Мятеж в колониях республика проворонила. Вернее, даже не поняла, насколько он серьезен, ведь что-то подобное происходило и раньше: восстания недовольных правительством социалистов проходили в стране с потрясающей регулярностью, но всякий раз их довольно успешно гасили если не словами, так угрозами и тем, что президент называл войсками. Еще бы, с времен Рифской войны с берберами, в середине двадцатых, испанцы воевали допотопным оружием, архаическими же методами. Неудивительно, что Франция, влезшая в этот междусобойчик, вскорости разогнала берберов, в очередной раз спасая положение своего неумелого соседа. Неудивительно так же, что офицеры, сражавшиеся в той войне, получив привилегии и звания, стали особой кастой – сперва за заслуги, потом как способ обуздать начавшееся полевение Испании. Правительство социалистов не могло или не захотело спорить с ними, и в результате получило фактическое двоевластие в стране. Даже армия оказалась поделена между теми, кто поддерживал президента и теми, кто ему противостоял. Вот и мятежи стали регулярностью, а экономика покатилась по наклонной. В июле тридцать шестого грянул настоящий гром.
Сперва восстало Марокко, не первый уже раз. Но вместе с ним восстания начались и в самой метрополии: мятежники взяли Севилью, Кадис, а затем развернулись на северо-западе, захватив Овьедо и Сарагосу, а после – Кордову, Толедо, Гранаду…. Военные поднялись и в столице, но их сумели подавить отряды милиции и сторонники правящего Народного фронта, так активно поддержанного молодыми людьми, пусть еще и не всегда имевшими право голоса.
Конечно, Луис Лион оказался среди них, отстаивая позиции республики, вдруг враз пошатнувшиеся почти по всей стране, и радуясь победе над хунтой, пусть и не окончательной, но ведь столица не пала, основные города остались под контролем, а значит, еще пара-тройка дней, максимум, недель, и страна будет очищена от поджигателей, мятежников, фалангистов и сторонников итальянского и португальского фашизма. В июльские дни, сразу после разгрома мятежа, в это верилось с особым вдохновением. Это придавало сил. Тогда Исагирре первый раз попробовал записаться в армию, ему отказали, хотя он и проявил недюжинную настойчивость. Но ведь казалось, хунта это только на время. Несмотря даже на то, что у Второй республики остался под контролем один флот, плюс плохо организованная и оснащенная милиция и редкие сухопутные части, враз лишившиеся единого командования.
Следующий раз шанс для Лулу выдался в конце тридцать шестого. Хунта объединилась, создав свое правительство во главе с Франко. Странное все же стремление у всех диктаторов – именоваться как-то особо. Фюрер в Германии, дуче в Италии, и вот теперь в Испании каудильо. Будто не находилось прежних должностей, будто обязательно надо показать свою особость, безусловную значимость, для которой не существует постов, через которую весь народ, от детей до стариков, будет боготворить, именно боготворить, человека, поименовавшего себя особым образом.
Вот и Франко. Он оказался неплохим стратегом, к октябрю того года каудильо и его сподвижники захватили, с большим или меньшим упорством сопротивлявшийся запад и северо-запад страны. После такого успеха он возглавил хунту и, получив новые подкрепления от Португалии, Италии и Германии, поддержавших борцов с коммунизмом, двинулся в поход на столицу. Когда до Мадрида оставалось всего ничего, Исагирре вступил в армию, в состав шестнадцатой интербригады. Только так он смог попасть на фронт, осуществить свою мечту – отомстить за все поражения столь восторженно принятого им левого правительства и доказать всем явную силу своих физических недостатков. При этом пришлось учиться и другому, а именно стрелять в людей, а не по мишеням и убивать клинком, сходясь в штыковой. Метать гранаты, причиняя максимальный урон. Стрелять из пулемета по наступавшим шеренгой. Стрелять и убивать. У него оказались отличные учителя, прошедшие школу гражданской на родине, в Союзе, впитавшие в себя все ее премудрости столь хорошо, что порой новобранцам становилось жутко, когда наступала ночь, и память учителей о войне оживала. Но одна только битва за Мадрид заставила и Лулу выучиться всем премудростям выживания в бою столь хорошо, что он умудрился дожить до самой Барселоны.
А тогда столица выстояла. Несмотря на регулярные налеты эскадрилий «Кондор», на постоянные обстрелы, на бои на окраинах города, когда против танков бросались подростки, вроде того же Лулу, или только прибывшие интернационалисты, еще не успевшие ни распределиться, ни получить достаточно боеприпасов. Фашисты оказались отброшены, оттеснены, частью бежали, в воздухе снова повеяло светлой будущностью. Казалось, через несколько, пусть не недель, месяцев, но республика сумеет вернуть завоеванные провинции и, наконец, дать окончательный и бесповоротный отпор всем, кто лезет помогать фаланге, снабжая ее всем необходимым и особенно добровольцами, военными специалистами и службистами, следящими за порядком на оккупированных землях. Раздающих расстрельные списки и отправляющих возможных оппортунистов в концлагеря.
Хотя после террора, развязанного сторонниками Народного фронта группами по всей Испании, трудно было ожидать иного…
– Наверное, – согласился Рафа. – Но то, что осталось от страны, еще долго будет приходить в себя. А жаль. Я этого не хотел: ни автономии, ни вражды, ни террора. Другое дело, когда он сам пришел за мной.
– Кто он? – не понял Лулу.
– Человек со списком, – коротко ответил каталонец.
– Так ты тоже оказался…, – вместо ответа Рафа кивнул. Исагирре, побледнев, коснулся его плеча. – Хорошо, что тебе удалось выбраться невредимым.
– Живым, – поправил его Тарда. – Кто из нас не повредился? Вот именно, все, – он вздохнул. И продолжил, разом переменив тему: – Нандо, до винного погреба осталось чуть, километр всего. А там и северный порт неподалеку. Хорошо бы канатная дорога оказалась цела. Там есть, где укрыться.