…Из провала ночи
Всегда рождается день…
(Из скрижалей дома Земли)
Скрипучая дверь впустила в маленькую каюту бледного помощника капитана.
— Ничего личного, ребята, но Вам бы пора выметаться. Кэп давно сошёл на берег и празднует заход в порт. Вы заплатили. Мы доставили…. Килевая качка уже сменялась на бортовую, когда налетел шквал, и нас грозило выкинуть дохлой килькой на камни. Ваши парни молодцы, что остановили бурю, но пора и честь знать.
Обшивка корабля заскрипела о причал, подтверждая слова…
— Но, мы не можем. Они не могут. Куда нам…,— тихим потерянным голосом, не поднимая глаз от раненного, почти прошептала Воста.
Единственный, из оставшихся в строю мужчин, косо взглянул на своё воинство и прошипел:
— Они спасли твое никчемное корыто…
— О, ты ещё обвиняешь нас в неблагодарности! Впрочем, я даже готов дать адресок своей… хм-м-м… тётушки. Не сказать, что у неё хоромы, но такая нищета вполне может рассчитывать на миску похлёбки и тюфяк для ночлега.
Моряк открыто издевался, но, тем не менее, его предложение показалось разумным.
***
Они долго блуждали по грязным пахнущим болезнями и нищетой улочкам. Рандар, взгромоздивший на плечо Шеффарна, пребывающего без сознания, неоднократно предлагал остановиться и спросить место в ближайшем к порту постоялом месте. Один раз они рискнули.
Жизнерадостный трактирщик, узнавший с какого они судна, открыл, было, рот, затем, захлопнув его с шумом, делающим честь любой ветряной мельнице, назвал сумму.
За цену, назначенную им за постой, можно было снять небольшой королевский дворец.
Наконец, они уговорили зеленщика, тащившего с рынка пустую повозку и уложив еле передвигающего ноги обожженного Рафа и не подающего признаков жизни Халлена, медленно продолжили свой путь.
Домик «милой тётушки», вросший в землю задворок порта, встретил их кислыми запахами застарелой мочи и грязи.
Зеленщик, давно проклявший свою жадность, и, готовый сам заплатить вдвое большую сумму, буквально сбросил раненых с повозки и бегом, не слушая девушек, пытавшихся его остановить, не оглядываясь, сбежал.
Тяжело вздохнув, Рандар потянул деревянную ручку и открыл скрипучую дверь.
Их взору открылся тёмный провал грязного полупустого зала с барной стойкой. За ней возвышалась фигура весьма достойной и габаритной мадам, к которой проследовали усталые спутники.
— Рада увидеть у себя в заведении новые лица, — пробасила она. Особой радости никто из прибывших, правда, не услышал, но ноги отказывались передвигаться, а желудки требовали себе работы.
— Нам бы комнату на несколько дней и покушать, — тихо попросила, вошедшая за Рандаром Альрис.
Трактирщица тряхнула подбородками, но Драконар опередил:
— Нас прислал твой наглый племянник, цена была названа, и переплачивать я не стану. У нас двое раненых, и сейчас я скорее разнесу твою лачугу, после чего спокойно усну в тюрьме. Но ты останешься без жилья, я обещаю.
Девушки поражённо молчали, а Восту, собравшуюся, было, спросить, когда это Рандар успел договориться о цене с помощником капитана, практически готова была удушить контролировавшая её Вайри.
Хозяйка уже хотела крикнуть прохлаждавшегося на заднем дворе, рядом с курятником, вышибалу, но заметила у странной компании значок клепсидры, перевитый плющом. Железная эмблема блеснула зеленью, хотя явно была отлита из желтой меди. Зеленый плащ и суровый вид девушки, носившей этот знак, также не вызывали сомнений: перед ней врачевательница!
Женщина поспешно вылезла из-за массивной стойки, махнула рукой растрёпанному оболтусу, прибежавшему на звук разговора и утиравшему жёлтую молодецкую бородёнку от сырого яйца, и схватила врачевательницу за руку.
— Невестка рожает, пойдешь со мной! — Вайри опешила от такой наглости и дёрнулась.
— Мы хотели поесть и отдохнуть, — сообщила она прыткой тётке. — Вероятно, рядом с вашей невесткой уже есть врачеватель.
— Там поешь! — бросила хозяйка, но, видя, разумное сопротивление, остановилась. — Не знаю, в какую передрягу, вы, ребятки, попали. Одни проблемы мне от этого «горе-племянничка»!
Рандар скрестил руки на груди, злобно поминая корабельщика.
— Сейчас Брин поджарит яичницу со шкварками и покажет вам угловую комнату. Но ты, — хозяйка неприятно ткнула пальцем в грудь шатенке, — ты пойдёшь со мной. Тут нет обученных врачевателей, а она третий день мучается, того гляди, тапки откинет.
Вайри, оглядела компанию: жильё было необходимо — Халлен, совсем серый и измученный, всё ещё был без сознания, а Раф, прислонившийся к стене плечом, изо всех сил старался не стонать и не падать. Глаза Рандара говорили о том, что он, не шутя, разнесёт этот трактир, а потом уйдёт и спутников тащить на себе точно больше не станет.
— Пойдёмте. — Сказала земельная, ещё раз украдкой поглядев на Шеффарна. Предчувствие было нехорошим.
— Тут три дома всего. — Подтолкнула тётка
Позвав юркого грязного мальчишку, хозяйка велела показать компании помещение и через час им дали вполне съедобной слипшейся каши, яичницу на прогорклом сале и два ведра тёплой воды, умыть и перевязать Рафа.
Воста спросила, было, о молоке, но ей посоветовали пахнущего помоями пива. Радушия работников хватило ровно до момента ухода хозяйки. Поэтому, не нагнетая атмосферы, поев, путники поднялись наверх и, повалившись на солому, сразу уснули.
***
Ночью Рандар, словно, не осознавая происходящего, по-звериному зарычал, казалось, ему приснился кошмар. Он не верил в своё безумие, при этом не представлял, что существование может быть настолько страшным. Холод и грязь настолько притупили мысли, что он решил: его затягивает пустота и мгла.
Серый треугольник на груди нагрелся и, чтобы стряхнуть с себя мёртвое оцепенение, Наследник Империи резко встал с грязной соломы и, буркнув: «Погуляю!», — вышел в чёрную ночь узких улочек.
Альрис, памятуя о прошлой ночи, старалась держаться от наследника подальше. Она взволнованно проводила драконара взглядом и перевернулась лицом к закрывшейся за ним двери. Ждать и волноваться.
Ночью кричал Шеффарн. Он начал приходить в себя, но после таких перегрузок голова нещадно болела. Раф велел принести ему сумку Вайри, долго копаясь в ней одной рукой, он выудил приятно пахнущий анисом пузырёк, хмыкнул и велел Восте налить пару капель воздушному. Через пару минут крики сменились здоровым мирным сном. Глотнув из пузырька, Раф блаженно улыбнулся и мгновенно уснул.
— Что это? — огненная недоверчиво понюхала крышку пузырька, но ничего особенного в запахе не нашла.
— Это Шептун. — Альрис ещё раз поглядела на дверь, прикидывая, кто вернётся раньше, драконар, или хозяйка сумки, и что девчонкам за это будет. — Наркотическое… эээ… снотворное, можно так сказать.
***
Ранним утром Воста потянула дверь за ручку и поняла, что та плотно закрыта снаружи. Около часа девушки пытались выйти, и докричаться до работников, но, несмотря на предпринятые попытки, ничего не происходило. Потом послышался топот ног, обутых в подкованные сапоги и, наконец, дверь открыли.
Вместе с серым облаком утреннего тумана она увидела фигуру ухмыляющегося помощника капитана.
— Ничего личного, — сообщил он. — Мы немного стеснены материально, корабль нуждается в ремонте. В бурю оборвало леера, и фок треснул, поэтому не держите камня за пазухой. Помогать ближнему своему — святая задача путешественника, а мы в сильной нужде.
Обожженная кожа Рафа, услышавшего такую речь, приобрела явственно различимый в свете рождающегося дня зеленоватый оттенок, и он, поднявшись на локтях, прошипел кипящим чайником:
— Я найду тебя, морячок!
***
Бесцельно блуждая по глухим грязным проулкам наследник, наконец, услышал стук подбитых железом сапог. В таких ходили наёмники, или ночные собиратели дани с улиц, не гнушавшиеся ни кошельком, ни чужой жизнью.
— О-о-о, благородный господин, почтил нас своим вниманием! — услышал Рандар.
Перед ним стояли трое.
— И Вам доброй ночи, — в ответ поприветствовал он. Его второе «я» требовало разрядки. Дракон, спрятанный под человеческой кожей, облизывался и ждал тёплой густой красной, пряно пахнущей человеческой крови. Ноздри драконара хищно расширились, лицо заострилось, приобретя типичные змеиные черты.
Под лучами дневного светила, увидев такое преображение, люди бежали бы очень быстро. Но ночь, всегда устанавливает свои правила на балу. И трое, уверенных в себе, привыкших убивать, искателей, достали мечи.
В ответ Рандар демонстративно медленно достал из ножен свой, и узкие изогнутые клинки нападавших перекрестили тени в свете серебряных лун, с его прямой сталью.
Убийцы, не привычные к такому нарочитому сопротивлению, отступили на шаг, зверея…
— Ну, — зашипел из человека аспид.— Я терпеливо жду Вашу мзду, добрые господа. Кидайте мне свои кошельки, и я, возможно, прикончу Вас быстро.
Дело принимало для вошедших в этот проулок печальный оборот, но они не поняли этого. Драконар же ощутил себя в фехтовальном зале. Он захотел было сосредоточится на битве, но сражения не получилось. Его тело вышло из-под контроля разума, и каждый поворот, или взмах клинка, волчок, или приседание, тело осуществляло само, без помощи мысли. Странный боец легко уходил от ударов разъярённых наёмников. Он играл с ними так, как кошка играет с только что пойманной живой мышью, давая последней кусочек надежды, и точно зная, что серый комок жизни будет придушен и употреблён. Страх сжал людские сердца, а Драконар, которому надоела эта игра, наконец, ловко по очереди отделил две головы от туловищ и навис над третьей.
— Ты, — прохрипел, загнанный в угол бандит. — Вас ищут. За меня всё равно отомстят. Кто бы ты ни был! Империя ищет трёх мужчин и трёх женщин. Они нужны ей только мёртвыми… Последняя голова капустным кочаном покатилась по грязной брусчатке.
Рандар наклонился и оборвал, висящие на поясе кошели. В них приятно звенело.
Ближе к рассвету, основательно проредив отряд убийц и прочих портовых крыс, хорошо улучшив свою материальную базу и успокоив красного дракона внутри, наследник повернул в сторону трактира.
Пришлось протискиваться темными и безлюдными проходниками. Рандар не переживал бы о случайных свидетелях, если бы не руки, заляпанные кровью по самые локти. Штаны были тяжелыми и багровыми, в сапогах неприятно хлюпало. Он утер, было, лицо рукавом рубашки, но лишь размазал по лицу грязную, пахнущую железом, коричневую жижу. События ночи вспоминались обрывками и с большим трудом. Рандара-человека ощутимо трясло в самый холодный и тёмный предрассветный час, от перенапряжения, отсутствия сна, от бесконечных переживаний о будущем. Рандар второй, тот, что хладнокровным ящером сидел внутри и лишь с усмешкой наблюдал взглядом вечного существа на всё происходящее сейчас, был расслабленным и насытившимся. Насытившимся крови, смерти, боли и опасности, ведь что ещё, кроме риска жизни пробуждает желание к этой самой жизни… Но какой-то жучок подтачивал тонкую ниточку спокойствия, что была натянута и единственно уберегала наследника от очередного стихийного срыва. Силы внутри переполнялись, ожидая часа, и наполнение было прямо пропорционально эмоциональному настрою.
Рандар пробирался к черному ходу постоялого двора, надеясь отыскать там какое-нибудь корыто с водой и, хоть частично, привести себя в порядок. Что он скажет своей компании про внешний вид, наследник пока ещё не знал.
Легко перемахнув через забор, драконар прислушался, помимо ночного тихого царапанья в курятнике и перестука копыт в жалком почерневшем хлеву-пристройке, слышался какой-то невнятный шорох. Корыто, тем временем, нашлось прямо посередь двора. Вода, изрядно сдобренная жёлтой шершавой шелухой, тем не менее, подходила для его целей. Справа мелькнули две человеческие фигуры. Одна из них ощутимо припечатала вторую к бревенчатой стене.
— Где ещё двое? — злым шёпотом потребовал ответа мужик в потрепанной серо-зелёной шляпе, грозя задушить хозяйку ещё до того, как она даст ответ. — Тебе заплачено за шестерых!
— Откуда мне знать, Билли! — хриплый голос переходил в кашель, — я заперла их до полуночи. Неужто ещё пересчитывать твой гадюшник каждую минуту? Прислал, не сказал ничего! Одни проблемы с тобой!
— Мне заплатят за шестерых, понимаешь?! За шестерых! Твоя бошка за девку сойдет врядли, но я попробую! — мужик достал из поясных ножен почерневший от своих чёрных дел огромный нож, — А вот где мне взять патлатую морду главного?
— А что, если она тебя сама найдёт?! — драконар, взявший с поленницы увесистое небольшое полено, опустил свою находку на темечко помощника капитана. Тело издало немузыкальный звук, и опало к основанию стены — под ноги своей тётки.
Рандар, поморщившись, стал стягивать с покойного штаны, рубашку и плащ. Молчаливая тётка смотрела на это ошеломлённо, затем подняла заношенную и потерявшую всякую форму, шляпу и водрузила на голову драконару.
— Там его дружки внутри. — Напутственно сказала она. — Будь осторожнее.
Рандар припомнил расположение и, надвинув шляпу на самый нос, спокойно открыл дверь и, пройдя, как ни в чём ни бывало, мимо барной стойки, плюхнулся на табурет с большой деревянной кружкой и отвернул кран. Бочка была пуста лишь наполовину. Огромная бочка, занимавшая почти четверть помещения и служившая и украшением и сосудом для слабого пенного напитка. Стоявшие мужики не особо заметили странного гостя, принимая его за вышедшего ранее товарища.
— Так без этого патлатого обломались нам денежки? — спросил белобрысый бугай в коричневой куртке.
— Косой сказал, ничего не даст, пока мы его и девку не притащим.
— Целиком?
— Не.
— А с теми что?
— Их Бурому сбагрили, мож, рабами лучше уйдут. — Оба поржали, как наглые кони и пошли в сторону бочки, смочить свои кружки.
— Это ты, Билли? Плесни-ка нам немножко! — один из мужиков запустил в Рандара глиняной кружкой. Кружка остановилась, и, будто ударившись о невидимую стену, упала на пол, противно громыхнув.
— Да ты ж не Билли! — закричал второй и достал огнестрелку.
Нследник вздохнул. Злость, помноженная на инстинкты, сделала всё сама. Он запустил свою кружку в лоб стреляющего. Пуля, вылетевшая секундой раньше, должна была пробить ему шею, но в последний момент рядом с наследником образовалась голубая светящаяся сфера. Пуля, коснувшись её, сменила траекторию и упала Рандару пол ноги.
— Ну, вы сами напросились! — прохрипел наследник. В его горле уже клокотала злость. — Пощады не ждите! Ребятки продолжили обстрел, но были в шоке, видя, как выключился свет, а тень рисует за обычными человеками плесами.
Вокруг наследника начиналось настоящее торнадо…
Успокоив мужчин, Нина стала говорить Мире, что утром Василий привезёт Лизу:
— И тебе можно будет выбрать платье любого фасона, из каталога или самой придумать… Лиза сошьёт. И мы пойдём в музей… или по магазинам.
Мира покраснела:
— Пока кукла не выхвалена, нельзя… без обряда не положено новое… без обряда надо старое перешивать… так у нас принято…
Вот ничего себе! – Нина, конечно, знала, что в каждом роде и в каждой деревне свои порядки… но это уже перебор! Девочка должна носить новую одежду!
Но… с другой стороны – уже ношенная одежда матери или старшей сестры является мощным оберегом и должна защищать ребёнка или подростка от злых духов. Но… от каких духов? – на дворе какой век? Век высоких технологий и кибернетики! – неужели здесь до сих пор верят в духов?
Или – просто потому, что так принято? Традиция такая?
Но… что-то делать надо… и прямо сейчас:
— А мы проведём обряд здесь. Перед идолами зажжём свечу, и огонь будет свидетелем обряда. Поставим чашку с водой… и свидетелем обряда будет вода. Огонь и вода посредники между людьми и богами… они помогут и подскажут. Ты согласна?
— А… так можно? – обрадованно спросила Мира. – И потом можно носить новое платье?
— Нужно.
Несмотря на позднее время (лучше так, чем срывать занятых людей рано утром в субботу!), Нина позвонила тем женщинам, кто живет недалеко или имеет свободное время, с просьбой прийти на полчаса, отправила Змея в круглосуточный магазин за тортом, велела Мире показать куклу, увидела, где и что надо дошить и пришить, – и позвонила Зосе, заказав ленты, тесьму и ткань.
Зося пришла через пять минут – Нина покупала много, платила щедро, и грешно было бы упустить такую клиентку – и принесла не только ленты и тесьму, но и пару отрезов бязи и несколько готовых платьев светлых оттенков.
Нина попросила её остаться – чем больше будет взрослых женщин, тем лучше.
Как именно надо проводить этот обряд, то есть – какое проведение обряда было принято именно в этой деревне — Нина не знала, так как этнографические записи учёных Старой Земли были различны по ритуалу, но при этом сходны по смыслу, так что она решила просто расхвалить мастерство девочки в присутствии подруг и знакомых.
Смысл не терялся – богам будет сообщено, что данная девочка хорошая мастерица вязать, плести, шить и вышивать.
Змей принёс почти двухкилограммовый шоколадно-ванильный торт, вероятно, с расчётом, что немного останется и для киборгов, Валера ушёл с приглашением Линде прийти на чай, Май снова поставил чайник – и Нина попросила мужчин и парней выйти во двор:
— Погуляйте немного, это женский обряд, мужчинам на нём присутствовать не стоит… потом вас снова чаем напою.
Но ждать окончания обряда ни Степан, ни Доброхот не стали – оба заявили, что верят Нине на слово, что обряд будет проведён правильно, раз в доме есть идолы и им сделано подношение, попрощались и засобирались обратно. Лазарь был посажен за штурвал – и флайер поднялся в небо.
Ещё через пять минут дом заполнился гостями. Пришла Линда, потом Марина, за ней – Светлана и Карина с Леоном, чуть позже пришли Илона и Алия.
Тем временем Мира с помощью Майи дошила куклу – и Нина мысленно поблагодарила Лёню, поставившего Irien’ке пакет программ по домоводству.
Чтобы чем-то занять парней, Нина показала им скутер, стоящий в углу гаража:
— Змей, отремонтируешь – твой будет. Лютый, просмотри с Кузей каталоги и объявления, найди, где продаётся подержанный флайер… новый мне всё-таки дорого покупать… а старый купить смогу… отремонтируешь и будешь на нем возить Миру. Леон, помоги ребятам. Май, побудь здесь немного… а лучше сразу сделай и принеси им бутербродов. Ребята, для вас Май — охраняемый объект.
Ребята ответили:
— Приказ принят.
И Нина с Маем вернулась в дом – но через несколько минут Май вернулся в гараж с пакетом бутербродов для DEX’ов.
***
В гостиной собрались одни женщины – и даже киборг, пришедшая, с хозяйкой, была женской модификации – и Нина сразу предупредила, чтобы никто не вёл запись:
— …я обещала, что запись обрядов будет только с ведома Голубы… а её нет. Света, так запоминай ведение обряда… без записи, потом мероприятие сделаешь. Так что… Мира, доставай куклу… показывай.
Девочка покраснела – столько незнакомых женщин одновременно ей ещё не приходилось видеть – но куклу принесла и подала Нине, как хозяйке этого дома.
— Красиво-то как! – начала она. – И кружево, и вышивка… какая мастерица выросла…
Самостоятельно ни этот обряд, ни какой-либо другой Нине проводить не приходилось – знания только теоретические. Но… на самом деле… деваться-то некуда!
Завтра выходить в город – а без обряда, не выхваленная, Мира не сможет одеться нарядно… не посмеет. Пойдёт в своей жуткой кофте и шерстяной юбке!
Вот надо было бы настоять на проведении обряда ещё в деревне! Там хоть все свои – и мать, и жёны братьев. Теперь приходится тратить время приглашённых гостей – вечером в пятницу наверняка у каждой из них есть занятие!
Кузя сообщил о приходе Инны с Дитой, и Нина вышла их встретить. Май был с DEX’ами, а Майя лежала – и Нине самой приходилось обслуживать гостей.
Выхвалку продолжила Марина:
— А кто так сплёл кружево? Неужели сама? И кальки есть? Какая тонкая работа… у нас таких калек нет… научишь? А я тебе наши кальки дам скопировать… давай завтра встретимся и покажешь… а какие узоры…
— И вышивка двусторонняя чисто сделана… ни одного узелка! – завела тем же тоном Света. – И символы читаются… и ткань подобрана…
Карина, до того сидевшая молча, тоже взяла в руки куклу:
— А ткань самодельная? Лён? Что это за знаки?.. и венец бисером вышит… словно солнышко с лучами…
Кукла высотой в локоть в свадебном наряде (белая вышитая и с кружевом рубаха, поверх её золотисто-красный сарафан с тесьмой, золотисто-салатного цвета вышитая душегрея, вышитый бисером венец с лентами на голове) переходила из рук в руки – и каждая гостья сказала похвальное слово мастерице.
По выражению лица Миры Нина догадалась, что девочка мечтает именно о таком костюме на свою свадьбу – очень красиво и безумно дорого!
Если, конечно, использовать натуральные ткани, натуральный жемчуг, настоящий янтарь и кружева ручной работы – дорого, но… не невозможно! Если очень захотеть и накопить денег – то почему бы и не сделать такой костюм? Просто надо начать копить уже сейчас… и всё будет так, как задумано.
Неожиданно для всех Зося запела по-польски – и Алия стала тихо переводить: «Какая умница и мастерица, счастлив будет тот, кто возьмёт такую жену в дом!». К Зосе присоединилась Линда – и допели песню уже вместе.
Потом запела Илона – по-венгерски, и Алия тут же перевела – примерно тот же текст. Карина вспомнила армянскую песню, Марина – белорусскую, Светлана спела на украинском и попыталась спеть даже на японском… и только Нина не смогла ничего вспомнить от волнения.
Она временами поглядывала на огонёк – но свеча горела ровно, и вода в чаше стояла неподвижно.
А это значит – самовольно и самодеятельно проведённый обряд богами принят.
И теперь осталось поблагодарить гостий за то, что они пришли несмотря на позднее время, напоить их чаем с тортом и вежливо проводить до калитки.
И сразу позвать в дом парней.
***
Вернувшись в дом, Нина стала осторожно наблюдать, как Мира вошла в отведённую ей гостевую комнату и стала её осматривать.
Неужели у неё не было отдельной комнаты в родительском доме? У девочки в её возрасте должна быть комната. Или просто обстановка непривычна? Вроде всё как у всех – односпальная кровать, большое окно, письменный стол и стул, кресло и шкаф для одежды, небольшой головизор… – ничего сверхъестественного. Или… комната кажется ей большой?
Мира думала иначе. Комната у неё в родительском доме была, и больше этой раза в два, или даже в три, – но это была детская комната, в которой всё ещё были вещи Дара, но только Дар спал на лавке у входа… неженатые парни всегда спят на лавках. Так принято! Место мужчины на пороге дома – и это нормально и правильно.
В другую комнату, собственную, на втором этаже родительского дома она перешла бы после обряда – там намного теплее, и места больше, можно и подружек приглашать погостить.
Но это не страшно – в доме Доброхота комната будет не меньше размером, ещё и с балкончиком, и с двумя окнами. А даже, может быть, и больше… и подружка будет жить вместе с ней… и Лютый будет рядом… как же хорошо всё сложилось!
Надо по возвращении принести требы Макоши… и Ладе тоже… и Леле.
— Это твоя комната, когда будешь приезжать. А… приезжать можешь в любое время, вместе с Лютым или… с другим киборгом. Осваивайся, не бойся. Вот здесь постельное бельё, вот это можешь брать, если хочешь, можешь вымыться под душем… вот… держи халат… вот этот пульт от головизора…
— А это… кто? – Малёна показала рукой на сидящего за окном зверя. – Какой огромный! Никогда не видела таких больших котов!
— Кот. Барсик. Что большой, так порода такая… помесь сибирской и персидской. Он смирный и спокойный, на ночь уходит во двор, домой приходит только есть. Если хочешь, можешь взять себе одного котёнка из тех, что привёз Авель.
— Здорово! Благодарю! А… этого… можно погладить?
— Можно. Когда придёт домой.
***
Нина выделила DEX’ам места в комнате для киборгов, но Змей попросил разрешения лечь на диван в гостиной, объяснив, что ему так будет удобнее охранять дом. Лютый спросил, можно ли расположиться в раздвижном кресле – по той же причине.
Она возражать не стала и просто выдала обоим постельное бельё и разрешила, наконец, ополоснуться в душе и переодеться в пижамы.
Снятые DEX’ами комбинезоны Май отправил в стиралку – к утру будут готовы.
Наконец все успокоились, и Нина села за терминал. Позвонить на острова, просмотреть отчёты… конечно, время уже позднее, и пора спать… но… надо.
Уставшая за день Нина привычно набрала номер видеофона Змея – он отозвался из кухни, где с разрешения хозяйки киборги пили чай и доедали торт.
Только тогда Нина догадалась, что надо звонить на терминал… и что у Ворона своего видеофона нет, и что его надо покупать… и Виктору нужен свой коммуникатор… одни расходы!
Но… надо.
Надо… ребят без связи оставлять нельзя… в любой момент любому из них может понадобиться её помощь.
Приказала Кузе подключиться к терминалам на островах, и позвала в гостиную киборгов – и только когда они подошли, поздоровалась с Вороном и Виктором:
— Добрый вечер! Ворон, как у вас там? Будем снова знакомиться… Змей, Лютый, садитесь так, чтобы вас было видно… ребята, со сменой статуса разрешена смена имени. Так что… Виктор, Лютый… я разрешаю вам выбрать себе другие имена…
Заметив промелькнувшее недоверие на лице Виктора, Нина сочла нужным пояснить:
— У местных людей так принято. Но это не обязательно… это разрешение, а не приказ. У Змея есть второе имя… но его он получит в день свадьбы. Время на подумать… есть. Лютый, что скажешь?
— Можно не менять? Меня это имя устраивает.
— Можно. Ворон, Виктор? Что скажете? Ворон, ты тоже можешь сменить имя… раз уж крылья белые стали.
Первым отозвался Ворон:
— Можно подумать?
— Да… это не срочно. Когда надумаете, сообщите. Вопросы есть?
Ворон озвучил вопросы Виктора – и где разрешено спать?.. и что разрешено есть?.. и когда будут новые программы?.. — стала отвечать, потом на всякий случай познакомила Ворона и Виктора с Маем и Майей.
Если Доброхот сам предложил увезти пару, то DEX’ам надо знать, кого ещё придется охранять.
Виктор выглядел намного спокойнее, чем утром, и Нину это порадовало – значит, ребята смогут ужиться и сработаться – и она снова повторила, что ему разрешено и на какой полке шкафа-перегородки он может разместить свои вещи, и даже разрешила смотреть мультфильмы на планшете Ворона и читать книги.
В звонок добавились Фрол и Степан, затем Рик и Азиз, на вирт-окне рядом с Фролом была видна Фрида, рядом со Степаном был Лазарь.
Нина позвала Миру:
— Знакомься… это все наши друзья! Лазарь, Виктор, Фрол и Злата DEX’ы, Рик, Азиз, Ворон и Авель Irien’ы… так, Фрида… покажись… Фрида Mary… Ребята! Для всех киборгов Мира – особо охраняемый объект! Сообщаю всем, запоминайте и записывайте. Мире разрешено посещать все острова, где живут и будут жить киборги… то есть, мои… из моей коллекции… киборги… но в сопровождении Лютого или Агнии. То есть… на метеостанцию летать можно… изредка… я не против встреч Агнии со Стефаном, но так, чтобы эти свидания не отвлекали её от охраны Миры.
Удивлённая такой речью Мира тихо спросила:
— А… сколько у Вас киборгов?
— Много… я арендую Жемчужный остров, там почти три десятка, есть в посёлке, есть на метеостанции… за помощью при необходимости можешь обращаться к любому… Лютый, занеси в видеофон Миры…
— У неё нет видеофона! – неожиданно для самого себя возразил Лютый.
— Будет. Завтра купим. И ты занесёшь в него номера всех киборгов, на которых у меня есть права управления… то есть, не только моих, но и Лазаря, и… остальных тоже.
— Приказ принят, — отчитался Лютый.
Киборги скинули отчёты файлами, и Нина, просмотрев их, наконец, выключила терминал.
Длиннющий день подошёл к завершению.
Сколько всего произошло! – и неожиданное почти-сватовство, и знакомство с семьёй Миры… и вмешательство в один обряд – и проведение другого обряда… на удивление боги обряды приняли.
Во всяком случае – небо от туч очистилось, гроза прошла стороной — и потому можно считать это добрым знаком.
Пора спать… завтра новый день, не менее интересный и насыщенный… куда-то ещё захочет сходить гостья? И какое платье закажет Лизе?
Надо купить ей не только видеофон – но и планшет, и новые серьги… и бусы… но это завтра.
Нина легла спать уже после полуночи.
Город, который, кажется, больше не собираются переименовать в Вельхоград.
— Ирина Ар… Архиповна!
Фаннет, одноименная, 29 лет, с улицы Одуванчиков, держат с мужем мастерскую по шитью-вышиванию, добродушная, хозяйственная, двое сыновей, обоих зацепило магией, как и самих супругов. Любит посплетничать. Брат мужа — в городской стороже, — мгновенно выдало сознание. — Новости?
— Асмэй Фаннет? — приветливо улыбнулась молодой женщине Возвышенная двуименная Ирина Архиповна. — Хороший сегодня день, верно?
Собеседница, радостная и оттого что выговорила такое сложное имя, и от приветливости Возвышенной, буквально расцвела навстречу:
— Прекрасный!
— Как твои дети? С младшим все правильно?
Младший сынок Фаннет был достойной парой подрастающей Яночке и умел находить неприятности буквально на ровном месте. Вот и сейчас — третья простуда за зиму, многовато для одного ребенка. И это при хороших родителях.
— Уж и не знаю, что с ним делать! — тут же отозвалась молодая мать и, окончательно позабыв о высоком статусе двуименной, принялась выкладывать последние новости о проделах своего сокровища. — Вчера говорит: мама, несправедливо ведь, что только у невесты должно быть приданое. У жениха оно больше должно быть! Я спрашиваю: почему, а он мне: жена, мол, отвечает за детей, а муж — и за детей, и за жену. Отец послушал-послушал и говорит: то есть тебе через пару лет надо будет приданое готовить? А жениху-то нашему шесть лет! Муж думал, посмеется, а сын ему: нет! Почему через пару лет? Ему уже сейчас надо! У него и невеста на примете имеется, и вообще. Мы так и сели. А он нам: а что же, жениться надо пока молодой, не ждать же, пока станешь старым, двадцати лет! Вон у папы уже борода выросла, старенький совсем, наверное, уже внуков хочет… Видали вы такое?
И молодая мать рассмеялась, втайне гордясь умом и заботливостью своего сорванца. Тем более что Ирина Архиповна искренне порадовалась за умненького сынка и предложила начать собирать приданое прямо сейчас. Вот у нее, к примеру, имеются очень симпатичные и главное, теплые вязаные носочки. И приданое, и простужаться малыш поменьше будет.
Благодарность молодой мамы рухнула водопадом. Спасаясь от прославления своих добродетелей, Ирина Архиповна выставила на стол местный «чай» и сухарики, усадила счастливую маму и постаралась успокоить, спрашивая о всяких, казалось бы, пустяках. От проделок сына Фаннет вполне естественно перешла к родне мужа: двуименная как бы невзначай поинтересовалась, на кого именно может быть похож малыш с такими способностями. От родни разговор мягко перетек к новостям, которые сообщают родственники из соседних городов-поселков.
Закрытие города совершенно не мешало Фаннет получать информацию, множество родни в самых разных местах и торговые связи мужа помогали ей быть в курсе множества событий. А Ирина Архиповна умела так слушать…
Неудивительно, что к ней приходили снова и снова. Кто за советом, кто за добрым словом, кто за помощью. Она посмеивалась, называла это странным словом «женсовет», но всегда помогала. Даже когда (между нами!) поздно вечером ввалилась рыдающая птичница Анис по прозвищу «Жабиха» и потребовала приворотного зелья.
Зелья, конечно, девица не получила, зато приобрела новую прическу, челку и красиво заплетенную косу, кружевной ободок для волос и три полезных совета, как выглядеть красивой. Судя по тушкам куриц, раз в пятиху неизменно появляющимся на крыльце, советы пошли на пользу. А если смотреть на выражение лица Аннис, то куриц можно было принять за жертвоприношение новой богине…
Впрочем, сейчас не о том.
Проводив гостью, Ирина Архиповна села за опустевший стол. Посидела, глядя куда-то в стену, и наклонилась, проведя рукой под столешницей. Когда ее рука показалась из-за скромной вязаной скатерти (предмет тихой зависти соседок и переговоров с торговцами), в ней оказался сложенный в несколько раз лист плотной бумаги. В развернутом виде бумага оказалась картой — схематичной и очень приблизительной — но картой.
Ирина Архиповна потянула к себе карандаш из Яночкиного набора и принялась наносить новые пометки:
— В Лидо, значит, тоже резко выросло число вельхо. И в Мель-Синки. Похоже, нас окружают, а? Похоже… Черт. Потолковать бы с нашими магами, насколько закрытый город реально защищен от прямого насильственного вторжения извне? Пока как-то не очень похоже.
А сведений о других «попаданцах» так и нет…
Куда же их-то забросило? Далеко? Или неудачно? Или, наоборот, слишком удачно — прямо в руки к хозяевам или конструкторам этих непонятных приборов. Мало данных. Точнее, их вообще нет, этих данных. Кто сделал эти аппараты? Зачем? Что им нужно? Здесь вообще не тот уровень техники; стандартные детали, полировка и кнопки — признаки более развитой цивилизации. Что им надо на Земле и что — здесь?
И почему тебе так не хочется с ними встречаться, а, Туманова?
Как нехорошо сейчас на душе, не к добру, не к добру…
Хорошо хоть Яночка поправляется. Местные врачи обещают, что никаких последствий не останется, всего-то денек потерпеть осталось. И сама в порядке. Сердце уже сколько не болит и даже не беспокоит. И магией этой, нежданным и нежеланным, но оказалось, полезным подарком вроде получается найти общий язык. И вживаешься в здешнюю жизнь потихоньку…
А все же не по себе.
Слава, Максим, да отзовитесь вы уже хоть как-то!
Максимилиан почувствовал даже завистливый укол, когда эта девчонка начала с жаром объяснять ему, что знает целых пять букв! И в доказательство взялась рисовать их щепочкой на полу.
Она рассказала про большую книгу с красивыми картинками, и в этой книге было много букв. Папа учил её искать знакомые буквы.
А некоторые из них были такие большие, что на них висели яблоки и виноград. Максимилиан совершенно не понял, при чем тут яблоки и виноград, но вопросов не задавал. Пусть будет виноград.
А потом она искала эти буквы в книге. Их там было много-много и уже без винограда. Фрукты висели только на самых первых.
Максимилиан стал потихоньку понимать. Он помнил, что в книгах часто украшают самую первую букву. В тех, что ему попадались у старьевщика и скупщика краденого, он разглядывал не только картинки, но и красивые заголовки, а также узоры, которыми неведомый художник украшал начало каждой главы.
Это было косвенным доказательством слов девочки. Она действительно видела какую-то книгу, и кто-то учил ее распознавать буквы.
Она затем искала их в тексте, те, которые были ей знакомы. Может быть, все-таки был кто-то, кого она считала своим отцом?
Вряд ли её учила нянька. Её нянька, скорей всего, неграмотная и едва может написать собственное имя. А девочку учили читать по какой-то огромной книге с картинками и заголовками.
— Я хотела сначала сама налисовать кололеву, но у меня не получилось. Потом папа мне помог. Он всегда мне помогает, если у меня что-то не получается.
Максимилиан отвлекся на размышления о книге и не сразу понял о какой королеве она говорит. Мария тем временем любовно разглаживала рисунок.
— Так эта королева из книжки? – с лёгким презрением и даже триумфом осведомился мальчик.
Уж здесь он поймал ее на выдумке.
— Нет, там в книжке была волшебница… и еще другая дама… там их много было. Так кололева была, у неё была колона и меч. И платье класивое. Я хотела налисовать платье и колону… Только колона получилась. А потом папа уже холосо налисовал, сам… Он сказал, что он её видел. Она с ним лазговаливала.
Этот папаша тоже выдумщик, если он только есть, думал мальчик. Тоже девчонке голову дурил.
— Ладно, я понял, твой папаша тебе картинки рисовал, а потом сбежал.
Мария нахмурилась.
— Он не сбежал!
— А куда же он делся?
— Он плопал!
Максимилиан пожал плечами.
— А это разве не одно и то же?
Мария замотала головой.
— Папа меня никогда не обманывал. Он всегда обещал, что велнется. Даже когда бабушка лугалась.
— Слушай, а может твоя бабушка знает, где его искать?
Мария задумалась. Даже лобик наморщила, так старалась думать. Потом вздохнула.
— Она не скажет. Она говолила, что мой папа… он фили…
— Да, да, помню. Твой папа филистимлянин. А кто еще знает, где живет твой папа?
Мария снова задумалась. Потом радостно всплеснула ручками.
— Нянюшка знает! Она со мной во дволец ездила. В большой калете!
— Ты же убежала! Зачем ты от нее убежала, если твоя нянька знает, где папу искать?
Девочка вновь помрачнела.
— Она говолила, что папа там больше не живет. Она уже его там искала. Но его не было, она сказала, что он уехал далеко-далеко. Вот я и убежала, чтобы его искать.
— Вот что, давай-ка спать, мелюзга. Завтра еще подумаем.
Мария кивнула.
Они вновь спали, крепко прижавшись друг к другу, вновь в темноте шуршали мыши, что-то потрескивало, поскрипывало, подвывал ветер, но Мария уже не боялась. Небо раскинуло свой звездный шатер над щелястой крышей, сберегая сон этих детей.
А где-то далеко молодой, темноволосый мужчина с такими же синими, как у дочери глазами смотрел в это небо и беззвучно шептал молитву.
Весь следующий день был похож на предыдущий. Максимилиан бегал с поручениями, помогал в лавке, и ему вновь сопутствовала удача.
Еду он на этот раз купил сам, на вырученные су. И направился на свой чердак с горделивой усталостью удачливого охотника.
Ему вдруг захотелось, чтобы так было всегда. Он будет возвращаться по вечерам, а Мария будет его ждать. Они будут вместе есть пирог, холодную курицу, он будет рассказывать ей свои приключения, а она – свои небылицы.
Он будет делать вид, что верит в её мифического отца, а она будет восхищаться его ловкостью и находчивостью. Она такая же сирота, как и он, вдвоем им будет легче. Они будут помогать друг другу.
Через несколько дней, когда Мария окончательно к нему привыкнет и оставит свои попытки отправиться на поиски, он возьмет её в воскресение на ярмарку в Сен-Жермен.
Там он купит ей фруктовый леденец и будет гордо вести её за руку. Скажет, что это его младшая сестрёнка. А она будет облизывать свой леденец и во всю таращится на ярмарочные балаганы. Может быть, он даже поведет её посмотреть на танцующих кукол.
Она же рассказывала про кукол на нитках, которых смастерил для неё отец. От сладостей у неё будут липкие ладошки.
На обед он раздобудет ей сливовый пирог и кусок сыра. И стакан горячего сладкого гипокраса.
Потом они пойдут в бродячий цирк смотреть на зверей. Максимилиан знал одного мальчика, который служил у хозяина зверинца. По воскресеньям владелец расставлял свои клетки с питомцами на рыночной площади, где зеваки охотно глазели на парочку обезьян, дрессированного сурка, двух лисят и медлительную диковинную черепаху.
А по будням этот владелец отправлял трех мальчишек-сирот, живших у него на чердаке, попрошайничать вместе со зверями. Обезьяны строили уморительные гримасы. Владелец зверинца одевал их то в судейские мантии, то в монашеские рясы, и прохожие охотно бросали мелочь в подставленные ладошки.
Мария тоже будет смеяться, когда увидит этих обезьян. А он, Максимилиан, больше никогда не будет один.
Ночью Мария тихо хныкала. Может быть, ей снился отец или давно умершая мать. Максимилиан лежал на своей попоне и думал, что он не может держать её на этом чердаке вечно.
Покинутая на целый день в одиночестве она могла изловчиться, открыть чердачное окно и выбраться на крышу. Она не удержится на шатком карнизе и упадёт.
Максимилиан как-то сразу представил, что случится с детским тельцем после падения.
Однажды в Люксембургском саду, куда он забрался под покровом ночи, чтобы нарвать спелых вишен и где переночевал в красивой увитой диким виноградом беседке рядом со статуей пузатого толстого младенца с раковиной, он видел на гравиевой дорожке выпавшего из гнезда желторотого птенца. Тот был еще совсем голый, только на крылышках пробивались темные перья.
Это был скворчонок. Летать он ещё не умел, а выпал по вине своего младенческого любопытства или не в меру напористых собратьев.
Укрывшись за пьедесталом статуи какой-то тётки в простыне и с венком, Максимилиан видел, как над упавшим птенцом кружит его мать, жалобно и призывно чирикая. Но птенец её не слышал. Он был мёртв.
Ему повезло. Он умер сразу, перебив хрупкую шейку. На траве он бы ещё долго призывно пищал, призывая мать, пока его не сожрала бы кошка.
Максимилиан вдруг представил, что вот так же, на грязной мостовой, среди гниющих объедков и дохлых мышей, будет лежать маленькая девочка, которая по его вине, покинутая, выплакавшая все слезы, сорвется с шаткого, ржавого карниза.
Что её ручки-крылышки вот так же будут раскинуты, а взгляд застывших, уже помутневших глаз, устремлен в небо.
Птенец, выпавший из гнезда. Которого уже никто никогда не дозовется, даже её отец, если он существует. Об этом птенце Максимилиан думал все утро, а когда хозяин лавки отвернулся, со всех ног припустил к своему чердаку, ловко взобрался по водосточной трубе, но сразу открыть слуховое окно не решился.
А вдруг её там нет? Вдруг она уже выпорхнула. Но она была там. Возилась со своими фигурками.
Максимилиан заметил, что она прикрепила ржавым крючком свой помятый рисунок к одной из чердачных досок, и портрет молодой женщины теперь с интересом взирал на них обоих.
Скрип отворяемого окна её нисколько не напугал. Она вскочила и бросилась к Максимилиану, как сделала это накануне вечером, широко раскинув ручки.
А Максимилиан вновь с мальчишеской гордостью сделал вид, что отвергает ее щенячьи восторги, ибо он настоящий парижский гамен, отчаянно храбрый и ловкий, почти взрослый мужчина и презирает все эти девчоночьи нежности.
Он старался оставаться невозмутимым. Но в глубине души он чувствовал небывалое облегчение. Страхи его оказались напрасны. Она не пыталась выбраться, она даже не плакала. Она ждала его.
Максимилиан вытащил из-за пазухи кусок давно остывшей курицы и половину репки.
— На, ешь.
— А ты?
— Я уже ел — важно сказал он и отвел взгляд.
На самом деле он перехватил только заветренную горбушку у булочника, когда тот отвернулся, но признаваться в этом он не собирался.
— А ты будешь со мной иглать? – спросила девочка, прожевывая репку.
— Мы пойдем гулять — хмуро сказал Максимилиан.
Мария захлопала в ладоши.
— Мы пойдем искать папу?
— Ага, — подтвердил Максимилиан.
Она оторвала ещё один кусочек курицы и остаток протянула ему.
— Не хочу больше.
Максимилиан взглянул на нее испытующе.
— Правда не хочешь? Не врешь?
Мария изо всех сил замотала головой, а затем приподнялась на цыпочки и широко раскрыла глаза, предлагая Максимилиану поискать в них неподдельную искренность.
Максимилиан поискал. Глаза были ясные, как небо. Но он знал, что она лжет. Что там говорил её отец по поводу лжи? Лгать иногда можно. Да, можно, когда скрываешь слезы и скребущий голод. Вот она и следует его науке.
Максимилиан мигом сжевал остатки курицы.
— А теперь пойдем гулять.
Мальчик вновь подумал, что мог бы отвести ее обратно к бабушке на улицу Сен-Дени. А если она опять убежит? И на этот раз у неё на пути не окажется никого, кто вытащит её из-под копыт.
Может быть, некоторое время спустя он отведет ее в дом бабушки, когда иссякнет всякая надежда отыскать её отца, но не сегодня.
Для начала они отправятся в сторону Лувра на улицу Сент-Оноре и на улицу Сент-Тома, там, где располагались особняки сеньоров. Вдруг она узнает кого-нибудь или узнают её.
При этой мысли у Максимилиана сжалось сердце. Если кто-то её узнает, то его, Максимилиана, оборванного мальчишку, прогонят взашей.
Он тогда лишиться права держать её за руку и кормить холодной курицей. Её заберут у него в тот сытый и чистый мир, который он видел только издалека.
Максимилиан велел ей взобраться ему на спину, и она сделала это гораздо охотней и ловчее, чем в первый раз.
— Глаза закрой, — хмуро велел мальчик.
Она цеплялась за него ручками и ножками, но Максимилиан ещё обвязал её и себя широким куском ткани, на тот случай, если она испугается и разожмет ручки.
Но всё обошлось благополучно. Ржавая водосточная труба поскрипывала, как страдающий ревматизмом старик, но держалась на своих штырях.
На заваленной гниющими лодками и рваными сетями набережной никого не было. Только в отдалении возился какой-то оборванец. Но в их сторону он даже не взглянул. В этом уголке голода и нищеты никому до них не было дела. А то, что он слез по трубе, и удивить не могло.
Это был квартал мелких воришек, контрабандистов и попрошаек, как вонючее пятно, как плесень, разросшийся между Собором, домом Бога, и Дворцом Правосудия.
Бог не замечал это пятно в тени двух колоколен Нотр-Дам, а богиня Правосудия, как известно, носит на глазах повязку.
Мария смотрела вокруг с любопытством. Снова жаловалась на вонь, на густые испарения узких тёмных улиц. Там, наверху под крышами, гулял ветер, дышалось легко, а внизу стояли склизкими озерками забитые крысиными трупиками, переполненные сточные канавы.
К тому же, гнили брошенные лодки, отслужившее тряпье, негодное даже старьевщику, рыбья требуха, сдохшие кошки, а где-то в щелях и кавернах размытого берега разлагались ограбленные и раздетые мертвецы.
Максимилиан давно уже не замечал этого запаха. Он вырос в подобном логове, там мать каждый день вываривала протухшее мясо и чистила скользкую несвежую рыбу.
Но Мария зажала нос ручкой. Максимилиан хмыкнул:
— Неженка! Это тебе не во дворце жить.
Дышать стало легче, когда они переходили Сену по Новому мосту. Дальше будет набережная Лувра и улица Сент-Оноре.
Там особняки знати. И при каждом особняке сад. Там уже совсем легко дышится. И не так людно.
Они брели сквозь толпу, крепко держась за руки, как две тени. Мария испуганно к нему жалась, иногда даже тыкалась лбом в его руку. Слишком много незнакомых лиц. Каменные, неприветливые, злые, голодные, кирпично-красные, одуловатые. Окрики лакеев; страшные, оскаленные лошадиные морды.
Максимилиан уже жалел, что привел её сюда. Он чувствовал, что девочка готова расплакаться от страха.
Кого она здесь узнает? На улице Сент-Оноре стало тише. Время от времени громыхали колесами экипажи, сворачивая к Тюильри или Королевскому мосту.
— Теперь смотри — сказал Максимилиан – Вот здесь много дворцов. Может быть узнаешь какой. Или отца своего увидишь.
Мария, которая в очередной пряталась за его спиной, напуганная всадником, но ободренная надеждой, стала смотреть.
По улице мимо них проходили и проезжали верхом богато одетые господа, молодые и совсем старики. Некоторые стояли у распахнутых ворот особняков. Окликали своих слуг, отдавали им распоряжения, раскланивались, звенели шпорами.
Никому из них и в голову не приходило взглянуть на притаившихся детей, которые укрылись за каменной тумбой. Некоторые рядились в бархат и кружева, другие в сукно и шерсть.
— Ну как, узнаешь кого-нибудь?
Мария покачала головой.
— Нет, они все… некласивые и… недоблые… — прошептала она – Они… они как бабушка и как злая дама.
Максимилиан был с ней согласен. Поблизости от этих господ он чувствовал себя, как бродячий пес, чьи бока уже отведали лакейской палки.
Джоан и Бобер идут по мосткам к воде. Закатное солнце, белое платье невесты отливает оранжевым. У края мостков Бобер оборачивается огромным бобром, одежда трещит по швам, висит клочьями, он вгрызается в ногу Джоан, красные и оранжевые ошметки летят веером в разные стороны, визг, вопли, свадебная процессия в ужасе разбегается, невеста, взмахнув обгрызенной по колено культей, заваливается в омут, Бобер прыгает следом.
Ливень, гром, молнии.
титры.
***
смена кадра
***
Дом молодоженов.
Мокрый и счастливый Бобер вносит на руках облепленную мокрым белым платьем Джоан в спальню, сажает на кровать. С ногами непонятка. Платье длинное.
Джоан (довольная):
— Вот и будешь меня всю жизнь на руках носить, раз протез сгрыз! Торопыга! Не мог до ночи подождать?
Бобер:
— Прости, дорогая, ты так вкусно пахла, не удержался. Закажем новый! В сто раз лучший!
Джоан:
— А как я завтра в школу пойду, не подумал?
Бобер:
— Прости. На руках отнесу, хочешь? Пусть все видят и завидуют!
Джоан:
— Хорошо, что я у тебя такая умная, открой шкаф.
В шкафу — два десятка протезов из разного дерева, в ряд.
Джоан:
— Я в фирме по их производству скидочный абонемент оформила, хоть каждый день грызи!
Бобер:
— Ты чудо, я тебя обожаю!
Джоан:
— Ну вот то-то же…
***
смена кадра
***
Кабинет Мэра.
Мэр с Директором — разговор более жесткий, чем раньше.
Мэр:
— Вы вредитель и ретроград, тормозите развитие благополучия края! Все равно вас выселим, против общества не попрешь!
Вокруг школы — майдан с палатками. Директор отзывает проложенную для Мэра вампирскую тропу, отменяет свое приглашение.
***
смена кадра
***
Улицы города.
Мессир идет по улице, весь из себя такой инфернальный и загадочный (музыкальное сопровождение — люди гибнут за металл), черный плащ с красной подкладкой, черный цилиндр, черный лептоп, малескин, паркер. Черные перчатки, трость. Идет по городу, высматривает дома. Находит подходящий, пробивает адрес.
В малескине — предварительный список адресов, сверяется. Перед домом веревки с детским бельем, куча игрушек, шум многодетной семьи — вычеркивает, ставит крестик напротив. Перед домом припаркованы три черные машины с тонированными стеклами, над воротами три камеры, которые разворачиваются на шарнирах и отслеживают его передвижение — обходит стороной, вычеркивает. Одинокая бабулька во дворе, — Мессир делает стойку, ставит галочку. Но тут перед домом останавливается джип, вываливается бугай в трениках.
Бугай:
— Бабуля, открывай!
Мессир перечеркивает галочку жирным крестом.
Дом по следующему адресу разрушен — Мессир его вычеркивает, ставит крестик, потом пририсовывает к крестику могилку.
***
смена кадра
***
В школе.
Дворник озабочен — метла опять пропала, чем гонять сущности? Идет в лес за новой метлой. Разговор с дриадой. Ореховый посох.
Буфетчица довольна — метла у нее в подсобке прикована велосипедной цепочкой, не может вырваться (по телеку или по самоучителю высмотрела, что у каждой ведьмы должна быть метла, вот и украла).
***
смена кадра
***
В школе.
Жених разговаривает с Физиком и машет рукой на миссию — видит, что такого дебила, как Физик, и близко нельзя подпускать к секретной службе. сходится с Хельгой. Поселяется у нее. Треники, пузо, пивко под телевизор. Учит окрестных алкашей пить пиво на скорость. сидит на диване.
Жених (Хельге):
— Купи мне пивасика, только не британского.
Хельга:
— Опять нажрался. Бритиш швайн. Виза кончится. Уже скоро. Будешь знать! Но поздно.
***
смена кадра
***
Квартира Хельги — кабинет Мэра.
Галстук дергает Жениха и тащит к Референтше. В кабинет к Мэру. Он им зачем-то понадобился. Но, увидев, во что он превратился,Референтша брезгливо его отпускает — вали.
Мэр и Референтша по поводу Жениха.
Мэр:
— Зачем он тебе?
Референтша:
— Не смогла удержаться, даром ведь отдавал. Это как с распродажей — вроде и дрянь, и не нужно совсем, но как устоять, если даром? Пусть будет. Но видеть его не хочу!
Жених слышит это, притаившись у двери приемной, беззвучно довольно хихикает — он добился своего, его больше не тронут.
***
смена кадра
***
Школа. Кабинет химии
Ксен за учительским столом.
Хельга — впервые увидев Ксена:
— Надо же! Приятно познакомиться! С вами наяву.
Ксен:
— А вы кто такая?
Хельга:
— А, понятно! Вам тоже. Память стирают.
Теряет к нему интерес, спрашивает у Директора:
— Он кто? Что делает?
Директор:
— Ксен — новый лаборант по химии.
Хельга:
— У нас нет! Такой ставки!
Директор:
— Нет, значит будет.
Хельга (тычет пальцем в только что открытую Ксеном банку):
— Это что?
Ксен (лизнув пробку):
— Мышьяк.
Хельга:
— Врешь!
Отобрала пробку, лизнула сама. Падает и в страшных корчах умирает.
Директор:
— Отмадамбоварилась.
***
смена кадра
***
Улицы города.
Мессир уже в сумерках подходит к дому Буфетчицы — там горит только одно окно. Сидит на лавочке напротив, наблюдает, пробивает адрес и владелицу — одна. Последняя в роду. Наследников нет. Ставит напротив адреса жирную галочку.
После ужина, который прошёл в молчании, Денис с мамой остались на кухне. Мама потребовала подробно рассказать всё, что произошло, не упуская никаких деталей. Она больше не плакала, и поэтому Денис не стал ничего утаивать. Да и утаивать было нечего – он ни в чём не виноват.
Выслушав, мама взяла телефон. Денис смотрел, как она скролит телефонную книгу, выбирая, кому позвонить. Он и сам бы сейчас посёрфил сайты в поисках информации, как теперь себя вести и что предпринять, но ни компьютера, ни ноутбука, ни смартфона не было.
Глядя на маму, Денис «ощущал» тяжесть смартфона в своей руке… Он понимал, что быстрее бы нашёл и экспертов, и таких же, как он, пострадавших «экстремистов», и ему рассказали бы что делать. Да и просто поделился бы с друзьями, они б посочувствовали, и наверняка что-нибудь посоветовали бы.
Но мама и слушать не хотела о том, чтобы отдать ему сейчас смартфон.
Наконец она остановила выбор на своей подруге, с которой часто тусовались в кафе, ездили отдыхать, ходили друг к дружке в гости и вообще, общались.
– Любаш! – произнесла она в трубку, едва подруга ответила на звонок. – Тут такое дело… У тебя есть знакомый адвокат?
«Ну да! Нужно было потребовать адвоката! – подумал Денис. – И следователь ведь не сказал, что я имею право на адвоката! Или не имею? А может, экстремистам адвокат не положен?»
Пока он размышлял, мама изложила Любаше суть дела, и они теперь страдали и вздыхали напару.
Денис поднялся и ушёл в свою комнату – слушать взрослые страдания было невмоготу. Да и порядок всё-таки в комнате нужно навести…
Но не работалось. Взгляд постоянно притягивала пустота вместо системника, и от этого было не просто тошно, было хреново. У Дениса дрожали руки, а в душе зияла дыра. Сердце колотилось с такой скоростью, что Денис разрывался между желанием бежать без оглядки как можно дальше отсюда и желанием свернуться калачиком, натянуть на голову одеяло и не шевелиться. Он старался взять себя в руки, но взгляд помимо воли соскальзывал туда, где должен был стоять системник.
Собрав тем не менее разбросанные вещи, Денис сел на диван.
Не сиделось. Нужно было обрабатывать фотографии, писать курсовую… Неплохо было бы объяснить Егору, куда пропал надолго, посоветоваться с ним. Егор, конечно, балабол, но иногда хорошие мысли подкидывал. Да и вообще нужно поискать инфу про дела за мемы. Или хотя бы в Counter-Strike пострелять для успокоения.
Но… компьютера не было, и смартфона – тоже. И даже маминого ноутбука…
Можно было, конечно, попросить у мамы смартфон. Конечно, придётся настраивать, скачивать приложения, вспоминать пароли, но это мелочи… Нужно только маму уговорить…
С другой стороны, может быть Денису сейчас нельзя выходить в сеть? Может быть теперь он под колпаком, и все его действия отслеживаются. И какой-нибудь невинный коммент усугубит ситуацию…
Не зная, чем занять себя, Денис взял книжку. И поймал себя на том, что пытается включить подсветку и увеличить шрифт. Грустно усмехнувшись, отправил книжку на полку. Подошёл к турнику, несколько раз подтянулся. Дома ему было тесно и душно, а выходить на улицу – страшно.
Однако всё же что-то делать было нужно. Денис пошёл к маме. Она разговаривала по телефону и плакала. Денис снова вернулся в свою комнату.
Катастрофически не хватало компьютера!
Денис лёг на диван и свернулся калачиком. Спать не хотелось, и мысли никак не упорядочивались. Они скакали, как безумный сёрфер с одной интернетовской страницы на другую. И когда Денис уже готов был взвыть от этой бешеной скачки, на пороге его комнаты появилась мама и с некоторой чрезмерной решительностью в голосе сказала:
– Денчик, одевайся, нужно сходить купить тебе телефон и восстановить симку. У тебя же на карточке есть деньги? Ты не потратил?
– Есть, – ответил Денис, вставая. – Со мной как раз заказчики рассчитались. – И добавил со вздохом: – А я, похоже, их прокачу. Придётся возвращать.
– С этим потом разберёмся. Сейчас тебе нужен телефон. А у меня зарплата только через неделю.
Да, телефон был нужен. И Денис быстро собрался, мысленно прикидывая, на какую модель хватит денег. И понимая, что даже не на средненькую. Но это лучше, чем ничего. Подумаешь, смартфон будет думать чуть медленнее, зато он будет!
В салоне Денис долго выбирал модель. За те же деньги на Gearbest можно заказать из Китая навороченный смартфон. Но это будет в лучшем случае через месяц. А телефон нужен был сегодня. А ещё лучше и компьютер. Но хотя бы телефон.
Мама поторапливала – Денис долго не мог определиться.
Когда наконец-то подошли к кассе, и Денис приложил свою карточку к терминалу и набрал пинкод. Разулыбавшийся, было, продавец глянул на монитор, скис и с сожалением произнёс:
– Извините, ваша карточка заблокирована.
– Как заблокирована? – удивился Денис. – Я ж пинкод только один раз набирал и сразу правильно.
– Не знаю, – пожал плечами продавец. – Карточка заблокирована.
Он взял телефон, который Денис уже считал своим, и убрал со стола.
Денис растерянно обернулся к маме. И увидел, что она совсем не удивилась, словно заранее знала, что так и будет.
– Пойдём, – сказала она и потянула его на улицу.
Едва дверь салона закрылась, она достала телефон и набрала номер. Как только там ответили, выдохнула:
– Уже! – и, усмехнувшись, добавила: – Быстро они…
– Мам, что происходит? – спросил Денис.
– Тебя внесли в список экстремистов и заблокировали твой счёт.
– И что теперь делать?
– Будем искать адвоката, что ещё?.. И перезаймём денег, потому что телефон тебе действительно нужен.
Денис почувствовал себя маленьким и беспомощным. И он не узнавал маму. После развода её словно подрубили, она часто плакала, а если и веселилась с подругами, то это было какое-то истерическое веселье. Сейчас же мама была собранная и настроена решительно. Её уверенность передалась и Денису, и он с надеждой спросил:
– А где мы будем искать адвоката?
– Любаша обещала поговорить. На работе у них юристка хорошая женщина. Может, у неё есть связи или порекомендует кого.
– А что сейчас? – спросил Денис.
Домой возвращаться он не хотел – опять смотреть на пустоту вместо системника было невыносимо.
– Мам, я сгоняю к Егору? – спросил он.
И увидел, как у мамы дрогнуло лицо – она боялась отпускать его от себя. И увидел, как мама взяла себя в руки и почти спокойно ответила:
– Да, конечно. – И добавила жалостливо: – Только ненадолго, хорошо? Чёрт! И телефона у тебя нет… Так! Пойдём-ка обратно в салон. Возьмём в кредит. На меня оформим.
Крезет послушно плюхнулся на кушетку и прикрыл глаза. Целитель сканировал развалившееся тело, легкие волны магии плавали туда-сюда, от головы до ног демона вслед за рукой Зэриана. Лекарь недоверчиво хмыкал, морщился, что-то задумчиво бурчал, наконец, выдал обнадеживающий вердикт:
— Ну что я могу сказать… Ты здоровее всех здоровых. Вот только аура странноватая, я бы сказал даже сильно странноватая. Похоже на что-то знакомое, надо в библиотеке пошуршать.
Крезет мысленно сделал галочку — пошуршать в библиотеке, поднялся и принял в руки бумагу с зарисовкой своей ауры.
— Если б я не знал, что ты побывал на той битве, то решил бы, что кое-кто откосил и слинял на курорт, — лукаво прищурился целитель, закатал рукава своей рубашки и пристально взглянул на бывшего слугу.
— Я сам не знаю, как это получилось, — растерянно признался парень, разводя руками. Его избил Повелитель, у него было отбито и сломано все, что только можно отбить и сломать демону. Только голова целой осталась. И тут мало того, что он выжил, так еще и бегает живчиком, полон сил и энергии… Очень странно.
— Сдай-ка на всякий случай мне своей кровушки, попробую провести пару экспериментов, — посоветовал Зэриан и принес колбу. — Что-то подозрительные дела у нас тут творятся, мало ли какая эльфийская магия на тебя подействовала.
— Там не было эльфов, — неуверенно промычал демон, подставляя под лезвие острого хирургического ножа запястье и рассматривая кровавые струйки, стекающие в колбу.
— Ты же всю битву провалялся в отключке, — поднял на него серые глаза целитель. — Так откуда тебе знать, были там эльфы или нет? Может они спустили на нас свою ручную зверушку, а потом собирались дорезать оставшихся?
Крезет припомнил свой полубезумный подвиг по порче пентаграммы и едва сдержал ехидную улыбку. Эльфов там не было, они остались в своем мире в счастливом неведении о том, что он, Крезет, их спас. Красивые золотоволосые стройные существа никогда не узнают, почему прекратились набеги на их мир. И это к лучшему. Пусть демоны считают, что эльфов больше не существует, их сожрали монстры, и валят грабить кого-нибудь другого… Демон все же улыбнулся, глядя как тонкий порез закрылся сам собой, а кровавые потеки по запястью впитались в кожу.
— Нехило, — буркнул целитель, ставя колбу между холодушек с льдом. — Это похоже на регенерацию правящей верхушки. Твои предки там часом с Правителями не того?
— А кто их знает? — искренне улыбнулся Крезет, не имея ни малейшего понятия, кем были его далекие предки. — Может и перепихнулись, забыв заклинание, меня-то там точно не было. Да и род Повелителей насчитывает столько бастардов, что поди сосчитай. Может и я какой-нибудь пра-пра-правнук энного Повелителя.
— Сходи-ка ты в библиотеку, дружище, — Зэриан ненавязчиво выпроваживал бывшего слугу. Да, Повелитель не обрадуется «воскресшему» слуге. Но — клятва снята, теперь этот красавец свободный, как ветер.
— Схожу. Обязательно как-нибудь. Как только найду работу. Ты случайно не знаешь, может кому помощник нужен?
— Случайно не знаю. А не случайно посоветую, — усмехнулся Зэриан, обнажая белоснежные клычки. — Помнишь четвертую Повелительницу? Ту девчонку, из-за которой тебе ребра сломал наш незабвенный? Так вот, у нее всего одна служанка и телохранитель, хотя по статусу положено намного больше. И выделенные на нее денежки остаются не в удел. Так что пойди в казначейство, пусть тебя к ней припишут и выделят жалование. Бывший слуга Повелителя ценится высоко, раз столько продержался при его особе и выжил.
Демон подмигнул и Крезет внезапно понял, что это его шанс. Но можно ведь еще походить, поспрашивать, вдруг кому-то еще нужны слуги, помощники, подельники… Он искренне поблагодарил целителя и выскочил из лазарета, улыбаясь стражникам и посылая им воздушные поцелуи. Стража не обиделась, а даже поддержала жестом и словом. Вот за что он любил целительский корпус — тут психам потакали несколько иначе, чем по всему дворцу.
А теперь есть, отмываться и отдыхать. В конце концов свободный демон может позволить себе несколько суток отдыха, не нанявшись ни к кому служить. И в библиотеку зайти надо. Вдруг он действительно давний всеми позабытый бастард? Тогда будет вообще смешно. Впрочем, Повелителю Крезет никогда не скажет о возможном родстве, поскольку может лишиться родной и любимой головы. А голова парню еще была нужна — он ею ел и еще иногда думал.
***
После посещение борделя и разгульных суток голова Крезета гудела, как колокол. Но демон мужественно боролся с собственным телом, сидя в библиотеке и перерывая фолианты тысячелетней давности. Демоница-библиотекарь втайне уже, наверное, ненавидела его, но парню не было до того дела. Он искал любую информацию о пересечении его рода и рода Повелителей. Но, увы, понять хоть что-то в Повелительской мешанине было почти невозможно. Тысячи лет Повелители брали всех женщин, которых хотели, не взирая на статус, возраст, замужество, наличие злобных родственников и прочих препятствий.
Простые демоницы считали это честью, а уж родить бастарда так и вовсе посланием богов. Знатные дамы таким образом повышали свое самомнение и утверждались за счет других. Опять же бастарды приветствовались. Что творилось в гаремах, того и вовсе знать не следовало. Порой там даже происходили драки за ночь с Повелителем. Дам много, а мужик один. Крезет отложил еще один свиток и задумчиво подпер голову рукой. Ну и как понять, кем были его предки? В этих пыльных бумажках он ничего толкового не найдет. Его собственный род был не настолько важным и знатным, чтобы записывать все происходящее, а бабки с прабабками считали честью запрыгнуть на Повелителя. И так было с большинством женщин этого зачуханного мира. Еще бы, такая честь!
Плеваться в таком священном месте, как библиотека, демон не стал, только скривился, будто наелся кислятины. Но есть еще способ установить кровное родство — нужно пойти в Храм и провести церемонию чистоты крови. Таким образом издревле узнают, кто бастард, а кто родной сын, кто родился первым из близнецов для наследования отцу и так далее. Храмовники народец хитрый. Захапали себе полезные заклинания, стерли везде упоминания о них, сперли все книги и свитки, и выдают теперь знания древних демонов за божественные откровения. Но и он не лыком шит, пойдет и проведет церемонию. Пусть проверят чистоту его крови.
Приняв решение, Крезет собрал все вытащенное из закромов библиотеки, передал блондинке, недовольно поджавшей тонкие губы при виде знакомого парня, предпочитающего книги, а не ее фигуру. И смылся в поисках приключений. Он хотел знать правду, знать все о себе, своих новых возможностях, своем изменившемся теле, и помочь в этом расфуфыренная ворона не могла. Эта демоница ему совершенно не нравилась своей навязчивостью.
Отбросив мысли «о бабах вообще и о конкретной бабе в частности», демон пошел приводить себя в порядок — перед наймом на работу стоит выглядеть получше, чем в состоянии «бодун обыкновенный».
В том доме было очень страшно жить…
А.А.А.
2
— Что, думаешь, это тот дом?
— Ну, камин в нём есть…
— А разжечь его сумеешь?
— Попробую — узнаю, — сестра подошла к камину, заглянула внутрь, потом обернулась ко мне. — Хочешь, поклянусь, что научусь, даже если придётся спалить эту халупу к ки́линой матери!
— Зачем? Это надо не мне…
Халупа была дизайнерская. Одноэтажная, растянутая как Потёмкинский дворец, симметричная относительно камина. Холл, переходящий в гостиную, двери в правую и левую анфилады комнат. Анфилада — значит насквозь. Запредельный идиотизм. В гостиной ниши с корявыми пластиковыми ветками, низкие диваны… камин в центре.
— Камин в центре.
— Потому что эта комната — целиком старый дом, — Таша́ не раздражала моя привычка оглашать вслух финальные мысли. Понимание, как ни крути, отличная штука. — Снесли перегородки, пристроили руки… крылья. Здорово, правда?
Ага. Только никто в нём жить не стремится. Слой пыли на палец. Нехорошее вроде как место, с историей.
— Точно не спалишь, пожалеешь.
— Ха! Что выберешь — брюзжание соседей «этих сучек и огонь не берёт» или эпитафию «эти лесбы сгорели — и хрен с ними»?
— Сучки и лесбы? С чего бы так от незнакомых людей?
— Две незамужние девушки въехали в один дом… Хочешь более вескую причину?
Сестра ухмыльнулась, быстро поцеловала меня в щёку, подхватила ручку белого в чёрный горох чемодана и покатилась в правую (если стоять спиной к входу, лицом к камину) дверь. Мой чёрный в белый горох последовал за хозяйкой в правую (если стоять спиной к камину, лицом к выходу).
А и правда, зачем искать причины? Вдруг их нет? Придурки и извращенцы… Нет близости больше, чем наша. Подобная – может быть, больше – нет. Нарцисс, совокупляющийся с водой! А впрочем… Я фыркнула.
Раньше, задолго до того, как Таша́ вживила крылья, мы сворачивались в один клубок, безгрешно согревая друг друга. В развалинах. В лесу. В поле. Иногда. Время от времени. От случая к случаю. Так две маленькие девочки находили спасение от холода и сводящего с ума одиночества, но придуркам и извращенцам и этого вполне достаточно. Было? Было. Вот она, спичка к моей ненависти…
И зачем Таша́ крылья? Чёрные рожки в коротких чёрных же волосах сестры я находила забавными и милыми. Но перья — это перебор. Впрочем, после того, как сама выбелила волосы и имплантировала татуировку плюща, клинками упирающегося в позвоночник, у нас наступила эстетическая размолвка. Временно-постоянная.
Помню, я сказала: «Никогда у меня не будет идиотских недокрыльев», а она ответила: «Лучше сдохнуть, чем быть крашеной блондинкой».
Когда-нибудь нам придётся искать компромисс.
1
К подвальной лестнице подходим одновременно. Грязь, мерзость запустения, в которой мы протоптали тропку. Скрещиваю на груди руки, чтобы не коснуться локтями покрытых плесенью осклизлых стен.
У меня бутылка красного вина и хлеб, у неё — два не слишком мощных фонаря китайского производства.
— Ой, я думала, что приду раньше…
— Только что пробило три. Не слышала?
Вместо ответа я подвожу минутную стрелку ручных часов к двенадцати. Фыркнув, левша-сестрёнка зеркально отображает мой жест. Конечно же, её часы тоже отстают… До сих пор непривычно.
— Тогда подожди, я хочу раскрошить…
— Пережёвывать не станешь?
Говорят, что можно выразить ки́ли почтение, приближая пищу к э… готовой для проглатывания. Но это выше моих сил.
— Чистоплюйка…
— Сама-то не хочешь? — собственный голос кажется кощунственно-резким в ночной тишине.
Сестрёнка с достоинством отворачивается. Ждёт, в нарочитом нетерпении притоптывая ногой, а может насекомых отгоняет:
— Бутылку хоть открыла?
— Да.
Ну чего особенного в подвальной лестнице? У бабушки в детстве бывали? За картошкой спускались? Тогда знаете — буки не вылезут, пока люк открыт, пока в него светит солнышко… А теперь ночь. Мы специально ждём, чтобы ночь. Так что же получается — теперь мы сами буки? Или всё же не мы, а те, что в глубине подвала? За дверью, забитой досками и заваленной хламом после того, как на куски разорвали прежних домовладельцев? За общение с бу́ками-ки́ли… Завал разобран нами за четыре дня. И вот идём общаться. Таких «общительных» вешают, стреляют, бьют камнями… на куски разрывают. Оправданий не бывает. Попался — отвечай. А то, что первый раз, так это никого не интересует. Ну, разве что власти отобьют у разъярённой толпы… Но это вряд ли. Лучше поплакать после. И проще… В общем-то, разобрав дверь, мы уже перешли в стан сверчков… Поправка. Мы сделали это раньше. С нами сделали.
И теперь мы чужие. Даже здесь. Здесь особенно.
— Хватит болтать! — Нат больно бьёт фонариком по руке.
— Я говорила вслух?
— Да! Телепатии мне, блин, не хватает до полного счастья!
Каждая из нас считает себя настоящей. Я — потому что могу читать её мысли и ощущать чужие. Она — потому что и без чтения знает, что творится в моей голове, а на прочих плевать… Ну ничего, скоро разберёмся.
Перед нами дверь. Говорят, стучать можно как угодно. Главное — искреннее желание войти. Мы стучим. Вместе. Отдельно. Долго.
И дверь открывается. Внутрь, беззвучно. Граница между мирами… Вместо затхлости погреба — свежесть скошенной травы. И я впервые вижу ки́ли так близко…
2.1
А дом-то, похоже, действительно тот. Что-то всплывает в памяти… Но рассудочно всплывает, сердце молчит. Тот же камин, с которым Таша́ проела плешь… Вроде не перепутали с кучей других домов. Особенность нашей работы такова, что мы часто переезжаем. Раскрываем карту или раскручиваем глобус и пальчиком — тык! А уж точку выхода засечь — дело практики. Забавно, что ки́ли свои центральные пещеры размещают подальше от наших мегаполисов. Брезгуют, надо полагать. Под мегаполисами у них промышленные зоны. «Подпорки», как говорят люди. Ки́ли понять можно, а людей не очень. Жить захочешь — подпирайся! Чистоплюи…
Таша́ говорила, что в основном мысли людей скверно пахнут. Дерьмо под глазурью. Но гармоничное, ибо действия соответствуют мыслям. Это я уже от себя добавляю. Сколько нас били или пытались ударить. Использовали или пытались использовать. Злословили же всегда. И ключевое слово здесь — безнаказанность.
— Безнаказанность…
— Ничего, ничего, — Таша́ почувствовала мою внутреннюю дрожь, прижалась губами ко лбу, — помни, прелесть прошлого в том, что оно прошлое. А сейчас, в эту минуту, мы невинны…
Верхний мир отверг нас так быстро, слишком быстро… А нижний посмаковал и предложил жизнь.
У сестры в руках бутылка вина и миска пережёванного хлеба. Подношение. Я взяла две модифицированные асфодели на длинных ножках. Они светили чуть ярче ночника, но больше не требовалось. Как показала практика, иначе глаза теряют чувствительность, а охота остроту.
Мы постучали, и дверь в мир чудовищ открылась. Здесь нам рады.
Даже спустя столько лет ки́ли для меня все на одно лицо. Сверчки с хвостами саламандры. Кто говорит, что они беззащитные, кто — что сама кровь у них ядовита и что только на вид они хилые. Сплетни. Тех, кто убивал ки́ли тридцать лет назад, после радости первой встречи, едят или черви или склероз. Остались нам побасенки да собственный опыт. Я вот думаю порой, что интересно убить сверчка-переростка. Останавливает лишь, что тогда они перекроют доступ к своим городам и Таша́ сделает мою жизнь действительно невыносимой…
Я знаю, она до сих пор надеялась исправить наше существование. Мне же нравилось так жить. Да, можно сказать, что я идейная, продлеваю жизнь верхним ублюдкам за счёт нижних ублюдков, можно наоборот сказать, но себе-то, зачем врать? Я люблю убивать. Безнаказанно (много знаю об этом слове) и в своё удовольствие. Ки́ли намекали, что не мы одни попали под Выброс, что есть ещё охотники-защитники, только нам они не встречались. Может, и врут сверчки. Да и не важно это. Важно, что все двуногие под землёй — мои жертвы… Номинально двуногие.
— Ты посмотри, как красиво… К такой красоте невозможно привыкнуть… — еле слышно шепчет сестра.
Наверное. Стволы перевернутых деревьев мерцающими голубым кронами упираются в белый пол, чистый до невозможности. Чёрные стены. Синие приземистые дома с яркими белыми, жёлтыми и розовыми окнами. Из крыш — те же деревья вверх корнями. Света для охоты достаточно. Пространства тоже. Корни только вверху переплетаются в непроходимую чащу. Но там жертвы можно не преследовать. Сами сдохнут. Разве что ки́ли попросят достать и добить тех глупцов, которые влезут в паучьи гнезда. Ки́ли, они жалостливые. Но тут я могу их понять. Мало радости неделями слушать вопли заживо поедаемых людей… Хотя, с другой стороны, чего же сами тогда не лезут, не убивают, не вырубают из паутины, не тащат на поверхность хоронить? Брезгуете — так слушайте! Давно бы так сказала… Таша́ разнюнится.
Нет, я не могу быть такой, как она… Пожалуйста, я не могу.
1.1
Моя сестра пугает. И тем, кто она есть, действиями своими, поступками, и тем, чем она может оказаться. Когда я думаю, что Нат погружена в мысли, смотрю на неё подолгу… Потом, конечно, ловлю ответный взгляд и терплю, пока она изучает меня. Интересно, у настоящих сестёр так же? Берёт кто-то чёрное и белое, перемешивает, ложечку встряхивает, облизывает, отворачивается за стаканом и, не глядя, зачерпывает. В плохие дни плохо перемешивает. В хорошие — хорошо. Ну и от недосыпа там, с перепоя. Или солнце в глаз бьёт, слепит. Нас не равномерно перемешали. Зато вровень наполнили, и ничего больше уже не влезает. Совсем ничего, ни капельки. Мне вот белое досталось… Или должно было достаться, и не было ничего чёрного, а пришло оно из Выброса, после «разделения»? Может и так, конечно. По крайней мере, это лёгкая, приятная мысль. Есть мысль менее приятная. Что всё это наше, общее. И есть мысль совсем не приятная. Что на самом деле чёрное — это моё, а белое от Выброса, извне.
Я горжусь своей сестрой. Она смелая, сильная и благородная. Когда Выброс ослепительной голубой вспышкой прошёл через наш дом, разворотил стены, убил маму и папу, а меня вдруг оказалось двое, в одинаковых пижамах с одинаковыми книжками про девочку Алису, одинаковым прошлым и одинаково перепуганных настоящим, к спасателям вышла она. Вторая или первая я. «Одиннадцатилетняя выжившая» — заголовок почему-то набрали готическим штифтом. Имя стояло наше. А вот фотография её. Я же забилась за остывший, а ещё вчера такой тёплый камин, и старалась скулить не громко. Мне было страшно и обидно, так обидно! Я же говорила, что слышу, как скрипит наш дом, словно кто-то ходит по нему, с самого вечера говорила, много вечеров говорила, и что под полом кто-то царапается, а мне не поверили! И умерли, бросили меня! Бросили нас…
Только вот никто не узнал о «нас». О том, что мы сами назвали «разделением». Мы ушли тут же, не сговариваясь. Как-то сразу приняли, что теперь нас двое, без испуга и удивления. Да и не было тогда на это времени… Сестра сказала женщине из приюта, что заберёт из спальни куклу, а вместо этого мы вылезли в окно. Я захватила одеяло, сестра — шоколад. Как выяснилось, этого достаточно, чтобы начать новую жизнь. Лучше так, чем быть запертыми в лаборатории «ради нашего блага».
Мы шли, стараясь не задерживаться даже в деревушках, даже у добрых людей. Если кто спрашивал — говорили, что родителей забрали ки́ли в «подпорки», иногда нас жалели. Теперь, конечно, не жалеют, шесть лет прошло, не маленькие… А города и вовсе обходили стороной… Беспорядков тогда много было. Дома жгли, людей убивали, к ки́ли рыли подкопы… Зато на неубранных полях оставалась еда. Это очень важно, когда всегда голодна. Внимание на нас обращали редко, но уж если обращали, то приходилось убегать. Помню, как впервые моя сестра убила, помню улыбку на её лице… И как с этого момента мы стали меньше бояться людей… И убегать теперь не спешим.
С добрыми людьми говорю я. С неприятными разбирается она.
Я ищу ответы на вопросы. Она не возражает. И вот мы здесь… Сведения, собранные по крупице, намёки, сплетни, они привели в заброшенный дом на окраине деревни. С вином, хлебом и двумя ненадёжными фонариками.
Не знаю, чего боюсь больше — узнать, что такое Выброс, что случилось с нами, или не узнать. Не уверена, что хочу, чтобы я или Нат исчезли… Мы как зеркало. Как отражения в зеркале. Как единое целое. И никто из нас не желает знать своего места…
А ещё я ей завидую. Потому что она живёт просто, не пытается докопаться до смысла всего произошедшего.
И когда она твёрдо, глядя ки́ли в глаза, требует рассказать, что такое Выброс, почему мы стали такими и можно ли это исправить, я помню — всё ради меня. Это мне нужно, но я бы до сих пор скулила за камином, вспоминая ушедшее тепло… Знаю, она любит убивать. Не может без этого, как я без своих вопросов. Но раз она терпит мои недостатки и привычки, то я терплю её. И безобидный, но громкий сумасшедший, поющий вчера под окнами дома, тот, чья кровь потом так плохо оттиралась с порога, он всего лишь один из многих. Просто моя сестра так живёт…
Ки́ли смотрит на нас, и кажется, ничего объяснять не нужно. Потом молча берёт хлеб и вино и пропускает в свой город. И мы идём.
Может, мы здесь свои?
2.2
Наш первый птенчик на сегодня вряд ли мститель-нарушитель. У тех, кто лишился близких и думал, что их забрали ки́ли, кто долго выискивал лаз в один из подземных городов и пришёл творить справедливость направо и налево, взгляд другой. Палка в руке тоже не доказательство: кто одержимый, тому и палка за оружие, а вот взгляд… Одежду я потом рассмотрела. Кружевные манжеты, ботфорты. Затем усики, бородку. А когда он вывалился из коридора прямо на маячок, Таша́ сделала «подсечку для лохов», и человек услужливо подставил мне горло. Забулькал, упал, и я милосердно не дала ему понять, что произошло… Кровь в свете перевёрнутых деревьев не чёрная даже — лиловая. И асфодели золотистыми светлячками отражаются…
— Правда, красиво? — спросила, вытирая нож.
Ах да, у нас же разное чувство прекрасного… Дёрнула Таша́ за рожки. Но она сильно и не волновалась. Издержки нашей работы — невинные жертвы. К ним привыкаешь.
Полуангел–полубесёнок, моя сестрёнка… Что сказал бы Фрейд по поводу её выбора?
— По поводу выбора…
— Ха!
Ну что ж, может, так и сказал бы.
Птенчиков вроде нынешнего первенца мы называли «провалившимися». Они не искали вход в город кѝли, но к беде своей нашли. Пещеры, гроты, трещины и даже глубокие овраги — многие ведут сюда. И не важно, в каком веке, в какой год ты живёшь, здесь вечное «сейчас». Я так думаю, что у ки́ли отсутствует понятие времени, поэтому и нет его вовсе. Нам при входе всегда надевают браслеты с отсчётом, а потом по ним же выпускают, и всегда в ту дверь, через которую пришли. Вывод — пространство неизменно. А со временем можно и поиграть. И то, которое мы проводим в нижнем мире, попросту не учитывается в верхнем. Вывод — мы живём долго. С первой нашей охоты прошло лет двадцать, но их можно делить надвое.
— Вот и открыт счёт новому кладбищу! Там-парам-пам-пам!
Таша́ не любит здесь разговаривать, не то, что петь. Нашла святилище. С одной стороны понятно — ки́ли обычно молчат, между собой не разговаривают, с нами — редко, ну и нам помолчать вроде как уважение выказать. Меня же разжигает. Болтать. Хохотать. Петь. Кричать. Свистеть не умею, но здесь пытаюсь.
Зажигаю маячок на «выполнено» Потом вернёмся за телом.
Следующий след далеко. У «подпорок». Это хорошо. Нам там нравится.
=== Надежда Оскарова === Тот дом, тот город…-2 ===
1.2
Ответа мы не получаем. Ни в эту ночь, ни в последующие. Сверчки пропускают нас в город, не ограничивают перемещение, не гонят от домов. Наблюдают. Словно хотят что-то сказать, предложить, но сомневаются… Нат, не скрывая, изучает их. Я тоже честно пытаюсь. И ненавидеть пытаюсь. Ведь сколько людей убили они за всё время, это же страшно представить! Ну, не убили, так забрали. И забирают. Заключают в «подпорки». Нас учат, что это не мёртвые люди. Только перешли в другую стадию существования. Симбиоз с подземным деревом. Более того, они служат всем нам. Подобно мифическим Атлантам держат на плечах наш мир! Некоторые старики добровольно сходят вниз. Только вот я думаю — богатые как-то не стремятся стать героями мифа. Всё больше бедные.
Нат изучает, а я любуюсь. У ки́ли, у мерзких ки́ли, чудовищ и гигантских сверчков, у них необыкновенно красиво! Баюкающее глаз мерцание перевёрнутых крон праздничным салютом отражается в белых плитах, устилающих городские улицы, гладкие тонкие стволы восточным орнаментом поднимаются вверх, где сетка корней, поддерживающих свод, искрится подобно снежному насту… Не земля — небо. Нарисуй ки́ли луну, так и не отличишь от настоящего. Да и что настоящее? Не так давно мы мнили себя единственно разумными на планете… А тут, оказывается, бескрайние поля, подмигивающие болотными огоньками. Не гнилушки — огни святого Эльма. Просторно и спокойно. Вокруг непонятные чужаки, а тишина не настораживает, умиротворяет. Дома ки́ли напоминают цветы тюльпанов, изогнутых у основания, с прорехами-окнами, излучающими ласковый, медовый свет. Как калейдоскоп или витражи… Ки́ли вообще не чтут прямые линии. Всё изогнуто, но округло, удобно, уютно. Они же не строят — выращивают. Не отбирают — изменяют. Как навсегда изменили наше представление о мире…
Нелегко принять, что всё время делил дом с тихим, бессловесным и крайне непривлекательным соседом, причём сосед-то о тебе знал, а вот ты мог никогда не узнать, что глубоко под землёй живут кили, похожие на больших сверчков. И что там, под землёй, у них огромные города и обширные поля с деревьями-антиподами. Деревья выполняют роль подпорок, держат мир людей, что давно зиждется на пустотах…Но наш мир стал слишком тяжёл. И кили не справляются.
Чудовища всегда были. Не под кроватью, так под полом. Когда ночью мы слышим неясные шаги, это не всегда мыши. Когда скрип — это не всегда старое дерево… Чудовища пришли за помощью. И им, как и положено чудовищам, нужно утащить в подземные норы людей.
Потому что мощные деревья-«подпорки» могут существовать только в симбиозе с разумными существами. В симбиозе с млекопитающими дерево становится гораздо сильнее. И даже жаль, что симбиоз в данном случае — не паразитирование. Проще было бы…
2.3
По мере приближения к «подпоркам» лицо Таша́ принимало настолько блаженное выражение, что неприятно смотреть. Дурь на волосок от оргазма. У меня скорее всего такое же. Приходится следить друг за другом, чтобы не подойти близко к симбионтам. Она справа следит, я — слева. Потому что один объект паразитирования — хорошо, но два — лучше. Дерево утянет тебя в мягкую, тёплую, полную аромата свежих трав колыбель, навеет сладкие сны, убаюкает… Ты дома. Ты попала в утробу.
И я точно знаю, о чём говорю. Я чувствую потоки энергии, струящиеся по древесным венам. Не слабый ручеёк, а полноводная река, и кора как плотина. Как последний рубеж. Восторг и страх одновременно. Завораживает.
Приходят воспоминания, и думаю в который раз о не случившемся. О том, что «было бы». Если бы нас не утянуло тогда в одно дерево, если бы мы меньше чувствовали друг друга, если бы не было во мне столько ярости, а в сестре искреннего восхищения… Нет, не врут о другом состоянии. Если и есть иной мир, то он внутри «подпорок». И я готова зубами загрызть тех, кто хочет разрушить их. Это вторая причина, почему я хожу сюда. Пусть впереди у нас длинная жизнь. Но потом, потом мы отдохнём внутри… И сами не захотим уходить.
Таша́ встала достаточно близко, чтобы «подпорка» ощутила её, беспокойно захлопала ветвями, налилась изнутри тёмно-синим… Наготове, если что. Вряд ли осознавая это, сестра в такт движениям симбионта распрямляла и складывала крылья.
— Послушай, ты не думала о Выбросе…
— Измышления считаются твоей прерогативой, — я потянулась рукой за клинками у позвоночника, но передумала. Маячок показывает наличие чужаков, людей, не симбионтов, но я их не чувствую. Может, глючит техника.
— Тогда послушай, что я теперь думаю о Выбросе… Вряд ли он был случайным. Думаю, что нас изучали. Долго. Помнишь звуки, из ночи в ночь наполняющие наш дом? Искали кого-то по вполне определенным параметрам, и мы подошли. И тогда — Выброс, папа и мама насмерть, а мы изгои, вынуждены бежать, потом придти к ним, сюда… И много ли шансов, что мы откажемся от нового мира, ненужные старому?
Это резонно. Вслух не говорю, нет нужды. Тогда было жуткое время. Правительство отправляло вниз, в «подпорки», преступников, опустошая тюрьмы, а простые люди, в чьих семьях кто-то когда-то пропал, снаряжали карательные отряды бить сверчков… Никто не мог гарантировать ки́ли безопасность. А сами они защититься не способны. Так отчего же не набрать наёмников? По параметрам, поневоле… Тем более, если верить нашим работодателям, мы не одни такие. Ага, здесь верим, здесь нет? А где нет? Нам не врали. Нам не говорили правды — это большая разница.
— Предлагаешь бросить всё к их ки́линой матери и перевести стрелки на месть? Конечно, если ты думаешь правильно?
— Даже если я всё думаю правильно, кто знает, что было бы с ними. Со мной…
Добрая моя сестрёнка… Но всё-таки считает себя первой.
Подошла к ней, положила руку на плечо:
— А ведь где-то здесь мы скормили симбионтам людей, помнишь?
— С трудом. Я же напугалась до чёртиков, точнее до демонов… Забавно, да?
Иногда наше чувство прекрасного совпадает.
Тогда был первый и последний раз. Ки́ли против, уж не знаю почему. Наверное, свои нормы морали, этики и прочей ерунды… Убить — пожалуйста, скормить — ни-ни.
Ну, мне это только на руку…
Наверное, мы всё же встали слишком близко. Для одного нормальное расстояние, но два человеческих тела создали для «подпорки» слишком сильное искушение. И она раскрылась, выбросив ветки… Жадные, ждущие… Нет, не сейчас! Я отпрянула, выдернула из спины клинок, и увидела, как моя половинка делает шаг-шаг-шаг всё быстрее-быстрее-быстрее, замахнулась обрубить тянущуюся к ней ветвь, почувствовала удар в грудь, боли не было, но пальцы окрасились лиловым, и запоздало увидела, как ярко горит маячок… Но я же не чувствую, никого не чувствую!
Кто здесь?
1.3
И вот я смотрю на «подпорки». Огромные, не обхватишь. Не то что декоративные деревья в городах. И почти в каждой скрыт человек. Теперь они сплетены едино, в одну систему. Выглядит совсем не страшно. Даже красиво — огромный перевёрнутый вверх тормашками лес. Спящий. Мерцающий. Дышащий.
И мы дышим в такт.
А что если Выброс — это эксперимент по дублированию людей? Надублируют побольше, чтобы всем «подпоркам» хватило, и не нужно будет просить помощи. А мы — подопытные мыши? И пустили нас сюда так просто, чтобы проверить, получился ли полноценный симбионт? И мы сами, как на убой!
В тревоге поворачиваюсь к сестре и … улыбаюсь. Что я, в самом деле? Неважно это да и глупо
У меня возникает какое-то странное, неудержимое желание единения, и единение это незавершенное, я хочу ощутить его полностью, отдаться, забыв себя, почти кричу, когда чувствую прикосновение к руке искрящейся листвы, слышу, как сестра твердит моё имя, цепляется за меня в попытке остановить, но всё равно делаю шаг, падаю, взлетаю, погружаюсь и увлекаю её за собой, в дерево… И словно бы цветущий луг простирается вокруг, в темноте. Я узнаю его по свежему воздуху, цветочному запаху, прикосновению травинок к руке и теплу прогретой солнцем земли. Чувствую себя уютно, как в детстве, словно рядом мама и папа, и тихонько пляшут оранжевые феи в старом камине… Улыбаюсь и засыпаю, предвкушая лучший в мире сон…
Молчание.
Тишина.
Лёгкость.
Мгновение или вечность?
Я одна.
Меня много.
Нас двое.
Начинаю осознавать себя и чувствую отторжение. Здесь нет места для «я». Но так получилось, что мы вместе, мы были единым целым пусть вопреки нашей воле, но не отделимо и… неужели и здесь чужие, и здесь не нужны? Дерево отторгает меня подобно охладевшему любовнику, сопротивляюсь, и чем яростнее сопротивление, тем понятнее — мне здесь не место. Здесь покой и тишина. Здесь умиротворение. Иначе мир не устоит…
«Подпорка» раскрывается, я падаю вперед, на колени, и едва осознаю (ну почему, почему мерцание вдруг такое яркое?) как мимо меня за другим, лучшим симбионтом тянется ветка дерева, вот-вот коснётся чужой руки, и обидно так, что слёзы на глазах. Всё для других — нега, цветущие луга и прекрасные сны. Почему?.. Пытаюсь встать, но чувствую на щеке движение воздуха от чего-то быстрого и блестящего, опять, теперь по собственному почину, падаю на землю, делаю кому-то подножку., как учила Нат…
— Вставай, Таша́! Вставай!
Нат тянет за руку. В другой — нож с тёмным лезвием.
— Откуда у тебя нож?
— А нас что, обыскивали? — фыркает.
— Кто это был?
— Хрен их знает. Я крылья заметила.
— А я рога… Демоны!
Нервно смеёмся.
— Нат, их в наше дерево утащило?
— Ага, блин, в лично тобой посаженное… В разные вроде утянуло. Да быстро так… Я вообще не поняла, сколько их было… Вставай, Таша́, пошли отсюда.
— Пошли. А куда?
— К ки́ли! Теперь они должны нам хоть что-то объяснить.
Мы идём.
Я с правой ноги, она — с левой.
В новую, интересную жизнь. И не хотим знать, каков будет финал.
3
Мне так хорошо. Так спокойно. Я одна. Я всегда была одна. Руки мои — ветви. Ноги — листва. Я тянусь головой высоко-высоко, и мерцающее небо бьётся в такт моему сердцу. Ничего до. Ничего после. Никаких тайн…
Теперь ты там, где знают все, скажи:
Что в этом доме жило кроме нас?
А.А.А.
Экзекуция у Шеврина была уже привычной. Да и сам черный похоже устал и сильно не злобствовал. Подумаешь, отшлепал в половину силенок, мне не привыкать. Проскользнула подленькая мыслишка – скорей всего дракон смерти хочет не столько наказать (иначе наказывал бы гораздо весомее), а больше полапать женскую задницу. От того и шлепки, а не что-то более существенное.
— Ну, так где тебя носило-то? – спросил Шеат, доставая ананас. Рядом один «котиков», Шэль (старший братец), откармливал Шиэс после боя.
Я рассказала свои приключения и грустно добавила, что подозреваю кого-то могущественного, кто может управлять если не всеми нами, то, по крайней мере, мной одной. Парни повозмущались, Шиэс расстроилась, но факт остается фактом – по чьей-то милости я пропустила и сканирование, и ритуал передачи силы, и сам бой, который золотистая все же с горем пополам выиграла.
Очень сильно хотелось найти эту странную играющую сволочь и пересчитать зубы. Так явно переставлять фигуры по собственному хотению нельзя. Возможно, меня специально удалили, чтобы не куролесила во время боя, очень уж потрепана Шиэс, но так нельзя…
Я опустилась перед сидящей в кресле дракошей на корточки, взяла ее за руки и тихо проговорила:
— Прости меня, сестра… Я действительно очень хотела быть с тобой, но весь этот день была над собой не властна…
Потихоньку вливаю энергию в золотую. Ей полезно после боя, а у меня много всегда. С появлением кучи потеряшек я уже забыла каково это, когда энергии половина резерва, не говоря уже о полном опустошении. У меня всегда ее полно и чем больше я раздам, тем больше поступает. Вот и сейчас тонкие серебристые ручейки стекают с моих рук, перекручиваются в воздухе петлей и уже золотым потоком идут к Шиэс. Легко и просто. И резерв не уменьшается ни на каплю!
— Ты не виновата, — всхлипывает дракоша и вдруг утыкается мне носом в плечо. Сидеть так неудобно и я встаю, прижимая золотую головоньку к животу. Бедная девочка, даром что старше меня на многие тысячи лет. Как же ей было тяжело и страшно. Как же болят эти еще не закрывшиеся язвы от драконьего огня на теле. И какая же я сволочь, что не преодолела то влияние. Найду эту играющуюся мразь и выпарю мозги в баночку. Нечего мне тут указывать, что делать.
Нет, я совсем не против помогать сирым и убогим, вот только не в ущерб моей семье. Этих ребят могло показать на час-другой раньше, а в случае с узниками и вовсе на пару суток раньше. И я бы их подобрала без единого слова возмущения. Но почему-то все произошло именно сегодня, точнее, я взглянула на часы – уже вчера. Эти длинные сутки уже закончились, но мы все еще бодрствовали, да и уснешь ли после такого?
Ничего, я терпеливое существо. Столько всего вытерпеть, вытерплю еще и это. Но найти своего «куколовода» и показать ему, что трогать драконов и синериан очень больно, стало первым пунктом программы. Конечно, силенок его убивать лицом к лицу маловато, но я расту. Уже сейчас мой резерв силы перевалил за резерв стандартного среднестатистического демиурга и не собирается останавливаться. Другое дело, что знаний и опыта маловато… Пожалуй, попрошу Шеврина гонять нас всех еще и магически.
Наконец, мы управились, успокоили Шиэс, съели поздний ужин и большинство улеглись спать. А я села смотреть видео боя. Пусть я не видела все в живую, так хоть запись посмотрю…
Назвать это боем по правилам у меня не повернется язык. В ритуальном круге разрешено все или почти все. Магия, оружие, яды, способности. Все, что принесет тебе победу… И Шиэс воспользовалась именно такой вседозволенностью. Но каков золотой! Этот дракон был круче всех, кого я видела, а его возможности поражали. Мы сильно недооценили золотого главу, думая, что это банальный мощный дедок. Но дедок ни капельки не был похож на классического дедка, скорее выглядел как обычный мужчина лет тридцати. А еще был такой хитрой сволочью, что если бы не ответная хитрость, Шиэс точно проиграла бы.
Под конец боя золотинка сделала вид, что сдалась. И это было очень реалистично, поскольку вид девушки, обожженной специфическим драконьим огнем, довольно избитой и слегка окровавленной кого угодно убедит в ее бессилии. И золотой повелся. Я понять, не могу, почему, но он повелся. Как будто кто-то нажал переключатель, и хитрая старая лиса поверила в исконно женский трюк – просьбу поцеловать ее перед смертью. Да любой правитель знает, что на губы можно намазать помаду с ядом, под язык закинуть капсулу отравы или банально укусить, заразив каким-нибудь смертельным вирусом. Уж если помирать, то с музыкой.
Но глава золотых поверил. Боюсь, тут тоже не обошлось без чужого влияния, может это мой «кукловод» постарался, заодно и меня убрал, чтобы не путалась под ногами, может Гитван, наблюдающий за битвой, но получилось так, как получилось. Золотой глава и золотая дракоша слились в поцелуе.
И через несколько мгновений глава отпрянул от Шиэс, схватился за грудь, захрипел… Бешено разорвали кожу и мышцы на груди золотые когти, брызнула кровь… Его лицо напоминало лицо астматика и смертельно испуганного человека, хотя секунду назад он был уверен в своей победе. И я, кажется, знаю, что могло привести всемогущего дракона в такое состояние. Плазма.
Маленькая капелька плазмы, переданная со слюной, принялась деловито делиться в новом теле и обживать территорию, захватывая все новые и новые участки тела. И начала с пищевода – поскольку слюна попала именно туда. Чем меньшее количество плазмы в теле получателя, тем больнее проходит процедура. И чем сильнее существо, тем еще больнее. Так что ощущения главы золотых были очень «хорошими». Маленькая капелька да такому могучему существу… Результат был на лицо.
Шиэс зря времени не теряла и снесла голову обезумевшему от боли дракону. И никто не заметил, зуб даю, прозрачную каплю плазмы, вернувшуюся к законной хозяйке.
А после золотинка тихо осела на арену, прижимая руки к груди. Все же покоцал он ее знатно. И к приходу домой она только частично восстановилась…
Я свернула видео, но перед глазами все еще стоял золотой дракон. Только какой-то другой. Не этот старый интриган, а более молодой, худощавее и с глазами нежно-золотистого, почти лимонного оттенка.
Дракон не метался. Нет, он застыл на месте посреди какой-то высокой залы и взглянул прямо вперед так, будто делал шаг со скалы. Будто он мог видеть меня… Взгляд обреченного на смерть существа вызвал странную бурю эмоций.
Очередная параллель. Да, ощущение родства зашкаливает. Золотой Шеат? Вполне возможно. Очень даже возможно. Учитывая все происходящее, я не удивлюсь ни золотому, ни пепельному, ни кровавому, ни сапфировому параллелям.
Тем временем золотой рывком разорвал светлую рубашку в мелкую клетку и сбросил ее, не оглядываясь. Отросшие длинные когти вспороли грудную клетку, по плоскому животу потекли струйки крови… С выражением муки и тоски на прекрасном лице он сунул обе руки в рану и извлек оттуда темно-красный чуть пульсирующий мешочек. Я бы приняла это за сердце, но форма сердца у драконов другая. Хотя у параллелей возможно все, вплоть до иного строения внутренностей.
Вытянув руки вперед, дракон ткнул вперед этот кожаный мешочек, стремительно плотнеющий и превращающийся в темно-малиновый кристалл… Он делал все так, будто видел меня и передавал это послание персонально мне. Хотя такого быть не может.
— Сохрани мое сердце, — прошептал парень и упал. Золотые волосы рассыпались в пыли на грязном полу зала. Малиновый кристалл выкатился из замершей руки и еще немного проехался по пыли, пачкаясь и теряя блеск…
Я растерянно заморгала и огляделась. Наша комната, просто рабочий уголок за ширмой – стол, за которым я сижу, маленький торшер, светящий приглушенным светом, чтобы не мешать спящим, тумба для бумаг… На тумбе вместо стопки отчетов красовался ярко-малиновый камень, чистый и блестящий в теплом свете торшера.
Потерла глаза. Камень лежал. Никуда не исчезал. Хотя во время просмотра записи боя никаких камней там и в помине не было, там стояла чашка из-под кофе Шеврина и баночка йогурта, забытая кем-то из братьев золотых… Скорее всего младшим, Дэвисом («котиков» приходится называть детскими именами, поскольку они отказались от истинных имен, а называть по номеру, как остальных теневиков как-то некрасиво), очень уж эта блондинистая пакость полюбила натуральные йогурты.
Я осторожно взяла кристалл в руки. Теплый, гладкий, какой-то… важный. Ощущение важности данного кристалла зашкалило. Ну и что с этим добром делать? Понятно, дракона можно возродить из кристалла, не вопрос. Нужное оборудование есть, пепельную можно попросить… Вот только… стоит ли? Нужен ли мне еще один Шеат? И кто эта заигравшаяся сволочь, так мастерски нарушившая все мыслимые правила? Ведь перетаскивание драконьего кристалла из реальности в реальность это уже серьезное нарушение всех правил, касающихся сверхов и кто там выше. Не знаю, либрисы, наверное.
До утра кристалл лежал на тумбочке. Я решила, что утро вечера мудренее, утром посоветуюсь с остальными. В конце концов если это Шеат, то им придется мириться с еще одним «собой». А это чревато. И так голова кругом, они хоть и все разные, но все же в основу легла основная матрица личности. И все вместе они – Шеат, пусть и с другой внешностью, привычками и тараканчиками в башке.
Утро началось уже с ромашек. Ромашки – штука полезная, не вонючие и можно чай заварить. Все же терапия эльфийским садом пошла братцам золотым на пользу.
Я показала ребятам кристалл и спросила их мнение. Шеврин побурчал, заваривая кофе, отхлебнул полученный напиток и выдал:
— А чего мелочиться? Давай уже всех соберем, да и будем спокойно жить без сюрпризов. Что ни день, так все новости…
Шеат нацедил себе ананасового сока, ловко раздавив фрукт в руке, и хмыкнул:
— И сколько там этих параллелей? Сотня? Тысяча? В нашей жизни было столько развилок и возможностей, что их должно быть слишком много.
— Не скажи, — возразил Шеврин, плюхаясь в кресло, — нас выбирают из самых ближайших и самых похожих. Посмотрим, что получится из этого кристалла.
— Жалко его, — Шиэс коснулась кончиками пальцев камня. – Красивый… и много страдал. Нам дали шанс на новую жизнь, почему бы не дать шанс и ему?
— Действительно, — согласился Шеат, — шанс дали всем и мы нормально живем. И поскольку мир от нас и вас не рушится, то можно попробовать.
Вышедший из душа Ольчик в пушистом голубеньком полотенце, тоже покрутил в руках кристалл и задумчиво хмыкнул:
— Может что и выйдет путнее… Я бы не рисковал, но дело ваше.
— Да действительно жалко, — вздохнула я и взяла кристалл в руки. До сих пор теплый… И реально заслужил шанс на нормальную жизнь.
— Ну так чего стоим, кого ждем? – Шеврин допил кофе. – Пошли возрождать, интересно ж посмотреть на свою золотую параллель в мужском варианте.
Шиэс фыркнула и рассмеялась.
— Тебе меня мало, хочешь еще мужской вариант?
— Ну так это же разные вещи, — Шеврин приобнял сестру одной рукой, другой подтолкнул меня к выходу. Позади собирались Шеат и Ольт, не желающие пропустить занятное зрелище.
Решение воскрешать дракона, похоже, было принято единогласно.
Когда, преодолев все завихрения перехода, Оддбэлл выскочил из дома во двор, в его руках был целый ворох одежды. Причём, не только мужской. Котят видно не было, ни живых, ни механических, зато на уложенных по краю поляны брёвнах сидели три крупных совы: сипуха, гарфанг и бородатая неясыть. Завидев Оддбэлла, птицы забеспокоились. Сипуха что-то гортанно проклекотала. Мистер Блэст кивул каждой из них, перед сипухой виновато склонил голову, затем разложил одежду на бревне, аккуратно расправив складки. В наборе оказались смокинг, комплект из двух серо-белых халатов, шаровар и чалмы, и строгое длинное платье с узкими рукавами и застёжкой под ворот, а так же холщовый мешочек, из которого выглядывал краешек нижнего белья. Быстро оглядев вещи, Оддбэлл снова кивнул птицам и, развернувшись, ушагал за ближайшие деревья.
Совы переглянулись, затем неясыть и гарфанг дружно распушили перья, закрыли глаза и засунули головы под крыло. Убедившись, что напарники не подглядывают, сипуха грациозно слетела на землю, вытянулась, крутнулась на одной лапе и обернулась красивой высокой женщиной. Дама была не молода, но имела подтянутую спортивную фигуру, красивые стройные ноги и приятную внешность. Хотя, вероятно, многие мужчины сочли бы её взгляд излишне целеустремлённым, а выражение лица в целом — слишком решительным. Дама придирчиво оглядела себя, затем, не менее придирчиво, принесенное Оддбэллом платье и бельё, хмыкнула, усмехнувшись краем губ, и так проворно оделась, что было очевидно: этим платьем она пользуется далеко не впервые. Ещё раз оглядев окончательный результат, женщина осталась довольна. Повернувшись к поленнице, на которой по-прежнему старательно изображали из себя бесформенные комки пуха и перьев её спутники, дама громко хлопнула в ладоши. «Мальчики, я закончила и уже ухожу. Ваша очередь», — грудным голосом немного надменно произнесла она и удалилась в том же направлении, куда перед этим ушёл Оддбэлл.
Женщина нашла оборотня в маленькой уютной беседке, спрятанной в зарослях сирени и бузины. Подошла, посмотрела в глаза.
— Сэмюэль, ты в своём репертуаре. Зовёшь, отсылаешь, на следующий день зовёшь снова. Между прочим, мне есть чем заняться дома, представь. Нет, я должна мотаться ежедневно за сотню миль… Что опять случилось? И зачем ты на этот раз вытащил ещё и кузенов? Что-то впрямь серьёзное? Кстати, как там эта девочка, твоя племянница? Ей помогли мои сказания?
Засыпав Оддбэлла вопросами, женщина присела на скамейку и замолчала, в ожидании не мигая, уставившись на оборотня. Тот энергично помотал головой:
— Бр-ррррум. Тётя Лив, ну и сильна ты спрашивать! Ладно. Во-первых, ты прости, понимаю я, что отрываю от дел, но повод на самом деле важный. Ты права, всё это из-за Эмилии. Девочка не простая, и в этом ты тоже права. Сказания помогли, ещё как. Книгу взяла, даже не удивилась. Спокойно прочитала все надписи на обложке, не заметив, на каком они языке. И держалась молодцом. Знаешь, побывать в микроверсуме, да ещё в Хранилище, да ещё после этого послушать Сказительницу, пусть даже и во сне — это неслабая нагрузка, иной бы мог и не выдержать. Этой — как так и надо. Но беседой за завтраком, знаешь, Эми смогла удивить меня ещё больше.
Оддбэлл замолчал, внезапно погрузившись в свои мысли.
— Ну и о чём же она говорила с тобой? — вернула его к реальности гостья.
— А? А, да, — встрепенулся тот, — О путешествии на Архипелаг, к Зеркалу и Гнезду, разумеется.
— Ну, мало ли, кто об этом говорит. Особенно в её-то возрасте. Это ещё ничего не значит.
— Нет, Лив. Она говорила не так, как дети рассказывают друг другу вечерние страшилки или героические истории. Она говорила так, как должно. Она пойдёт искать путь к Архипелагу, Оливия.
— Уверен?
— Абсолютно.
— Так ты позвал нас, чтобы собрать команду поддержки? — спокойный мужской голос со стороны входа обозначил, что двое других гостей тоже вполне готовы к разговору. — Что ж, мы здесь. Каков будет план?
Мужчины, стоявшие у порога, были не похожи друг на друга, как не похожи гранат и земляной орех. Тот, что стоял справа, имел рост не более пяти футов, круглое улыбчивое лицо, растрёпанную не менее чем у самого Оддбэлла слегка курчавую шевелюру и напоминал наряженного в иссиня-чёрный смокинг лохматого добродушного дворового пса. Второй внешне был его полной противоположностью. Ростом ровняясь с Оддбэллом, ладного и сильного телосложения, с лицом восточного мудреца, он вызывал ассоциации с султанами, шахами и великими визирями. Впечатление подкреплялось шароварами, халатом и чалмой с крупным тёмно-оливковым гранёным камнем, скреплявшим её складки в передней части. Именно он и задал вопрос, на который теперь все трое ожидали ответа.
— А вот и вы! Сэймур, — оборотень коротко поклонился мудрецу в чалме, — Оберон, — по-свойски улыбнулся коротышке. — Ну, теперь все в сборе. Как раз… — он постучал кончиком указательного пальца по круглому столу в центре беседки. На столе обозначился и постепенно проявился, словно изображение на фотопластинке, циферблат часов. Две тонкие молнии застрекотали, метнулись от центра к цифровому кругу, изобразив стрелки, и на мгновение замерли, указывая на пять часов. — Как раз время пить чай! — закончил фразу оборотень, нажимая неприметную кнопку на нижней поверхности стола. Молнии с тихим треском растворились в окружающем воздухе, распространив лёгкий озоновый аромат. Циферблат тоже исчез, не оставив на столешнице ни малейшего следа. Зато ко входу лихо подрулила пара знакомых тележек, управляемых поварятами, и через несколько минут стол был быстро и умело накрыт для чаепития.
— Прошу, леди и джентльмены. Разговор предстоит серьёзный, и я не вижу смысла вести его на пустой желудок.
Когда была отдана солидная дань вежливости хозяйскому столу и искусству поваров Блэст-холла, разговор начал коротышка Оберон.
— Сэм, дружок! Разумеется, мы готовы помочь всем, что в наших силах. Верно? — он оглядел присутствующих, и, не встретив возражений, продолжил: — Но вот только я никак в толк не возьму, какой именно помощи ты ждёшь? Ладно, Сказительница, тут всё понятно: воспитание, направление, раскрытие способностей и всё такое-эдакое. А мы-то с Сэймуром? Какая с нас польза?
Оддбелл встал из-за стола и успокаивающе поднял руки.
— Сейчас я всё объясню, друзья мои. Вы всё поймёте, тем более что это на самом деле очень просто. Мы с вами должны построить цеппелин. Причём, в очень короткие сроки, ибо девочка может сорваться из дома буквально со дня на день. Ей понадобится помощь, серьёзная помощь. Хорошо, если ей достанет рассудительности приехать ко мне, прежде чем бросаться в приключения, как в омут. Но кто из нас был рассудителен в пятнадцать лет? Она и так показала вчера слишком много взрослых качеств.
— Цеппелин?! — удивился Оберон. — Ты шутишь? Зачем птице цеппелин?
Молчавшие до сих пор Сказительница и Сэймур переглянулись и снисходительно заулыбались.
— Не забывай, Оберон, — вступила в разговор Оливия, — в кого перекидывается Сэмюэль. Хотя, пересечь пролив Штормов, думаю, окажется не под силу ни твоим крыльям, ни сэймуровым. Лично я бы не рискнула, хотя всем известно, что сипухи летают лучше и дальше хоть неясытей, хоть гарфангов. А ведь предполагается, что у него буквально на руках, ну, то есть, в лапах, будет вовсе нелетающая Эмилия.
Коротышка смущённо потупился и замолчал.
— Сэмми, давай-ка ближе к делу. В чём конкретно будет заключаться миссия каждого из нас?
— Спасибо вам за понимание, друзья. Вы оказываетесь рядом в самый трудный час, как всегда, — раскланялся Оддбелл. А с распределением обязанностей тоже всё просто. Ты, тётя Лив, не просто красавица и умница, но ещё и прекрасный техник, и по физике меня именно ты репетировала перед поступлением. Поможешь с пересчётом параметров моего шарика? Видишь ли, я полностью доверяю себе и не дёргаю никого, когда любые возможные последствия тоже касаются только меня. Но в нашем случае всё иначе…
— Много слов, Сэмюэль. Разумеется, я помогу. В конце концов, в удачной развязке предстоящего путешествия мы заинтересованы ничуть не меньше твоего. Можем даже начать прямо сегодня. Ты ещё не довёл до совершенно неносимого состояния тот замечательный комбинезон, который я надевала во время профилактики генераторов микроверсорного тоннеля?
Оддбэлл благодарно улыбнулся.
— Тебя, дражайший кузен, — он поглядел на Оберона, — я попрошу отладить навигационную машину. О твоих штурманских талантах по всей Северной флотилии легенды ходят. Ну, а тебя, уважаемый Сэймур, — мистер Блэст наткнулся на внимательный добрый взгляд из-под чалмы, — я хочу просить об организации защитной системы. Поскольку, если в навигации и воздухоплавании я понимаю хотя бы что-то, то во всех этих кристаллах, жезлах, посохах и прочих артефактах не смыслю ничего от слова «вообще-совсем». А надо. Пускаться в такой путь, не имея защитной системы — это проще сразу привязать к цеппелину гроб на верёвочке. Чтоб чуть что — сразу прыг туда, и никаких проблем тем, кто после случайно обнаружит останки.
Оба кузена сдержанно хохотнули и согласно закивали.
Так, после улаживания организационных вопросов, инженерная команда была создана. Оливия, выглядящая в комбинезоне Оддбэлла на удивление элегантно, без раздумий и сомнений встала во главе процессии, держа наперевес счислительную доску. Сэймур и Оберон шагали рядом, буквально зажав между собою Оддбэлла, который беспрерывно говорил, размашисто жестикулировал, подпрыгивал на ходу, оборачивался, не сбавляя шага, вокруг себя, чтобы успеть одновременно донести свои мысли до всех троих, и выделывал другие фокусы, не только загружая информацией, но и немало развлекая друзей. Глядя на его ужимки, Оберон заразительно хохотал, Сэймур аристократично посмеивался, прикрывая рот широким рукавом, а Оливия лишь сдержанно улыбалась, но в глазах женщины плясали при этом лукавые чертенята, выдавая скрывающийся за внешней чопорностью тот ещё авантюрный характер. Пройдя пространственные лабиринты оддбэлловского дома, все четверо оказались в уже знакомом читателю ангаре, где сыч-перевёртыш продемонстрировал напарникам давешний воздушный шар.
Недоверчиво покачав головой, Оливия велела запустить компрессор и продолжить накачку оболочки. Оберон, коротко переговорив с Оддбэллом, отправился в смежное помещение, и вскоре оттуда послышались звуки, напоминающие тяжёлое дыхание, и засверкали синеватые отблески. Сэймур тем временем задумчиво бродил вокруг постепенно наполняющегося шара, периодически останавливаясь и делая сжатыми в щепоть пальцами клюющие движения в его сторону. Когда он отводил руку, в точке «клевка» оставался мерцающий зеленоватый сгусток, от которого к предыдущему такому же тянулись призрачные флюоресцирующие волокна. Инженер, лоцман и маг принялись за работу. Сам же Оддбэлл бегал туда и сюда, включая и отключая приборы, поправляя светильники, притаскивая откуда-то оборудование и инструменты. Сюда, в «святая святых», младший обслуживающий персонал не допускался, перевёртыш всё здесь делал сам.
К вечеру чертежи и расчёты проекта модернизации были готовы. Сэймур, пряча улыбку в усах, терпеливо втолковывал Оддбэллу и Оливии по третьему разу, как нужно правильно делать хлопок одной ладонью для ослабления, и двумя — для усиления защитного поля в желаемой точке воображаемой сферы, окружающей монгольфьер. После четвёртой попытки у Оддбэлла получилось вполне даже сносно, Оливия же пожаловалась, что «На исполнении этих пещерных шаманских фокусов получила растяжение запястья», и прекратила попытки, оставаясь, впрочем, весьма заинтересованным наблюдателем. Маг хотел для закрепления повторить упражнения по пятому разу, но появившийся Оберон, подмигнув, заявил, что штурманская машина теперь, как язык: до Хабада может и не доведёт, а вот до Островов — наверняка. Порадовались, решили, что рабочий день на этом на сегодня закончен и дружно отправились в столовую отмечать его окончание ужином. Даже Оливия не возразила, хотя и покачала обречённо головой, глянув на часы.
Пока команда приводила себя в порядок к ужину, Оддбэлл быстро отдал распоряжения на кухне и устроился в кресле напротив кованого чугунного кружева каминной решётки. Подошедшие друзья застали его в состоянии глубокой задумчивости. Которая, впрочем, вовсе не помешала Оддбэллу весьма живо прореагировать на появление поварят, лихо пилотировавших тележки с первой сменой блюд.
— О чём задумался, студиозус? — обратилась к нему Оливия, заправляя салфетку за воротничок.
— Да, об этом… Об Орле вот. Думаю: ну неужели с тех самых пор, как произошло переселение, никто-никто больше ни разу не превращался в орлов? Не логично это как-то, — ответствовал изобретатель, активно выковыривая цикродиевой вилкой из омлета кусочки орагханской капусты.
— Ну, как, — замявшись, вклинился в разговор Оберон, — официальных данных нет, но моряки по портовым тавернам рассказывают… — коротышка многозначительно покрутил вилкой в воздухе у левого уха.
— Пф-ф! — немедленно отреагировала Оливия, состроив пренебрежительную гримасу, — Ещё не хватало принимать во внимание всё, что болтает по кабакам пьяная матросня!
— Э-ээ, не скажи, не скажи, — Оберон положил вилку и разулыбался, — Во-первых, у пьяного-то как раз что на уме, то и на языке. Никакие секреты, в трезвом состоянии крепко-накрепко оберегаемые, у пьяного не держатся, все наружу выскакивают. И чем секрет серьёзней, тем вернее он окажется достоянием всех окружающих ушей.
— Ну, и что же столь примечательного выловил среди матросской болтовни твой острый навигаторский слух? — закатив глаза, картинно «сдалась» Оливия.
— А вот, хоть взять порт Ромар, — не забывая отправлять в рот кусочки еды, оживился лоцман. — На прошлой неделе, когда «Вездесущий коростель» с южным караваном пришёл, команда в «Капитанском ботфорте» гуляла. Так их кормчий рассказывал — у них в позатом рейсе матросик был один, из баковых. В сорокопута перекидывался. Ну, сорокопут и сорокопут. Года три с ними ходил, все его знали — обычный парень, ничего особенного. А тут в шторм они попали, когда одиночным рейсом на Фалас шли.
Ну, шли-то, понятное дело, каботажем: в одиночку за створами Жемчужного в сторону Огненного ожерелья соваться — дураков нет. Но буря по-своему распорядилась. Накрыло их почти что прямо на траверзе Закатного створа, да так не на шутку, что паруса, какие сами во-время погасить не успели, в миг с реев сорвались, и, словно поморники, унеслись за ближайший гребень. Корабль неуправляемый сделался и оказался целиком во власти волн и течений. Оно-то, может, и к лучшему: все моряки, как один, с рассказчиком согласились, что не потеряй они тогда парусную тягу — в таверне бы уже наверняка никто из команды не сидел больше никогда. Да только вынесло «Коростеля» волнами к первой гряде рифов, что на подступах к Ожерелью раскинулись, да на камни-то и выбросило. Ну, перепугались моряки, конечно. Давай молиться, кто во что горазд, и все Великого Орла поминали, и просили, чтобы пощадил, беду отвёл. Так и молились, пока капитан не добрался до них и перцу не задал. Тогда матросы, конечно, опомнились: капитанские и боцманские аргументы бывают, знаете ли, для матросов весьма убедительны. За работу принялись, стали пытаться корабль спасти.
Только один матросик, этот самый, который в сорокопута обращался, не стал отступаться, а продолжал молиться ещё истовее, не обращая внимания на капитанский виртуозный лексикон и боцманский линёк с кнопом. И вот не то от усердия, не то от совокупности экстремальных нагрузок организм его в метаморфозу пошёл. Ну, знаете, как это бывает, у молодых особенно — бесконтрольно, на адреналине с эндорфином. Да только вот перекинулся-то морячок не в сорокопута, каким его сотоварищи видеть привыкли, а в самого что ни на есть горного орла. Встал на лапы, встряхнулся, клекотнул — у всех аж дрожь по коленкам прошлась, подпрыгнул, крыльищами своими замахал так, что над палубой словно новый порыв ветра прошёлся, взлетел, и исчез среди волн и рифов. Больше с тех пор никто его не встречал. А шторм на убыль сразу пошёл: и волны уже не те, и ветер стихать начал, и тучи разорвались, в просветах звёзды проглянули. К утру море успокоилось совсем. Мало-помалу, верпуя якорями, «Коростеля» с рифов стащили, пробоины парусиной с рисовой мукой залатали, да и пошли. Ветер установился ровный, попутный. К вечеру следующего дня уже дома были, в «Капитанском ботфорте» стресс грогом да элем снимали. Вот такие дела. — Оберон подмигнул, отправил в рот порцию омлета и сосредоточенно заработал челюстями, покачивая головой, причмокивая и вообще всячески воздавая должное кулинарному искусству оддбэлловских поваров.
***
Иномирный эксклюзив Эмилию, конечно, ждал, но добраться до него удалось не скоро. У лестницы девушку перехватила мама и, горестно заломив руки, ужаснулась:
— В каком ты виде, дорогая! Сейчас придут модистки, а ты с дороги, вся пыльная, посмотри, вся в паутине и соломе, быстро в ванную, и не забудь добавить розмаринового настоя, от тебя пахнет лошадью.
Чтобы прервать причитания, Эмилия быстро шмыгнула к себе в комнату. Там она сунула «Затворника и Шестипалого» под подушку и, радостно покрутившись по комнате в предвкушении вечернего чтения, стала раздеваться. Скинув действительно пропыленное дорожное платье, погрузилась в теплую воду. Щедро плеснула мыльного настоя, взбила пушистое облако пены, пальцем стала выводить на нем силуэт летящего орла. Из комнаты раздался голос матери:
— Розмарина добавила?
— Уже почти! – Эмилия подскочила, коленом оперлась о край ванны и потянулась к шкафчику за флаконом. Дальше, еще чуть-чуть… Мокрый и скользкий край вывернулся из-под коленки, и Эмилия грохнулась на пол, больно ударившись при этом локтем, плечом, и всем, чем можно еще было удариться, соблюдая все возможные приличия.
В этом положении и застала ее мама, на шум открывшая дверь ванной комнаты.
— Боже, Эмили, чем ты думаешь? У тебя бал на носу, а ты падаешь! А если синяк? А если на щеке? Толстый слой пудры совершенно не пойдет юной леди!
Потирая ушибленные места, совершенно не огорчившаяся Эмилия влезла обратно в ванну и прикрылась остатками пены:
— А что бал? Ну, подумаешь, синяк… некоторые вон под глазами замазывают, и над глазами рисуют, и ничего.
— Некоторые пусть рисуют где хотят, наследница рода Эдллкайнд должна быть безупречна на своем первом балу! – домывайся, одевайся, только белье, ничего больше, модистки сейчас поднимутся, — с этими словами Луиза покинула дочь.
— Наследница, наследница…, — пробубнила Эмилия ей вслед, — а я может, не очень-то и рвусь… наследовать… я, может, Великого Орла найти хочу.
В комнате тем временем раздались голоса посторонних женщин и стук раскладываемых коробок. Эмилии пришлось вылезать и идти к заинтересованно рассматривающим ее модисткам. Те поставили девушку в центре комнаты и заговорили на каком-то своем особенном языке. Во всяком случае, Эмилия его понимала через слово, в отличие от матери, которая, сидя тут же, в кресле, оживленно участвовала в беседе. От незнакомых слов вроде «коттон», «фалдить», «линия полузаноса» и «тут подкозлим» потихоньку закружилась голова, и Эмилия предпочла думать о чем-нибудь поприятнее, вроде того, как она приедет к Великому Орлу, попросит у него прощения, и весь род тут же превратится в орлов. Вернулась в реальность она только от активного тормошения:
— Эми, тебя уже третий раз спрашивают: какой цвет платья хочешь? Сливки или топленое молоко?
— Белый? – Эмилия поморщилась, — А зеленый можно?
— Ни в коем случае! – категорично отрезала одна из модисток, постарше, — Девушке на первый бал только пастельные тона, тебе с твоим цветотипом только теплые тона, а фисташковый сейчас не в моде, гусеница под светом люстр будет как кожа утопленника, что совершенно недопустимо, влюбленная жаба слишком яркий…
— Может, кожу буйвола? – подала голос младшая.
— Хм… — старшая задумалась, потом решительным жестом вытряхнула на кровать одну из коробок, набитую образцами тканей и женщины зарылись в них, велев Эмилии одеваться и идти гулять. Или считать дроби. Или разучивать танец. В общем, не мешать. Эмилия покосилась на подушку, под которой лежала вожделенная книга, но сейчас взять было ее нельзя, будет слишком много вопросов, поэтому пришлось уйти просто так и до ужина бродить в саду, томясь любопытством.
За ужином мама и папа расспрашивали о поездке. И если Луиза явно выполняла материнский долг, проникаясь делами дочери, то Генри с удовольствием послушал о чудаковатом родственнике. Впрочем, Эмилия отделалась общими благожелательными фразами, ей ох как не хотелось рассказывать обо всех увиденных чудесах. А особенно о своем о них впечатлении. О замирании сердца и сбившемся вздохе. О снах с пестрыми крыльями. Да ни о чем, в общем-то.
И после ужина забралась в постель, придвинула к себе поближе свечу и вытащила из-под подушки книгу.
Раньше, в мешанине запахов леса было незаметно, но сейчас книга пахла. Незнакомо и тревожаще, чуть-чуть похоже на то, как пахло в доме у Оддбэлла. Наверное, дальними странствиями, решила Эмилия и с довольным вздохом перевернула обложку.