Всё будет прекрасно, потому что сказки, в которые мы верим, ещё живут на земле…
В. Каверин.
— Нам очень сложно это читать, — входя в кают-компанию, сказал Р’Лан, по обыкновению окруженный голограммами.
Денис взглянул на ллеу и на мгновение прикрыл глаза. В самих ллеу — теплокровных прямоходящих ящерообразных чуть выше человеческого роста — не было ничего особо неприятного человеческому восприятию. Однако эти призрачные двойники/тройники/четверники-голограммы, создаваемые небольшим прибором на поясе, который всегда носил каждый ллеу, по какой-либо причине оказывавшийся единственным представителем своего рода в радиусе хотя бы пары сотен метров… они… как бы это правильно сказать… нервировали…
— Мы не можем выключить аппарат, — поняв причину гримасы, извинился Р’Лан.
— Нет-нет-нет, всё в порядке, — искренне запротестовал Денис. — Все в порядке. Я же рассказывал, что это просто… ммм…чуть непривычно для нас — и всё.
— Да, мы помним, — кивнул ллеу. Голограммы так же синхронно закивали. Денис еле удержался, чтобы снова не зажмуриться.
Ллеу были весьма непривычными для человеческого понимания существами. Нет-нет, не в физическом смысле, к внешнему облику всегда можно привыкнуть, что и происходило достаточно быстро — спасибо, правда, тому, что и сами ллеу были более-менее антропоморфны. Гораздо сложнее дело обстояло с образом мышления ящеров и их социальной структурой. Учёные называли это достаточно мудрёными словами и приводили в пример то пчёл, то муравьев — но суть была примерно одна: ллеу не мыслили себя вне коллектива. У них не существовало индивидуума, индивидуальности — и, как следствие, всего того, что эти моменты влекли за собой — то есть именно того, что и свойственно каждому человеку, от ребёнка до старика.
На внешнем уровне это выражалось в том, что ллеу всегда говорили о себе во множественном числе и там, где не могли появиться кучкой, использовали суррогат в виде немых и абстрактных голограмм. А что было на более глубинном уровне…с этим не смогла бы разобраться и целая армия психологов, даже с клонированным доктором Фрейдом во главе.
Но, в общем-то, это всё не мешало людям и ллеу работать вместе — пусть и не в очень тесном контакте. Или вот даже, как сейчас, лететь вместе до пункта назначения на одном челноке-беспилотнике.
— Так почему сложно? — поинтересовался человек. — Плохой перевод?
— Не думаем, — покачал головой Р’Лан. Голограммы повторили его движение. Денис отметил для себя, что они чуть запаздывали. Наверное, необходимо время для того, чтобы считать действие носителя и затем отзеркалить его с некоторыми вариациями в трёх лицах…то есть мордах…то есть…ну да ладно, в общем.
— А тогда почему? — они летели уже три дня и от скуки стали обмениваться литературными текстами — они сошлись на этой формулировке — своих цивилизаций. Что-то нашлось на планшетнике Дениса, что-то оказалось на комкопе Р’Лана — в общем, было как убить собственно и не сопротивляющееся этому убийству время.
— Нам очень сложно… — ллеу задумался, подбирая слова. — Нам очень сложно, когда думает один.
— Да, но это наше мышление, — кивнул Денис. — Точно так же думают люди. Так думает каждый человек. «Я» — а не «мы».
— И никогда-никогда не бывает «мы»?
Теперь настала очередь Дениса задуматься.
— Нет, ну почему же… Такие прецеденты бывали, и не раз… и до сих пор бывают.
— Например? — спросил Р’Лан, поудобнее усаживаясь в кресле. Кстати, а почему у ллеу нет хвостов? Ведь тогда бы их образ ящеров был бы целиком укомплектован… — мелькнуло в голове у Дениса.
— Нуууу… — протянул Денис, отмахнувшись от попытки мысленно приладить Р’Лану хвост. — Например… например… Вот, например, цари нередко писали в указах что-то вроде «Мы, Николай Второй»…
— И? — заинтересованно наклонился вперед ллеу. Вкупе с голограммами над Денисом нависло сразу четыре ящера.
— И ничего, — развел руками тот. — Это просто… это… это так было принято. Этикет, в общем.
— Хм… — задумался ллеу. — Но это немного не то, что у нас.
— Я знаю, — кивнул Денис. — Я рассказал это для того, чтобы пояснить, что у нас тоже есть «мы».
— Ваше «мы» не «тоже есть», — покачал головой Р’Лан. — Это совершенно иное «мы». Поэтому нельзя сказать, что оно «тоже есть». Можно, наверное, сформулировать, как «есть» — но «тоже» не совсем корректно, так как…
— Хорошо, хорошо, хорошо… — миролюбиво поднял руки вверх Денис. — Сдаюсь. Я не мастер в лингвистике, ты же знаешь.
— «Вы», — поправил ллеу. — Знаем.
— Да, да, да, извини…те… — смутился Денис. — Никак не могу привыкнуть.
— Всё в порядке, — беззлобно кивнул ллеу. — Даже ваши дипломаты долго не могли сориентироваться, что ваше «Вы» уважительное и наше «мы» обычное — совершенно разные вещи.
— Ну а вообще, как книга? — спросил Денис, чтобы сменить и одновременно поддержать тему.
— Книга? — удивленно поднял планшет ллеу.
— Книгой мы называем не только материальный предмет, — пояснил Денис, — но и текст, сюжет…историю, в общем. Такой…несколько архаический момент.
— Ааааа… — протянул Р’Лан и тут же хитро прищурился: — «Мы»?
— Да, «мы», — усмехнулся Денис. — Ну так как?
— Сложно.
— Ну да, да, да… я помню…речь от первого лица, да.
— Не только, — ллеу постучал когтями друг о друга — жест, аналогичный человеческому пощелкиванию пальцами. — Не только…Ваш индивидуализм, конечно, является краеугольным камнем невозможности абсолютного понимания текста…
Денис тихонько вздохнул — ллеу были прирождёнными лингвистами, только вот то и дело сбивались на сухую терминологию. Видимо, ещё одно следствие их психологии — невозможно обезличенному существу говорить лично.
— …однако мы можем абстрагироваться от него и принять как данность, — невозмутимо продолжил Р’Лан. — Но кроме этого существует и некоторое количество других вещей, которые затрудняют…
— Мммм? — отозвался Денис, так и не сориентировавшись — то ли ему это интересно, то ли он продолжает слушать из вежливости — хех, «краеугольного камня» любой дипломатии.
— Например, банальное незнание фактов вашей истории…
— А, Великая Отечественная, — кивнул Денис.
— Это что?
— Это война…ну, про которую там рассказывается…
— Если мы не ошиблись, там упоминается две войны, — задумчиво повернулся к голограммам ллеу.
— А, точно, — сделал неопределённый жест Денис. — Но та, так… как бы это сказать… менее известна у нас, что ли…
— А у вас войны делятся на более известные и менее известные? — удивился ллеу.
— Ну разумеется, — не меньшим удивлением парировал человек. — Само собой. Во-первых, это зависит от того, в твоей стране она была — или нет. Это раз. Во-вторых…
— Хммм… — задумчиво и протяжно произнес Р’Лан. — Но для нас нет разницы, в какой из точек планеты произошла катастрофа. Это является общим для всех ллеу.
— Не забывай… — предупредил Денис, и, увидев, как непроизвольно поморщился ящер, спохватился: — Не забывайте, у нас разное восприятие.
— Да понятно, понятно, — махнул лапой ллеу. — Точнее, нет, не понятно — а известно. Понять я этого всё равно не могу. Но вот смотрите…
— Смотри, — улыбнулся Денис.
— Да, смотри, — ллеу неуклюже растянул тонкие губы, подражая человеческой улыбке, а потом часто-часто заморгал тяжёлыми веками — собственно, улыбаясь по-своему. — Такая мелочь — и в то же время такая важная…
— Да нет, — махнул рукой Денис. — Не настолько важная, как для вас. Если вы говорите мне «смотрите» — это очень вежливо, официально, а если «смотри», то это более дружески, что ли.
— Дружески?
— Так… — опешил Денис. — У вас, что, нет такого понятия как «дружба»?
Ллеу пожевал нижнюю губу — типично человеческий жест. Интересно, он их, исконный — или же Р’Лан подхватил его на какой-то из человеческих баз?
— Не думаю, — наконец покачал головой ящер. — Сам принцип слитых индивидуальностей исключает возможность рассматривать некое единение индивидуальностей как особую категорию, которую вы именуете дружбой.
Денис развёл руками.
— Ну тогда ясно, почему вам непонятна эта книга. Но может хотя бы…любовь?
Ллеу снова покачал головой.
— Тоже проблема в индивидуальностях? — догадался Денис.
Р’Лан кивнул.
Денис вздохнул.
— Но тогда я никак не смогу объяснить. Это слишком… слишком человеческая книга.
— Но нам нужно научиться понимать людей, — возразил Р’Лан. — И не только дипломатам — но и простым ллеу, тем, кто будет работать вместе с вами. Или хотя бы рядом.
— Я не смогу, понимаете, не смогу, — покачал головой Денис. — Я всего лишь капитан облегчённых разведчиков — не психолог, не учёный… я даже изъясняться красиво не умею.
— А мы — капитан буровых истребителей, — прикрыл глаза в своей улыбке ллеу. — Так что, возможно, это даже к лучшему, что тут нет психологов и учёных. Давайте, попробуйте.
Денис снова вздохнул.
— Но как?
— Ну хотя бы… хотя бы… — ллеу поднял планшетник. — Хотя бы на этой книге?
***
Еще через три дня они добрались до покрытого льдами и снегом астероида ДГ-16, на котором находились их базы.
Там они достаточно сухо простились — ибо так и не успели — а может, и не очень хотели? — а может, просто не смогли? — или не сумели? — или это было просто невозможно по причине их такого разного мышления? — подружиться и достаточно легко расстались, каждый окружённый своими сородичами.
Денис ещё несколько раз оглядывался и видел, как исчезли голограммы, когда ллеу оказался среди своих.
И долго-долго потом, на пути к базе, пытался представить — как это, когда ты никогда не бываешь один?
***
Спустя сутки на базе ллеу в шатре старейшины надрывался передатчик.
Ещё полчаса назад майор базы землян был корректен и даже вежлив — но сейчас вежливость и дипломатия полетели ко всем чертям, и он не выбирал слова, выражения и интонации, наговорив уже на пару-тройку хорошеньких галактических войн.
Ллеу же были вежливы — но непреклонны.
— Вы должны нас понять, — медленно сказал старейшина. — Мы не хотели бы быть причиной межпланетного конфликта.
— Какой конфликт? — прохрипел уже сорвавший голос человек.
— Обыкновенный, — пожал угловатыми плечами ящер, словно собеседник мог его увидеть. — Мы не найдём вашего человека, что послужит предлогом для мыслей о том, что мы его и не хотели-то искать, что в свою очередь послужит основой для…
— Но вы его и так не хотите искать! — взревел майор.
— Да, — кивнул ллеу. — И честно вам говорим об этом, а также выдвигаем разумные доводы, чтобы вы поняли, что это не исключительно личностные элементы, а всего лишь здравое и логическое рассуждение.
— Чёртовы ящерицы, — прошипел передатчик.
— Мы не обратим внимание и на данную попытку оскорбить нас, — спокойно ответил ллеу. — Принимая во внимание вашу родовую специфику взаимоотношений в коллективе, мы понимаем, насколько наш отказ вам неприятен. Но мы бы попросили вас учесть, что наша специфика отличается от вашей. И, обращаясь за помощью к нам, вам необходимо учитывать, что вы начинаете играть на нашем этико-моральном поле.
Рация промолчала.
— Надеюсь, вы войдёте в наше положение, — сказал старейшина.
— Кто бы вошёл в наше… — пробурчал майор, но его тут же перебил женский голос: — Прошу прощения, с кем я имею честь беседовать?
— Третий ингердард пятой кальзы P’Лоо, — отчеканил ящер.
— Третий ингер… — растерянно протянула женщина, но ей тут же зашептали невидимые помощники: «Полковник, полковник». — Полковник P’Лоо, с вами теперь разговаривает майор Ольховская.
— Нам очень приятно, — туманно ответил ллеу.
— Мне бы хотелось попробовать переубедить вас…
— Попробуйте, — покорно согласился старейшина.
***
Денис мрачно смотрел на огромную тушу, с хрипом выталкивающую воздух из лёгких. Надо же было такому случиться, что тарлан умудрился поскользнуться — или попасть в какую-то яму под снегом — и сломать — или же сильно вывихнуть себе лапу. Денис плохо знал, как в таких случаях поступают с тарланами — а точнее, не знал вообще — но старая фраза «загнанных лошадей пристреливают» и сцена из «Анны Карениной» неумолимо всплывали в его памяти. Всё осложнялось ещё и тем, что было более чем полсотни градусов ниже нуля по Цельсию — а до ближайшей базы полсотни же километров. К тому же наступала ночь, температура грозила упасть ещё градусов на тридцать, и не было и мысли о том, чтобы самостоятельно добираться до ближайшего жилья.
Денис ещё раз обошел тарлана кругом. Нечто вроде бегемота на мосластых тонких ногах, покрытого длинной грубой шерстью — как вообще можно было подумать о том, чтобы такое животное использовать в качестве средства передвижения? Понятно, конечно, что это автохтон, но они же явно не предполагали того, что на них сверху ещё кто-то будет сидеть. А уж тем более, что этот кто-то будет гнать их куда-то против воли.
— Чёрт, — попытался сплюнуть Денис, но плевок превратился в льдинку и, упав, пробил червоточинку в рыхлом снегу. На ум пришли рассказы Джека Лондона. Пилот поежился — как он помнил, в тех рассказах подобная ситуация обычно заканчивалась плачевно.
В общем-то, ничьей вины в происходящем не было.
Обычная стандартная ситуация — «тревога, тревога, гипс снимают, клиент уезжает!». Кто-то не успел что-то сделать — и кому-то поручили срочно успеть разрулить. Учитывая, что первым «кто-то» Денис никогда не был — ему выпала роль «кого-то» второго. Собственно и требовалось-то всего — добраться до соседней базы, что в паре сотен километров, и сообщить о том, что тамошний радист уже три дня как несёт несусветную чушь, и надо бы проверить код-процессор, пока не приехало начальство и все десять земных баз не облажались единым и стройным махом.
Снегоходы все были заняты — собственно, их и так было немного — так что к его услугам предоставили ленивого и вечно что-то жующего — что тут можно было достать жевательного под вечной же мерзлотой?! — тарлана. И вот надо бы Денису ещё тогда, когда он скептически разглядывал эту слоноподобную тушу, к которой словно по какой-то дурацкой ошибке — или по не менее дурацкой шутке — приделали оленьи ноги — надо бы ему ещё тогда было отказаться и подождать глайдер. Так ведь нет!
Тарлан дёрнулся и попытался встать.
Надо рассуждать логично.
Итак, животное сейчас недееспособно. Это раз.
Надвигается ночь. Это два.
На ледяном щите при ночной температуре животное станет окончательно и бесповоротно недееспособным. Это три.
И как четыре — так же унедееспособится и сам Денис. Если, конечно, не позаботится о себе. И причём, прямо сейчас.
Ну что ж…
Денис глубоко вздохнул, приставил пистолет чуть повыше левого уха тарлана и спустил курок.
Животное мелко задёргалось и стихло.
***
Через час майор Ольховская в полной мере прониклась пословицей «Скорее ветерок подвинет скалу, чем изменится мнение ллеу». Старейшина был непреклонен — и, что самое неприятное, находил совершенно чёткие и логические доводы в свою пользу.
— Хорошо… хорошо…хорошо… — наконец сдалась она. — Я поняла…мы поняли… Извините, что побеспокоили… извините… Мы просто думали, что хотя бы во имя дружбы…возможной дружбы…извините.
Послышалось что-то, очень похожее на сдавленные рыдания, и передача прервалась.
— Людей так сложно понять… — сказал старейшина. — И при этом они так и не могут понять, что нас понять не легче. Не понимаем такого непонимания простейших понятий.
Все остальные ллеу базы, присутствующие при этом, застыли внимательным кругом.
— Они не могут понять… — P’Лоо задумался, подбирая слова. Он не был хорошим — по меркам не только ллеу, но и людей — лингвистом, но чуял, что совершил некоторый перебор со словами, однокоренными к «пониманию». — Они не могут проникнуться… — это слово было более близким по смыслу тому, что хотел сказать ллеу. — …не могут проникнуться тем, что их ценности не только отличны от наших ценностей, но и совершенно не коррелируют с нашим образом мыслей.
— Разве ценности могут быть отличны? — раздался задумчивый голос из круга.
Старейшина задумался в ответ.
— Это сложный философский вопрос… Мне кажется, что его стоит обсуждать дольше, глубже и в несколько иной обстановке, чем здесь и сейчас.
— Да, — согласился тот же голос. — Но дело в том, что этот вопрос был одним из основных в их доводах. Они пытались сказать нам, что если бы мы обратились к ним с такой же просьбой, то они бы нам помогли.
— Это голая теория, — покачал головой Р’Лоо. — Более того, теория, направленная на то, чтобы нас переубедить.
— Тем не менее, в ней, как и в любой теории, существует скрытая возможность стать аксиомой, — возразил голос.
Старейшина прикрыл глаза тяжёлыми веками, покачался несколько секунд туда-обратно и медленно открыл глаза.
— Нам кажется… нам кажется… дело тут не в желании обсудить определённый вопрос, — хитро сказал он.
— Да, — признался голос.
— Тогда…?
— Мы знаем его, — сказал высокий молодой ллеу, делая шаг вперёд.
Окружающие прислушались к чему-то внутри них и согласно закивали головами.
— Да, да, да, мы летели с ним на «Ван Дер Граафе»…
— Он хороший человек, — продолжил Р’Лан. — Может быть, он мог бы быть и неплохим ллеу.
Окружающие вгляделись во что-то внутри них и снова согласно закивали головами.
— Мы пойдём, — сказал Р’Лан.
Старейшина долго молчал. Все доводы молодого ллеу он прочувствовал в себе и колебался, стоит ли с ними соглашаться.
— Р’Лан, — наконец произнес он. — Вы же работали с людьми не больше любого из нас… но в чём же дело?
Ллеу рассеянно постучал когтями.
— Это сложно объяснить… — задумчиво сказал он. — Очень сложно… очень… это так просто… и в то же время очень сложно…
— Но это… путь для понимания людей? — подсказал Р’Лоо.
— О да! — с жаром воскликнул ллеу. — О да! Это краеугольный камень в человеческих ценностях.
— Хм… — задумался старейшина. — Тогда вы очень важны для нас — и мы не можем отпустить вас.
Р’Лан замер.
— Л-логично, — выдавил он.
— Только вы смогли хотя бы немного приблизиться к пониманию человеческих ценностей, — продолжил Р’Лоо. — В любом случае для нашей базы это лучше, чем ничего.
Р’Лан кивнул.
— Таким образом, — логично закончил старейшина. — Мы не можем вами рисковать. Во всяком случае, пока вы не передали свои знания нам.
— Но… — попытался запротестовать Р’Лан. — Если я сейчас не пойду, то таким образом всё мое знание человеческих ценностей будет абсолютно ненужно — ведь я совершу поступок, противоречащий им.
— Хм… — снова задумался полковник. — Логично.
Наступила тишина.
— Мы не считаем, что этот поступок верен, — наконец сказал старший ллеу.
Р’Лан кивнул.
— Мы думаем, что это может лишить нас вас, — продолжил тот.
Р’Лан снова кивнул.
— Но мы уважаем ваше решение так, как если бы оно было наше, — вздохнул старейшина.
***
И привилегия европейских дворян греть ноги в вспоротом животе вассала, и даже та старая сказка про звездные войны, когда героя прячут от холода в брюхе животного… Да, конечно, старый приём — очень неприятный и дюже вонючий — но позвольте, жить-то как-то надо. И очень, надо сказать, хочется жить…
Он ещё раз скептически окинул взглядом тушу тарлана. В общем, из неё бы получилась неплохая палатка… вот только…
Следующие полчаса он занимался тем самым «вот только». Анатомию тарланов он не знал совершенно — но в данном случае она была ему совершенно ни к чему. Вырезать всё, что вырезается — и закопать в снег неподалеку. Хищников здесь не водилось — по одной простой причине, что здесь также не водилось ничего из того, что могли бы жрать эти самые хищники. Изредка появлявшиеся в данных краях путники наподобие Дениса в расчёт не принимались, так как даже в таких критических случаях мяса с них было мало — и это мясо ещё надо было выгрызть из термокостюма, который, между прочим, весьма сильно сопротивлялся любой попытке извлечь из него человека — даже если это извлечение было, собственно, инициировано самим человеком.
Да, надо сказать, воняло… Он, конечно, постарался максимально аккуратно вырезать всю требуху, чтобы ничего не лопнуло и не разлилось — но всё равно, внутри воняло. Хотя в принципе, да, да, да, как там говорилось у классика — «ко всему привыкает человек». Вспомнить бы ещё, у какого классика…
Какое-то время Денис размышлял над вопросом — если бы тарлан не сломал ногу, то смог бы он пристрелить того ради… хм… крыши над головой? Скорее всего, долго бы пытался изобразить из себя древнего монгольского кочевника и спрятаться под брюхом, в шерсти — что он, собственно, и пытался сделать некоторое время назад с трупом — но рано или поздно всё-таки ему бы пришлось цинично выбирать — или он или тарлан. И выбор был бы очевиден. Да, конечно, он любит животных и всё прочее — но не ценой же собственной жизни. Только вот… кто гарантирует, что за время этого выбора он бы не получил фатальных простуды или обморожений?
Старательно выскребя брюшину от всего, что могло ещё сильнее испортить ему пребывание в ней, он залез внутрь и аккуратно прикрыл разрез лоскутом шкуры.
Мда.
Капитан облегчённых разведчиков… восемь удачных вылетов… три медали… и прячется в брюхе дохлого животного. Какой позор… какой пассаж… какая ирония…
Но жить хочется.
Как же хочется жить!
Снаружи стало холодать.
***
Р’Лан уже выбрался на основную траекторию, на которой затерялся его бывший коллега по кораблю, когда что-то тихонько хрупнуло в районе пояса.
Ллеу замер и, боясь даже подумать о том, что произошло, опустил глаза вниз.
Из развороченной коробочки торчали маленькие платы и разноцветные провода. Словно выпотрошенное живое существо.. — мелькнуло в голове у Р’Лана.
Хрупкий прибор не выдержал низкой температуры, его попросту разорвало.
Ллеу коротко пискнул.
Руль вырвался из внезапно дернувшихся лап, машину занесло, перевернуло, седока выкинуло в снег — и к счастью, потому что ещё долгих полминуты снегоход кувыркался по жёсткому насту, постепенно превращаясь во что-то малоузнаваемое.
Но Р’Лана судьба машины уже совершенно не волновала.
Лежа на снегу, он сворачивался во всё более и более тугой клубок, подобный тому, какими юные ллеу появляются на свет — и тихо пищал — как пищат те же юные ллеу.
И вовсе не боль была тому причиной.
Точнее, не физическая боль.
Ллеу не могут быть одни.
Ллеу никогда, ни единого мгновения своей жизни не бывает один.
И даже потом, в смерти, его прах смешивается в Хранилище с прахом всех тех тысяч ллеу, что жили до него — а потом и с теми тысячами, что жили после — но никогда, никогда, никогда, ни один ллеу не бывает один.
В их народе ходят истории о том, как ллеу терялись, пропадали, оказывались вдруг в оглушающем, ослепляющем, убивающем одиночестве. Если их успевали найти — то это были потерявшие рассудок жалкие существа. Если же приходили слишком поздно — то к праху сотен предков добавлялась ещё одна горсточка.
Ллеу не может быть один.
***