Мы с Шеатом входим в подъезд обычного панельного дома. Такой знакомый мир, ностальгия… Здесь обитают одни люди на средней ступени развития, да еще скрывается тот, кого нам нужно найти.
Дракона я беру с собой за компанию, чтобы не дурил. Если Шеврин и Шиэс сами находят себе занятия и как-то умудряются прикладывать свой энтузиазм в нужное русло, то Шеат чудит. Нет, он не взорвал корабль (пока что), никого не убил и даже толком из дому не сбежал, но эта гормональная перестройка растущего организма сильно бьет по растущим же мозгам. Некоторые его таракашки в виде ношения абсолютно белых одежек, невинны и терпимы, некоторые – как требование у меня плазмы, например, или попытка обрезать свои шикарные волосы просто выбешивают. И ведь знает же, пакость мелкая, что плазма — это ужасно больно и навсегда, а срезав волосы, можно лишиться своего гребня в драконьей ипостаси, но все равно чудит. Шеврин не мелочился и в тот раз просто выпорол своего основу, оставив Шеата наслаждаться синей задницей.
Потому я стараюсь занять юного падавана хоть чем-то общественно полезным и приличным. Шеврин нашел себе утешение в образовании и укомплетовывании маленьких армий – ударных боевых отрядов во всех наших мирах. Не скажу, что идея новая, но хорошие бойцы нигде не помешают. Плюс наши миры уже вышли из состояния «дохлой клячи» и постепенно приближаются к состоянию «вполне годный мир», а значит желающие захапать чужое добро скоро придут навестить соседей, и мы должны быть к этому готовы. Потому я частенько заставала заморенного брюнета, уснувшего прямо за столом в обнимку с коммом, магическим шаром, несколькими связными амулетами и прочей ерундой, позволяющей общаться с жителями наших миров. Он специально упахивался до такого состояния, чтоб мучительные воспоминания не травили душу. И я его понимаю. Помнить всякие ужасы очень паршиво, особенно когда знаешь, что ты уже ничего не можешь сделать.
Но вернемся к нашему техногенному мирку. Скрипящая подъездная дверь захлопнулась, будто отрезая нас от внешнего мира.
— Круто, — буркнул Шеат, указывая пальцем на граффити под потолком.
Однако да, расстарались ребята. Черная харя какого-то монстра из снов наркомана была обведена фиолетовым маркером и подписана «Саня». Хорош Саня, нечего сказать.
Мы поднялись на четвертый этаж. Здесь были три добротные железные двери, на одной даже этикетка с указанием охранной организации имелась. Но они были мне не нужны. А вот четвертая дверь была мастерски скрыта мороками, занавешена целым полотном эдакого микса из силовых полей и энергетических линий. Довершала микс чудная иллюзия ровно закрашенной стены. Вот сюда нам и надо.
Я легонько постучала костяшками пальцев по иллюзии. Вместо побелки и кирпичей пальцы ощутили металл. Тот, кто так хорошо спрятался, наверняка услышит и этот звук. Ведь обычный человек не догадается стучать по стене, а буйные подростки просто ее зарисуют матюгами и граффити.
Медленно и плавно стали сниматься иллюзии и защитные поля. Хозяин дома и примет гостей. Это радует. Дверь распахнулась неожиданно, как пролом в стене. Низкого роста худощавый японец с длинной черной косой церемонно поклонился и махнул рукой внутрь квартиры.
— Прошу, — мужчина посторонился. Не дичится, это хорошо.
— Спасибо, — я осторожно шагнула за порог, придержала Шеата под локоть на всякий случай. Мало ли, что может стукнуть в голову дракону при виде очень старого синерианина.
Квартира оказалась перестроена полностью под японский стиль. Минимализм во всем – никаких тебе громоздких шкафов и комодов, аккуратные внутристенные полочки. Вместо кровати – матрас на полу, вместо кухни – плитка и раковина, отделенные от комнаты ширмой. Зато возле окон стояли кадки с маленькими деревцами. Как же они называются? Я наморщила лоб и потерла пальцами виски. О вот – бонсай!*
Тем временем хозяин жилища вернул на место всю защиту, проверил сплетения и накинул сверху силовое поле – для надежности. Он вернулся к нам и указал прямо на пол:
— Прошу, садитесь, — японец-синерианин это интересно. Такого микса я точно не видела еще. – Что вас привело в мой дом?
— Знаете, — я сложила руки на коленях – сидеть в позе лотоса на голом полу то еще удовольствие, и подождала, пока усядется Шеат. – Вы будете смеяться, но нас к вам направил анонимный источник информации, не раскрывающий своей личности. Он любит баловаться снами или записками.
— Занятно, — хмыкнул японец и кивнул нам, — подождите минутку, сейчас заварится чай и мы поговорим нормально.
Через десять минут (рекордная скорость заваривания чая) он подал нам маленькие, изящные, почти ажурные чашечки со светлым напитком, я добавила к чаю печенье и варенье – не могу пить просто коричневую воду, нужно подсластить. А японец сахаром не озаботился вовсе. Шеат в это время удивленно рассматривал диковинный интерьер – привык к горам барахла и техники в корабле и в Приюте. Здесь же почти пустая квартира была будто вырезана из другого мира и вклеена в этот.
— Значит вы говорите об анониме. И что же он вам сообщил обо мне? – мужчина поправил халат и тоже уселся за маленький столик прямо на пол.
— Почти ничего, кроме места вашего нахождения и того, что, возможно, вам будет интересно с нами пообщаться.
— Вот значит как, — он задумался, отпил чай и даже взял мое печенье. Что ж, контакт пошел. – И что вы можете мне рассказать?
Я обвела пальцем изящную ручку чашечки и попыталась сформировать мысли в приличную кучку.
— Да собственно, сами не знаем. Я лично не знаю о вас ничего, кроме того, что вы отшельник сейчас, а в прошлом были главой совета синериан, как он еще не развалился, ума не приложу. Я даже имени вашего не знаю, простите…
— Гитван, — коротко кивнул японец. – Второе имя называть не буду, с него все смеются.
— И не надо.
— Разве у синериан есть Совет? – удивился Шеат, доедая варенье.
— Есть, молодой… человек, — улыбнулся синерианин и подлил дракону чая. – Там собрались самые старые и самые отмороженные представители нашей расы. Те, которые прельстились алкоголем, наркотиками, сексом, всесилием и вседозволенностью и теперь хотят иной отравы – власти… Власть пьянит и развращает хуже вина. Власть сводит с ума горше, чем камень безумия, — он кивнул мне и продолжил, — власть уничтожает последнее, что еще остается хорошего в разумном существе. Поэтому я их покинул.
Гитван замолчал и долго всматривался в свою чашку, будто гадая по мелким чаинкам о своей судьбе.
— Меня никто не понял и не понимает сейчас. Называют выжившим из ума маразматиком, хотя у самих ума меньше, чем в этом печенье. Они отказываются со мной общаться, а сами между тем вытворяют такое, за что во многих мирах выдают высшую меру наказания – смертную казнь.
— Вам очень одиноко? – черные глаза, полные печали и тоски взглянули мне словно в душу. Не тысячелетнее – миллионолетнее существо смотрело, вынимая все мои потайные уголочки души наружу и разбирая их, словно калейдоскоп. Нет, он не читал мысли, для него это слишком низко и даже неприлично. С высоты его опыта все наши мысли видно уже по лицу и жестам, как бы мы не пытались их скрывать.
— Я привык, — хмыкнул синерианин и опустил глаза.
— А может к нам пойдете, а? – Шеат взглянул на мужчину странным, словно просительным взглядом.
— И почему вы считаете, что у вас лучше, чем здесь? – пустая чашечка ровно спланировала на миниатюрный столик.
— У нас весело… и… — я замялась. – Вы будете не один. У нас живут и синериане тоже. Вот недавно троицу мелких парнишек подобрала, представляете, они даже форму держать не умели?!
К слову, вытащенные из космоса огрызки после чьей-то баталии, уже вполне неплохо чудили в Академии. Демиурги сильно удивились столь нестандартным ученикам, но взялись воспитывать такое счастье с нуля. Я сама понятия не имела о том, что оторванный огрызок плазмы может далеко не сразу превратиться в гуманоидную форму и восстановить размер взрослой особи, все зависит от его размера и количества оставленной энергии. Вот и получилось подобрать эдакие лужицы с глазками и щупами, больше всего напоминающие улиток без панциря.
Я показываю японцу наших, Академию, миры, их жителей, строительства, заводы, магов, вампиров… Он кивает. Старый, как само мироздание, чуждый и нашему миру, и своим сородичам, одинокий, потерянный. Чужой для всех. Быть может нам удастся дать ему новые цели в жизни? Не зря же аноним так усердно подталкивает собирать тех, кто уже отчаялся. И не важно, кто они – человек, лезущий в петлю, или синерианин, от скуки выращивающий бонсайи. У каждого своя трагедия и свое горе.
За разговором было выпито три чайника чая, съедено кучу конфет, печенья и вафель. О варенье речи вообще не идет. Но зато у японца появился блеск в глазах – то, чего раньше не было. Он согласился начать все сначала и быстро собрал маленькую коробку вещей. В пространственный карман были сгружены бонсайи, а самую маленькую плошку с еще юным деревцем он подарил Шеату.
— Держи, — дракон бережно взял плошку, прижал к груди. – Будешь растить и заботиться. Авось научишься…
Я не могла воспринимать Гитвана как старца. Да и выглядел он совсем не старчески – на вид примерно тридцати человеческих лет. Но и на наших ровесников он не тянул. Что-то было такое в черных омутах глаз, вечное, древнее, словно из глубин космоса. Такое пугающее и манящее. Не знаю. Что-то, указывающее на его не старость, нет, на древность… В этом синерианине не было ни той бесшабашности и веселья, присущих молодым, ни задора, ни яркости и желания затмить собой окружающих. Он не кичился возрастом и опытом, не давил грузом пережитых лет и не пугал мощью, как Шеврин. Он просто был. Скрыл свои силы, чтобы не подавлять и не пугать нас. Заваривал вручную чай, как Син. Не стеснялся сидеть на полу и не волновался о нашем мнении на свой счет.
И это все в куче вызывало уважение и некое благоговение. Гитван не добивался этого, но уважение сразу появлялось.
Так в нашем бедламе появился новый жилец. Видимо, у него своя, малопонятная мне роль. Но и такого крутого парня грех упустить. Пусть он не позволит собой командовать и будет делать, что сам хочет, но его можно попросить о чем-либо важном. Думаю, такой не откажет помочь защищать наши миры, если они станут и его мирами тоже.