальше, а дозорный поднял с земли огниво и показал остальным: в злонамеренье Млада никто не усомнился.
— Лёш, эй! Иди сюда! Я хочу познакомить тебя кое с кем, — наконец проговорил бас-гитарист, часа два как считавший Марта своим добрым знакомым и едва ли не вечным другом. – Вот, знакомься. Хороший парень и визажист отличный.
Темноволосый парень обернулся, все еще расстегивая концертный костюм… и вдруг замер. Зеленые глаза, секунду назад мерцавшие приветливой улыбкой, сузились.
— Вижу. Гость высокого уровня, — проговорил ясный голос, отчетливо выделив интонацией слово «уровень».
Так. Попали. У предполагаемого контакта был совершенно не наивный взгляд. Абсолютно. И демонскую природу он почуял слету, несмотря на все попытки ее замаскировать.
— Ты что? — не понял слегка нетрезвый гитарист, — Он не какой-то там. Он этот…
— Я знаю, — кивнул нетипичный музыкант, пристально разглядывая нового знакомого. И вдруг протянул руку, — Рад познакомиться, Март Званцев. Я вообще-то тебя искал…
Руку демон пожал совершенно автоматически. И так же – отрешенно-механически — ответил что-то вежливое и ничего не значащее. Машинальная реакция… таких фразочек-жестов у него был солидный запас и молодой демон выдавал их не задумываясь, если… если… вот как сейчас. Когда нужно замаскировать напряженные поиски разгадки… или когда недоумение слишком велико.
Абсурд какой-то.
Март готов был поклясться, что никогда и ни при каких обстоятельствах не пересекался с этим странным музыкантом. Откуда же объект его знает? И знает, по всей видимости, хорошо. Искал, видите ли. Варианты, господа?
Первый – Свод Небес. Стражи, которые однажды уже выискали на поверхности нелегального демона и, совершенно очевидно, не собираются бросить поиски удравшего «нарушителя». Следовательно, за Мартом следят, его цель вычислили, и сей наивный музыкант на самом деле – отменная подстава. И где-то рядом притаилась еще пара-тройка Стражей, которые вот-вот материализуются и укажут обнаглевшему демону его настоящее место…
Правда, в таком случае они что-то запаздывают…
Нет? Тогда второй вариант.
Его сдали свои – этические проблемы типа «предательства» не всегда смущают даже людей. А уж Ложа ими и вовсе не задается… Понадобилось – и разменяли, как пешку. Тогда Стражи все равно маячат где-то рядышком. И при этом варианте существенно увеличивается шанс на то, что его не отправят пинком на Уровни, а просто прикончат – своего рода бонус от Ложи за что-нибудь этакое… Продавал же Тиххо, правая рука патриара, кое-кого из своих людям на особые фильмы. За продукты с поверхности – фрукты и прочую экзотику. Почему б не продать еще одного? Например, за мощный амулет? Вполне вероятно. Но тогда явление Стражей за добычей снова задерживается… Должны б уже и появиться.
Есть и вариант три.
Контакт на самом деле – такой же как и он, замаскированный агент с Уровней, разве что внедренный получше. Подмененный в раннем детстве… но это уж совсем бредовый вариант.
Но что прикажете думать, господа?
Можно еще посчитать этого юношу искомым Белым Владыкой. Нравится? Бред…
.. Они уже покинули ребят из группы и сидели в кафе. Пили кофе и присматривались друг к другу. И от этого взгляда зелёных глаз — спокойного, изучающего, уверенного — Март нервничал всё сильнее, хоть и старался не подавать виду. А ещё в душе крепла необъяснимая убеждённость, что перед ним сидит не Белый Владыка. Да, похоже, очень похоже, но… не то.
— И как? – вдруг усмехнулся объект.
Март не стал притворяться, что не понял. Не пройдет. Соловьев, очевидно, приложил немало усилий для маскировки своей истинной сущности – потому что сейчас он не выглядел ни наивняком, ни… с таким надо прямо и без уверток. Иначе… нет, никаких Стражей рядом не бродит, он это чувствует, и молодой музыкант не сдаст его Своду за попытку соврать. Просто доверять не будет. А его доверие, похоже, значит очень много. Сверхосторожному перестраховщику вдруг захотелось этого доверия. Так захотелось, что он невольно тронул браслет-талисман, предохраняющий от эмпатии. Работает. Странно…
— Необычно. Пить кофе с ангелом мне еще не приходилось.
— Ага. – кивнул тот. — Первый раз это необычное ощущение.
Первый раз… ох, непрост контакт. Умеет озадачить. Сиди и гадай, как это понимать. Как то, что странный контакт уже имеет знакомых демонов? Или у него в друзьях кто-то другой? Или… И как прикажете понимать «я тебя искал»?
А необычный ангел пил кофе и молчал, как воплощение бога Тайн и Секретов – был такой на Уровнях. Или не был… В его реальное существование мало кто верил, но когда прижимало – вспоминали. Его благословение призывали те, кто жаждал что-нибудь скрыть. Кто-то представлял его худым стариком в необъятном черном плаще, кто-то – мужчиной в маске…
Не беседовали представлявшие с Алексеем Соловьевым. Сразу бы определились с обликом.
— Хочешь, я помогу? – вдруг улыбнулся Соловьев, разом теряя сходство с мифическим богом. – Ты Март Венте-Оре, демон, хоть и вырос не на своем Песчаном уровне, а на поверхности.
Откуда он знает?!
— Ты – часть программы по возвращению демонов на поверхность. А сейчас ты, наверное, снят с обычного задания и направлен к нам, чтобы кое-что найти. Точней, кое-кого…
— Белого Владыку, — услышал Март собственный голос.
Преисподняя, да что происходит? Амулет же работает…
Страж перехватил его взгляд – и покачал головой.
— Я не использую эмпатию. Просто у нас общие интересы, Март Венте-Оре. Так уж вышло, что они сходятся на… — он усмехнулся, — на Белом Владыке.
Верю. По большей части…
— Ты не Белый Владыка, — наконец озвучил он свои подозрения.
— Нет. Я — не Владыка. Я всего лишь его младший брат, — спокойно ответил Соловьёв. А в глазах на миг скользнуло удовлетворение… и радость? Словно Званцев сдал некий важный экзамен.
— Вот как? – если таков младший, каков же старший? Встречу с ним надо просчитать-подготовить до мелочей. – Хотелось бы его увидеть.
Страж опустил на стол чашку, которую до сих пор держал, обхватив ладонями – то ли грел, то ли грелся. И кивнул каким-то своим мыслям.
— Ну что ж. Мы и так собирались устанавливать контакты с Уровнями. Теперь будет значительно проще.
Он откинулся на спинку стула, сосредоточился… и вдруг встревоженно выпрямился. Зелёные глаза полыхнули тревогой:
— Что-то случилось? — выдохнул Соловьёв.
— Подожди! — Март еле успел схватить человека за руку… и вместо уютного зальчика кафе оказался в незнакомом помещении.
Девчонки!
Лина задержала дыхание, когда охрана на входе вдруг оказалась ростом ниже положенного. Девчонки… мать поставила в оцепление младших!
Она с ума сошла.
— Это чтобы ты не прошла, — голос Беллы был каким-то совсем уж примороженным. – Ты руку на детей не поднимешь… а они тебя не пропустят. Изменницу…
Это чтобы ты не прошла…
И чтобы дети не видели, что происходит в Пещере.
Преисподняя!
Что ж ты творишь, мама…
Полинка. Ульяна. Наталья. Последние дети клана. Еще малышка Диана, но ее тут нет. Нет… проклятье!
Телепорт перекрыт, Анжелка и Марианна внутри, и время уходит… а на входе дети.
Пламя ада, я не знаю, что делать!
Лёша бы сюда… как-то же они с Димом взломали эту распроклятую блокировку! Лёшу…
— Лина, беги!
Откуда в этом кровавом безумии взялся Леш? Лина не успела заметить. Зато успела увидеть, как разом три ножа находят цель. Как Леш падает и на его рубашке расцветают багряно черные хризантемы. Она видит, как мать вытягивает из него, еще живого, магию… как гаснут его глаза…
Нет. Только не Лёш…
— Стой здесь.
— Куда?!
— Если что – бей сонными дротиками. Есть?
— Ты рехнулась!
— Ага. И давно. Жди.
Она даже не сразу поняла, почему Белла поднесла руку к груди в традиционном знаке почтения.
— Слушаюсь… моя глава.
Лина секунду поразмыслила, постучать по лбу или отмахнуться – нашла время! Но тратить время на это было непозволительной роскошью, и Лина спокойно шагнула из-за скалы на хрусткую каменную щебенку дорожки.
Зря ты так поступила, мама. Или не зря. Давно надо было с этим разобраться…
Контакты с Уровнями? Контакты…
Кто?
Свод и Координаторы… стиснувшая тело хватка… это мгновенно разбудило альтер-эго, и в мозгу сам собой всплыл ответ: Лиз.
Огнева-старшая, верная помощница. Точней, не-верная. Тогда телепаты, просматривавшие по приказу Повелителя память пленённой феникс, доложили, что бывшая глава клана, оказывается, жива-здорова. Более того – шустрая покойница знала об отношениях Лины и Алекса, подглядывала за ними и пыталась шантажировать дочь. Тогда Дим испытал лишь брезгливое отвращение, лишний раз убедившись, насколько все-таки отвратные у людишек мысли-поступки. Ради выгоды продадут и предадут кого угодно. Вот хоть лже-покойницу нашу взять. Она сдала свой клан, когда попалась на задании. Почти положила своих «сестер» у эльфийского леса. Бросила остатки, перевалив ответственность на плечи дочери. А потом все равно пыталась вернуть свою власть – хоть над дочерью, раз клан больше не послушает отрекшуюся главу.
Значит, вот оно что…Новая реальность не изменила сущности Лиз. Она по-прежнему готова идти по трупам. Можно же было догадаться и раньше: Лиз никогда не простит дочь, которая вырвалась из-под ее власти… и постарается отомстить «мальчишкам», посмевшим похитить преступницу. Следила?
И выследила…И даже в Своде не побоялась засветиться.
И ей поверили.
— Это вам сказала Елизавета Огнева? — Голос спокоен, очень спокоен. Раньше такой ровный тон обещал надвигающуюся грозу, но те, кто сейчас сидит перед ним, даже не подозревают об этом.
Вадим обвёл глазами своих судей. Ожившей статуей застыл суровый Савел — вот уж кто будет непримиримо требовать высшей кары отступнику. А что, кстати, является высшей карой? Полная блокировка? Лишение магии на всю оставшуюся жизнь? Неважно.
Нет уж.
Пусть Алекс смог прожить без магии почти три года, пусть он знает, что это обратимо – нет. Сейчас он не может позволить себя остановить. Сейчас нужно сделать так, чтобы сама мысль о полной блокаде не зародилась ни в чьей голове.
Вадим медленно обвел глазами своих судей.
Непроницаемый Даниэль… задумчиво глядящий в одному ему видимые дали Пабло… Светлана смотрит и виновато: «прости, что так получилось», и укоризненно: «как же ты мог». Нинне ободряюще улыбается. Даихи щурит узкие глаза, и по неподвижному лицу ничего не поймешь.
А вот нахмурил брови отец. Отец… сволочь Савел, зачем надо было звать отца? Ведь по закону, он все равно не имеет права подать голос для родича – ни за, ни против. О да, общее благо выше личных интересов! Но он — не Андрий, и отец — не Тарас Бульба, бездна вас побери!
— Какая разница? — Голос Савела, как обычно, сух. — Вадим Соловьёв, совет спрашивает тебя: имел ли ты контакты с Уровнями? И с какой целью?
Заслоняя суровые лица и облачные стены, чужая память подкинула картинку: вот он, недавно потерявший отца, сидит перед очередным «куратором» и отвечает на бесконечные вопросы… Наложение рук. Изматывающие головные боли. Постепенно набирающий силу холодок.
Вдох. Выдох. Досчитать до десяти. Он спокоен. Он очень спокоен.
И тут все это спокойствие взрывается и летит ко всем демонам, потому что из телепорта на туманный пол вываливается… Лёш. Да не один! Дим узнал Марта с первого взгляда.
Вадим не успел подумать, как среагируют Координаторы на демона в Своде.
Лёшу… вернее, Алексу, хватило одного взгляда, чтобы оценить обстановку. Встать рядом с братом. Плечо к плечу. И вломиться в разговор будто тараном.
— Добрый вечер. Прошу прощения за опоздание, – зеленые глаза недобро блестели…
Савел, уже прищурившийся в сторону Марта, тут же сосредоточил свое внимание на непрошеном госте.
— Что здесь происходит? Алексей, мы не вызывали тебя!
И как, интересно, Лешка вломился сюда без спроса. Это ж не общие этажи, это зал совета…
— А что, в Свод можно только званым? Я думал, это приют Стражей, а не «Вход только по пропускам»!
Они застыли, сверля друг друга взглядами — один в кресле Координатора, другой — в центре зала. Пользуясь тем, что всё внимание было приковано к братьям Соловьёвым, Март осторожно сместился в сторону и назад. С глаз долой — от греха подальше.
Напряженно подался вперед отец…
— Лёш, полегче, — двигаться Дим не мог, но язык-то у него не отобрали… и можно попробовать этим языком образумить упрямца-Лешку. Попробовать. Без гарантий.
— Не лезь, — сквозь зубы ответил тот, не отводя глаз от Координаторов. – Подожди…
«Это то, что я думаю?»
«Ага. Просекли контакт с Уровнями»
«Х-хвост демонский!»
«Демона ты с собой зачем приволок?»
«Потом. Подожди…»
Мысленный разговор занял долю секунды, пока Координаторы не опомнились.
Светлана мягко вмешалась:
— Алёша. Мы всё понимаем, но…
— Но — что? Страж Светлана, я буду очень благодарен, если вы объясните, какой проступок совершил мой брат? Почему на нем узы?
Координаторы переглянулись: кто-то растерянно, кто-то негодующе, а кто-то одобрительно. Где-то Вадим их даже понимал. Опытные, мудрые, они все-таки порой терялись перед вспышками человеческих эмоций. Вот и сейчас… Юноша, которого они готовы были подставить Уровням в качестве Белого Владыки, оказывается, уже с этими Уровнями вовсю контактирует! И бездна с ними, с сорванными планами, но Страж, имеющий тайные сношения с демонами! Немыслимо…
А самое интересное то, что от братьев Соловьевых раскаянием не веяло, отнюдь. От Лешки особенно…
Ну, по крайней мере, чудак Пабло смотрел на юношей вполне доброжелательно, да и Даниэль не спешил метать громы и молнии на головы ослушников.
— Вадим обвиняется в том, что в нарушение всех правил Свода и кодекса Стражей вступил в несанкционированные контакты с демонами с Уровней, — наконец проговорила Светлана, поскольку вопрос был адресован именно ей. – Мы должны знать, с какой целью.
— Вот как? — поднял бровь Алекс. — Насколько мне известно, мы только собирались налаживать прочные контакты. – И вряд ли бы их санкционировали, несмотря на их крайнюю необходимость!
Члены Советы среагировали по-разному:
— Прямо-таки необходимы? – пробормотал Пабло, — Ну-ну…
— Санкционировать? Вообще-то…
— Хм, любопытно-любопытно… а сей юноша за спиной у Соловьевых – он-то… прелюбопытнейшая аура!
— Вы? – Савел, ухватив главное, так и подался вперёд. Александр Соловьёв, напротив, устало откинулся на спинку стула, прикрыв глаза.
— Да, Страж Савел, именно мы. И если уж хотите судить за это – судите нас обоих!
И тут Дим вышел из ступора. В кои-то веки он был согласен с альтер-эго: отвечать за свои поступки следует самому. И если уж его неосторожность привела… стоп.
Стоп. Новообретенное чувство «беда близко» холодом дохнуло в спину.
Лиз. Фениксы. Он беседовал с Анжеликой Жар. С демонами они и впрямь не смогли наладить контактов, не считая нескольких встреч с Магдой и того визита к Долински. И только-только планировали дернуть к себе Дензила и Лешкиного Бэзила. И еще – Март, но о нем потом. Реальных контактов не было. Значит, молодых фениксов убьют, чтобы не всплыла ложь главы клана.
— Леш, хватит. Я сам всё объясню. А ты беги к Лине. Это срочно! — Повысил он голос, видя, что младший брат собрался возражать. — Иначе… те, кто уцелел тогда, погибнут первыми. Алекс, ты слышал меня?
Алексу хватило пары секунд, чтобы осмыслить сказанное.
— Лиз! — Последовавшую далее краткую, но на диво замысловатую конструкцию никто не ожидал услышать из уст всегда такого вежливого Лёша. — Март, пошли!
И, прежде чем Координаторы успели спросить, что здесь делает демон, а сам Март пытался решить, куда он влип и что теперь делать, Алекс подскочил к нему и они вместе растворились в телепорте.
И Дим вновь остался наедине с Координаторами. Но теперь-то он знал, что говорить – своя злость, подстегнутая чужой памятью, кипела и бурлила. Объясняться? Доказывать свою невиновность? Нет уж. Серые глаза блеснули сталью.
— Снимите узы. Я отвечу на ваши вопросы.
Кто последний раз что-то требовал у Совета? Может, отец знает. Сам Вадим про такое не помнит. Но он потребовал. И его послушали.
Он не уловил, кто именно отвечал за его обездвиживание, и не заметил никакого движения, но в следующую секунду сдавивший его тело блок исчез.
Верят? Так сразу?
Дим снова обвел глазами Координаторов. Эх, не помешала бы ему сейчас Лешкина эмпатия.
— Итак. Вы желали знать, зачем мы искали контакты на Уровнях? Это неправильный вопрос. Нужно было спросить: почему?
— И почему же? — спокойно поинтересовался Даниэль, взмахом руки останавливая собиравшегося что-то сказать Савела.
— Потому, что одним нам не справиться. Вы который год ломаете головы над тайной барьера: кто его установил? Но никто, видимо, не задался вопросом: почему этот барьер был установлен?
— И почему же? — Даниэль, видимо, решил, что лучше всего задавать наводящие вопросы.
— Для решения проблемы с дай-имонами. Барьер простоит самое большее до осени. Потом на Землю хлынет поток не только дай-имонов, но и дайи. Тёмной энергии из мира Дайомос. Уничтожившей Дайомос…
— О чем ты говоришь?!
— О дайи! Никто не знает точно, откуда она появилась там, но она как вирус. Внедряется в тела и души и перекраивает по-своему. Уже первое поколение заметно темнее незараженных. Третье-четвертое искалечено непоправимо, оно неспособно ни на что, кроме зла. Даже птицы и животные, зараженные дайи, нападают на всех подряд. Не выдерживает земля… мир… он начинает разрушаться. Идут мертвые дожди, растворяющие все живое, из-под земли всплывают голодные пузыри, в воздухе плывут хищные облака. Пока не остается никого живого.
Наступила тишина.
Координаторы молчали. Им было немало лет, и при сопряжениях Граней они видели не один мир… видели и погибшие. И не спешили отмахиваться от страшной правды. Те, кто отмахиваются, в Координаторы не идут. И все же поверить в такое сразу было тяжело. И они молчали.
— Они уже здесь. Выискивают мгновенные сбои и прорываются. Пока группами. У нас еще есть время остановить действие дайи, если пробои останутся единичными. Но если они хлынут волной, будет катастрофа.
— Поэтому вы прошли в прошлое? – мягко спросил Пабло. – В ваше время так и случилось?
Пабло понял!
— Да. Мы построили этот барьер. Мы с Алексом.
— Вы с Алексом? — Это подал голос отец. Александр Соловьёв смотрел на первенца, словно впервые увидел. Да так оно отчасти и было. – Дим…
— Мы. Те мы, – поверь, пап, я по-прежнему твой сын. – Собрали все силы – свои, демонские, даже оборотневые – все, что могли. И прошли в прошлое. Построили. – Он вздохнул – почему-то не хватало воздуха, и медленно проговорил. — Они до сих пор там…в барьере. Остались в нём, растворились навсегда. Только память и осталась…
— Свет всемогущий…
— Как же это…