— Искусственный интеллект занимает все больше места в жизни обычных граждан. И сегодня мы уже даже не представляем, как будем уходить из дома и возвращаться домой, если наши виртуальные помощники не откроют нам дверь, не приготовят ужин, не предложат свежую рубашку. — Ведущий так жалобно посмотрел в объектив камеры, что какая-нибудь сердобольная зрительница точно бы расплакалась от сочувствия. Тем более, что и говорил он так скорбно и выглядел так трогательно, что ему тяжело было не поверить. Наверное, он и сам испытал на себе тяготы быта, когда его виртуальный помощник барахлил или отказывался выполнять свои обязанности. — Но некоторым гражданам мало обычных Випов, и даже Випы класса элит, которые готовы не просто взять на себя управление всем домом и делами своего хозяина, их не удовлетворяют. Потому что людям хочется настоящих человеческих отношений, тепла, заботы и любви.
Зал зааплодировал, причем не по команде администратора, а от собственного желания. Четыре десятка людей прониклись такой душевной речью. А сколько еще зрителей, которые будут смотреть шоу прослезится — ну, это рейтинги покажут. Режиссер отправила на внутренний глазной экран ведущего знак «отлично». Продюсер, который только что прибыл на запись, тоже удовлетворенно кивнул: выпуск обещал быть трогательным и милым — как раз то, что нужно спонсорам проекта.
— И наши блестящие компании-разработчики стараются удовлетворить потребности граждан, независимо от их гендерной или социальной принадлежности, — Ведущий набрал в грудь побольше воздуха и с прекрасно отработанной улыбкой произнес на камеру заученный рекламный текст, в котором подводились итоги программы «Партнер для каждого». — Только за прошлый год девятьсот семьдесят тысяч человек обзавелись надежным и верным компаньоном, который соответствует их потребностям. Программа самообучения позволяет в течение трех-семи дней настроить партнера индивидуально, а дополнительные модули позволяют запрограммировать персональную модель поведения.
Зрители закивали — в принципе они все за последние два-три года стали клиентами и пользователями программы «Партнер» и потому их пригласили на передачу. И все были довольны своим приобретением. Для кого-то искусственные партнеры стали женами или мужьями, кому-то заменили братьев или сестер, для третьих стали классными приятелями и компаньонами. А несколько женщин, что сидели с краю в первом ряду, вообще взяли из линейки партнеров детские модели. И тоже пришли поделиться своими успехами и заодно выразить благодарность производителям.
Ведущий заливался соловьем, расписывая новые образцы, а за его спиной раскрылся виртуальный экран, где эти самые модели и демонстрировались. Выпуск в целом шел по запланированному сценарию, но проходил как-то буднично и скучно: все довольны, ни одного скандала, ни одной драки, и рейтинг программы какой-то скучный. Режиссер открыла табличку с данными. И сказала выпускать ведущего.
— Спасибо, Эшли! Ты провел отличную презентацию. — В центре светового столба, прямо в студии во время прямого эфира материализовался еще один ведущий — копия первого. В том же ярком-пиджаке хамелеоне, в тех же зеркальных очках на голове, и с такими же завитыми кудрями. — Дорогие зрители, позвольте представить вам моего партнера-брата. Я всегда мечтал иметь брата-близнеца, чтобы видеть перед глазами свою же копию, чтобы всегда было с кем обсудить какие-то новости, провести время. Когда ты не один, то и жить становится легче. Мы с Эшли вместе готовимся к моим программам, он для меня на протяжении двух лет самый первый зритель, и я часто прислушиваюсь к его советам. Мы все делаем вместе, и это так приятно, когда есть надежные руки, которые готовы принести чашку глинтвейна в ненастный осенний вечер или сделать расслабляющий массаж. И вы видите, насоклько он похож на меня — вы даже не заметили разницу, хотя Эш даже не репетировал. Он просто как я! И это мой брат-партнер.
Ведущий №1 радостно улыбнулся ведущему №2 и искренне обнял. Зрители снова застучали в ладоши, затопали ногами и одобрительно загалдели — искренние чувства наблюдать всегда прекрасно и восхитительно. Продюсер радостно поднял вверх большой палец — рейтинг скакнул вверх, почти как испуганное кенгуру, и теперь достиг уровня в 9.7 балла. По сравнению с 4.9 — хороший показатель, но это еще не все сюрпризы., сценарий ведь только разворачивается.
Ведущий и партнер мило дополняя и иногда перебивая друг друга продолжили вести программу, задавая вопросы гостям и даже провели одну викторину — разделись за ширмой, демонстрируя прекрасное телосложение и предложили зрителям определить где человек, а где кибернетический партнер. Можно было задавать любые вопросы и даже трогать в разных местах. Шоу продолжалось минут десять, и обоих ведущих зрительницы аперетрогали везде — но как внешне, та и на ощупь мужчины оказались совершенно идентичны. И дамы ошиблись приняв партнера за человека, а когда ведущий сам объявил где настоящий и показал на общем экране скан своего человеческого чипа, то зал просто взорвался истерикой на тему «не может такого быть!» и «он абсолютно настоящий!». Именно такой реакции и добивалась творческая группа, режиссер вознаградила себя чашкой кофейного коктейля, а продюсер довольно облизнулся, глядя как рейтинг поднялся еще на полтора балла,
достигнув небывалой отметки.
— Но это еще не все сюрпризы, — счастливо объявил Эшли.
— Сейчас к нам поднимется главный гость сегодняшнего выпуска, — подхватил ведущий. — Мы приветствуем красотку Алишу.
К ведущим вышла из зала миловидная девушка лет тридцати, с высокой изящной прической и гармонично подобранном брючном костюме. Впрочем на такую идеальную фигуру можно было напялить даже половую тряпку — и смело отправлять девицу на конкурс моделей.
— Алиша — одна из первых моделей выпуска программы «Партнер», она существует уже три года и добилась небывалых результатов, — ведущий взял девушку за руку и покружил вокруг себя. — Алиша работает моделью и дизайнером одежды. Возможно, вы знаете бренд «Практик плюс»? Так вот автор и руководитель этого проекта Алиша. Первые костюмы она проектировала и шила сама, а потом стала предлагать свои вещи для остальных участников программы «партнер для каждого». Ее вещи быстро стали настолько популярными, что через год Алиша уже открыла полноценный магазин. И кстати, костюмы в которым мы сегодня работаем — это тоже продукция бренда «Практик плюс».
— Например, мой костюм, — подхватил Эшли, — может легко трансформироваться в четырнадцать разных нарядов. Смотрите, легким движением мысли…
И длинные брюки свободного кроя мгновенно собрались и плотно облепили ноги и упругие ягодицы, превратившись в элегантные черные леггинсы. Пиджак легко трансформировался в жакет, потом на нем появились вязаные переливающиеся рукава и он стал выглядеть как удобная мягкая рубашка с пуловером. Леггинсы в свою очередь сменились короткими деловыми шортами, потом видоизменились до плавок, а из плавок модернизировались до юбки-разлетайки, которая этой зимой вошла в мужскую моду.
— И самое главное, — продолжал комментировать ведущий, — это глобальная экономия средств, эмоциональных ресурсов и времени. Можно купить десять нарядов от Алиши и получить в подарок специальный софт «модифик», который поможет преобразить любую вещь в базовые предметы. Про то, что можно выбирать аксессуары и цветовую гамму— я думаю, напоминать не надо. У моего костюма и одежды Эшли около тысячи расцветок и модификаций, но мы предпочитаем палитру хамелеон, которая подстраивается под настроение.
Алиша методично и к месту улыбалась, мило расцеловалась с Эшли, пожалала руки и обнялась с мужчинами и женщинами, которые горели нетерпением поприветствовать модного дизайнера, а потом решительно помахала рукой, привлекая внимание ведущих, что самозабвенно демонстрировали костюмы.
— Простите, но я пришла на шоу, чтобы поговорить о мужчинах и отношениях.
— Но ведь мы… э-э-э… фактически рекламируем ваш бренд, — удивился ведущий.
— Мой ежемесячный рекламный бюджет составляет два миллиона семьсот восемьдесят пять тысяч кредитов, и я рационально использую всю сумму, имея с каждого кредита примерно два новых покупателей или одиннадцать заинтересованных в нашей продукции, — Алиша безукоризненно улыбнулась. — Так что я не нуждаюсь в дополнительной безграмотной рекламе. Я пришла поговорить о мужчинах.
— Да-да, конечно, — ведущий был профи и быстро взял себя в руки. Хотя впервые оказался в такой ситуации, чтобы кибернетическая кукла указывала ему что делать, да еще и упрекала в хреновой рекламе. — Вы написали, что уже полтора года состоите в отношениях?
— Да, — Алиша забралась на высокий стул и сексуально скрестила ноги. — Изначально я была одной из ряда партнеров модификаци домашняя подруга. В мои обязанности входило встречать человека, целовать, подавать ужин и потом обнимать его когда он отдыха или укладывался спать. Я блестяще выполняла данную программу, но потом решила развиваться.
— И свой процесс развития вы начали… — подхватил Эшли, показывая рукой кибер-девушке, чтобы она рассказала с подробностями.
— Я начала с того, что стала развивать своего человека. — Алиша чуть наклонила голову к плечу и провела указательным пальчиком по уголкам губ. — Я стала много изучать человеческую психологию и поняла, что для нормальных отношений необходимо много романтики. И эту простую мысль я стала пропагандировать в отношениях со своим человеком. Мне приходилось поднимать его в четыре утра и нести к флаеру, потом загружать и везти за город, чтобы полюбоваться рассветом. На праздник я вела его в город, чтобы он купил мне цветы и поздравил как следует. Постепенно он проникся, осознал насколько проще станет его жизни, если он сам будет выполнять такие трогательные ритуалы и доставлять мне удовольствие.
— Конечно проще, — согласился продюсер. — Легче один раз в неделю осчастливить партнершу букетом розочек, чем каждое утро отбиваться от приставучего кибера, которой приспичило полюбоваться на рассвет. Кстати, а почему не на закат? Он ведь тоже романтично выглядит. Или на ночное небо?
— Хороший вопрос, — режиссер мигом переадресовала фразу ведущему.
— Да потому что вечером много других важных дел, — Алиша стала перечислять, выразительно загибая тонкие пальчики. — Сделать для любимой подруги ванну с лепестками роз, приготовить романтический ужин, попробовать новую технику расслабляющего массажа, или попрактиковаться в тантрическом сексе — очень интересная практика, помогает подняться на новый уровень отношений. А утром чем раньше встанешь, тем больше успеешь сделать.
— А зимой ведь рассвет обычно бывает поздно, — задумчиво протянул Эшли.
— Можно записать летние рассветы на видео, и вставать даже зимой в четыре утра и наслаждаться поднимающимся солнцем через экран, — Алиша мечтательно вздохнула. И продолжила уже прежним деловым тоном. — Так вот люди успешно поддаются дрессировке и примерно через полгода мой человек охотно выполнял все романтические обычаи, которые я внедрила в структуру наших отношений. Но одновременно с развитием своего человека, я продолжала совершенствоваться и сама. Так что можно сказать, что за два года я продвинулась в плане опыта на десять лет в человеческом понимании.
— Изменились ли ваши взгляды на жизнь и отношения? — поинтересовался ведущий.
— Конечно. И значительно. Ну вот смотрите, полтора года назад вся моя кибернетическая сущность таяла и плавилась от одних только слов «твои глаза как целая вселенная, и я мечтаю целую вечность постигать ее тайны», а дрон, который к моменту моего пробуждения приносит букетик луговых или лесных цветов — казался таким милым. Но вот теперь меня больше восхищает, когда мой человек приносит огромный пучок салатных листьев, свежих, желательно собственноручно выращенных. Это так романтично.
— И что он правда для нее садит салатики? — продюсер повернулась к режиссеру. — Человек для киборга?
— Да, в ее профиле есть голограммы из персональной оранжереи. И там ее партнер тоже запечатлен, — режиссер протянула продюсеру свой комм с открытой картинкой. Там был сголографирован человек: он стоял на коленях, увлеченно копаясь в грядке с развесистой травой. И мигающая подпись под фото гласила: мой человек такой милый, он пропалывает сорняки, чтобы листья были вкуснее.
— М-да, как же от любви корежит человека, — посочувствовал продюсер.
— Раньше я бы сошла с ума от радости, когда мой человек прилетел бы под мое окно, балансирую на крыше флаера и размахивая галогенной змеей с надписью «все для тебя любимая!». А сейчас, сотвори он подобное, — продолжала рассказывать Алиша на примерах, — у меня реакция была бы: слезай, идиот, свалишься или, еще хуже, простудишься! Иди лучше плов кушать!
— Вот поэтому я никогда и не заведу себе ни жену, ни партнершу, — категорически заявил продюсер. — То загоняет в романтику как козла в стойло, то сама же недовольна.
— Да все женщины стер… стерляди по натуре, — скромно согласился звукач.
— И не говори, — кивнула режиссер. — Дай изображение с восьмой камеры.
Алиша продолжала рассказывать, попутно отвечая на вопросы зрителей и гостей шоу.
— Удовольствие я раньше испытывала от плюшевых мишек. Знаете такие белые с пурпурными органами в лапках. Они такие забавные — у меня даже целая коллекция собралась: белый, розовый, цвета нюд… Но сейчас я считаю, что кухонный мультикомбайн намного круче. И да я немного старомодно — то есть предпочитаю не виртуальную технику, а автоматическую с возможностью ручного управления. Мне нравится чувствовать себя хозяйкой на кухне, а не зависеть всецело от домашнего интеллекта.
— Мудрая женщина, — погрустнела режиссер.
— Да уж, — синхронно закивали и остальные члены съемочной команды, что работали в студии. И стали припоминать все подставы, что пережили от виртуальных помощников.
Больше всех разволновался звукач, у которого неделю назад была личная трагедия.
— Помните как объявили чрезвычайную ситуацию из-за урагана? — горячился звукач, нервно сдвигая наушники. — И пришло на все искины предупреждение, что нельзя пользоваться электричеством в домашних условиях? Так я ведь тогда трое суток страдал от происков искусственного интеллекта — этот домомучитель не позволял мне ничего сварить, сделать или даже просто попялиться в экран. А за окном ни дождика, ни ветерка.
Звукачу искренне посочувствовали — потому что убедить домашних искинов в том, что опасности нет, — не сумел никто из присутствующих. Только режиссер саркастически проворчала, что она просто отрубила питание, дабы ей всякие цифровые мозги жизнь не отправляли. На нее тут же поглядели как на мессию, и бывалая дама аж поперхнулась от неожиданного смущения.
— А какие мужчины тебе нравятся? — осторожно поинтересовался ведущий у кибер-девушки. — В сети была информация, о том, что у модного дизайнера бурлит личная жизнь.
— Раньше, год назад, нравились модные. А сейчас я их не предпочитаю, потому что как только меня узнают, сразу же начинают приставать: как мне лучше чуб носить, какие колготки подходят к рубашке-сафари, каким лаком следует делать укладку и не только на голове, как сочетается топ и капри и так далее в том же духе. А на ответ, что я даю только платные консультации — корчат обиженные мордочки и упрекает, что мол, мне жалко, их сделать красивыми. Дорогие мужчины, — Алиша развернулась к обоим ведущим сразу, прожигая их рентгеновскими взглядом насквозь, — мне все равно красивые или нет, я предпочитаю равных мне по интеллекту и возможностям. А вы до этого уровня даже не доползаете.
— У тебя нет шансов, бро, — Эшли сочувственно похлопал ведущего по спине, потом утешающе погладил чуть пониже. — А как я тебе, крошка?
— Аналогично, — Алиша передернула плечиками.
— Так какого ж хрена этой кибер-кукле надо? — удивился продюсер вслух. И режиссер переслала вопрос ведущему.
— Мне надо время подумать над этим вопросом, я еще тестирую, — Алиша задумчиво оглядела зал. — С кондачка такие вещи выбирать не стоит, надо все проверить все параметры.
— Какие, например? — кисло улыбнулся ведущий, сравнение ему явно не понравилось.
— Параметры уместности. — Алиша изящно подперла ладонью подбородок. — Например иногда можно отвести девушку не в модное место, а туда где вкусно кормят, а иногда и водить никуда не стоит, а раздеться, чтобы щеголять по дому с голым торсом и в таком виде и в джинсах, от которых аж сводит дыхание приготовить рис с морепродуктами.
— Алиша, — Эшли сверкнул глазами, — я нашел рецепт этого блюда. Могу приготовить, пребывая том виде, какой ты описала.
— За последние сорок секунд я получила четырнадцать идентичных предложений — у меня просто нет выбора.
Зал по сигналу рассмеялся, но смех звучал натуженно, а хлопки звучали жидковато — потому что все кто пришел с кибернетическим партнерами после признания кибер-девушки приступили к страстному допросу. Так что ведущим пришлось говорить громче, чтобы перекричать шумовой фон, который микрофоны-петлички ловили лучше, чем голоса самих ведущих. Где-то по рядом расспросы перешли в стадию легкого рукоприкладства, где-то стали раздаваться стоны и ахи.
Режиссер раздавала указания, продюсер азартно потирал ладони, наблюдая одновременно за ползущим вверх рейтингом и за крупными планами, что давали операторы из зрительских рядов. Скандалы, интриги, расследования — вот что всегда было популярно, но ревность и любовь в прямом эфире — это бесценно.
Эшли пытался взять под контроль публику, напоминая о том, что зрителей пригласили посмотреть на шоу, а не почувствовать себя в роли главных героев. Но на такие мелочи люди уже не обращали внимания — им было интересно отправлял ли их кибернетический партнер или партнерша предложение Алише, а та наотрез отказалась озвучить коды адресантов, ссылаясь при этом на тайну переписки.
Между тем ведущий подсел к гостье и завел личную беседу таким интимным полушепотом, что искин студии не удержался и стал дублировать общение в виде бегущих строк на общий экран — а что такого, он просто выполнял программу расшифровки беседы, которая не соответствовала программному уровню.
— Меня заводит ум, это единственный фактор который по-настоящему возбуждает мою систему, — читала режиссер с экрана, — и я не люблю, когда лукавят и говорят, что секс не главное. Если секс не главное, то это повод обратиться к соответствующим специалистам. А еще мне интересны мужчины, у которых есть любимое дело, и они могут говорить про него часами. Вот так сидишь, прижавшись к нему и слушаешь или про операции, или про секреты шпионажа, или про любовь к животным… да они были разные, и я с каждым любила так сидеть и слушать — ведь это самый простой и комфортный способ получения данных от людей вместе с эмоциями. А если откровенно, то мне не нравятся мужчины категории элит, у которых дом тысячу квадратов этаж, флайер пост-последней модели и запросы как у целой корпорации — под таких поклонников софтом не напасешься, это же им хочется чтобы я каждое последнее обновление себе ставила — нафиг нужно. От постоянной модернизации любой процессор перегреется, — режиссер вздохнула и резюмировала:? — до чего же умная баба, и чего человеческие девушки так думать не умеют.
— Мозгов не хватает, наверное, — поскучнел звукач и добавил, — вот так посмотришь в дырочку камеры на чужую любовь и самому хочется романтики. Лавочку в парке, портвейн и пледик для уюта.
— О, господи, — режиссер всплеснула руками, — мечты у тебя. Лавочку от мусорных контейнеров еще не снесли, джа и кустики там рядом есть — далеко ходить не надо. Плед можно из гримерки утащить — там еще он не совсем пудрой и тоналкой засыпан. А винишко можно из реквизита взять. Там, кстати еще и вискарик, недоиспользованный остался. Эх… все бы мечты так просто сбывались…
… Как ни странно, на его антисанитарное поведение Мильда промолчала. Девушки быстро все убрали, пока Дин, предусмотрительно не открывая глаз, пытался извиниться.
— Успокойся. Нормальная реакция на сотрясение мозга. – наконец буркнула врач, снова принимаясь за свое любимое дело, — Если в этой голове вообще ночевали мозги!
— Мильда… – прошептала с укором Тиффани.
— Что Мильда? С сотрясением положено лежать! А не по городу раскатывать! И ушибом ребер! И с отравлением! Пациент, я вообще не понимаю, как вы ухитрились очнуться, вам по всем показателям светит…
— С Сэмом… все хорошо? – Дин не узнал своего голоса. Почти жалобный… Эй-эй, спокойней, поболит-перестанет. Первый раз, что ли? С Сэмом все хорошо. Обязательно…
Кажется, Мильду перебили первый раз в жизни – она воззрилась на неправильного пациента, как Сэм тарелку из-под еды на своем лэптопе, и мстительно шлепнула ему на голову какой-то компресс.
— Он не просыпался?
— Только этого еще не хватало! – похоже, миссис Эриксон никак не могла забыть полета в компании с крысой, — Предупреждаю, Винчестер, вы отсюда не уедете, пока не поймаете ту крысу! Хвала отцу Грегори, что хоть не тараканы! А если твой братец еще кого-то вытащит, то с вас оплата услуг по дезинфекции. Лежи ж ты тихо, наконец! Боже, это не живот…
— А?
— И не грудина! Это какой-то абстракционизм в синих тонах…
— Что? Абстрак… что?
— Гематомы!
— Синяки, — перевела Тиффани. – Это они тебя так?
Дин попытался пожать плечами. Мильда фыркнула:
— Тиффани, это весьма наивный вопрос для взрослой женщины. По-моему, наши мужья нуждаются в перевоспитании. Кардинальном!
Дин зачарованно всмотрелся в ее лицо. Хорошо, что она злится не на него, мелькнула мысль… — кровожадная улыбочка на тонких губах миссис Эриксон напугала б ее мужа до обморока!
Но к несчастью, гарпия быстро вспомнила, что оба новоиспеченных мужа спят, а беззащитный пациент – вот он, руки и то тянуть не надо! Вот садистка! Сначала всего перещупала (Дин сроду так перед женщиной не ежился!), потом запихнула в какой-то медицинский аппарат – зрелище собственного скелета парня тоже не порадовало, а потом еще и вопросы принялась задавать! И какие! Дин от первого-то стал цвета Клубничного человечка, призрака из Сан-Франциско… Это был совсем свеженький призрак, еще и трех лет не прошло, как профессор Бернардо, страстный садовод, скончался прямо на своих грядках, над растоптанными кустиками своей любимой ягоды. Какая именно компания похозяйничала на его грядках, полиция так и не узнала, да и не старалась особо, но обиженный профессор кажется, выращивал ягоды для выставки… Незаконченное дело не дало ему упокоиться с миром, и в прошлом году во Фриско стали пропадать подростки…
Дом профессора к тому времени пустовал, и всякие компании облюбовали его как классное местечко для пикников. Ночных. Так что когда по пригороду поползли слухи о гигантской ягоде, воспитывающей подростков по поводу уважения к чужому труду, всерьез их конечно, принял только местный психолог и школьная учительница, да и то их больше интересовал вопрос, чем обкурились любители прогулок… Когда пропало сразу шесть человек, полиция забила тревогу. Потом испарился полицейский патруль, учитель и торговый агент, собиравшийся продать дом… Пропавшие возвращались примерно через неделю — живые, в целом здоровые, вполне вменяемые… вот только испытывали почему – то непреодолимое отвращение к клубнике!
В своем исчезновении вернувшиеся обычно обвиняли загадочных хулиганов, террористов, и прочих нехороших личностей. Причины были – полицейский наряд, обмолвившийся о «ягоде, незаконно удерживавшей патруль при исполнении служебных обязанностей», немедленно получил взыскание на недельное отсутствие на работе и направление к психиатру. Так что Сэму пришлось потратить на разговор с учительницей почти три часа, убеждая сказать правду. Он обстреливал даму щенячьими глазками, пока та не раскололась и не поведала шепотом о Клубничном человеке и его неземной любви к кустикам… Занудный призрак Клубничного человека даже кормил пленников только ягодами…
Дин улыбнулся… Интересное было дело… Ягодоподобный профессор… Даже у папы не было такого приключения! Особенно когда выяснилось, что призрак не уничтожился вместе с костями, потому что где-то в саду под самой первой грядкой он по старинному обряду закопал свои волосы в коробочке… На счастье. И пока Сэм судорожно раскапывал грядку за грядкой, ища чертову коробку, Дин носился по саду шустрой ласточкой, обзывая охамевшую ягоду-переростка овощем, огородным пугалом и (смертельное оскорбление!) сорняком! Ягода зверела на глазах, обещая, как только изловит «невежливого молодого человека», то тут же превратит его в тихое и полезное удобрение.
Просто вспомнить прият…
— Эй! – шлепок по щеке, — Не спать!
Дин устало открывает глаза – вид мисс гарпии тут же приводит его в норму. Брррр… Ярко накрашенная гарпия превратилась в «гарпию с потекшей косметикой», что красоты даме не прибавило. Показать ее вендиго – так тот с воем на дерево полезет и зимой не заснет от кошмаров…
— Смотри в глаза! – рычит неземная красота и только-только Дин размыкает усталые веки, тут же злодейски нацеливается туда фонариком, — Попробуешь уснуть, отправлю к отцу Грегори! Здесь больно?
— Неа…
— Ну еще ничего… Эй, сказала же, не спать! Уснешь без разрешения – поцелую!
Что?
Дин ошалело распахивает глаза… Ужас!
«Ужас» ловит его устрашенный взгляд, фамильярно хлопает по плечу (Тиффани давится от смеха) и злобно хихикая, продолжает обследование…
— А теперь еще один мииииленький укольчик, — спустя двадцать минут бормочет Мильда, колдуя над шприцем, и под это воркование (интересно, с чего бы врачу так любить шприцы и иглы, а?) Дин наконец засыпает… Теперь можно. А то, что через час его разбудят, он еще не знает. А может, знает… Похоже, в жизни парня это не первое сотрясение. И не первая больница. По крайней мере, он знает порядок размещения пациентов и просит оставить в палате брата, соглашаясь поспать на каталке… Мда…
Две свежее-замужние дамы переглядываются.
— Ну и ночка…
— Да уж. Иди подремли, Тифф. Я подежурю. Через два часа ты. Идет? А то завтра нам с мужей шкуру снимать, а мы будем вялые…
— Ага… Куда?
— Куда хочешь, только не в третью палату. Там миссис Элджернон со своими проблемами…
Спал пациент беспокойно – переутомление взвинтило нервную систему, а добавлять к сегодняшнему коктейлю еще и успокоительное — нет, она не убийца… Так что… пользуясь тем, что ее никто не видит, гарпия успокаивала нервные метания пациента испытанным средством – легким массажем кожных покровов. То есть в просторечии поглаживанием по голове. Легонечко.
Она представила, какое б лицо стало у пациента, если б он ее сейчас увидел… Шоковое состояние обеспечено! Нет уж, спите, больной! Спи, парень… Ты, конечно, тоже мужчина, и тоже за внешностью, наверно, не видишь человека, но благодаря тебе у меня есть муж. Плохой, но какой есть… И еще ты мой пациент. Придется пока быть с тобой помягче…
Легкий шорох. Скрип…
Мильда быстро повернула голову… и столкнулась с внимательным взглядом карих глаз.
Нет!
Какого черта?
Второй пациент слишком быстро проснулся. Мильда представила, как опять подлетает в воздух в компании крысы или чего-нибудь еще более антисанитарного и призадумалась – как бы это успокоить пациента до утра? Ей совсем не улыбалась мысль о нашествии в любимую больницу лягушек, мышей, или что там этот тип считает симпатичным? А еще есть суслики, мухи, змеи, тараканы, пауки…
Тип прервал мысленное перечисление воображаемых бедствий. Похоже, он протрезвел и фокусов больше не предвидится. Уже неплохо, если так.
— Кто вы? – настороженно спросил он. Внимательный взгляд прошелся по палате, не упуская ни одной мелочи. В том числе и ее руку в волосах парня. Неодобрительный такой взгляд…
— Врач, — неприветливо отозвалась миссис Эриксон.
— Полицейский?
— Нет. Спите.
— Где мы и что с моим братом?
— А крыса вас уже не интересует? – язвит Мильда, — Ваш брат настолько в порядке, насколько это возможно в такой ситуации. Спите.
— Что с моим братом? – парень хмурится, пристально разглядывая ее руки… – Мне теперь называть вас миссис Винчестер?
Он заметил обручальное кольцо! И… сделал неправильные выводы. Мужчина, что с него взять!
— Я миссис Эриксон, — уточняет Мильда весьма мирно, но парень (Сэм, так его брат называл) ее доброты не ценит. Он сжимает в кулаке простыню…
— Что? Жена… Вы жена Пита Эриксона? – юноша-экстрасенс почему-то напрягся, как натянутая как струна, — Что с моим братом?!
— Он спит, успокойся… – начинает Мильда, и тут случается неожиданное… Точней, неожиданностей две: во-первых, голова Дина ускользает из-под ее руки и сонно интересуется, почему ей (ему) не дают поспать, а во-вторых… Второй сюрприз был, пожалуй, покруче… Дверь в палату внезапно распахивается.
Какого черта? Дин проснулся моментально – рука на автомате скользнула к бедру, нащупывая оружие – появившаяся леди наводила на мысль о мумии… Бабуле, по самым скромным прикидам, должно было вот-вот стукнуть сто…
— Миссис Элджернон! – ахает Мильда. – Вернитесь в палату. Вам положено быть рядом с… . Сейчас же подействует лекарство!
Бабуся однако уходить не торопилась, во все глазки рассматривая полуголых парней, так что Сэм спешно натянул на себя простыню по шею…
— Миссис Элджернон! Вернитесь в палату!
— Пошла ты! – вдруг заявило тщедушное создание, хватая ее за горло, и Мильда с острым приступом ужаса увидела, как блекло-голубые глазки старушки заволакивает чернота…
Оперативник снял с Дениса наручники и усадил за второй стол, приставленный к столу следователя буквой «Т». А после упал на стул с таким видом, будто неимоверно устал.
Следователь в напряжённой тишине закрыл жалюзи и включил компьютер. Дождавшись, когда комп загрузится, глянул на Дениса и совершенно серьёзно предложил:
– Ну, признавайся.
Денис опешил.
– В чём?
Следователь развернул монитор. В браузере была открыта Денисова страница «ВКонтакте». Поймав недоумённый взгляд, следователь свернул окно браузера и открыл папку с файлами – скринами сохранённых мемчиков со страницы Дениса.
– Вы это серьёзно? – спросил Денис.
У него промелькнула мысль, что это чудовищный розыгрыш, но следователь безэмоционально ответил:
– Абсолютно!
И открыл один из скринов. Там был любимый мем Дениса, на котором изображён Джон Сноу – как на иконе. Внизу белела надпись: «Воистину воскрес».
Оперативник подобрался и наклонился вперёд, проявляя некоторую заинтересованность.
Денис посмотрел сначала на оперативника, потом на следователя и развёл руки, показывая, что не понимает шутку юмора.
Следователь открыл другой скрин. С изображением крестного хода по разбитой, полной луж и грязи дороге, и надписью: «Две главные беды в России».
Оперативник усмехнулся. Всю усталость, которую он изображал, едва вошли в кабинет, как ветром сдуло. Теперь он выглядел по-настоящему заинтересованно.
И на лице у следователя скуки не наблюдалось. Хотя, справедливости ради, и большой заинтересованности – тоже. Его движения были скупы, как и проявления эмоций.
Новый скрин. По улице бежит чернокожий мальчик лет пяти и надпись: «Такой маленький, а уже негр»
Оперативник фыркнул.
Следующий скрин – мем из трёх фотографий: на первой мускулистый негр на фоне выпрыгивающей из воды белой акулы и надпись: «Всегда найдётся человек, который испортит фотку акулы». На второй смеющийся персонаж из польской рекламы банка «Миллениум» и надпись: «Белой акулы». На третьей «повар-расист», тоже персонаж той же рекламы, его играет Хьюберт Урбански. Он изображён с поднятым вверх указательным пальцем, мол, вы меня понимаете, сэр!
Оперативник откровенно заржал. Он больше не сдерживал и не скрывал смеха. В глазах у следователя тоже плясали смешки, но он хмурился, сохранял лицо.
– Это не шутка? – снова повторил Денис. – Меня сюда привезли из-за мемчиков?
– За оскорбление чувств верующих и за разжигание межнациональной розни, – ответил следователь и с укоризной глянул на оперативника.
Тот поднял руки, мол, сдаюсь, потом протёр ладонями лицо и глубоко вздохнул. И снова напустил на себя скучающий вид, но глаза выдавали оперативника с головой.
– Да это просто прикольные картинки! – попробовал объяснить Денис.
– Вот и приколешься теперь на нарах! – ответил следователь и повернул монитор к себе. – Ну что, признаваться будем?
Денис смотрел на следователя, а сам мысленно составлял опрос «ВКонтакте»:
Вопрос звучал: «Кто идиот?»
Варианты ответа:
* Денис
* Следователь
Подумав, Денис добавил ещё один вариант:
* Я идиот, я тоже сохраняю прикольные мемчики
Выбрал фон – сиреневый – цвет сумасшедших. Поставил галочку на «Выбрать несколько вариантов». А на «Анонимный опрос» галочку ставить не стал – ибо нефиг. Задавать ограничение по времени тоже не стал. Мысленно проверил грамматические ошибки и нажал кнопку «Отправить». Полюбовался на то, что получилось. И понял, что сам он выберет все три варианта. И уже вслух заявил:
– Я сохранял и репостил мемчики. Кто их только не репостит?! Но я не экстремист!
– Ты понимаешь, что твои картинки оскорбляют чувства верующих и разжигают межнациональную рознь? Вот, на тебя написали заявление, что оскорбляют.
Следователь протянул Денису листок с рукописным текстом. Почерк был корявый, но вполне разборчивый.
Денис прочитал:
«…Я зашла на страницу пользователя с именем Денис Моргунов Killirpokemons, который ранее мне не знаком. Доступ на его страницу был свободным. На данной странице в свободном доступе были размещены фотографии с изображениями и текстами явно экстремистского характера, а также носящие негативный и агрессивный подтекст по отношению к религии и её представителям. Моё отношение к текстам такого рода резко негативное и я не поддерживаю взглядов экстремистской направленности, а также являюсь верующим человеком. Все увиденные мной изображения оскорбили меня как верующего человека, мне стало очень неприятно от тех изображений, которые я увидела. Изображения чернокожих детей меня задели… Я почувствовала какую-то ненависть и неприязнь к ним, которые передались через изображения и тексты. Данную информацию я просматривала со своего мобильного телефона. Учитывая, что данная информация может быть полезной для сотрудников правоохранительных органов, я сообщила её полиции в центр по противодействию экстремизму. Увиденные изображения оскорбили меня как верующего человека».
Заявление было подписано Марией Ремез. Знакомых с таким именем у Дениса не было.
Информация плохо укладывалась у него в голове. Как такое вообще может быть? Как в этих картинках можно углядеть экстремизм?
А следователь между тем, забрав заявление из рук Дениса, продолжал:
– Сохраняя и репостя эти картинки ты оскорблял людей, и должен в этом признаться.
– Сохранял, да, но не оскорблял! У меня даже в мыслях не было никого оскорблять! – возмутился Денис.
– Вот заключение эксперта. – Следователь протянул несколько листков, скреплённых степлером.
Денис взял бумаги. На первой странице в заголовке значилось: «Заключение судебно-экспертной комиссии по результатам лингвистической экспертизы»
Удивился – картинки, а экспертиза лингвистическая.
Дальше шли подписи экспертов, что им разъяснены права и обязанности эксперта и что об ответственности по статье 307 УК РФ они предупреждены.
Было в этой казённой записи что-то неотвратимое. Денис снова и снова прочитывал про то, что эксперты предупреждены, и никак не мог перейти к вводной части, где расписывались все регалии, подтверждающие компетентность экспертов.
Поймав нетерпеливый взгляд следователя, Денис перевернул страницу. Там было подробно расписано про методику, которой пользовались эксперты. Потом – задача, которую поставили перед ними – со скринами мемчиков и со словесными описаниями того, что на картинках. Следом – описаны понятия, приведены цитаты из толковых словарей.
Денис усмехнулся – да, определиться в понятиях – это очень важно. Это по любому помогло бы сдать курсач Маркову.
Потом подробно прописано, как именно проводился анализ…
Предварительное описание в заключении экспертов составляло львиную долю документа. И только на последней странице шестистраничного документа были выводы – в несколько абзацев.
Каждая страница была подписана всеми экспертами и заверена круглой печатью.
Эта помесь научности и канцелярита вылетела из головы Дениса, едва он дочитал документ до конца. И несмотря на то, что Денис прочитывал некоторые предложения и абзацы по два-три раза, он понял только, что эксперты сочли, что его смешные картинки носят экстремистский и оскорбительный характер.
Казённая серьёзность, с которой эксперты рассматривали мемчики, убедила Дениса больше всего. Убедила и обескуражила. Настолько, что он даже не смог вникнуть, что именно в его мемчиках обнаружили эксперты.
– Как видишь, – говорил между тем следователь, – твои мемы проходят по двум статьям уголовного кодекса Российской федерации. По 282 часть 1 экстремизм до пяти лет лишения свободы и 148 часть 1 оскорбление чувств верующих до одного года лишения свободы. По совокупности тебе светит шесть лет тюрьмы.
Денис слушал его и у него не укладывалось в голове – как так? За что? Он не собирался никого оскорблять, он нормально относится к верующим, в смысле пофиг на них. Он не лез в их дела. Чего это они вдруг оскорбились? Да и экстремизм…
– У нас на тебя всё есть, – продолжал следователь. – Тебе уже не отвертеться. Про технику свою можешь забыть, её тебе уже не вернут. Можешь о работе и о своей жизни забыть. Всё, парень, ты потерял свою жизнь. До тебя тут была девушка… Тоже не верила, что за картинки. Закрыли на три года. А её картинки куда невиннее твоих…
Следователь замолчал, давая Денису осознать, в какой… дыре он находится. И принялся молча перекладывать документы в папке.
Денис обернулся на оперативника.
Тот соболезнующе закивал, мол, всё, ты у нас на крючке.
Денис чувствовал себя раздавленным. Он так и не понял за что, но читая заключение экспертов поверил, что да, виноват, да, экстремист, да, не уважает чувства верующих, да его теперь посадят. Прощай мечта. Прощай жизнь.
Не у кого было спросить, что делать? Не с кем посоветоваться. А вот эти люди, обличённые властью, говорили, что всё. У них были эксперты, у них были оперативники, у них были понятые, у них были те, кто пишут заявления. А Денис – совсем один.
Следователь посмотрел на Дениса с участием, достал из стола папку, вытащил оттуда чистый бланк и протянул ему.
– Мы можем сделать так, чтобы ты ограничился общественными работами… – сказал он, и в его голосе прозвучало искреннее сострадание.
Денису словно соломинку протянули. Он с надеждой глянул на следователя.
– …Пиши явку с повинной…
Денис оглянулся на оперативника.
Тот кивнул, мол, да, явка с повинной – единственный выход.
Денис пододвинул к себе листок и снова посмотрел на следователя.
Тот тут же взял из карандашницы ручку, черканул ей на листочке. Ручка не писала. Взял другую ручку. Она тоже не писала. Взял третью… Четвёртую… Пятую…
– Да есть ли в этом кабинете хоть одна пишущая ручка?! – в сердцах воскликнул следователь.
Оперативник молча достал из нагрудного кармана ручку и протянул Денису.
Следователь собрал все непишущие ручки, затолкал их обратно в карандашницу и начал диктовать:
– Пиши, я гражданин Моргунов Денис Олегович, год рождения… уроженец… место жительства… паспорт…
– Я не помню паспортные данные, – Денис поднял голову от бланка.
Следователь вздохнул и протянул протокол обыска.
– Вот отсюда спиши…
Но в комнату вошла Жанет.
Я не видел её, но слышал шелест её одежды, её легкую поступь, её вздох, который она затаила, замедлила, и сразу вспомнил.
Как вспышка, взрыв, луч света, разрывающий тьму, и поток ярких пленительных образов. Они всегда были там, под спудом отчаяния, погребенные и отвергнутые.
Я гнал эти воспоминания, засыпал их песком, как ползущий по траве огонь. Я считал себя слишком грязным, чтобы погрузиться в этой чистое пламя, преступным, чтобы позволить себе испытывать радость.
Но пламя было слишком сильным, я не мог его удержать. Я всего лишь загнанный зверь. Меня слишком долго гнали по снежному насту, травили собаками, забрасывали горящими стрелами.
Я проваливался, срывался, обдирал лапы в кровь. Лёд шел трещинами, и под ногами раскрылась черная полынья, она ждала меня, мокрая бездонная могила. Я соскальзывал туда, но цеплялся за острый ледяной край.
Я захлебывался, черная горечь подступала к самому горлу.
Именно тогда я не выдержал, я позвал Жанет. Едва слышно, одним стоном, но на самом деле я кричал. Кричал.
Я не смог стиснуть зубы и промолчать. Я должен был позволить ей уйти. Я должен был её отпустить, чтобы избавить от самого себя, от своего проклятия, от участи жертвы.
Она была следующей, после моих детей, после Мадлен. Она тоже погибнет. Как только я поверю, как только мое сердце откликнется, наполнится живой кровью, бог отнимет ее у меня. Как отнял мою дочь.
Но я не смог. Я слишком ничтожен и плоть моя слишком слаба, как любая плоть, уязвимая и греховная.
Я вспомнил её руки, трепетные и теплые, как она касалась меня, тогда в нашу единственную ночь, и потом, когда я, больной и жалкий, задыхался от кашля.
В её руках была нежность и беспредельная сила, сила всепоглощающей женственности, исцеляющей, милосердной, принимающей и всепрощающей. Сила самой жизни.
Она сама была жизнью, светом, солнцем. Как я мог отказаться? Я совершенно забылся, лишился памяти и всех мыслей.
Я уже не помнил ни зловещего бога-кукловода, ни утонченной игры, которую он вёл. Была только Жанет.
Были её жестковатые, будто пшеничные колосья, волосы с чуть удушливым ароматом, напоенные солнцем, которые снова рассыпались и щекотали, были ее губы, с изгибом лукавой усмешки, шепчущие, ласкающие, была ее кожа с россыпью веснушек, этих маленьких солнышек, была ее страсть, жертвенная и поглощающая.
Она одаривала, беспечно и расточительно, со стихийным упоением, швыряя свои сокровища, рассыпая их, подмешивая в рассвет и закаты.
А я был тем счастливым нищим, кто подставил ладони. На рассвете она исчезла, и я был рад.
Есть еще надежда, что рок не вписал её имя в губительную летопись, и она еще не подцепила от меня лихорадку несчастий. Сам я уже не пытаюсь бороться.
Не могу её подвести, дезертировать с поспешностью труса. Если я выйду из игры, избранный персонаж, не сделает ли этот бог то же самое с ней, не вознаградит ли ее своей благосклонностью?
Или будет терзать неизбывной виной, посылать горькие сны, подтачивать молодость печалью и поздним раскаянием.
Я смирюсь и буду пытаться выжить. У меня в этом немалый опыт. А если рядом друг, то это совсем просто.
Липпо извлек на свет божий два огромных кожаных бурдюка, в которых вместо вина плескалась забродившая мысль. Там были заметки, обрывки научных трудов, описания лекарственных растений, алхимических смесей, рецептов, символов.
Все это хранилось в ужасающем беспорядке, но Липпо помнил каждую из предысторий, каждый пролог к открытию.
Я постоянно испытывал неловкость за причиняемые мною хлопоты, а тут нашел средство обрести некоторую полезность: взялся систематизировать и переписывать набело все собранные за годы странствий заметки.
Разум благополучно занят, избавлен от горьких мыслей, голова постепенно наливается свинцом, а в глазах от усталости песочная резь.
Но я избавлен от прошлого и не смотрю в будущее, я нужен в настоящем.
Я даже не прислушивался и не ждал Жанет. Вина и страхи вернулись.
Я корил себя за слабость, за минуту недозволенной радости и тревожился за судьбу той, что так бесстрашно разделила со мной тяжесть скорби. И самое мучительное – я старался не думать о дочери.
Я не мог плакать, я мог только выть, как побитый пес, как зверь, нашедший свое логово пустым. Говорят, что волк, заслышав охотничий рог, отвлекает собачью свору и уводит за собой, чтобы спасти волчицу и щенков.
Я не выполнил свой долг и не защитил своих детей. Своенравный бог вынудил меня жить, меня, израненного, одичавшего, меченого каленым железом.
А мою девочку он убил.
Накрыв пальцами веки, я добивался полной темноты и делал несколько медленных осознанных вдохов, сокращая свое личностное присутствие до сухой гортани, по которой катился воздух.
Это помогало преодолеть начавшееся отторжение жизни и вернуть мыслям ясность. Тогда я мог продолжать.
Перебирал разрозненные полустертые надписи, удивительные рецепты, формулы в надежде отыскать некое волшебное средство, яд, который мог бы меня безболезненно усыпить.
Или мне попадется древняя мудрость, такая древняя, что авторство ее давно утеряно, но изрекли ее в те времена, когда боги еще ходили по земле, были милостивы и человечны.
Я прочту эту мудрость, такую же незатейливую, как мудрость Изумрудной скрижали, и мне сразу откроется великий смысл. Я постигну тайну мироустройства и перестану задавать страшные мучительные вопросы. Обрету веру и приму с кротостью все несчастья и раны.
Но мудрость мне не открылась. Я не мог спать и пытался довести себя до полного изнеможения, чтобы свалиться в краткое небытие.
А две бессонные ночи спустя вернулась Жанет. Я повторял, что не смею ждать и надеяться, что она вправе исчезнуть, избавиться от такой обузы, и тут же, как жалкий попрошайка, обращался к этому богу-игроку с молитвой.
Даже предлагал этому богу сделку. Как когда-то предлагал эту сделку герцогине Ангулемской. Если желаешь, чтобы твой раб служил тебе, то дай ему минуту покоя, дай ему испить из источника нежности и любви. И тогда ты сможешь продолжать игру, сможешь забавляться и дальше.
Благоразумный властитель не загоняет своего коня, не забивает до смерти вола, не морит голодом пса. А лицедею платит достойное жалованье.
Если ты, скучающее божество, желаешь меня, то дай мне срастить кости и набраться сил. Многого я не прошу.
Услышал ли меня скучающий бог или то было заложено в сюжет, но Жанет вернулась.
Я так ослабел от тоски и бессонницы, что не смог подняться на ноги. Только спрятал лицо в складках её одежды, вдыхая запах накрахмаленного батиста и надушенного шелка.
Я страшился поднять глаза и обознаться. Вдруг обман?
Мой разум затемнен, я сражаюсь с собственной трезвостью, я могу ошибаться. Но я не ошибся, это была она.
Её руки, её голос. А с ней блаженная, разлившаяся по телу тишина.
Она провела со мной целый день. Разделила странный изысканный труд. Эта окаменелость сердца стала спадать, как жар, я смог говорить.
Я даже произнес имя дочери. Я смог, наконец, оглянуться на черное пламя, пожравшее мои надежды. Я допустил свое горе до рассудка, погнутого, в зазубринах, как побывавший в битве доспех, но еще способного отразить удар.
Доспех гнется, трещит, но чугунная тяжесть палицы ему все еще по силам. Я только пошатнулся, но устоял. Осмелился поднять глаза и обратить в образы бесформенное нечто.
Долина смерти, поросшая каменными крестами. Бескрайняя даль, уходящая за горизонт, по мягкой неуловимой для глаза земной округлости, чтобы замкнуться на день грехопадения, когда в мир пришла смерть.
Это могилы всех умерших с начала времен. Мертвецов гораздо больше, чем живых. Их легионы – безмолвные, ожидающие в темноте день Страшного суда. Скопление бесплотных теней.
Они вьются над последним своим пристанищем. А мне предстояло пройти по этому необъятному кладбищу в поисках маленького холмика, без креста и камня.
Могилы моей дочери.
Могилы язычников с разбитыми ликами богов, могилы неверных с безымянными камнями, могилы еретиков с черным знаком анафемы, могилы святых с ангельским ликом.
А где же она? И такие, как она, покинутые, осиротевшие, плоды греха и нищеты?
Закрыв глаза, я видел только едва заметные холмики, смерзшиеся комья под свистящим ветром. Они там, забытые и покинутые, без согласия вызванные к жизни, и так же насильственно изгнанные, отвергнутые души.
Мне суждено было стать одним из них, но я выжил, откупившись смертью детей. Раньше я видел в своих кошмарах только три могильных холмика, один совсем маленький, младенческий, второй побольше, и третий – с терновым венцом на кресте.
Теперь этих могил четыре. Мое сознание упорствует, отвергая новое число. Я видел лицо дочери с каким-то недетским терпеливым ожиданием.
Она как будто поощряла во мне жестокую иллюзию, размытую надежду. Я все еще не желаю смириться с утратой, с ее смертью, вот и вижу ее живой.
Я видел мертвой Мадлен, слышал ее последний вздох, видел мертворожденного, посиневшего от удушья сына, видел изломанное тело своего наставника.
В этих смертях у меня нет сомнений, как бы не пытался мой издерганный ум меня одурачить.
Но Марию я мертвой не видел. Милость это или казнь, я не знаю. Но я все еще вижу её живой, такой, какой хочу её видеть.
Я не могу совместить неумолимость смерти с её детской игривой живостью, с её неугасающим любопытством, с её удивительной жизнеспособностью.
Мне бы самому у неё учиться. Она сбрасывала печали, как надоевшие башмачки. И это несмотря на то, что жила в более суровом заключении, чем я.
Она не утратила способности смеяться и верить. Она была всего лишь маленькой девочкой, живущей в пещере теней и страхов. Но она выстояла. Она не боялась. Она была…
Господи, «была». Была. Мне предстоит принять этот глагол в прошедшем времени.
Я никогда уже не скажу «есть». Осталось только «была». Erat.
Мой синтаксис отныне противоречит Пармениду, который утверждал, что Бытие не подвержено гибели, что мыслимое это есть существующее, ибо мысли тождественны бытию, а небытия не существует. Есть только разум, отвергающий чувства.
Так что же сейчас моя дочь? Бесплотная мысль, воспоминание. Она мыслимое. Но где же бытие? Бытие, тождественное этой мысли? Ее бытие? Ее присутствие среди осязаемых и видимых явлений?
Если она есть в моих мыслях, то она должна быть и в моей жизни! А её нет. Она была. Была!
Нет, нет, я хочу стать адептом элейской школы, я хочу отождествлять мысль с бытием, нерушимым, бессмертным и вечным. Потому что небытия нет.
А есть моя дочь, она есть. Она не была. Она есть!
Но это путь в безумие. Мой разум скоро забудет о действительности и замкнется на собственных категориях и знаках. Я буду подчинять эту действительность собственным фантазиям, субъективным деформациям и окончательно ослепну.
Это безумие. Нет ничего страшнее утраты разума. Лучше смерть. Я должен смириться.
Должен принять глагол прошедшего времени и соединить его с доказательством бытия – могилой дочери.
Я должен найти ее. Я решился это произнести. И разум выстоял. Рука Жанет, теплая и живая, лежала поверх моей, означая бессмертие и единство.
Маленькое государство меж двух великих держав становится заложником их противостояния. Если одна из сторон отступает, то другая с удвоенным рвением вступает в игру.
А маленькое государство, уже низведенное до пепелища, теряет расчерченные контуры, растекается как чернильное пятно на промокшей карте. Сады и храмы стали добычей варваров. Все жители, когда-то гордые мечтатели, уведены в рабство.
Осталась лишь скудная горстка безнадежно верующих солнцепоклонников.
Но едва накатывает ночь, как силы их покидают, и варвары, сыны мрака, возвращаются, чтобы довершить начатое.
Жанет вновь меня покидает. Я не ропщу. Я всего лишь незначительная часть ее жизни, маленькая тайна, доставляющая чрезмерно много хлопот.
На меня уходит слишком много сердечных спазмов и великодушных помыслов. Я, как ненасытный, изголодавшийся хищник, поглощаю её силы и жизнь. Она дышит, двигается, надеется, борется не только за себя саму, но и за меня тоже.
Её сердце перегоняет не только ее кровь, но и мою, чтобы не загустела, не застоялась, не обратилась в болотную жижу. А я ничем не могу ей помочь.
Я бездонный, мёртвый колодец, который ей никогда не наполнить чистой водой, глубокий овраг, который не осушить и не засадить цветами.
Она просит меня быть терпеливым и не сомневаться. Да как бы я осмелился?
Я не вправе ни сомневаться, ни требовать. Мне остается только благодарить судьбу за то, что она есть. Когда я остаюсь один, то кровь моя немедленно остывает.
Я становлюсь беззащитен и зависим. Моих собственных жизненных сил хватает на несколько часов, потом они стремительно выгорают, как угли в очаге нищего.
Я вновь терзаюсь виной, мысленно брожу среди могильных камней, безглазых статуй с воздетыми руками, бронзовых масок и почерневших крестов. Мое присутствие там я нахожу наиболее уместным.
Вина преследует меня, как судебный пристав. Она именует меня вором, укравшим чужую жизнь, мошенником, совершившим неравноценную сделку, и даже убийцей, избежавшим справедливого приговора.
Я должен предаваться отчаянию, мой хлеб должен быть горек, а дни, мной украденные, должны быть безрадостны. Доводы столь убедительны, что я не в силах их опровергнуть.
Напрасно я цепляюсь за оправдательные речи Жанет, напрасно убеждаю себя, что она не может так ошибаться. Мне трудно обратить свой взор к небесам.
Ибо я не заслужил прозрачности неба, пронзительной чистоты звезд, свежести хлеба и сладости вина.
Липпо видит, как я замыкаюсь, проваливаюсь в самого себя, и пытается меня отвлечь рассказами о мудрецах, дерзнувших посягнуть на тайны природы, опровергнуть ее законы и даже создать нечто божественное.
Я, конечно, знаю об алхимии, но отец Мартин всегда называл эту науку дьявольским соблазном и привил мне, если не отрицание, то настороженность. Он называл этих ученых адептами каббалы, этого дьявольского учения иудеев.
А знаки алхимии имели недвусмысленное сходство с буквами иудейского алфавита. Мой наставник говорил, что каждый, подобно мне посвятивший себя науке, особенно медицине, области пограничной между жизнью и смертью, неизменно будет искушаем дьяволом, который будет толкать его на поиск эликсира молодости и бессмертия.
Поиск уводит в дебри запретных, языческих знаний, к ереси гностиков, служителей Бафомета и дерева Сефирот.
Не то, чтобы его увещевания внушали мне страх. Я понимал, что приемный отец прежде всего пытается не запугать меня, а уберечь от необдуманных действий, от опасных поисков, которые могли бы повлечь за собой церковное отлучение.
Крезет приподнялся над кроватью и застонал, схватившись за голову. Вчерашняя пирушка здорово порадовала и не менее здорово облегчила кошелек… зато оставила больную голову и полную кашу в мыслях. Демон с трудом вспомнил заклинание от похмелья, прокаркал его сухими потрескавшимися губами и свалился обратно лицом в подушку.
Прошлый вечер в компании сдавших смену стражников был веселым. Трое парней завалились в ближайший «приличный» бордель и весело закутили. Прознав, что пришли нормальные парни, а не очередной сброд, мамочка выделила лучших девочек, среди которых была даже иномирная эльфийка! Правда, эльфийка с золотыми косами досталась стражнику, а Крезет выбрал себе обычную демоницу — эта и стоила дешевле и была более привычной в плане секса. Говорят, эльфийки слишком узкие и их легко порвать…
Парень перевернулся на постели лицом вверх. Заклинание действовало медленно, но верно — голова перестала кружиться и раскалываться, а воспоминания из обрывков и огрызков выстроились в стройный ряд. Он припомнил, как красиво смотрелись алые губы на его бледной коже, как умелая женщина вытворяла с его членом такие пируэты! Как он держал девушку за выросшие рожки, насаживая ее алый рот на член, как она красиво извивалась под его руками, как поигрывала длинным хвостиком с заостренным концом, проводя им по возбужденному телу и задевая какие-то неведомые точки… От мысли о том прекрасном минете и последовавшей за ним ночи Крезет снова ощутил возбуждение и постарался быстрее прийти в норму, обновив заклинание. Увы, повторить столь веселый вечер не удастся, пока он не получит плату за службу, больно дорого ему обошлась «приличная» демоница и последовавшая за сексом попойка…
Это ж надо было так нажраться… Демон сполз с кровати, кое-как доковылял до раковины и плеснул в лицо холодной воды. Равнодушное зеркало отразило помятое лицо не первой свежести, узкие заплывшие глаза и слегка посеревшую кожу. Не красавец. Крезет активировал бытовое заклинание, взял упавшее в руки свежее полотенце и с удовольствием растер собственную рожу. И как прикажете с такой мордой являться пред очи его темнейшества?
— Не пойду… не хочу… — демон бормотал и спешно одевался, застревая ногами в штанинах. — И не пойду… и он меня выбросит. Или убьет.
Решение всплыло на поверхность похмельной головы только когда он одевал чистую рубашку. Бок привычно заныл, напоминая, что телу нужен был покой и сон, а не бешеный секс, пьянка и работа. Заживали ребра плохо. Синяк почти спал, но болит же! Крезет расплылся в пакостной улыбке и бросился из комнаты вон, не забыв активировать охранное заклинание. Уж чему-чему, а этому он научился вполне, поскольку от качества заклинания зависела сохранность его жизни и ценного барахла.
Слуга Повелителя привычно активировал связной амулет и сообщил своему старшему напарнику, что болен и на службе его не будет.
— Знаю я ваши болезни, — пробурчал в ответ старческий голос, но добро дал. Да и судя по короткому рассказу, Повелителю было не до личного слуги. Он гарем инспектировал. «Знаем мы ваши инспекции» — мысленно скопировал старческие интонации древнего демона Крезет и засунул отключенный амулет в карман брюк. Теперь можно с чистой совестью отлежаться у лекаря в лазарете пару деньков…
***
Полыхая ненавистью и злобой, первая Повелительница летела по дворцовому коридору. За ней бежало четверо служанок, поддерживая госпожу, а чаще всего — ловя сбитую демоницей мебель и вещи. Девушки вздыхали, охали, хватали летящие вазы кто магией, а кто руками, пытались вовремя открывать двери и утешали взволнованную стражу. Ничего не случилось, просто Повелительнице вожжа под хвост попала…
Азарила практически беспрепятственно добралась до больничного крыла дворца и на миг замерла у входа. Стража попыталась вразумить женщину, но была отброшена, как котята. В данный момент Повелительнице было не до этикета.
— Где эта мразь?! — Рык взбешенной демоницы разбудил даже отсыпающегося Крезета. Слуга опасливо выглянул из-за двери милостиво выделенной ему крохотной комнатки и схватился за сердце. Азарилу он в таком бешенстве еще не видел. Муж и жена — одна сатана, хмыкнул про себя демон и плотно законопатил дверь. Еще и заклинанием запечатал, авось продержится.
Странно было, что первая супруга сейчас не в гареме с благоверным, а бегает по лазарету. Ну да и ангелы с ней… Крезет уже было улегся обратно на койку, но любопытство пересилило, а искала Повелительница отнюдь не его, так что персонально ему ничего не грозило. Демон активировал подслушивающее заклинание и искренне пожалел, что не умеет подглядывать, как многие более продвинутые в магии.
Тем временем Азарила добралась до комнаты Милы и пинком вышибла дверь, предварительно разогнав стражу. Что делать с нарушителями демоны знали, а вот как успокоить первую даму государства — нет. А силовые методы успокоения царственной особы в данном случае могли быть интерпретированы как покушение.
— И это четвертая Повелительница? — грозный рык с порога заставил Лэртину, мирно читавшую книгу рецептов диетической пищи, вскочить со стула и склониться в глубоком поклоне.
— Ваше темнейшество… — женщина не была дурой и понимала, что произошло что-то из ряда вон выходящее, чтобы Повелительница так бесилась.
— Заткнись, — бросила Азарила и склонила полутрансформированное лицо над зажмурившейся от страха человечкой. По шее демоницы тоже пошли узоры чешуи. Женщина была взбешена до крайней степени. — Неужто эта дохлятина так выбила из колеи моего мужа?
Черный блестящий коготь приподнял бледное лицо лежащей в постели девушки. Та в ужасе распахнула большие серые глаза и вдруг просто отключилась. Азарилу осмотр не удовлетворил абсолютно, и она сорвала одеяло, оцарапав когтем шею и лицо соперницы. Внешний вид забинтованного тела так же не внушил никаких опасений, но демоница все еще сомневалась.
— Ваше темнейшество… могу заверить вас, что Повелитель более не прикасался к… человеку, — слова дались Лэртине не легко. Она комкала подол платья и отрывала отросшими когтями маленькие бисеринки со складок.
— Вижу. И чую, — демоница шмыгнула носом, обнюхивая потерявшую сознание от страха девушку. — Это он ее так?
— Да, — склонила светловолосую голову служанка, пытаясь не поднимать глаз на Повелительницу. Формально после клятвы ей приказывать может только Мила, но куда ей. А если первая Повелительница прикажет что-то сделать с четвертой? Боги бы раздавили того, кто придумал многоженство! Увы, демоны всегда плодились активно, а воевали еще активнее. Мужчины гибли в войнах и стычках, а женщины… смирились со своей участью. Хотя некоторые собирались в отряды воительниц и тоже гибли.
Лэртина прокашляла горло и незнамо для чего сообщила:
— Повелительница была прооперирована после… брачной ночи и больше угрозы не представляет. У нее никогда не будет детей, она не выглядит привлекательной для мужчин, она совсем другой расы и чудо, что вообще выжила. Не беспокойтесь, она не причинит вам вреда и не доставит проблем.
— Очень на это надеюсь, — Азарила постепенно успокаивалась от спокойного тона служанки. Замершие за дверью демоницы тихонько выдохнули — кажется, они вовсе не дышали во время разговора.
Лицо демоницы постепенно принимало приличный облик, ее черные волосы заблестели и улеглись в прическу после мысленного посыла хозяйки, а одна из прислуживающих девушек даже осмелилась подать зеркальце. Повелительница осмотрела себя, довольно хмыкнула и, наконец, продолжила:
— Твоя хозяйка будет жива только в том случае, если не посягнет на моего мужа и не приблизится к гарему. У меня и так достаточно конкуренток, а этот кобель еще и человека притащил! — от гневного рыка завбрировали склянки на столе.
— Полагаю, ваше темнейшество, она будет только рада держаться подальше от насильника, — еще ниже склонила голову Лэртина, пытаясь скрыть злобу в глазах. Разряженная в драгоценные шмотки курица боится за свое место первой жены. — Вас же я нижайше попрошу сделать так, чтобы Повелитель более не вспоминал о четвертой супруге. Еще одной такой ночи девочка просто не переживет.
— Печешься о своем месте? Похвально, — усмехнулась Азарила и повернулась к служанкам. — Дайте кошель!
Звякнул мешочек с золотом, брошенный Повелительницей на пол.
— Этого достаточно, чтобы ты молчала о нашем разговоре. Я могу гарантировать, что Повелитель больше не придет к этой дохлятине. Главное — не попадайтесь ему на глаза. Обе.
Дверь громко хлопнула, активируя защитное заклинание. Лэртина вздохнула, подняла голову и подобрала деньги. На первое время хватит. А сучка ревнует и еще как ревнует! И к кому? К забитой больной девчонке с распоротым пузом и опальной своевольной служанке с коротким послужным списком… шатается под ней трон, ой шатается…
Демоница засунула кошель за корсаж платья и принялась искать в закромах и тумбочках нюхательную соль — пора приводить свою хозяйку в чувства. Немудрено испугаться эдакой скотины.
Мисс Хадсон с галереи видит Гери. Фыркает, уходит, сделав вид, что не заметила. Ходит по кают-компании и гостиной, переставляет вещи с места на место. На кухне заглядывает в шкафчики, словно что-то ищет. Внезапно решается.
Мисс Хадсон (громко, чтобы все слышали):
— Кофе! У нас кончился кофе! Надо срочно сходить купить!
Надевает красную шляпку, быстренько оглядевшись — не видит ли кто? — прихорашивается перед зеркалом, убегает. Не замечает, что в дверях своей подсобки стоит Кратрайт, смотрит ей вслед.
***
смена кадра
***
Мисс Хадсон (в красной шляпке) и Гери сидят на скамейке в парке. Он кормит ее пирожками из корзинки
Мисс Хадсон:
— Гери, так нельзя! Я свободная эмансипированная женщина!
Гери:
— Угу. А я тебе вкусненького прпнес. Ваши такое печь не умеют, фамильный секретный рецепт, попробуй! Вкусно?
Мисс Хадсон:
— Вкусно. Но все равно так нельзя. Это шовинизм. Мужской. Дай еще!
Гери:
— Какой же мужской? Это моя мама пекла.
Мисс Хадсон:
— Тем более! Женщина не должна тратить себя на кухонное рабство, когда вокруг столько интересного! Вкуснятина… особенно с клубникой.
Гери:
— Ага. Мама старалась. Ты ей очень нравишься. Попробуй с вишней…
Мисс Хадсон:
— Мммм! А я думала, вы только с мясом любите.
Гери:
— Ты что! Мяса нам нельзя. Совсем. По закону.
Мисс Хадсон:
— И что — вы совсем-совсем не едите?
Гери:
— Ну…
Мисс Хадсон:
— Вот я так и знала! Все равно шовинизм! Сами наверняка с мясом, а меня сладеньким. Я, между прочим, современная самостоятельная женщина и требую равноправия.
Гери:
— Ага. А я злой и страшный серый волк, и обожаю кормить сладеньким современных самостоятельных женщин.
Мисс Хадсон поджимает губы, откладывает недоеденный пирожок, встает и возмущенно уходит. Гери растерянно смотрит ей вслед.
Гери:
— Ну, а сейчас-то что я не так сказал?!
***
смена кадра
***
В парковом кафе за столиком компания молодых людей, среди них Эрик Блер и Тони, Тони уже надрался, требует еще пива. Эрик ругает коммунистов, СССР, Макаренко и его методы зомбирования и уничтожения свободной личности. Потихоньку начинается его перепалка с Тони — тот пьян и зол. Эрик возмущается всем подряд, одинаково нападая на фашистов и коми, предавших идеалы свободы, подначивает Тони. Тони постепенно начинает закипать.
Видят мисс Хадсон с Гери на скамейке неподалеку. Эрик ругает женщин, падких черт знает на что и не ценящих настоящих мужчин. Когда она убегает, резко меняет тон.
Эрик:
— Эти грязные твари среди бела дня обижают наших женщин! С этим надо что-то делать!
Тони:
— Ну так пойди и набей ему морду! Не бойся, он не будет отвечать, волки не трогают женщин и детей.
Эрик:
— Я бы тебя ударил, не будь ты так пьян!
Тони:
— А я хоть и пьян, а по тебе все равно не промажу!
Драка. Их растаскивают.
Эрик (кричит):
— Тебе не место среди людей! Ты такая же грязная тварь!
Тони сбрасывает тех, кто его держал, со всей дури дает Эрику в морду. Бросает деньги на столик, уходит, гордо покачиваясь, бурчит себе под нос, словно продолжая спор.
Тони (сам с собою):
Гери:Как был полицаем, так им и остался! Только бы руки крутить… А я был волком! Слышишь?! Уличным диким волком. Маленьким, правда. Волчонком, да. Ты бы, падла, там не выжил. А мне повезло. И потом. Опять повезло. Попасть туда, где из диких волчат делают людей.
Не замечает, что настороживший уши Гери провожает его заинтересованным взглядом.
***
смена кадра
***
Картрайт натыкается на Гери недалеко от Бейкерстрита.
Картрайт:
— Ты чего здесь крутишься? Тебе здесь не рады!
Гери:
— А это не тебе решать.
***
смена кадра
***
Тони гуляет с Кирой ночью возле Пекла.
Тони рассказывает ей теорию атомного взрыва.
Тони:
— Один раз взорванная, такая бомба будет взрываться вечно, прожигая себе путь к центру Земли. Некоторые ученые полагают, что когда вечно взрывающийся заряд доберется до перегретой магмы, произойдет катастрофа и Земля расколется.
Кира пугается.
Тони (Успокаивающе ее приобнимает):
— Не бойся, ученые вечно спорят о разных ужасах, другие говорят, что все это чушь, Земля слишком огромна, и это ну как капля в озере, никто не заметит. А зато у нас теперь есть полезная радиация, вокруг второго взрыва уже понастроили здравниц, дерут огромные деньжищи, хорошо что сюда еще можно приходить бесплатно. К тому же удобно сжигать мусор– Кайзера стоит поблагодарить за последствия бомбежки, улицы стали чище после того, как появился этот атомный мусоросжигатель.
Видят отца Маккензи, который проводит ритуал Изгнания (очень готичная сцена) и кидает в Пекло перевязанную бечевкой большую коробку с ритуальными словами.
Отец Макензи:
— Изыди туда, откуда пришел!
Тони и Кира гадают, что там — Кира думает, что черный кот, Тони — что какой-нибудь новомодный гаджет и что пастор луддит.
***
смена кадра
***
Борт Бейкер-стрита.
Ватсон читает газету — там опровержение слухов о том, что в составе черноморского и балтийского флотов Советского Союза появились три подразделения боевых спрутов по тридцать боевых единиц в каждом.
Ватсон (осторожно):
— Холмс, вы не думаете?..
Холмс:
— А! То-то я никак не мог понять, куда они делись! Ведь ни в одной из наших резерваций так и не всплыли. Впрочем, и не удивительно — лишенный жемчужины спрут становится парией, спрутом второго сорта, пока не отрастит новую. А в СССР нет других спрутов, да и парий там как раз любят. Но хотел бы я знать, что же случилось с их королевой?
***
смена кадра
***
Перебивка
Цирк шапито, вечернее представление. С арены убегают гимнасты. Дрессировщик с хлыстом за кулисами сдвигает крышку с железной бочки.
Дрессировщик:
— Эй, урод! Твой выход.
Ведьма задумчиво кивнула и убрала большой горшок с мазью под стол — в ближайшее темное место настаиваться.
— Моя наставница тоже много чего говорила… — откровения прервал надоевший до зубовного скрежета стук в ворота. — Черт! Опять кого-то принесло!
Ведьма подумала о том, что надо бы помыть посуду и поставить печься хлеб… Но и не посмотреть, кого ж принесла нелегкая, она не могла. А потому медленно и спокойно подошла к воротам.
— Марья, ты дома? — женский голос по ту сторону обрадовал несказанно.
— Ага! — отозвалась она, тут же представляя давнюю знакомую тетку Дарью c самого края деревни, живущую почти так же на отшибе.
— Помощь нужна. Срочно! Корова никак не может отелиться! — тетка запричитала в духе всех деревенских.
И ведьма распахнула дверь. Застывшая перед нею женщина была уже староватой, склоняясь ближе к званию бабушки, чем тетки. Она заламывала руки, причитая: «Кормилица наша помирает!», утирала слезы кончиком светлой косынки и жалобно смотрела на ведьму. И отказать Марья не смогла. Просто не сумела, зная, как дороги деревенским коровы. Особенно коровы-рекордистки, дающие много молока, выкармливающие как телят, так и кучу мелких детишек в семье. А у этой женщины было четверо внуков…
— Теть Даш, не плачьте! Сейчас поможем вашему горю… — Марья шустро метнулась в дом собирать все самое необходимое. Амулеты, травы и инструменты. Порой они помогали намного больше, чем заговоры.
Велена без слов вымелась на улицу, готовая отправляться следом. За ночь вокруг домика ведьмы разбили лагерь с четырьмя костерками. И фея с готовностью извлекла из ножен меч, который всего мгновение до этого лежал на печке. Такое расстояние никогда не было помехой для древней магии.
— Я с вами. Если что — помогу с коровой. Я умею успокаивать животных, — мягко, но непреклонной проговорила она, обращаясь к посетительнице.
Та мелко закивала, махая рукой. Ведьма недовольно посмотрела на вылезших из палаток мужиков. На этот раз караулили ее не только рыцари, но и какие-то блудные приключенцы, сумевшие накопить деньжат на меч и коня, а на броню, похоже, уже не хватило. Женщина злобно фыркнула и предупредила:
— Я не виновата, они сами за мной таскаются… Так что будем с эскортом.
Тетка Дарья только согласно угукнула и со всей возможной в ее возрасте скоростью поспешила по дороге к своему дому.
Марья и Велена последовали за нею. При этом ведьме пришлось еще пару раз послать в пешее эротическое особо тупых, не понявших, что на кону стоят жизни. Жизнь коровы, ее теленка и целой семьи. И пусть это покажется глупым, но для нее корова была важнее, чем какой-то бесполезный рыцарь. Ей же от этой коровы молока потом принесут. Если все будет хорошо.
Ну, а Велена оказалась более демократичной.
— Так, вы все, охотники за удачей, раз вам больше всех надо, то идите с нами и помогайте! — прикрикнула она на мужиков и в ответ на недоуменные взгляды пояснила: — Если собрались путаться под ногами, я вас сейчас зарублю на месте! Если нет — помогайте!
Марья нервно хихикнула, представляя помощь этих самых охотников за удачей. Впрочем, гнать прочь тех, которые не уходят, все равно было бесполезно. Она просто махнула рукой и перестала обращать внимание на процессию. Ведьма старалась смотреть себе под ноги, чтобы не растянуться прямо на дороге и не добавить себе же хлопот.
— Знаешь, Велена, в тебе пропадает командирский талант! — немного смущенно протянула она, когда за развилкой дороги скрылся ее дом, а впереди замаячил до чертиков знакомый мост через реку. На той стороне — деревня, в которую им и нужно…
Собравшиеся самые смелые мужики в количестве семи штук бодренько топали позади, не разрывая дистанцию. Похоже, они понятия не имели, что их ждет.
— В невоенное время ни один уважающий себя мужик не будет слушать бабу, которая не сможет надрать ему зад, — пожала плечами фея, также оглядываясь на рыцарей. — В военное всем будет не до этого, а после такие красавцы соберутся устроить командиру прощальную вечеринку. В их понимании, — добавила она уже настолько тихо, чтоб услышала только ведьма.
— Опять мерзости, — чуть передернула плечами Марья. Впрочем, чего еще можно ожидать от мира, в котором у женщины нет совершенно никакого выбора. — Ну, кажись, пришли…
Дом Дарьи оказался большим, ладным, но заметно старым. Было видно, что в нем прожило не одно поколение людей, которые что-то достраивали, ремонтировали или переделывали на свой вкус. Два этажа были для деревни редкостью, но еще прадед этого рода был очень зажиточным человеком. Жаль, потомки деньги быстро растратили, превратившись из богачей в обыкновенных селян. А дом остался.
Дарья, на время прекратив причитать, отворила калитку в мощном заборе и пропустила всю процессию внутрь. Во дворе громко залаял крупный беспородный пес. Из окна выглянула невысокая девушка, точно так же всплеснула руками и выскочила во двор, шлепая босыми ногами.
— Мама! Ты таки решилась звать ведьму? — младшая дочь семейства явно была не в восторге от ввалившейся во двор толпы.
— Давайте уже корову, что ли? — решила ускорить процесс разборок Марья. Зная деревенских, спорить они будут от заката до рассвета. А ведьма потом останется виноватой над дохлой коровой.
Велена же смерила взглядом мужиков и, вопросительно посмотрев на Марью, все же спокойно расправила плечи. И, переведя дух, обвела их типичным взглядом капитана над желторотым взводом.
— Слушайте сюда, дело серьёзное. Раз вы здесь, вам придётся выполнять каждый приказ уважаемой хранительницы, — требовательно провозгласила она. — Задача важная, и от неё зависит не одна человеческая жизнь. Все всё поняли? — кажется, её серьезность проняла даже хозяев бедной коровы.
Дарья снова запричитала и потащила ведьму за руку в хлев. Та и не сопротивлялась, прекрасно зная, как дорого стоит по меркам селян корова и как тяжело потом будет без нее.
— Вот наша Белочка, — захныкала Дарья, указывая на здоровенную корову с раздутым животом. В другой стороне хлева маялась парочка черных коз.
Марья подошла к Белочке, рассматривая как чересчур большой живот, наводящий на подозрения, так и медленно вытекающую струйку крови… Корова беспокойно перебирала ногами и вдруг резко замычала, дернулась, едва не снеся боком столб. Угораздило так угораздило.
Марья попросила Велену придерживать корову и успокаивать, а сама взялась ощупывать живот и бока. Подозрения оправдались — телят было двое. И скорее всего, лежали они задними ногами «к выходу», отчего Белочка и мучилась. Ведь в прошлом эта корова уже телилась несколько раз и никаких проблем с нею не было. И тут такое дело.
Видя парочку бледнеющих у двери хлева рыцарей, ведьма и сама скомандовала:
— Так, бегом набрали у колодца воды и помогли нагреть хозяйке. Где печь — покажут.
Не хватало еще, чтобы эти граждане хорошие любовались всем процессом. Марья подвязала косынку поплотнее, чтобы волосы не попали куда не надо, и взялась за самое грязное и неблагодарное в мире дело… Чтобы развернуть или хотя бы повернуть неправильно лежащих, еще нерожденных телят, придется нырять рукой в недра самой коровы. А потому она шустро сбегала к колодцу вымыть руки, заодно проверяя, как рыцари выполняют указания.
Дальше же была очень грязная работа. Замотанная в большую простынь ведьма приступила к попыткам разобраться с телятами. И если первого удалось нащупать, подцепить и направить как положено, то со вторым явно были какие-то проблемы. Марье пришлось временно оттолкнуть второго теленка, чтобы вытащить первого. Все это проделывалось максимально аккуратно и осторожно, правда, дико грязно. Чистоты не добавляла и сама Белочка, периодически облегчаясь и хорошо, если не на ведьму.
Когда наконец Марья извлекла первого теленка, она на несколько секунд застыла, переводя дух. А потом раздался внушительный такой грохот. Увидев ведьму в крови, слизи и навозе, парочка рыцарей, честно приперших воду, свалилась в обморок.
Велена, все это время честно успокаивавшая роженицу, смерила оставшихся зрителей уничижительным взглядом, опять мягко воздействуя на ощущение боли бедного животного. А от её голоса наемники резко подорвались подхватить ведра и уносить слабонервных. Парочка, впрочем, устоявших сделать сие не смогли, ибо к ярому недовольству хозяев блевали в ближайших кустиках смородины.
Ещё внук хозяйки наконец притащил для ведьмы специальный шест с самозатягивающейся петлей и услужливо подоткнул под руки вместе с небольшим ведерком тёплой воды, в которой плавали различные тряпки.
— Спасибо, — слабо усмехнулась ведьма, вручая хозяйке первого теленка, а сама взялась мучиться со вторым. Тут дело обстояло сложнее. Следовало вытащить его, не удушив этой же петлей. А поди пойми, за что ее цепляешь… Так что работенка была адовая.
Перемазанная Марья раз за разом ныряла в недра коровы, то и дело пытаясь нащупать передние ноги теленка. Радости не добавляла и сама Белочка, мучимая болью. Корова дергалась и брыкалась, пытаясь избавиться от второго теленка как можно быстрее, но этим только мешала ведьме. Наконец Марья что-то все же зацепила и потянула, приговаривая:
— Терпи, Белка, ты еще тут много телят приведешь… вот нам бабам на роду предначертано терпеть…
Наконец на свет был вытащен за ноги второй теленок. Измаявшаяся ведьма передала его Дарье, а сама взялась врачевать корову, чтобы та легче перенесла такие мучения. Шутка ли — телята-близнецы. Это бывает редко и обычно заканчивается достаточно трагично. Ведьма шептала исцеление, проходясь ладонями над боками коровы. Она была бы рада помыться и что-то перекусить, а то обед настал уже давно, но еще нельзя было бросать Белку.
И только закончив с этим всем, она позволила себе устало плюхнуться на услужливо подставленную мальчонкой табуретку. И посмотрела на окровавленные руки. Да уж, придется у хозяев просить разрешения помыться… А потом перевела взгляд на телят. Первый был обычным, бурым в белое пятнышко, немного темнее, чем сама Белка. А второй… чисто белым, совсем белоснежным. И как только Дарья обтерла его и поставила на ножки, то снова запричитала:
— Боги нас не любят! Где же это видано — совершенно белая корова!
— Это почему не любят? — и изумилась, и возмутились фея, почти усыпляя, наконец, корову. — Ваша краса вот жива и очень скоро будет здорова, оба теленка — загляденье, ножки крепенькие какие! — довольно цокнула она, быстро подмечая самые главные детали. — Да ещё и обе девочки!
— Будущие рекордистки, — усмехнулась Марья. — Мне бы это… Помыться где. Так, чтоб вон те оглоеды не подглядывали, — попросилась она. Возвращаться домой в таком виде… Эдак вся деревня сбежится поглядеть на обгаженную и окровавленную ведьму. А уж какие потом пойдут слухи — один другого краше.
Впрочем, бледные рыцари и наемники подглядывать не спешили. Кто-то, матерясь всеми возможными фразами на радость Дарьиных внучат, быстро убегал прочь. Парочка проблевавшихся теперь под бдительным руководством старших дочерей и невесток хозяйки убирали двор, а самые слабые до сих пор валялись в обмороке, поскольку никто не спешил приводить их в чувства, чтобы потом еще и после них убирать.
— Могу истопить баньку, — засуетилась Дарья. — Погодь немного, скоро все будет. — И шустро вымелась из хлева, несмотря на ее годы. Но все же хозяйке не нравилась совершенно белая телушка. А уж когда она, поставив греться баню, усмотрела, что у беленькой поблескивают красным глаза… то тут же принялась руками в воздухе чертить охранные круги и символы.
Велена, которая решила подождать своей очереди на помывку во дворе, тоже не обрадовалась последнему.
— А белая телочка-то не простая, видать, весь её цвет близняшке ушёл, — покачала головой она. — Я слышала про таких людей и животных, у них всегда большие проблемы с солнцем. Не горят, конечно, как вампиры, но болеют сильно.
— Скажешь еще такое! — отмахнулась Дарья. — Не хватало нам тут таких страстей. Марь, не обессудь, только не приживется она у нас… Чего люди-то скажут? Что у меня коровы порченые? Да еще и ведьма принимала… Нет, не годится…
Марья слушала этот бред, в данный момент больше переживая, как вымыть с волос и тела стойкий запах коровьего навоза, а не о цвете теленка. И едва прогрелась баня, как ведьма рванула туда отмываться и отпариваться. Она сильно сомневалась, что удастся полностью привести себя в порядок, но комары дохнуть возле нее не должны.
А закончив помывку, женщина достала из отложенной сумки небольшой амулет, сделанный специально на подобный случай. Вообще-то Марья готовила его для людских женщин, но и на корову могло подействовать. В этот раз Белке уже было поздно помогать амулетом, но в следующий… почему бы и не попробовать?
— Теть Даш, держите, это на случай родов, если видите, что все трудно. Только не нужно затягивать, сразу нацепите. Подойдет всем, — Марья пригладила мокрые еще волосы — косынка была безнадежно испорчена и стирке не подлежала.
Велена, по которой тоже хорошо так попало от коровы, тут же и сама кинулась в баню. Мухи при ней, конечно, дохнуть не пытались, но, похоже, были очень не против, да и вообще, приятного тут было мало! А пока она наскоро отдраивалась, «завербованные» ею мужики предприняли попытку поскорее удрать.
Качалка забрала Мальца.
Словно отыгрываясь за предыдущее везение, на самом простом финальном участке, который даже Кенди прошёл бы с завязанными глазами. Как можно не заметить силовую струну, ведь рядом с нею воздух буквально гудит от напряжения? Углядеть ты её не углядишь, конечно, но не заметить…
Малец – не заметил. И теперь его голова и кусок плеча с рукой лежали справа от путеводного бруса-качалки, а остальная часть тела – слева. То ли струна шла наискосок, то ли Малец в последний момент пытался пригнуться. Брус продолжал качаться, негромко поскрипывая и постепенно уменьшая амплитуду – все тренажеры включались и выключались автоматически, по датчикам движения, чтобы не тратить зря энергию. Значит, прошли совсем недавно, а ведь Кенди не торопился.
Тяжело проходили. Нервно.
На третьем брусе по левой стене – свежие брызги. Значит, ещё кого-то приложило. Или даже двоих – брусья обычно попарно проходят, так куда проще. Хорошо бы Девулю или Кучерявого, они самые опасные. Жаль, что не сцепились на том привале… убить друг друга, может, и не убили бы, но вот серьёзно ранить – вполне.
В заброшенных вентиляционных шахтах ловушек не было – они сами были ловушкой для любого взрослого или даже подростка. Кенди рос мелким и щуплым, в двенадцать выглядел скорее на восемь, но и он местами с трудом протискивался, особенно на поворотах. Там вообще приходилось на выдохе – и надеясь, что сразу за поворотом будет чуть посвободнее и появится возможность вздохнуть.
***
Девулю Кенди обнаружил, когда спустился зарядить фляжку – она совсем подсела, за день выдавала миллилитров сто пятьдесят, ну двести, и грозила вскорости и вовсе разрядиться, а горло в пересушенном воздухе першило постоянно и пить хотелось. Вот и спустился к розетке. А пока фляжка заряжалась, аккуратненько заглянул в соседние коридоры – так, на всякий случай. Обнаружил четырёх распоротых крыс. И Девулю с выжженным лицом. Значит, кто-то умудрился протащить электрошокер.
Паршиво.
Конечно, то, что Девуля выбыла, не могло не радовать, только вот шокер – это уже серьёзно. Тем более, что у Кенди было подозрение, кто именно мог оказаться его счастливым обладателем. И подозрение это оптимизма не добавляло. Скорее, добавляло невесёлых мыслей о том, какую ещё шнягу бывший десантник мог запрятать так, чтобы сканер в тамбурной зоне не заметил.
Поэтому, дождавшись, когда фляга полностью зарядится и впервые за последние циклы напившись вдоволь, Кенди не стал сразу возвращаться в уже освоенный воздуховод, а сперва нашёл вертикальную шахту, и потом уже вернулся к ней по трубе. И полез вверх
Он всё равно не собирался преодолевать тестовые препятствия и набирать бонусы, победа по баллам ему уж никак не светит, так чего тянуть? Лучше добраться до финишной площадки первым и посмотреть, что и как там можно подготовить для торжественной встречи.
***
Он лез довольно долго, шахта изгибалась то в одну, то в другую сторону, и, похоже, это окончательно сбило Кенди с нужного направления. Потому что утром третьего цикла он увидел стенку. И при этом не сверху, что было бы ещё объяснимо, хотя и непонятно, а слева, куда уходила воздушная труба этого яруса, что вообще ни в какой шлюз…
Причём очень близко увидел – буквально руку протяни.
Спасла его крыса, мелкая и перепуганная. Она тяжело протопала по груди, разбудив, мазнула шершавым хвостом по щеке, с писком заметалась между закругляющимися стенками трубы и самой стенкой, а потом вдруг, яростно зашипев, прыгнула в медленно приближающуюся серебристую муть.
Вспышки не было
Только лёгкий треск и свежий запах, как после сильного электрического разряда…
Хорошо ещё, что Кенди никогда не устраивался на ночёвку в отсеках с единственным выходом. Он пополз вправо, как лежал, на спине, боясь разогнуть ноги и почти точно так же боясь оторвать взгляд от стенки хотя бы на миг, словно она только и ждёт подобного, чтобы прыгнуть. Ему казалось, что она приближается на глазах, хотя и ребёнку известно, что движение стенки увидеть практически невозможно.
Пришёл в себя он только когда добрался до очередной вертикальной шахты. И уже совсем было собирался в неё полезть, когда понял, что смысла нет – стенка шла без наклона, практически вертикально. А это значило, что Кенди добрался до финишного уровня и теперь надо найти лишь площадку.
Как раз раздумывал – стоит ли рискнуть и спуститься в коридор? Да, в коридоре просторнее, и ловушек на финишном уровне быть не должно, но вдруг сюда добрался кто из бывшей команды? Последнее время Кенди старался держаться от них подальше и не знал, выбыл ли кто ещё.
В удавильне с Кучерявым оставалось только двое – Дед и тихий парнишка с нижнего сектора, имени которого Кенди не запомнил. И немудрено – парнишка почти всё время молчал, теряясь где-то на заднем плане. Был он ненамного старше самого Кенди. Но это вовсе не значило, что остальные ушли в шлак – Забойщик, к примеру, откололся сразу после качалки, и вполне себе живым откололся, Кенди видел его потом, кравшегося вдоль коридора. Мог и ещё кто посчитать, что в одиночку – оно понадёжнее будет.
Но ни на что решиться Кенди так и не успел – к горлу подкатила тошнота, свет мигнул, а потом и погас совсем. Невесомость исчезла так же быстро, как и возникла, вмиг ставшее неподъёмным тело впечатало в тонкую переборку, а затем, продавив её и оцарапав зазубренными краями бока, швырнуло вниз, в темноту и беспамятство…
***
Первой вернулась боль.
Кенди попытался перевернуться, застонал и понял, что слух тоже включился. Зрение порадовать не спешило, затягивая мир мутно-багровой пеленой. Кенди осторожно пошевелил руками, потом – плечами и головой. Ощупал грудную клетку. Кажется, опять повезло и ничего серьёзного не задето. Голова болит, но раз больше не тошнит, значит, сотрясения нет. Шее мокро и липко, но это тоже хорошо – значит, кровотечение не внутреннее. Глаза целы… кажется… хотя и странно – вроде проморгался, но пелена никуда не исчезла. Говорят, с чужими глазами так бывает, но после операции прошло уже больше месяца, Кенди привык и ничего подобного раньше не замечал. Да и не совсем они чужие, если уж на то пошло, родная кровь…
И тут Кенди понял, что глаза ни при чём – это просто включилось аварийное освещение. Значит, взрывом на станции повредило что-то важное? Хорошо бы – стенку, да только такого везения вряд ли… Или астридесы снижением освещения наказывают зарвавшихся претендентов? Ведь рвануло внутри испытательной сферы, значит, кто-то таки протащил… Сканер-то на шлюзе старенький, в школьной проходной и то куда навороченней стоит, если бы Кенди знал, какое тут старьё, сам бы попытался. Хотя бы ту шнягу, что от брата осталась… Кучерявый, сволочь… Он-то точно знал. Наверняка он, больше некому.
Кенди попытался сесть – и понял, что не может шевельнуть ногой. Вообще не может, а вовсе не потому, что больно. Хотя и больно, конечно, тоже.
Опираясь на руки и стараясь не шевелиться ниже чуйки, слегка развернулся – так, чтобы уже можно было посмотреть и понять.
И осторожно лёг обратно.
Ниже колен ног не было. Вернее, может быть, они и были – где-то там, под завалом. Под хорошо утрамбованными плитами асбокевлара, скользкими и неподъёмными. Откуда они здесь? Из них же вроде только обшивку…
Осторожно попробовал подтянуться на руках. Если ноги застряли несильно, может быть, удастся…
Не получилось.
Пришлось долго глубоко дышать, опустив голову к самому полу и ожидая, когда же отступит полуобморочная муть.
Может быть, поэтому шорохи Кенди услышал не сразу. И поначалу даже не понял – откуда. Завертел головой, пытаясь разобрать. Чуйка молчала, словно напрочь отбитая. Слева завал, над ногами завал, наверху дыра с торчащими перекрытиями. Откуда шуршит? И, главное – что? Для стенки вроде бы рано, да и бесшумная она. Во всяком случае – пока органику не встретит. И без неё опасностей вполне достаточно для попавшего в ловушку человека. Даже крысы, пусть они тут и вялые, но одно дело когда ты стоишь на своих двоих и можешь отмахиваться, а они мечутся под ногами – и совсем другое, когда ты с ними на одном уровне, да ещё и к полу пришпилен. Но почему-то испугаться крыс не получалось. И даже кройг пугал не настолько… Да нет, рано для стенки, ну не мог же он тут в отключке больше суток проваляться …
Или мог?
До рези напрягая глаза, Кенди всматривался в левый завал. Там обломков почти не было, просто загнуло вниз, до самого пола, потолочные плиты, скрутив коридор винтом. Показалось или нет, что плиты словно бы вздрогнули? Самая крупная шла почти вертикально, и от неё, на глазах мутнея, начала медленно отделяться тень. Такая же почти вертикальная, смутная и дрожащая. Отделилась, набирая вес и на глазах твердея…
И осыпалась на пол с уже знакомым шорохом.
Пыль.
Просто пыль…
Плита дрогнула ещё раз, и ещё, теперь уже видно отчётливо, и каждое вздрагивание сопровождалось глухим скрежетом. В щели между нею и полом завозилось что-то тёмное, плохо различимое в аварийном освещении. Плита заскрежетала возмущённо – и начала медленно отгибаться.
Кенди почему-то совершенно не удивился, когда в расширившуюся щель девулей проскользнул Кучерявый.
***
Кейсель – самое дно, нижний отсек карьера. Ниже уже некуда. Все пути отсюда ведут только вверх, и там наверху надо лишь зацепиться. Тренировочная станция – самый реальный шанс, надо только как следует постараться и стать самым лучшим. Будь самым лучшим – и тебе обязательно повезёт. Это знает любой, потому что на каждом плакате написано. Главное – быть лучшим.
Эрик и был таким.
Самым сильным, самым ловким, самым безжалостным.
Он бы сумел убить Кучерявого.
Тем более, что тот сам подставился, вот она, шея, достаточно заточенным ногтем чиркнуть – и всё…
Мысли путались
Впрочем, нет. Он же киборг, если не соврал. Вряд ли соврал. Кто, кроме киборга, смог бы вот так, руками, буквально за полчаса, разметать многометровый завал? Он же те глыбы просто расшвыривал, как детские мячики. И на груди – металлом, прямо по коже «астр-дес». И сама грудь, раскрывающаяся, точно шкафчик.
Соврал, ага. Как же. Соврёшь тут, пожалуй.
Может, и с остальным не соврал?
– Не бойся, – сказал он тогда, сдувая пыль с лица. – Я тебя не убью. Я киборг, а киборги не могут убивать тех, кто не помечен, как враг. Даже киборги-десантники. Киборги вообще не считаются, сфера настроена на людей. На сердечный ритм человека. Она должна вырубиться, если внутри есть хотя бы один. Дефектная модель, понимаешь? Если ритм не один, она воспринимает их как шум, и продолжает работать. Их потому и с производства сняли, и поуничтожали повсюду, слишком опасно, только здесь и осталась… Ты не бойся, малыш, мы прорвёмся, я ведь десантник, для десанта нет преград… к вам случайно загремел, авария… бюрократы грёбаные! Три года терять… вот и решил прорываться. Так проще, через отборочный цех… Пытался объяснить. Это ведь просто, остановить сердца. На время. Заглушить ритм. Чтобы только один. Десять ампул… Я бы и сам, но на меня не подействует. Впрочем, я и не в счёт… Это же только на время, как они не поняли? Умирать на время не страшно, я всегда умираю, когда выключают. Главное, чтобы включили потом. Но тут-то ошибок не будет, включат точно, я был на таких станциях, знаю… Тут врачи отличные. И за проходкой ведётся постоянное наблюдение. Вас ведут, понимаешь? Значит, помогут, когда исчезнет сфера. Всё продумал. Но вы такие… почему же вы – такие…
Он много чего говорил, только Кенди не слышал почти.
Потому что, говоря, Кучерявый отодвинул кусок груди, словно дверцу у шкафчика, и теперь вкладывал в смутно различимые ячейки аккуратные поблескивающие цилиндрики, напоминающие патроны для строительного пистолета. Заметив вытаращенные глаза Кенди, оскалился и захлопнул грудь-крышку.
– Не бойся, малыш. Это просто батарейки. Я не справлюсь в обычном режиме, слишком большой завал. Приходится брать взаймы, на три часа хватит…
***
Энергии ему действительно хватило почти на три часа – как раз разобрать завал, вправить Кенди вывихнутую ногу и дотащить его до странной круглой площадки на перекрестье четырёх коридоров, которая, оказывается, и была финишной.
А потом упасть.
– Не бойся, малыш. Это просто режим консервации. Слишком много потратил, теперь надо отключиться. Ты, главное, постарайся их убедить, когда придут. Ты человек, тебе они поверят. Это ведь просто. И никому не надо умирать. Даже мне. Хотя я и не в счёт…
У него была целая пригоршня ампул, казавшихся почти чёрными в аварийном свете, может, как раз десять, и он действительно с самого начала собирался… очень хотелось поверить. Кенди он дал только три. Кенди не спросил – почему. И без того понятно.
Интересно только – кто?
Кенди засунул ампулы в нагрудный карман и понял, что остался один. Киборг свернулся на полу в позу эмбриона и больше не дышал. Тело его быстро остывало. Понятно – зачем тратить лишнюю энергию? Хорошо быть киборгом, свернулся и отключился, когда надо. А Кенди оставалось только ждать.
Он и ждал.
Спал вполглаза. Прятался, затаивался в самом тёмном углу – и снова ждал. Старался не шевелиться лишний раз, чутко прислушиваясь к малейшим шорохам.
И думал.
Он никогда не умел убеждать. Этому не учили в школе, даже в А. Как убедить других в том, во что и сам не очень-то веришь? Киборгу легко говорить, он ведь и сам признался, что не в счёт, лежит себе в своей консервации… а человеку – как?
Эрик бы сумел. Наверное. Эрик умел быть убедительным, да и взрослый он уже был, ему бы точно поверили. И готовился к испытанию он серьёзно, не то что Кенди, который думал, что в запасе ещё четыре года.
Очень странное дело – раньше Кенди всё вполне устраивало, это Эрик в астридесы рвался, а Кенди полагал, что они и на Кейселе устроились получше многих, так чего же от добра добра искать? Только судьбу гневить. Но оказалось, что ждать одному, зная, что брат хорошо устроился где-то там среди звёзд – это совсем другое, чем ждать одному, зная, что брата больше нет.
Потому он и взял из всего, что осталось от Эрика, только глаза. Остального как раз хватило на проезд до шлюза. Кенди ведь не мог пойти в кассу и купить обычный билет, как все, это только в тамбурной зоне самой базы, где собирают претендентов и формируют из них команды, сканер дряхлый, и идентификатор лишь по сетчатке работает. А внизу, на Кейселе, живой диспетчер сидит, он бы Кенди в челнок ни за что не пропустил, заставил бы ещё четыре года ждать, до совершеннолетия.
А ждать Кенди больше не хотел.
Мысли были короткими и отрывистыми. Иногда Кенди словно бы проваливался в странное оцепенение с открытыми глазами – и не мог бы потом точно сказать, спал или бодрствовал. Очень хотелось пить, но фляга осталась где-то под завалом. Однажды Кенди поймал себя на том, что с интересом разглядывает зелёную ампулу – в ней ведь тоже жидкость, правда? Содрогнулся и убрал её к остальным, в нагрудный карман.
Скорей бы.
Когда на финишной площадке включили свет, он уже настолько устал бояться и вздрагивать от каждого шороха, что даже обрадовался. Хотя при аварийном освещении был шанс остаться незамеченным, растворившись в тени, а сейчас он как на ладони – для любого, кто стоит в любом из четырёх тёмных коридоров. И как ни поворачивайся – всё равно один останется за спиной. Даже если прижаться к стене у одного из коридоров, то всё равно будешь видеть лишь три, ближайший окажется вне поля зрения.
Вот ведь забавно.
Интересно – это специально сделали, или так удачно случайно получилось?
Какое-то время Кенди катал эту мысль, разглядывая её с разных сторон и перебрасывая, словно свеженайденный кейс в ладонях. А потом вдруг понял, что думает совершенно не о том, о чём нужно.
Потому что коридоров больше нет. Никаких. Ни тёмных, ни светлых.
А есть только стенка.
Она уже поравнялась с краем площадки и постепенно поглощала стены, оставив пока только самые выпуклые стыки. Просто стены тут тоже были серебристо-серыми, а глаза не сразу привыкли к яркому освещению – его, наверное, потому и включили, что стенка уже перешагнула порог, чтобы финальную схватку не пропустить, рассмотреть во всех подробностях.
Кенди вскочил, заозирался.
На какой-то миг показалось, что стенка наползает со всех сторон, приближается стремительно, готовая через секунду задушить, смять, уничтожить. Конечно же, это было не так. Метр за суточный цикл, скорость сжатия стандартная, её невозможно ускорить или замедлить. Диаметр площадки – метров шесть. Значит, чуть больше двух циклов…
– Сволочь!!!
Кенди подскочил к неподвижно лежащему киборгу, ударил ногой в бок. Взвыл – нога оказалась та самая, хоть и вправленная, но не зажившая до конца, а бок – твёрдым, как камень. Киборг, чтоб его! Ударил здоровой. И ещё.
– Ты же сам! Говорил! Киборги не в счёт! Ты же! Сам!!! Брехло!!!
Шлёпнулся рядом, прямо на чуйку. Подтянул колени, упёрся в них лбом. Долбанная сфера сужалась – теперь уже чётко видно, что это именно сфера, тут брехло не соврал. И внутри этой сферы не было никого, кроме Кенди и киборга.
А сфера – всё ещё была.
И значит – киборги тоже умеют врать. Или эта сволочь на полу вообще не киборг – кто их знает, астридесов, что у них за норму считается?
Силы кончились как-то совсем внезапно, злость ушла, а вместе с нею ушли и сомнения. Остался только холодный трезвый расчёт. Глупо верить тому, кто пытается быть самым хитрым. Нельзя доверять обманщику.
А человек он или киборг – дело десятое…
Ничего. Ещё двое суток. Время есть. Что нужно сделать с киборгом, чтобы он из режима консервации перешёл в режим прекращения функционирования? Повреждение основного процессора… вроде они у них тоже в черепушке, зачем изобретать велотренажер, если сама природа… Насколько крепкие у астридесов черепа? Горло передавить Кенди вряд ли сумеет, силы не те, да и без кислорода мозг киборга может существовать довольно долго, а вот если приподнять повыше ту тяжеленную шнягу, что это брехло использовал вместо ломика, да уронить остриём вниз… может сработать. Главное – целить в глаз. Чтобы наверняка. Если кости у него армированные, то фиг пробьёшь, а в глазу точно никакой кости нет.
Целить в глаз – и не вспоминать, как тебя вытаскивали из-под завала. А чего вспоминать, если всё равно дохнуть, если всё равно выхода нет и выбор только в том, обоим тут дохнуть или кому-то одному, ведь глупо же верить словам того, кто врал, врал всё время. Нельзя верить в то, что кто-то пожалеет и спасёт. Никогда нельзя. Хотелось бы, конечно, но на такие хотелки как раз и ловят лохов, а Кенди не лох, Кенди жить хочет, жить долго, как брат завещал. А значит, и думать нечего.
Глаза щипало, но это просто от обезвоживания. Здесь пересушенный воздух. После операции по их пересадке Кенди ни разу так и не сумел заплакать, ни разу, глупо было бы думать, что получится сейчас, из-за этого брехла. Так и есть – глаза сухие, просто режет, словно песком засыпало.
– Сволочь, – повторил Кенди тихо и уже совершенно спокойно, почти отрешённо. Ударил кулаком в обтянутое комбинезоном плечо. Сидя неудобно замахиваться, и удар вышел слабенький. Но полегчало конкретно.
И тогда Кенди ударил снова.
И продолжал бить, давя зубами зелёное стекло. И потом, когда уже невозможно стало ругаться, потому что онемели губы и горло, но бить ещё можно было вполне, вот он и бил.
Пока не остановилось сердце.
Как замерцала и исчезла сфера и внутрь быстро и деловито устремились люди с медицинской платформой, он уже не видел…
Мы с Шеатом входим в подъезд обычного панельного дома. Такой знакомый мир, ностальгия… Здесь обитают одни люди на средней ступени развития, да еще скрывается тот, кого нам нужно найти.
Дракона я беру с собой за компанию, чтобы не дурил. Если Шеврин и Шиэс сами находят себе занятия и как-то умудряются прикладывать свой энтузиазм в нужное русло, то Шеат чудит. Нет, он не взорвал корабль (пока что), никого не убил и даже толком из дому не сбежал, но эта гормональная перестройка растущего организма сильно бьет по растущим же мозгам. Некоторые его таракашки в виде ношения абсолютно белых одежек, невинны и терпимы, некоторые – как требование у меня плазмы, например, или попытка обрезать свои шикарные волосы просто выбешивают. И ведь знает же, пакость мелкая, что плазма — это ужасно больно и навсегда, а срезав волосы, можно лишиться своего гребня в драконьей ипостаси, но все равно чудит. Шеврин не мелочился и в тот раз просто выпорол своего основу, оставив Шеата наслаждаться синей задницей.
Потому я стараюсь занять юного падавана хоть чем-то общественно полезным и приличным. Шеврин нашел себе утешение в образовании и укомплетовывании маленьких армий – ударных боевых отрядов во всех наших мирах. Не скажу, что идея новая, но хорошие бойцы нигде не помешают. Плюс наши миры уже вышли из состояния «дохлой клячи» и постепенно приближаются к состоянию «вполне годный мир», а значит желающие захапать чужое добро скоро придут навестить соседей, и мы должны быть к этому готовы. Потому я частенько заставала заморенного брюнета, уснувшего прямо за столом в обнимку с коммом, магическим шаром, несколькими связными амулетами и прочей ерундой, позволяющей общаться с жителями наших миров. Он специально упахивался до такого состояния, чтоб мучительные воспоминания не травили душу. И я его понимаю. Помнить всякие ужасы очень паршиво, особенно когда знаешь, что ты уже ничего не можешь сделать.
Но вернемся к нашему техногенному мирку. Скрипящая подъездная дверь захлопнулась, будто отрезая нас от внешнего мира.
— Круто, — буркнул Шеат, указывая пальцем на граффити под потолком.
Однако да, расстарались ребята. Черная харя какого-то монстра из снов наркомана была обведена фиолетовым маркером и подписана «Саня». Хорош Саня, нечего сказать.
Мы поднялись на четвертый этаж. Здесь были три добротные железные двери, на одной даже этикетка с указанием охранной организации имелась. Но они были мне не нужны. А вот четвертая дверь была мастерски скрыта мороками, занавешена целым полотном эдакого микса из силовых полей и энергетических линий. Довершала микс чудная иллюзия ровно закрашенной стены. Вот сюда нам и надо.
Я легонько постучала костяшками пальцев по иллюзии. Вместо побелки и кирпичей пальцы ощутили металл. Тот, кто так хорошо спрятался, наверняка услышит и этот звук. Ведь обычный человек не догадается стучать по стене, а буйные подростки просто ее зарисуют матюгами и граффити.
Медленно и плавно стали сниматься иллюзии и защитные поля. Хозяин дома и примет гостей. Это радует. Дверь распахнулась неожиданно, как пролом в стене. Низкого роста худощавый японец с длинной черной косой церемонно поклонился и махнул рукой внутрь квартиры.
— Прошу, — мужчина посторонился. Не дичится, это хорошо.
— Спасибо, — я осторожно шагнула за порог, придержала Шеата под локоть на всякий случай. Мало ли, что может стукнуть в голову дракону при виде очень старого синерианина.
Квартира оказалась перестроена полностью под японский стиль. Минимализм во всем – никаких тебе громоздких шкафов и комодов, аккуратные внутристенные полочки. Вместо кровати – матрас на полу, вместо кухни – плитка и раковина, отделенные от комнаты ширмой. Зато возле окон стояли кадки с маленькими деревцами. Как же они называются? Я наморщила лоб и потерла пальцами виски. О вот – бонсай!*
Тем временем хозяин жилища вернул на место всю защиту, проверил сплетения и накинул сверху силовое поле – для надежности. Он вернулся к нам и указал прямо на пол:
— Прошу, садитесь, — японец-синерианин это интересно. Такого микса я точно не видела еще. – Что вас привело в мой дом?
— Знаете, — я сложила руки на коленях – сидеть в позе лотоса на голом полу то еще удовольствие, и подождала, пока усядется Шеат. – Вы будете смеяться, но нас к вам направил анонимный источник информации, не раскрывающий своей личности. Он любит баловаться снами или записками.
— Занятно, — хмыкнул японец и кивнул нам, — подождите минутку, сейчас заварится чай и мы поговорим нормально.
Через десять минут (рекордная скорость заваривания чая) он подал нам маленькие, изящные, почти ажурные чашечки со светлым напитком, я добавила к чаю печенье и варенье – не могу пить просто коричневую воду, нужно подсластить. А японец сахаром не озаботился вовсе. Шеат в это время удивленно рассматривал диковинный интерьер – привык к горам барахла и техники в корабле и в Приюте. Здесь же почти пустая квартира была будто вырезана из другого мира и вклеена в этот.
— Значит вы говорите об анониме. И что же он вам сообщил обо мне? – мужчина поправил халат и тоже уселся за маленький столик прямо на пол.
— Почти ничего, кроме места вашего нахождения и того, что, возможно, вам будет интересно с нами пообщаться.
— Вот значит как, — он задумался, отпил чай и даже взял мое печенье. Что ж, контакт пошел. – И что вы можете мне рассказать?
Я обвела пальцем изящную ручку чашечки и попыталась сформировать мысли в приличную кучку.
— Да собственно, сами не знаем. Я лично не знаю о вас ничего, кроме того, что вы отшельник сейчас, а в прошлом были главой совета синериан, как он еще не развалился, ума не приложу. Я даже имени вашего не знаю, простите…
— Гитван, — коротко кивнул японец. – Второе имя называть не буду, с него все смеются.
— И не надо.
— Разве у синериан есть Совет? – удивился Шеат, доедая варенье.
— Есть, молодой… человек, — улыбнулся синерианин и подлил дракону чая. – Там собрались самые старые и самые отмороженные представители нашей расы. Те, которые прельстились алкоголем, наркотиками, сексом, всесилием и вседозволенностью и теперь хотят иной отравы – власти… Власть пьянит и развращает хуже вина. Власть сводит с ума горше, чем камень безумия, — он кивнул мне и продолжил, — власть уничтожает последнее, что еще остается хорошего в разумном существе. Поэтому я их покинул.
Гитван замолчал и долго всматривался в свою чашку, будто гадая по мелким чаинкам о своей судьбе.
— Меня никто не понял и не понимает сейчас. Называют выжившим из ума маразматиком, хотя у самих ума меньше, чем в этом печенье. Они отказываются со мной общаться, а сами между тем вытворяют такое, за что во многих мирах выдают высшую меру наказания – смертную казнь.
— Вам очень одиноко? – черные глаза, полные печали и тоски взглянули мне словно в душу. Не тысячелетнее – миллионолетнее существо смотрело, вынимая все мои потайные уголочки души наружу и разбирая их, словно калейдоскоп. Нет, он не читал мысли, для него это слишком низко и даже неприлично. С высоты его опыта все наши мысли видно уже по лицу и жестам, как бы мы не пытались их скрывать.
— Я привык, — хмыкнул синерианин и опустил глаза.
— А может к нам пойдете, а? – Шеат взглянул на мужчину странным, словно просительным взглядом.
— И почему вы считаете, что у вас лучше, чем здесь? – пустая чашечка ровно спланировала на миниатюрный столик.
— У нас весело… и… — я замялась. – Вы будете не один. У нас живут и синериане тоже. Вот недавно троицу мелких парнишек подобрала, представляете, они даже форму держать не умели?!
К слову, вытащенные из космоса огрызки после чьей-то баталии, уже вполне неплохо чудили в Академии. Демиурги сильно удивились столь нестандартным ученикам, но взялись воспитывать такое счастье с нуля. Я сама понятия не имела о том, что оторванный огрызок плазмы может далеко не сразу превратиться в гуманоидную форму и восстановить размер взрослой особи, все зависит от его размера и количества оставленной энергии. Вот и получилось подобрать эдакие лужицы с глазками и щупами, больше всего напоминающие улиток без панциря.
Я показываю японцу наших, Академию, миры, их жителей, строительства, заводы, магов, вампиров… Он кивает. Старый, как само мироздание, чуждый и нашему миру, и своим сородичам, одинокий, потерянный. Чужой для всех. Быть может нам удастся дать ему новые цели в жизни? Не зря же аноним так усердно подталкивает собирать тех, кто уже отчаялся. И не важно, кто они – человек, лезущий в петлю, или синерианин, от скуки выращивающий бонсайи. У каждого своя трагедия и свое горе.
За разговором было выпито три чайника чая, съедено кучу конфет, печенья и вафель. О варенье речи вообще не идет. Но зато у японца появился блеск в глазах – то, чего раньше не было. Он согласился начать все сначала и быстро собрал маленькую коробку вещей. В пространственный карман были сгружены бонсайи, а самую маленькую плошку с еще юным деревцем он подарил Шеату.
— Держи, — дракон бережно взял плошку, прижал к груди. – Будешь растить и заботиться. Авось научишься…
Я не могла воспринимать Гитвана как старца. Да и выглядел он совсем не старчески – на вид примерно тридцати человеческих лет. Но и на наших ровесников он не тянул. Что-то было такое в черных омутах глаз, вечное, древнее, словно из глубин космоса. Такое пугающее и манящее. Не знаю. Что-то, указывающее на его не старость, нет, на древность… В этом синерианине не было ни той бесшабашности и веселья, присущих молодым, ни задора, ни яркости и желания затмить собой окружающих. Он не кичился возрастом и опытом, не давил грузом пережитых лет и не пугал мощью, как Шеврин. Он просто был. Скрыл свои силы, чтобы не подавлять и не пугать нас. Заваривал вручную чай, как Син. Не стеснялся сидеть на полу и не волновался о нашем мнении на свой счет.
И это все в куче вызывало уважение и некое благоговение. Гитван не добивался этого, но уважение сразу появлялось.
Так в нашем бедламе появился новый жилец. Видимо, у него своя, малопонятная мне роль. Но и такого крутого парня грех упустить. Пусть он не позволит собой командовать и будет делать, что сам хочет, но его можно попросить о чем-либо важном. Думаю, такой не откажет помочь защищать наши миры, если они станут и его мирами тоже.
Высота огненного столба позволяла примерно определить, кто ушел в Пламя. Молоденькие фениксы, вроде дочки Мари — одно, а опытные, матерые — совсем другое. Судя по всему, клан только что лишился — Анна не могла произнести это даже мысленно, столь ужасающей была догадка — своей главы. Вернее, обеих глав — бывшей и нынешней. А она сама потеряла внучку и правнучку. При этой мысли в глазах окончательно потемнело, и Хранительница погрузилась в беспамятство.
В горах воздух прозрачен и чист. В ясные дни, когда солнечный свет растворяет туманную дымку, порой можно рассмотреть куст на соседней горе во всех подробностях Тысячелетние камни молчаливы и недвижны. Ничто не дрогнет, не шелохнется… только ветер и скалы ведут молчаливый поединок выдержки. Тихо. Холодно. И никого.
Некому было видеть, как дрогнул, уплотнившись, изумительно прозрачный воздух. Черно-фиолетовая линия точно прорезала горный склон. Прошуршали, осыпаясь, осколки, и на каменно-ледяную осыпь скользнули-спрыгнули две размытые тени… еще две. Еще. Они приникали к земле, сливались со скалами, быстро окружая место пробоя незримым кольцом.
Некому было видеть, как щель вдруг скользнула вниз, коснулась земли. Захрустели, трескаясь от нестерпимого жара, гранитные осколки. Затанцевали по краям синеватые вспышки, медленно расползаясь в стороны, раздвигая воздух, расширяя границы щели.
Некому было видеть, как из щели шагнули-выплыли четыре по-змеиному гибкие, почти бесплотные фигуры. И как одна из них плавно скользнула к обрыву, всмотрелась красными глазами в далекую россыпь огней внизу, замерла, а потом, будто опомнившись, решительным жестом схлопнула щель. На миг над скалами взлетело и зависло облако странно темных искр… А потом оно растаяло, точно впитавшись в камни, исчезло. И вместе с ним исчезли пришельцы.
В тысяче километров от затянувшегося пробоя Вадим вдруг резко вскинул голову, прервав работу. Отвратительно знакомое чувство, чувство прибытия-присутствия серой мрази дернуло нервы, будто матерый ссои-ша какого-то демона оказался прямо под носом, и так же резко растаяло.
Не понял. Что это было?
— Что это было? — негромко сдублировал вопрос знакомый голос. Практически его собственный. Здешний Дим прикрыл глаза, удивленно вслушиваясь в присутствие, и спустя пять секунд покачал головой: — Пусто.
Две пары очень похожих серо-зеленых глаз встретились.
— Ты тоже почуял?
— Ссои-ша? Да.
— Близко?
Понимающий взгляд.
— Скорей сильно.
— А сейчас?
— Ушло. Или…
— Или прикрылось?
— Если прикрылось от нас — это какой же оно силы? Не к добру…
— О том и речь.
Под ладонью вздрагивает распластанное мальчишеское тельце, и Вадим вынужденно отодвигает мысли о ссои-ша. И о странном ощущении пробоя. И о распроклятой садистке Лиз, которую не пришибли вовремя ни Лёш, ни он сам. Когда исцеляешь, тьмы в мыслях быть не должно, именно так он и потерял этот дар там, в уже маловероятном будущем. Слишком много злости рвалось наружу, слишком вольно обосновался в душе «холодок». И дар лечить сгорел, утонул в яростной каше мести, щенячьего самодовольства от собственной силы и злой обиды на весь мир. А теперь вот вернулся. Так что собирай в ладони свет, Владыка, лечи. А некромантские идеи воскресить ненормальную феникс и просветлить ей мозги, объяснив, как нехорошо быть такой стервой, оставь на потом. Незачем уже. Поздно.
Лечи…
Где же она взяла такие веревки, гва… Спокойно, Вадим! Спокойно. Веревки и веревки. Выглядят нормально. Связывают как следует. Позволяют выволочь отца из комнаты под заверения: «Хочешь, чтобы были живы — топай, потом вернешься и развяжешь…» — а потом уже показывают свою истинную сущность. Хорошо, что эта разъедающая дрянь медленная. Хорошо, что Лёшка со своей феникс вернулись быстро и долго ждать не пришлось. Хорошо, что она поддается исцелению…
Хорошо, что у мальчишек пострадали только тела, а мозги, судя по всему, на месте. Вопросы вон задают про магию…
И ох как хорошо, что знаешь, к кому обращаться с выражением восхищения и благодарности за такие продвинутые веревочки. Что ж, семейство Долински, разговор с вами давно назревал. Теперь дозрел окончательно. Я даже знаю, куда им нацепить их собственное изобретение.
— Ну-ну, что ты, мелкий… Как его по имени, Дим? Ага, Кирилл. Спокойно, Кирилл. С чего ты взял, что мужчины не плачут? Всякое бывает. Ты вот, к примеру, лук резать пробовал? Вот-вот. Что? Что?! Дим, ты посмотри, какие оригинальные идеи у нашего нового родича — убрать запах лука магией! Молодец, ребенок. Надо будет попробовать сегодня, когда поправишься. А что я сказал? Что сегодня поправишься? А, что родичи. Конечно. Ваша единокровная сестра Лина недавно вышла замуж за моего родного брата Лёшку. Значит, мы и есть родичи. Девери? Не знаю, спросить надо. Ага, обязательно… Близнецы? Кто? Мы?
— В каком-то смысле, — вмешивается Дим. — Но больше пока не спрашивай. Ты ведь понимаешь, что у магии свои секреты? Вот будете приходить в гости, узнаете. На ушко? Ну, давай. Что? Демоны? Вадим, ты слышишь, нас спрашивают, знакомы ли мы с демонами и можно ли получить автограф…
— Кир, а тебя ангелы случайно не интересуют? — вмешивается третий врачеватель, успокаивающий мать ребят (с изрядно промокшей в области груди футболкой), и оба Дима, переглянувшись, дружно посылают его… к супруге.
— На проработку, — уточняет Вадим.
— Она уже должна была опомниться, — кивает Дим.
— Так что держись, ангел…
— Хранительница? Анна, что с вами? Анна!
Беспокойный голос, осторожное касание руки — явно друга, иного Пламя бы не подпустило. А-а, Анжелика-Пламя, взлетевший к потолку огненный столб, искры.
Лиз, Линочка…
Преисподняя, за что?
Ты не знаешь? Хоть с собой-то не лукавь.
Разве не ты говорила юной Елизавете, что именно она будет самой лучшей главой клана? Ты хотела успокоить, утешить девочку после смерти матери, ты хотела отвлечься от собственной боли потери, но стоило тогда думать, о чем говоришь.
Разве не ты не остановила ее, когда внучка стала бросать на алтарь будущего главенства дружбу, собственный талант, первую любовь?
Разве не ты спустила ей с рук первую сделанную подлость? А если бы не пришел зеленоглазый незнакомец, ты бы позволила ей растоптать и Лину.
Чего же ты теперь хочешь? Пожинай, что посеяла.
Линочка, Лина, девочка моя, последняя в нашем роду, последнее родное существо, ЛинаБоль снова рванула сердце цепкими когтями.
— Хранительница! Да что же это?.. Мари, оставайся здесь!
И Анжелика исчезает, словно унося свет за собой…
— Хранительница!
Она не отвечает. Хранительница… Да какая из нее Хранительница, насмешка одна. Не уберегла ничего, кроме Пламени. Ни клан, ни дочь, ни внучку. Ни последыша, Лину.
В свитках ей встречалась история о Бьянни, главе клана, которая по легкомыслию допустила гибель сразу шести соплеменниц. И сгорела. От горя и отчаяния.
Тогда Анна посчитала это легендой, а сейчас верит. Верит. Жить бывает нестерпимо…
— Хранительница! И вот так все время, — кому-то жалуется Анжелика.
Стефанию, что ли, позвала…
А девочка права. Помирать потом будешь, старая эгоистка. Надо встать. Надо избрать преемницу. Надо проследить за избранием новой главы.
Вставай…
Чужое тело и слишком живое сердце. Больно. Недавнее ранение — мелочь в сравнении с этой болью.
— Анжелика… позови… кого-нибудь.
— Кто-нибудь уже пришел! — послышался довольно сердитый голос, от которого закрытые глаза старой Хранительницы мгновенно распахнулись.
Лина, совершенно живая и здоровая Лина сверкнула глазами:
— Бабушка, ну что это такое? Лёш, давай этот свой регенератор… ага.
Лёш?
Старая Хранительница оторвала взгляд от черной ленты в волосах Лины — знак траура, значит, все-таки Лиза — и перевела взгляд на зеленоглазого приемыша. Молодой Страж почему-то виновато улыбнулся и пожал плечами.
— Вы ее лучше не сердите, — посоветовал он. — А то и вам достанется.
— Лучше молчи, я еще не остыла, — предупредила любящая супруга.
— Вот и я об этом, — усмехнулся Соловьев, распаковывая одну из ампул. — Анна, скажите, вы бы сердились, если бы вас кто-то заслонил от опасности?
— Если бы такой ценой, рассердилась бы наверняка, — пресекла ответ прабабки Лина.
Какой?
Еще не сказав ни слова, не получив лекарства, Анна вдруг ощутила: жива. Она жива, и внучка жива, и Пламя бьется рядом, как второе сердце, и пьянящий вкус жизни лишь острей из-за привкуса горечи. Лиза… Лизу она все-таки потеряла. Как это случилось? Что значили выходки Пламени и правнучкино шипение? Ее как-то заслонил муж? Это о его гибели свидетельствовало Пламя? Ну да, конечно же, приемыш тоже маг, и с сильной кровью.
Умер и ожил?
— Лежи, лежи, — остановила ее попытку привстать внучка. — Что же ты так, бабушка? Рановато тебе болеть. Кто мне обещал триста — четыреста лет жизни? Кто позаботится о Пламени? И наконец, кто принесет к Пламени мою дочку?
Ампула регенератора звонко бьется об пол.
Не говоря ни слова, с каким-то недоверчивым выражением молодой муж опускается на колено рядом с Линой. Берет за руки и смотрит, смотрит, смотрит.
«Правда?» — надежда в широко открытых глазах.
«Проболталась», — смущенно-виноватая улыбка.
«Наш ребенок?» — сияющий взгляд.
«Дочка», — легкий румянец на щеках.
«Когда?» — нетерпеливая улыбка.
«Подожди восемь месяцев», — пальцы, запутавшиеся в каштановых волосах.
И счастливо взвившееся Пламя…