Ночь прошла беспокойно для всех – Мира не понимала, зачем она здесь, ведь можно было пару дней в доме у любого другого брата побыть, — а спросить стеснялась, Лютый вроде приехал телохранителем маленькой хозяйки, а фактически… словно охраняет весь дом. На пару со Змеем.
Нина за ночь раза три вставала проверить, всё ли в порядке. Было тревожно, но Змей тихо спал на диване, а Лютый просыпался и молча наблюдал за передвижениями Нины по дому, стараясь всё-таки не пугать хозяйку красными глазами. Мира одна спала спокойно – или делала вид, что спала.
И всё же – как она могла такое сделать? Но… она не могла иначе.
Эта фраза – «Она мне не дочь!» — уже была однажды брошена. И была понята буквально. Но… тогда Нина была старше, чем сейчас Мира… и угроза тогда была реальной! А сейчас… был бы просто ритуальный диалог главы деревни с богиней воды… просто обряд.
И это предсказание! Они… её семья… восприняли его как программу действия, и сделали всё возможное, чтобы оно не сбылось. Но… оно сбылось – хоть и наполовину. Встретила в воде не-человека…
И что дальше? Неужели согласится выйти за него?
Через три года… многое может поменяться… действительно, видно будет. Найдёт девочка другого парня – боги им в помощь!
Но готовиться к свадьбе надо начинать прямо сейчас – если Мира всё же решится назвать мужем киборга, то надо сделать всё возможное, чтобы она не чувствовала себя оскорблённой.
Здесь мужа выбирает девушка – это да. Но… только из тех парней, которых одобрят её родители и кому будет разрешено заслать сватов. Парни из других деревень, узнав о предсказанном не-человеке – киборге, могут отказаться от сватовства, и Мире придётся принять мужем DEX’а. Теоретически.
А на практике – в восемнадцать лет она получит паспортную карточку и сможет решать сама, что ей делать… в любом случае федеральные законы выше родовых.
Свадебный костюм… такой, как она хочет – натуральные ткани (лён, шёлк, парча, хлопок, ситец), вышивка и кружева, золотное шитьё, натуральный жемчуг, настоящий янтарь… и серебро – создать или купить возможно. Но!
Но всё это просто безумно дорого! Она ещё подросток! – и её желание иметь всё самое-самое понятно… но… вряд ли сейчас она представляет, сколько всё это может стоить. Возможно, она наслушалась старых семейных сказок от бабушки… или мультиков насмотрелась… очень может быть. Лет двести назад на Старой Земле у поморской невесты бывало до ста ниток речного жемчуга и до пяти ниток янтарных бус на шее одновременно! Плюс – парчовый сарафан с душегреей и золотного шитья платок.
Но всё это надевалось только один раз в жизни – на свадьбу. Потом передавалось младшим сёстрам и – позже – дочерям.
Но… всё-таки надо начать откладывать деньги на костюм, и на украшения, и на подарки, и… на дом.
Да, на дом.
После свадьбы Мира уже не сможет жить в родительском доме, а должна идти за мужем… она будет замужем… и молодожёны должны будут переехать в свой дом.
Если Мира согласится выйти замуж за Змея – что маловероятно, но всё же возможно – то надо строить для них дом. Может, и не слишком большой, но вместительный. На новом месте начинать новую деревню… такую, чтобы всем киборгам места хватило.
А если откажется? – то в этом доме можно будет и самой жить, ведь юридически Змей – её собственность, значит, и дом будет тоже её собственностью. И дописать, наконец, диссертацию на материале местных обрядов… слово Голубе дано, это да, но… есть ещё деревни, где не ступала нога этнографа…
***
Промучившись до рассвета, Нина всё же встала в пять утра и сразу села за терминал. Надо заказать Малене подарки – причём с учётом того, что примерно треть подарков она передарит матери и жёнам братьев, на что не только имеет полное право, но и в какой-то степени и обязана.
Что же ей нужно? Теоретически её положение в семье должно быть высоким – единственная дочь у родителей – и она уже должна иметь не меньше десятка юбок, не говоря о сарафанах и рубахах. Плюс — должна начинать собирать приданое. Если, конечно, в этой семье так уж придерживаются традиций – что очень даже возможно.
По традиции девочка только после выхвалки куклы и первого самостоятельно сшитого для себя сарафана получает статус «славутница», то есть – взрослая девушка на выданье, и вместе со званием получает знаки статуса – ленты, бусы и висящие серьги… не гвоздики, как сейчас у Миры в ушах, а подвески.
Славутница имеет право на участие в хороводах, посиделках, девичьих обрядах… а потом – и в смотринах. А уже после просватывания к головной повязке – перевязке или венцу — прикрепляются ленты-флажки в знак того, что девушка занята, и участие её в хороводах ограничивается только присутствием… теоретически.
А на практике – во всех ли деревнях традиции и обряды соблюдаются в полной мере? Насколько строго глава деревни относится к соблюдению ритуалов? Насколько сама Мира верит во всё это?
И… проводятся ли в современных деревнях все эти… мероприятия? – хороводы, посиделки, гуляния… допустимо ли приходить на них в джинсах? И… есть ли у неё эти самые джинсы?
Но что-то же должно проводиться! — не по домам же молодёжь сидит, надо где-то лишнюю энергию сбрасывать… скорее всего, всё-таки собираются где-то вечерами, и занимаются-общаются… парни – в драках, девушки – в рукоделии…
И если драки только показушные – фактически пляска с использованием движений бесконтактного боя, то рукоделие у девушек самое настоящее – вышивание, плетение кружев, прядение или вязание.
Всегда есть что-то состязательное – одна девушка лучше вышивает, другая лучше вяжет, парни приходят в вышитых сёстрами рубахах, у девушек – сделанные братьями пяльца или любые другие предметы. Ведь надо и себя показать, и на других посмотреть – и после песен и игр в доме пройтись-прогуляться по деревне.
Девушки собираются в своей деревне, их братья уходят в соседнюю… но не все – несколько парней остаются и встречают пришедших из других деревень парней. И уже с ними состязаются в силе и ловкости – проверяют, смогут ли потенциальные женихи защитить их сестёр при необходимости.
Так было раньше – что-то подобное наверняка есть и сейчас.
Сделав такие выводы, Нина открыла сайт Инфранет-магазина и стала заказывать, чтобы через пару часов с курьером всё было доставлено.
Купить подарки пятнадцатилетней девушке, выросшей в патриархальной семье, с соблюдением всех обычаев и выполнением всех обрядов — это серьёзный экзамен для культуролога, знающего обрядность только по учебникам. Нельзя ошибиться ни в цвете лент, ни в ширине куска ситца, ни в форме серёг – всё имеет значение, всё читается, во всём находится смысл!
Но… наверняка почти половина подаренного будет передарена матери и жёнам братьев… потому Нина заказала несколько кусков не слишком дорогой ткани разных цветов, полтора десятка лент разного цвета и разной ширины, небольшие светлые серьги с синими камушками, из таких же камешков бусы, серебряную цепочку, полсотни катушек ниток и большую игольницу.
Поставила в заказ время доставки и перевела часть оплаты.
***
Одновременно с Ниной проснулись и киборги – DEX’ы, умывшись, вышли из дома осмотреться.
Полшестого Май бесшумно прошёл на кухню и сначала стал готовить завтрак для себя и DEX’ов – ему уже была разрешена обычная еда, а Майя, уже понемногу начинавшая ходить, пока получала только кормосмесь.
В шесть Мира, одетая в другую юбку и другую кофту – не менее ужасные, что были на ней ранее, но посветлее — вышла из комнаты, тихо сходила в ванную и умылась, и также тихо присела на диван в гостиной, не зная, что ей можно в этом доме, а что — нельзя. Что можно – было сказано ещё вечером. А вот что нельзя – сказано не было.
Дома ей не давали спать так долго – в шесть она уже должна была подоить коров – а здесь коров нет, и можно было даже дольше спать… даже до семи часов! Но… спать, когда хозяйка дома уже встала, как-то нехорошо. И потому пришлось подниматься.
Тем временем Май накормил Лютого и Змея, сварив им по пачке пельменей – и после этого оба DEX’а с разрешения Нины ушли в гаражи осматривать наскоро купленный Ниной подержанный четырёхместный флайер, на котором будет летать Лютый.
А Май, как и было приказано с вечера, стал готовить сырники.
Заметив сидящую на диване Миру, Нина подозвала её к терминалу и набрала номер Фрола – вечером Мира была слишком взволнована произошедшим и вряд ли смогла запомнить в лицо хоть одного из киборгов. Это для киборгов не составило труда запомнить и записать для себя как особо охраняемый объект одну девушку, а для этой самой девушки — сложно.
— Присаживайся рядом. Я дважды в день звоню на острова, а иногда и чаще… иногда ребята сами звонят. Сейчас на островах их столько… что на расстоянии управлять ими становится всё труднее и труднее… но пока справляюсь.
На вирт-экранах возникли Фрол, Рик, подключились из гаража Змей с Лютым, через несколько секунд включился Ворон. Рядом с Фролом возникла Фрида, к Ворону подошли Виктор, Злата и Авель – и каждый отправил файлом отчёт о сделанном за ночь и готовых к продаже изделиях. Нина ещё раз представила киборгов Мире, надеясь, что она запомнит хоть кого-нибудь, и, пригласив Змея и Лютого войти в дом, закончила связь.
И сразу открыла сайт банка, в котором держала свои сбережения:
— Сейчас я открою тебе вклад… пока электронный кошелёк, которым ты сможешь пользоваться прямо сразу… пока кладу пять галактов. Чтобы были. И ещё один счёт, накопительный… будет в банке… запомни код от личного кабинета. Ты его сможешь открыть… то есть, снять деньги… только в день восемнадцатилетия. Змей начнет откладывать на него часть зарплаты, и Лютый сможет откладывать, и за три года ты накопишь денег на самостоятельную жизнь. На учёбу, выкуп киборга или на свадьбу… сама решишь.
Подошедший Змей возразил:
— Какая зарплата? Я же сдан в аренду!
— Успокойся. Сумма, получаемая за аренду тебя заповеднику, тебе же и идёт почти на две трети, ведь продукты, одежда, оружие из воздуха не берутся. Остальная сумма идет на мой счёт. Есть вероятность, что в деревне тебе выдадут шкатулку под сбережения… это ритуал… и заведут тебе электронный кошелёк, можешь делать что-то на продажу… из кости или из дерева… и сдавать в лавку при турбазе, две трети будут перечисляться мне, и треть вырученных денег пойдёт на него. Ты имеешь право делать Мире подарки, но при свидетелях и под запись. И… теоретически, работа, не входящая в обязанности, должна оплачиваться. Например, если при охране сенного сарая поймаешь в силки зайца и отдашь хозяйке дома… матери Миры или Голубе… то за него должны заплатить. Едой, одеждой или суммой в кошелёк… или оберегом.
Тем временем приехавший курьер привёз подарки в упаковках – ленты, ткани, серьги и бусы. Нина расписалась, оплатила оставшуюся сумму, и снова обернулась к девочке:
— Бери, это тебе. Раз уж так получилось… ты мне не чужая теперь.
Мира, этого всего не ожидавшая, успокоилась и явно обрадовалась. Оказывается, эта Нина Павловна неплохая тётка! И нечего её так бояться! И не страшно нисколечко!
А то, что она хозяйка Змея – так любая мать всегда хозяйка для сына. А она назвала его сыном. Мира взглянула на будущую свекровь впервые радостно и с надеждой.
— Бери, всё твое.
— А можно… а у вас есть… — и так беспомощно взглянула на Лютого, что он спросил вместо неё:
— Швейная машинка есть у вас?
— Есть, вот она, – Нина подошла к стоящей в углу гостиной машинке и сняла чехол. – Только она давно не использовалась и не заправлена. Лиза обычно в музее шьёт… теперь пойдём завтракать, а потом Лиза сошьёт тебе, что сама захочешь.
На кухне первым делом Нина положила на отдельную тарелку три сырника, обильно обложила сметаной – и в гостиной поставила перед идолами, сказав Маю, что он может через час съесть их.
После завтрака Нина познакомила Миру с прилетевшими Васей и Лизой, выслушала ахи и охи Миры в адрес Лизы, показала им принесённые Зосей вещи, приказала Лизе сшить Мире такой платье, какое она захочет, разрешила Лизе взять себе лоскутки, – и вышла с DEX’ами из дома.
Не совсем из дома – на веранду, куда Василий выгрузил привезённые из деревни предметы, чтобы отобрать те, которые можно сдать на ФЗК сразу, а которые – отложить на следующий раз. Отобранные на ФЗК предметы Василий сразу предельно осторожно стал укладывать в багажник флайера, а Нина уже через полчаса вернулась в дом.
И увидела, как одетая в голубой сарафан по белой вышитой рубахе Малена крутится перед зеркалом в прихожей. На голове повязана узкая голубая лента – Мира просто не взяла с собой никакой повязки на голову, явно не рассчитывая на проведения обряда с куклой.
В длинной косе одна, но красная, лента – это значит, есть ухажёр, но не просватана, в ушах — новые серьги, на шее бусы, по подолу сарафана пришита узкая красная лента – девочка к выходу в город готова. На ногах новые ботиночки – и Нина про себя порадовалась, что угадала с размером.
— Какая ты красивая! – воскликнула Нина. — Повернись-ка ещё! Но в городе так не ходят… ты уже не в деревне, если хочешь, можешь надеть джинсы или другое что-нибудь.
Мира только помотала головой – и Нина не стала настаивать. Для деревенской девочки-подростка Мира была действительно красива. Сменить одежду – не проблема, но дело в том, что вряд ли она умеет носить что-то другое. Длинные юбки ей привычнее.
Теперь осталось одеть парней – оба DEX’а были одеты в косоворотки, прочные штаны и сапоги. У Лютого был кожаный жилет мехом внутрь. И надо бы их переодеть – и не во что. Ладно, можно зайти в магазин по пути в музей и купить им нормальные рубашки и брюки, в которые они будут переодеваться, прилетая в город.
Пашка смотрел вслед Кате, которая уходила вместе со Светкой и Колей. Как так? Он же заботился о ней! Он же оберегал её, спасал! Ну как она не понимает?! Ведь те, кто утром вломился в её квартиру, сейчас наверняка уже ждут в доме родителей либо где-то неподалёку. И Катя идёт прямо к ним в лапы!
Пашка почувствовал привкус железа, и из носа что-то потекло. Он рефлекторно вытер – из носа текла кровь. Вид крови на руке вдруг вызвал ярость, и Пашка зарычал, закричал и пнул что есть мочи ледышку, подвернувшуюся под ногу. Та отлетела и с глухим стуком ударилась о забор, что окружал мусорные контейнеры, а Пашка взвыл от боли теперь уже в ноге. Но физическая боль оттянула на себя боль, вызванную чувством несправедливости. И Пашке стало немного легче.
– Вам плохо? – раздался мягкий заботливый женский голос.
Пашка подпрыгнул от неожиданности и обернулся – позади него стояла старушка.
– Ой, у вас кровь носом идёт. Вот, возьмите платочек, он чистый, не беспокойтесь. И голову нужно запрокинуть вот так. Холод бы приложить… Давайте снег в платочек наберём и приложим к переносице…
Пашка смотрел на суетящуюся старушку, и его ярость утихала под мягкими заботливыми руками и словами пожилой женщины.
И когда волна ярости схлынула, из глаз потекли горячие слёзы. Пашке было непривычно и неудобно, что его пожалели, но он ничего не мог поделать. Он задирал голову и шмыгал носом, пытаясь скрыть слёзы от случайного свидетеля его слабости, но старушка всё поняла и, ласково поглаживая Пашку по руке, повторяла:
– Всё будет хорошо, всё будет хорошо… Пойдёмте на скамейку.
Пашка послушно пошёл. Ему было приятно идти за ней. Как будто что-то из далёкого детства проснулось, зашевелилось в душе. Что-то бесконечно малое, но бесконечно дорогое. В груди потеплело, и Пашка с благодарностью посмотрел на старушку.
– Спасибо большое, – шмыгая носом, сказал он.
– Ничего, ничего, сынок… Всё будет хорошо. Садитесь вот тут и запрокиньте голову, так кровотечение быстрее остановится. Нужно снег приложить к переносице. Сейчас станет полегче…
Пашка сидел на скамейке, слушал воркование старушки и вспоминал, как он оказался в Барнауле в первый раз…
…Это было незадолго до Нового года, на рассвете, на высоком берегу Оби, в Нагорном парке. Там, за высоким забором из профиля, была замороженная стройка церкви – земля, перекопанная бульдозером, и теплушка сторожа. Сторож спал крепко и не вышел на улицу. Прикормленная сторожем собачонка тявкнула пару раз и спряталась от мороза под крыльцо, где для неё стояли коробки и было брошено старое пальто.
Пашка вышел по протоптанной дорожке на смотровую площадку к семиметровым буквам – «БАРНАУЛ» и залюбовался видом. Внизу простиралась покрытая толстым льдом Обь. Ровная поверхность была расчерчена тропинками и следами снегоходов. На противоположном берегу, где был залив и городской пляж, у излучины сидели в специальных палатках рыбаки.
Дальше за Обью простиралась равнина с лесочками-околками, полями… Справа за Обью светились огоньки Затона. Чуть дальше, Пашка читал об этом, было Санниково. Дальше ещё деревни, но они терялись в бескрайнем пространстве сибирской зимы.
Слева был большой автомобильный мост через Обь, и по нему в обоих направлениях ехали машины – удалялись красные огоньки габаритов, а приближались золотистые огни фар.
И дорога от моста, и лесочки-околки, и всё пространство стремилось туда, где на горизонте был самый насыщенных розовый цвет.
Вдруг… Такое всегда бывает вдруг, как бы ты ни ждал и ни готовился… На нити горизонта появилась ярко-малиновая бусинка. И что-то неощутимо в мире изменилось.
Пашка вдруг почувствовал, что не боится. Не то чтобы совсем не боится – надо быть полным дураком, чтобы знать, зачем ты тут, и не испытывать страха.
Пашка дураком не был. Но страх в его душе исчез, уступив место трепету – перед просыпающейся природой.
Между тем бусинка росла, удлинялась, потом начала взбухать сверху, расти на глазах… и наконец от горизонта оторвался малиновый шар. И засиял так сильно, что на него стало невозможно смотреть. Наступил день. Первый Пашкин день в Барнауле.
Ещё до Нового года Пашка должен был найти Катю. И убедиться, что Катя – именно тот человек…
Едва в памяти всплыло имя Кати, как набатом ударила мысль: «Что ж ты сидишь? Её же сейчас убьют!»
Пашка подскочил, испугав старушку, но острая боль в затылке заставила его застонать и опуститься на скамейку снова.
– Тише, тише… – суетилась старушка. – Не надо так резко вставать… Я скорую вызвала, потерпите немного.
Но Пашка плохо соображал. Он вдруг ощутил, что в пульсирующей боли есть что-то знакомое, какой-то ритм…
Старушка с тревогой смотрела на Пашку, который сейчас сидел на скамейке. Ему было очень плохо.
– Как бы не инсульт, лицо-то перекошено… – шептала она. – Что-то скорая долго едет, опоздают ещё. Надо же, такой молодой…
Она заменила в платочке снег и снова начала заботливо прикладывать его ко лбу, к переносице, водить по лицу. И уговаривала потерпеть, расслабиться, что скоро всё будет хорошо и хорошо, что кровь носом пошла…
Неожиданно Пашка побледнел и замер. Зрачки расширились. Некоторое время ничего не происходило.
Старушка испугалась, принялась хлопать его по щекам, повторять:
– Сынок, сынок, ты чего? Ты это, держись! Слышишь?
Потом постепенно его лицо приобрело нормальный оттенок, но осталось каким-то… неподвижным, безэмоциональным…
Он встал. Спокойно, словно и не было только что никакого приступа. Его движения стали точными, размеренными.
Старушка попыталась снова усадить его, повторяла, что скорая едет и что Пашке нужно посидеть… Что у него приступ и нельзя так резко двигаться.
Пашка с удивлением посмотрел на старушку, отодвинул её, словно помеху, и пошёл спасать Катю. Ведь именно за этим его сюда и послали – спасать Катю…
Пока шёл к Ленинскому, Пашка активировал в смартфоне интернет-соединение и открыл страницу сайта «2gis». Просмотрел все варианты движения транспорта и выбрал самый оптимальный – такси. Предполагаемое время прибытия на такси на три минуты меньше, чем прибытие поезда метро Зелёной линии плюс время движения на трамвае до нужной остановки, и на пятнадцать минуты меньше, чем прибытие поезда метро Красной линии плюс время передвижения пешком. Так и так Пашка успеет раньше Кати прибыть к месту назначения.
Могли бы помешать пробки, но Пашка посмотрел сайт «Барнаул – пробок нет» и выбрал самый оптимальный маршрут.
Вызванное такси подъехало в тот момент, когда Пашка вышел на Ленинский проспект. Он сел в машину и назвал водителю маршрут.
– Любой каприз за ваши деньги, – усмехнулся водитель и нажал педаль газа.
В машине играла автомагнитола – подборка «Лучшие песни 90-х». Вадим Казаченко исполнял песню «Ах, какая женщина!».
«Сколько нужно мне вина, чтоб из памяти прогнать…» – с восхищением и горечью пел солист группы «Фристайл», а Пашка слушал, и сердце его стучало сильно-сильно, набатом! Оно ныло и рвалось, отдавало в виски, жгло глаза…
Но мозг его был спокойный, холодный. Боль в затылке исчезла, и жизнь виделась такой простой и понятной…
***
Катя вполуха слушала Колины байки и внимательно смотрела под ноги, чтобы не споткнуться или не свалиться в дренажную яму, пока поднимались по серпантину на Гору. Можно было, конечно, поехать по Зелёной – Октябрьской линии, и тогда вышли бы на станции «Демидовская» и по Красноармейскому поднялись бы в Гору – хоть на трамвае, хоть пешком. Но друзья сели на Красной – Ленинской. Поэтому вышли на станции «Речной вокзал». Идти немного дальше, но зато через Нагорный парк. Днём-то там красота. А сейчас, в темноте, было страшновато – ни серпантин вдоль горы, ни сам парк не были освещены. К тому же наверху были развороченные могилы. Ну и что, что зима, всё присыпано снегом и огорожено забором – церковь-то ещё не построили!
Нельзя сказать, чтобы друзья шли в полной темноте – рассеянного света от моста и букв хватало. Плюс – светила полная луна и снег отсвечивал. Но всё равно местами приходилось пользоваться фонариками телефонов.
Когда поднялись наверх, Коля, махнув в сторону огороженного участка, сказал:
– А я вчера со сторожем разговаривал.
– Каким? – не поняла Катя. Она думала о том, что вот сейчас придёт домой и надо будет маме как-то объяснить сломанные двери. Ведь если она расскажет про спецназовцев, маме станет совсем плохо. Нужно как-то смягчить. Предположим, друзья побаловались… Но почему тогда она ушла и оставила дом в таком состоянии? А если это было без неё? Но тогда почему она, как узнала, не поехала и почему не сообщила родителям?.. Может, сказать, что узнала только когда мама позвонила?..
– Отсюда, из церкви… Я вчера днём ходил сюда с Жекой, ему нужно было снимки сделать с лестницы. Так вот, идём мы с Жекой, а тут мужичок такой в сереньком пальтишке. Ну, такой… зашитый… Но прошлая бурная алкогольная жизнь не только на лице, но и в манерах – весь такой правильный. Сразу видно – завязавший. Но и видно, что не пьёт уже давно. Ну и разговорились с мужичком, пока Жека фотографировал. Словоохотливый такой дяденька. Сам себя экскурсоводом назначил. Но, блин, интересно рассказывал…
– Ну и что он рассказывал? – спросила у Коли Светка. Она писала реферат по Нагорному парку и теперь ей было интересно, есть ли какие-то новые сведения и насколько точен был сторож или наврал с три короба.
– Ну, рассказывал, что когда Достоевский был в ссылке, то приезжал в Барнаул и написал комедию «Дядюшкин сон». Это Барнаул его вдохновил! Это была его единственная попытка написать что-то для театра. Вот! А останавливался Фёдор Михалыч в доме Семёнова-Тян-Шанского…
– Ну это каждый знает! – прервала Колю Светка и продолжила менторским тоном зануды экскурсовода: – Дом Семёнова-Тян-Шанского располагался под горой на бывшей Сенной площади, пересечение площади с Большой Олонской улицей. Всему городу это здание было известно, как «Аптека № 3», и стояло оно недалеко от входа на ВДНХ. В 80-х годах здесь начали строить большую транспортную развязку. Дом разобрали и восстановили в другом месте – на пересечении улицы Пролетарской и Красноармейского проспекта. А здесь, где раньше стоял дом, теперь находится конечная остановка пассажирского транспорта «Спартак-2». Бла-бла-бла…
Катя слушала друзей, но мысли её были очень далеко. Пока шли, начался снег. Снежинки крупными хлопьями медленно падали на землю, деревья… На пальто, на варежки… Снежинки были такими же, как тогда, когда они познакомились с Пашкой. Когда они шли из планетария, тоже шёл снег, чистый-чистый, как белый лист бумаги, и Кате тогда казалось, что вот сейчас они начинают писать повесть о любви.
Сейчас тоже шёл снег, и перед Катей снова был чистый лист бумаги. Она смотрела на него и не знала, о чём писать. Логика была бессильна – всё смешалось и запуталось.
А снег сыпал и сыпал, засыпал следы позади, засыпал дорогу впереди, скрывал перспективу и заставлял жить здесь и сейчас. Блестел в свете фонарей.
Даже предстоящий разговор с мамой ушёл в сторону, отодвинулся. Несмотря на то что неотвратимо приближался. С каждым шагом. С каждой упавшей снежинкой.
В мыслях у Кати был Пашка. Она вспоминала знакомство с ним, встречи, забавные и приятные моменты… сегодняшнюю ссору… Сердце начинало болезненно сжиматься, а к глазам подступали слёзы. И чтоб не расплакаться, Катя начинала прислушиваться к разговору друзей, а потом снова уносилась в воспоминания.
Наконец позади остались подъём по серпантину, парк, дорога … Друзья остановились перед воротами Катиного родительского дома.
Светка и Коля так и шли с Катей до самых ворот. Но ворота – вот они. И пришла пора решать: оставаться с подругой или расходиться по домам. По логике пора попрощаться, но что-то не отпускало, не позволяло оставить подругу сейчас.
Так и не дождавшись от друзей решения, Катя подняла руку, чтобы нажать на кнопку звонка, но не успела сделать этого – калитка в воротах распахнулась и…
…и стремительно вышел Катин папа.
– Наконец-то! – сказал он и посторонился, давая Кате дорогу, чтобы она вошла в дом.
Катя задумалась всего на миг. И этого мига хватило Светке. Она решительно, с преувеличенной улыбкой шагнула вперёд:
– Денис Владимирович, здравствуйте! Как у вас дела? Мама с папой привет вам передавали, спрашивали, не придёте ли в гости к нам на двадцать третье? Папа списался с друзьями с армии, и они прислали фотографии, вы их ещё не видели…
Светка тараторила и тараторила, не замолкая. Денис Владимирович опешил и автоматически сделал жест, приглашающий войти. Светка, а за ней и Коля не стали заставлять уговаривать себя или повторять дважды.
Катя пропустила Светку с Колей и, прежде чем войти в ворота, оглянулась… Ей показалось… Нет, конечно, показалось… Вроде бы на их улицу повернули пять здоровенных мужчин и похоже, что в камуфляже. Было плохо видно из-за снегопада. Но фонари хорошо освещали пять могучих фигур.
Катя интуитивно поторопила друзей зайти в дом. И сразу кинулась к окнам, чтобы увидеть, кто пройдёт по улице. Поэтому не слушала, что говорила мама, которая то улыбалась приветливо Светке и Коле, то с мольбой и нежностью смотрела на Катю. То приглашала Катиных друзей пройти в дом, то начинала и обрывала вопросы Кате…
Мама была без косметики, без причёски, с припухшими глазами. В доме стоял запах корвалола и валерианки.
– Вы проходите! Чай будете? Отец, нужно позвонить следовательше, что Катя нашлась, жива и здорова. С тобой же всё в порядке? Что ты молчишь? – Мама металась от дочери к её друзьям, от них к мужу и обратно к дочери.
Но Катя не слышала маму. Она с напряжением ждала, когда в окне станет видно тех пятерых. Они уже должны были дойти до окна…
Светка поняла, что тут что-то не то, и с тревогой посматривала на подругу, в то же время улыбаясь Катиным родителям и пытаясь разговорами отвлечь их.
Коля не видел и не слышал никого, кроме Кати. Он подался вперёд, готовый защищать её, знать бы ещё от чего… Он чувствовал опасность, но не понимал, откуда она исходит, и на всякий случай был готов сражаться со всеми.
– Дочка, объясни, что происходит! – потребовал отец.
В этот момент стукнула калитка. Катя вздрогнула.
Она плохо воспринимала сейчас родителей и друзей, но отлично услышала приглушённый стенами и закрытой входной дверью негромкий стук металлического запора, словно кто-то перелезает через забор.
Девушку накрыла паника, она не знала, что делать, куда бежать, куда прятаться. Перед глазами встала картина из сегодняшнего утра – мужики в камуфляже высаживают дверь её дома и говорят, что объекта в квартире нет. Но утром Пашка увёл её выше по лестнице. А теперь и уйти-то некуда, нет тут лестницы и другого этажа.
Во дворе послышались шаги, и Катя едва не вскрикнула от страха и заметалась по комнате.
– Катя, в чём дело?! Немедленно объясни мне! – Отец перехватил дочку, взял её за плечи и развернул к себе лицом. – Говори немедленно! Ты ведёшь себя неадекватно! Ты… ты принимала наркотики?!
– Нет, что ты! – ответила Катя. Глядя в глаза отцу, она вдруг поняла, что нужно делать. Как спастись самой и спасти близких. – Я всё объясню, обещаю! А сейчас доверьтесь мне, пожалуйста…
Только единожды, когда они присели отдышаться на ступенях какой-то часовни, она робко шепнула, что хочет есть, и ножки болят. Но в ответ на грозную отповедь, что есть все равно нечего и всяким неженкам, привыкшим к пирогам и конфетам, лучше помолчать, послушно умолкла и время от времени только вздыхала, бросая на своего покровителя короткие взгляды.
От собственной грубости Максимилиан чувствовал к себе отвращение, но действовать иначе не мог.
Если он позволит себе слабость, снисхождение, жалость; если снизойдет до сочувствия, в нем самом оборвутся некие основополагающие струны. Он тут же сам почувствует голод и усталость, он вспомнит забрызганную юбку матери, свое разрушенное, темное, неопрятное, но родное, с материнским запахом, жилище, и тогда уже непреодолимой станет волна горечи и слез.
Он сам пожелает забиться в угол, свернуться в живой, трепещущий узел из худенький рук и ног, сходный с тем узлом, в каком он пребывал до рождения в материнском чреве, и беспомощно зарыдает, погребенный под сводом собственного ничтожества.
Он осознает, как мал и одинок, и это знание раздавит его, уничтожит.
Максимилиан знал эти приступы и прежде, знал их последствия и научился подавлять их, как искусный правитель подавляет мятежи.
Эта девочка, с ее фантазиями, с ее доверчивыми глазами, сделала его уязвимым. Его броня истончилась и одной ее слезинки хватило бы, чтобы и он снова стал младенцем и залился плачем. Нет, он уже не младенец, он мужчина, полноправный охотник в этих мглистых городских зарослях.
Он не будет плакать. А на следующий день они были схвачены вместе с другими бродягами и оказались в этой сводчатой зале в Консьержери.
Будь Максимилиан один, он бы проскользнул ужом между стражниками, которые, как рыбаки, раскинули сеть и загоняли свой измученный, грязный, голодный улов в огромные деревянные повозки.
Эти повозки напоминали гигантские передвижные клетки. Максимилиан мог бы броситься на мостовую и затаиться у самого колеса. Он мог повиснуть под деревянным днищем, а затем перекатиться прямо под копытами у лошадей и скрыться в ближайшем переулке. Он мог броситься в Сену и плыть в мутной воде до противоположного берега. Он проделал бы это с легкостью, если бы был один.
Но он не один, с ним Мария, едва живая от голода и усталости. Так они и оказались в этом необъятном каменном мешке.
Им удалось отыскать крошечное, сухое местечко у стены. Никто не пожелал занять его, ибо ни для кого другого там не было ни воздуха, ни пространства.
Максимилиан постелил на камни свою куртку и усадил на неё девочку. Она подсунула ручку под голову.
Максимилиану показалось, что она заснула. Он осторожно приподнялся, чтобы сходить за водой. Он уже заметил недалеко от входа огромный чан, из которого люди черпали воду. Но Мария уловила его движение. Она вцепилась в него пальчиками и тихо, без слез, заплакала. Максимилиан вернулся.
Она снова не то заснула, не то впала в забытье. Мальчик смотрел на чадящие факелы.
Когда-то он точно так же сидел в больной полудреме, укачивая хнычущую Аделину. Тогда он не понимал, что с ней может случиться, что означает эта хладная тяжесть на коленях и странная тишина.
С тех пор он многое узнал об окружающем мире, узнал через инстинкты, без развесистой паутины слов, философствований и рассуждений.
Он предпочел бы оставаться несведущим и с той же младенческой беспечностью ждать окончания ночи. Максимилиан закрыл глаза. Может быть, он тоже уснет. Вот так же тихо, как Мария, впадет в спасительное забытье.
И ему приснится сон. Она поделится с ним своими снами, своим детским верованием в то, что где-то есть кто-то сильный, прекрасный и любящий, что этот кто-то немедля отправиться в путь, чтобы обнять и защитить.
Рядом закряхтел, глухо выругался бродяга, к чьей спине сидел, прислонившись, Максимилиан.
Он открыл глаза, потревоженный этим звуком. Огляделся. И тут увидел её.
Он увидел даму с портрета. Максимилиан не удивился. Он же просил Марию поделиться с ним снами. Вот она и поделилась. А то, что это сон, бредовая шутка, он не сомневался.
Однажды он подхватил простуду, стоя босыми ногами на заиндевевшей мостовой, и лежал в жару на старом тюфяке у очага, куда подтащила его мать. Он тогда тоже видел странные сны. Открывал слипшиеся веки и видел то размалеванные лица шутов, то сходящих со своих пьедесталов святых.
Накануне он долго разглядывал безголового Дени над входом в Нотр-Дам. Были в его видениях и химеры, так же крадущиеся по мостовым. Он видел их всех так отчетливо, что попытался ухватить химеру за хвост.
Почему бы и этой даме не быть таким же видением? Её черты полустерты мерцанием факелов.
Максимилиан моргнул. Она не исчезла.
Напротив, её черты обозначились яснее. На этот раз она не улыбалась с тем ласковым интересом, с каким встретила его на углу улицы Сен-Дени. На лице застыла решимость, какой Максимилиану еще не доводилось видеть у женщины.
За её спиной он заметил двух вооруженных мужчин, не походивших на тюремщиков или стражников. Один высокий, холеный, вида самого благородного. Второй ростом пониже, круглолицый, видом попроще.
Лица обоих строгие, напряженные, руки на эфесах шпаг.
Женщина вдруг сделала шаг и стала пробираться по едва заметной тропке среди полуживых человеческих тел, грязных, вонючих, больных, с торчащими в прорехах ребрами, с серыми лицами, со слезящимися глазами.
Кто-то попытался ухватить полу её светлого плаща, еще кто-то потянулся, пополз, лег поперек дороги, стеная и жалобясь.
Женщина продолжала идти. Те двое, со шпагами, следовали за ней, ловко оттесняя тех, кто пытался ее коснуться.
Женщина кого-то искала.
Максимилиан испугался своей догадки. Испугался, ибо невероятно радостной была эта догадка. Она пришла сюда за Марией! Она настоящая!
Максимилиан боялся пошевелиться, боялся спугнуть видение. Он только смотрел, зачарованный, завороженный, как смотрел бы на нисходящую с небес Святую Женевьеву, как на пробудившийся в январе яблоневый сад, как на вспыхнувшее в пустом и сыром очаге пламя, как вдыхал бы сытный, густой пар из кипящего котелка над этим пламенем.
Это было чудо. У него сжималось сердце от недоверия и счастья. Вот сейчас… сейчас она их увидит! Ей осталось совсем немного, с десяток шагов.
Но прямо у неё на пути сидел огромный рябой оборванец. Он и не подумал сдвинуться с места. Тогда ей пришлось свернуть. Она уже стояла вполоборота. Смотрела в другую сторону, даже приподнялась на цыпочки. Там сгрудилось несколько жалких детских фигурок.
«Она сейчас уйдёт!» — мелькнула паническая мысль. «Сейчас уйдет!»
Максимилиан покосился на Марию. Она спала. Её маленькая ручка лежала на его предплечье. Максимилиан осторожно высвободился. Девочка не проснулась.
Он почти не слышал её дыхания. Может быть, она уже как Аделина…
Максимилиан, не в силах подняться, почти полз среди этих двуногих существ, сваленных здесь, будто шевелящиеся поленья. Вслед неслись ворчливые проклятия.
Кого-то он ненароком пнул, кого-то разбудил. Но это шевеление, гортанный ропот были ему на руку.
Женщина обернулась. Она уже вглядывалась в шевелящуюся груду.
Она всё ещё не видела Максимилиана. Его заслоняли багровые, бледные, испитые, страшные лица. От исходившего зловония, от ненависти она отступила.
«Она сейчас уйдет!» — вновь с ужасом осознал Максимилиан, выдираясь из чьей-то грубой руки.
— Эй, малёк, ты чего тут ерзаешь?
Максимилиан будто лез по глинистому речному обрыву. Он тонул, а размокшая, вязкая земля чмокала и чавкала. Он был слишком слаб, чтобы бороться.
Он дернулся из последних сил, пополз дальше под чьими-то коленями и локтями. Он уже видел светлый подол её плаща. Видел кончик её кожаной туфли.
И даже, — о чудо! – сквозь зловоние чуял аромат прохладной, изумительной свежести. Он протянул руку. А она все смотрела в другую сторону.
Мальчик коснулся мягкой и теплой ткани. Потянул.
Успел подумать, что рука у него грязная, в разводах черной плесени и сажи, и от руки его на этой прекрасной чистой ткани волшебной чистоты останутся пятна.
*******
Верхом я преодолею оставшиеся два лье минут за двадцать.
Мне вовсе не хочется садится в седло и нестись карьером по старой римской дороге.
Эта неспешная поездка в большом дорожном экипаже, который запряжен английской шестеркой, доставляет мне такое неслыханное удовольствие, что я готова ехать в этом рыдване целую вечность.
Только бы оставаться рядом с маленькой темноволосой девочкой, которая в минуты волнений так трогательно коверкает слова.
Впрочем, такое желание испытываю не я одна.
Перл из кожи вон лезет, чтобы развлечь малышку, и ему со всем его шутками, песенками и подражательством явно удается меня потеснить.
Он лает по-собачьи, мяукает, ржет и с готовностью подставляет свою шею, чтобы, как боевой конь, рыть копытом землю, взбрыкивать и подбрасывать маленькую всадницу, которая громко смеется и тянет его за уши вместо поводьев.
Есть ещё бедняжка Наннет. Старая кормилица не смеет с шумом, напористо, предъявить права на свою любимицу и только печально, умильно смотрит, ожидая, пока девочка, заметив её ищущий взгляд, на миг отвлечется от своих новых, таких громогласных, таких ярких, изобретательных знакомцев.
И Мария время от времени вспоминает. Затихнув, она слезает с загривка шута, подбирается к своей няньке и молча тыкается в потертую саржевую юбку.
Женщина в недоверчивом восторге касается головы девочки, будто Мария сотворена из самого тонкого фарфора, а то и вовсе из цветного дыма, и может от неосторожного прикосновения исчезнуть.
Катерина, которая на этот раз категорически отказалась играть роль подруги моряка, пока все основные, судьбоносные коллизии происходят где-то за линией горизонта, тоже вносит свою лепту. Козырь Катерины совершенно беспроигрышный – сладости всех видов и невиданный прежде шоколад.
Более того, моя придворная дама удивила не только бесхитростного ребенка, но и меня с Перлом.
Шоколад претерпел невиданное преображение. Это была уже не густая, липкая жижа, булькающая на огне, а твердая сладкая субстанция, из которой Катерина научилась вырезать множество фигур.
Оказывается, шоколад, залитый в формочки, застывает и сохраняет приданный ему вид самым чудесным образом.
Катерина и прежде заказывала у жестянщика разные формы для сладкого теста, преображаемое ею то в мифических зверей, то в библейские символы, то в звезды, то в листья клевера, политые глазурью.
Но на этот раз она превзошла самое себя. Все свои звездочки, листики клевера, ромбы и даже раковины улиток она создала из шоколада, умудрившись инкрустировать эти сладкие ювелирные поделки толченым лесным орехом и кусочками фруктов.
Как тут было устоять пятилетнему ребенку, который в жизни не видал таких чудес, а после перенесенных тягот, после страхов и слёз, увидел в этих чудо-сладостях прямое вмешательство ангелов.
Что же мне противопоставить этому соблазну? Я не умею делать конфеты, выпекать воздушные булочки, украшать сахарными вишнями белоснежные зефирные башни, но я умею делать подарки.
И ещё со мной можно говорить про папу! Мне можно задавать бесчисленные вопросы, и я знаю на них ответы. Со мной можно вспоминать те игрушки, которые папа сделал для неё на Рождество, тех трех старых волхвов, что несли за спиной серебряные мешочки. Ведь я их видела!
Со мной можно пробовать тот знаменитый рождественский пирог, от которого она съела всего кусочек.
Я могу рассказывать, где её отец был все это время, о том, как он искал свою дочку, как ходил за ней на улицу Сен-Дени и как сильно он огорчился, когда ему сказали, что Марии там нет.
Само собой, я не могла рассказать ребёнку всю устрашающую правду, о том, что бедный отец считал её умершей и едва не умер сам. С общего согласия я поведала более мягкий вариант событий.
О том, что отцу пришлось уехать из того самого дворца, где жила злая дама, но он не мог сразу забрать дочку, потому что ему пришлось отправиться путешествовать, и даже столкнуться с разбойниками, которые держали его в плену, а потом, когда он освободился (Мария смотрела на меня широко раскрытыми глазами и потом тихо спросила: «Он их победил?» — На что я уверенно кивнула.) он сразу отправился, чтобы спасти свою дочку.
Но бабушка не хотела её отдавать, потому что она всегда сердилась на папу и говорила, что это он виноват, что её мама умерла, поэтому бабушка Марию спрятала, а папу прогнала.
— Но я пошла его искать! – гордо заявила девочка. И тихо добавила – И потерялась.
— Но ты же нашлась — утешила я её – И теперь мы поедем к папе.
Кладбище.
Алеша, собираясь в школу и вылезая из могилы, видит в роще за кладбищем вспышки. Идет посмотреть. Там из портала вываливается Посланец — странный очень экзальтированный и нервный мужик в трико. Бросается к Алеше.
Посланец:
— Мэн? Юде?
Алеша:
— Мэн-то мэн, но рашен.
Посланец:
— О, рашен тоже карашо. Главное что мэн.
довольно быстро подстраивается под речь Алеши, егоь собственная становится грамотной и обычной
Посланец:
— У нас мужчин почти не осталось, партеногенез, у власти вампирки-феминистки, всех унифицируют, мы последний очаг сопротивления, меня послали за великим рыцарем древности еврейским батыром Святозаром Хейфицем. Он единственный способен нам помочь.
Алеша:
— Хорошо, отведу. Я как раз в школу иду.
Посланец:
— А тебя совершенно не интересует как я сюда попал?
Алеша:
— Не очень.
Посланец (не обращая внимания на алешино явное нежелание участвовать в разговоре):
— Я украл из музея древнюю машинку времени, ее тоже ваш изобрел, и вот, только она одноразовая, заряда на обратный путь нет.
Алеша:
— Ничего, трудовик вечный двигатель воткнет. Заработает.
Посланец:
— А он его уже изобрел? Гениальный человек! Машинку тоже он изобрел, но позже.
Алеша:
— Не болтай, пошли отсюда.
Посланец (испуганно приседает. оглядывается):
— Думаешь, за мною может быть погоня?
Алеша:
— Понятия не имею. Но такие индукторы видел, они дают довольно широкий векторный разброс лепестков, так что если мы не хотим, чтобы нам на головы свалился тираннозавр…
Посланец (вглядывается в Алешу, неуверенно улыбается):
— Это шутка? Тираннозавр не пролезет в портал! Он лишь для человека, ну или нескольких…
Алеша (смотрит с жалостью, вздыхает):
— Это шутка.…
Уходят в школу
Камера продолжает снимать опустевшую полянку.
По деревьям и траве бегают искры, складываются в мелкие портальчики, за которыми промельком показываются пейзажи других времен и мест. Складываются в большой портал, за которым перестрелка и далекие взрывы. В портал с немецкими командами, перебежками и очень организованно проникает взвод Анэнэрбе. Начинает захват территории и монтаж большого портала и базовой площадки под прием танковой дивизии.
***
смена кадра
***
Лес. Портальная зона.
На уже проверенной фашистами территории возникает еще один портал, в который выходят вампирки, преследующие Посланца. Завязывается бой. Сразу не удалось победить ни тем, ни этим, договорились (схожесть символики и целей — вампирки тоже хотят уничтожить некоего юде). И те и другие считают временных союзников людьми второго сорта, которых нужно будет после победы переделать или пустить в расход. Но пока полезны.
***
смена кадра
***
Лес. Пригород Фатьяново.
Фашисты и вампирки дут на город. Боевка, жертвы.
Супероружие, раз — и нет дома. Ультиматум — убейте Светика или мы уничтожим город.
Школа выступает единым фронтом, Светика не отдадим. Мэр пытается удрать и обнаруживает, что поезда не ходят, дороги блокированы, связи нет.
Мэр (Референтше):
— Ваших лап дело?
Референтша (она напугана, но готова драться):
— Если мы потеряем этот город, мы потеряем все, сотни если не тысячи лет подготовки. Мы будем драться. И не звони никуда, Варенуха, не стоит. Да и не дозвонишься.
***
смена кадра
***
Улицы города. Военные действия, баррикады.
Шериф организует оборону. Объявления по громкой связи — не покидайте домов, держитесь подальше от окон, наклейте на них скотч и так далее, в городе проходит плановая операция МЧС по захвату террористов.
Перебивками мелкие эпизоды.
Правдоруб старается прикрыть собой группу отстреливающихся бойцов. Пули его обходят.
Правдоруб:
— Меня на всех не хватит!
Илью злят, молнии. Промахивается.
Илья:
— Я не умею прицельно!
Светик (Воображале):
— Вообрази, что их нет, что они исчезли! Ну что тебе трудно?
Воображала:
— Я стараюсь! Не получается…
Жених (неожиданный герой, как был в трениках, размахивая пистолетом):
— Врешь, не возьмешь! Чертовы колбасники! Пол, где пулемет?! Я открываю второй фронт!!!
К Шерифу присоединяется Референтша, предлагает помощь своих. Портал в нижний мир, боевики-инферналы.
Референтша (Светику):
— Не ссы. Мы тебя никому не отдадим, ты наш с потрошками. Сами съедим. Шутка.
Светик счастлив — они на одной стороне.
***
смена кадра
***
В школе.
АС открывает подсобку под лестницей — там многокилометровые проходы вдоль заполненных разным оружием стеллажей, как в Матрице.
Шериф (потрясенный и обрадованный):
— Откуда???
АС:
— А что вы думаете, ваш Павлик — первый, что ли?
(поначалу — нарастание отчаянья и беспомощности, переломный момент — когда приходит Референтша и говорит, что наши вам помогут. После этого — эйфория по нарастающей)
***
смена кадра
***
Улицы Фатьянова. баррикада.
Мышка приносит Негру Васе узелок с волосками.
Мышка:
— Я собрала почти со всех эсэсовцев, до кого сумела добраться. Работай, мы знаем, что ты иногда делаешь кукол!
Вася:
— Да почти никогда, только в экстренных…
Мышка:
— Сейчас экстренный!
Негр Вася из этих волос и глины мастрячит фигурки, рисует на них свастику. Выстраивает шеренгой, протыкает иголкой с длинной ниткой, тащит по карте к изображению озера.
***
смена кадра
***
Лес предпорталье.
Павлик притаскивает баллистическую ракету. Разбомбили платформу с уже почти доделанным порталом, подмоги Анэнербе не будет, остатки загоняют в озеро, подкормить озерного, тот довольно чавкает. Когда всех утопили, пытается щупальцем цапнуть и Негра. Тот брыськает цитатой из Пушкина.
Озерный:
— Сорри, обознался…
Яна (довольная):
— Ну вот, теперь ему надолго хватит.
***
смена кадра
***
Лес, предпорталье.
Светик гонит вампирок, те сначала пытаются сопротивляться, потом исчезают.
Посланец:
— будущее изменилось, их больше там нет, а я все еще есть. Здорово. Только я, похоже, тут застрял. Во время боя случайно раздавили машинку времени, Трудовик отказывается на нее даже смотреть.
Трудовик:
— Если я пойму, как она устроена, я ее уже никогда не изобрету! Вот вам вечная батарейка, а собирайте сами!
Плакса Мирпл:
— Можно, я попробую?
Собрала, не работает.
Феликс берет в руки — заработала.
Посланец:
— Что ты сделал?
Феликс:
— Не знаю, нажал просто, быстрее вали, пока работает, вдруг сейчас прекратит!
Провожают Посланца — машинка собрана, все в порядке.
Посланец:
— Я видел своих прапрабабушку и прапрадедушку, редкий человек может таким похвастаться!
(Как вариант — Гибнут ключевые персы, не все, но те, кого больше всего жалко. Трудовик мастрячит одноразовый прототип машинки времени, отматывает назад и стреляют ракетой в открывшийся лепесток по фрицам, взрыв, лепесток захлопнулся. Появившихся вампирок Светик загоняет в озеро)
***
смена кадра
***
Кабинет Мэра.
Мэр Референтше:
— А жаль, что школу не взорвали, не было бы проблем.
Референтша (усталая, но довольная):
— А их и не будет. Мы теперь будем с ними дружить — ох как же мы будем дружить! Всем жарко станет. С такими детишками мы завоюем весь мир, надо только их правильно мотивировать.
Прибыли они как раз вовремя. Бал еще не начался, но народу в зал набилось уже прилично. Мила вертела головой и отчаянно осознавала, что у этих демонов все как-то слишком. Слишком высокий потолок, слишком большие окна, слишком яркие светильники, слишком громкая музыка, смех и восклицания самих демонов. А еще они слишком пестрые и в таких экстравагантных нарядах, что сама девушка была среди них просто монашкой.
Многие дамы щеголяли одеждой исключительно из бусин и бисерин, практически ничего не скрывающих на их безусловно прекрасных телах. Некоторые дамы и вовсе были одеты в перьевые платья, которые едва прикрывали стратегически важные места. Многие носили разнообразные головные уборы — диадемы, сеточки для волос, шляпки с вуалью, бисером, бусинами, перьями и цветами. У других в волосах были отдельно перья или цветы, у третьих вся голова являла собой целую дизайнерскую композицию со всем этим добром, собранным в какой-то невероятный узор. И все это блестело, переливалось, звенело, шуршало, добавляя гомона в и так шумном месте.
Мужчины же демоны были одеты несколько скромнее, но не менее цветасто. Они так же хватались драгоценностями, нацепив их куда только можно. Многие прибыли в довольно приличных костюмах, некоторые же вовсе в одних штанах, щеголяя цепочками с пирсингом на груди, сосках и животе. У других грудь и живот были раскрашены различными татуировками.
Девушка отчаянно щурила глаза, рассматривая все это блестящее и пестрящее великолепие. Сами демоны ей все больше напоминали цыган, скрещенных с воронами — точно так же норовили нацепить на себя побольше яркой одежды, много драгоценностей и украшений, и ходили, звеня всем этим добром.
Они прошли через парадный «общий» вход, показали страже приглашение и слились с пестрящей толпой.
Эртис остановился у дальней колонны, придержал Милу за руку, чтобы не вырвалась и не потерялась в толпе, а сам внимательно всмотрелся в загороженный стражниками отдельный вход — оттуда должен прибыть лично Повелитель. Парень покосился на возвышающийся трон, просчитал траекторию взгляда сидящего Повелителя — их здесь не должно быть видно с трона, но на всякий случай отошел еще дальше, притиснул Милу спиной к своей груди и застыл изваянием, готовый сорваться в любой момент.
Музыка зазвучала особенно громко, так, что Мила даже прикрыла уши, а потом как-то резко оборвалась на высокой ноте. Стражники развели копья, из-за крепкой двери вышел невысокий демон, стукнул собственным посохом, объявил Повелителя и его гарем, перечисляя добрые минут двадцать титулы самого Аркала, его жен и первых отпрысков, затем демон быстро ретировался в какой-то незаметный проход, а из основного вышел как раз Повелитель. За ним степенно следовали три первые жены, таким образом показывая свой статус особ при правителе, следом шел наследный принц, дальше — ненаследные дети, так и мечтающие стать наследниками, еще дальше медленно и величаво плыли фаворитки из гарема. Все остальные вошли через общие ходы, что указывало на их низкий, по сравнению с избранными, статус.
Эртис поморщился. Этим выходом они показали на место Милы, как самое нижайшее. Она должна была выходить наравне с женами, но кто бы их пустил в повелительские покои? Он успокаивающе погладил вздрогнувшее под его рукой худенькое плечико.
— Держись, это еще только начало.
Аркал, разодетый в традиционные красно-черные тона, величественно опустил свой зад на массивный трон, окинул взглядом собравшуюся знать и махнул рукой, таким образом повелевая начинать бал. Улыбка на его лице была нейтральной, но Эртис прекрасно видел презрение в красных глазах. Повелитель презирал своих подданных, но бросал этот бал как кость верным псам. Мол, кушайте и будьте верными дальше.
Демон незаметно поморщился, прикрыв лицо ладонью, делая вид, что зевает от скуки, и оглядел соседей по залу. Ближайшие демоны не были чересчур знатными, так что все в порядке. А его родовые цвета очень сильно походили на цвета одного весьма древнего и забытого рода, и на простолюдина Эртис никак не смахивал. Ну и прекрасно. Многие лорды и их дамы тоже были с телохранителями, в этом не было ничего удивительного в месте, где все могли наброситься на всех, а яды плескались в кубках наравне с вином. Ведь бал — отличное место, чтобы публично свести счеты с неприятелем. И месть все увидят, и поди догадайся, кто именно из недругов подгадил. Может и несколько ядов плюхнут в один бокал, от всех по чуть-чуть.
Парень усмехнулся и пожалел, что оружие пришлось оставить. Отдельное извращение предков Аркала — вооруженные на бал не допускались. Впрочем, может он и прав? Ведь будь здесь хоть половина демонов с оружием, они нашли бы повод сцепиться.
Музыканты, скрытые в задрапированной ложе, заиграли новую бравую мелодию, чем-то напоминающую марш в смеси с вальсом. Мила разочарованно пожала плечами — и как прикажете под это танцевать? Впрочем, танцевать ее не тянуло. Задвигавшиеся демоны нагоняли на нее дикий страх. В музыке было что-то такое… неуловимо стимулирующее хищные повадки демонов, пробуждающее из звериную, дикую, злобную сущность.
Девушка не видела, как менялись черты лиц, как растягивались в оскале губы, показывая удлинившиеся клыки. Она беспомощно оглянулась на Эртиса, чувствуя что-то не то, и в ужасе отшатнулась — ее личный мирный демон сейчас был страшным. Эртис же крепче сжал ее плечи, не отпуская в скопище уродов, и изо всех сил старался контролировать свое выражение лица. Музыка тоже подбиралась здесь с толком — еще эльфы знали, как приручить демонов и иногда этим пользовались. Сами демоны пошли дальше, разработав такую систему звуков, которые в нужное время побуждали их совершать самые разные поступки и ощущать самые разные эмоции. Эта музыка хранилась в секрете и передавалась только между придворными музыкантами. Простые городские менестрели изобретали всего лишь коротенькие мотивчики и простенькие песенки.
Между прохаживающимися и танцующими парами сновали слуги с подносами, разнося еду и напитки. Основная масса еды размещалась на длинном столе справа у стены, демоны соорудили что-то вроде шведского стола только намного обильнее. И многие подходили к столу и брали еду. Милу слегка замутило от смешавшихся запахов. С одной стороны, еда пахла очень даже вкусно, с другой стороны дамы и кавалеры переборщили с духами, вызвав целую бурю смешанных чувств у бедной девушки.
Какая-то худенькая, еще не сформированная демоница склонилась перед нею, подавая бокал с красным вином. Мила отметила и у нее зверские черты лица, вопросительно покосилась на телохранителя. Эртис принял бокал, понюхал, посмотрел на свет и только тогда отпил. Демоница дождалась реакции одобрения и, поклонившись, отошла.
Только после личной пробы Эртис разрешил Миле слегка отпить из бокала. Он не знал, как спиртное подействует на человека и решил проверить, начиная с малых доз. Вдруг что-то пойдет не по плану?
Чебурашка волновался, пока Настя собирала вещи. Похныкивал, возился, катал свой апельсин. Может быть, беспокоился, что Настя уйдёт и забудет его в пустой квартире. Может быть, боялся, что там, куда они переедут, будет хуже, чем здесь.
Настя взяла его на руки, погладила, успокаивая. Чебурашка невнятно поворчал, потом ухватил Настю за палец, посмотрел в лицо встревоженными ярко-жёлтыми глазами. Спросил взволнованно:
– Потерялась?
– Потерялась, – согласилась Настя. – Только нельзя всю жизнь сидеть и ждать, что тебя найдут и приведут за руку к дому. Понимаешь? Может, этого дома уже нет. А может, нет того, кто мог тебя найти и взять за руку, – Настя запнулась, в горле встал комок, глаза заслезились. Она погладила Чебурашку по голове. – Поэтому надо вставать и идти самой. Искать дорогу. Искать свой дом. Понимаешь?
Чебурашка смотрел внимательно, иногда моргал длинными пушистыми ресницами. Наверное, тот, кто его придумывал, хотел, чтобы получился красивый, умный и весёлый зверёк. Наверное, он тоже прочёл ту книжку, которую дала Насте Гертруда. И что-то было ужасное, неправильное, несправедливое в том, что человек, прочитавший хорошую добрую книжку, придумал и создал такого нелепого беспомощного уродца. А потом, не зная, что делать с этим уродцем, подбросил его в собачий приют.
Из хорошей идеи получается иногда такая мерзость, как правильно говорит Гертруда.
«Но, с другой стороны, – подумала Настя, – это ведь он меня спас. Это Чебурашка вытащил меня из моего леса, где я потерялась. Значит, всё правильно получилось. Правильно и хорошо».
Настя улыбнулась Чебурашке, он понял и ответил на её улыбку – весело сморщил мордочку.
– Всё будет хорошо, – пообещала ему Настя.
И вздрогнула от дверного звонка, едва не выронив Чебурашку из рук.
«Наверное, Джамиля. Вот и ладно, – подумала Настя, – как раз надо бы попрощаться».
На пороге стоял мужчина. Высокий, худой, в обтрёпанных джинсах и брезентовой куртке.
– Ну, ты и забралась, Настюха. Ещё бы в берлогу залезла, – сказал он, широко и счастливо улыбнувшись.
– Индеец, – выдохнула Настя, бросилась ему на шею и заплакала.
– Ну чего, – сказал он, осторожно вытирая слёзы с Настиных щёк, – чего ты, Насть. Я же обещал, что тебя найду.
– Столько лет, – всхлипнула Настя.
– Я искал. Ты ведь знаешь, семьи отщепенцев специально разбивают, фамилии меняют, чтобы мы друг друга не нашли. Я когда из своего Дома СС сбежал…
– Ты оттуда сбежал? Как?
– Ну, – Индеец самодовольно хмыкнул, – я три раза убегал. Ловили. Потом всё-таки сбежал, вернулся домой. Там уже не было ничего, конечно. А потом я деда Егорыча нашёл, он недалеко в лесу прятался. А теперь мы… Поехали, Насть, а? Поехали домой? Я тебе все по дороге расскажу.
***
Машина неслась по шоссе, взрыкивая на поворотах. На заднем сидении, в кошачьей переноске возился Чебурашка.
Ветер бил в лицо. Настя улыбалась, иногда протягивала руку, дотрагивалась до Индейца – проверяла, что это всё на самом деле.
Индеец рассказывал.
– Как вы здорово придумали, – сказала Настя.
– Ну, прикинь, оказалось не так уж и сложно. В общем, нас-то таких уже сейчас действительно меньшинство. Правда, Егорыч говорит, народ повалит, как узнает. Когда мы станем не изгоями, а как бы наравне со всеми. Потом Егорыч узнавал по каким-то своим источникам, что там, ну, наверху, тоже сильно встревожены тем, что происходит. Получилось, мол, совсем не то, что хотели. Катастрофа получилась. Население сокращается стремительно. Депрессии, самоубийства, рождаемость на нуле. Ну, реальную статистику замалчивают, как всегда, конечно. Так что нам поддержка будет. Вот смотри, видишь, река, а за ней дома начинаются. Приехали.
– Димкус! – обрадовался Егорыч. – А мы тут без тебя…
Он широко махнул руками.
Два молодых человека в одинаковых серебристых костюмах за соседним столом одновременно подняли головы от мониторов и посмотрели на Димку с одинаковым неодобрительным выражением. Он торопливо моргнул несколько раз, проверяя, не двоится ли у него в глазах.
– Юристов дали, – сказал Егорыч, кивая в сторону блестящих близнецов. – И мы тут… Название придумали. И вот, глянь, – едва не опрокинув немытую чашку с разводами кофе, Егорыч сгрёб со стола охапку бумаг с текстом, исчирканным вдоль и поперёк, гордо встряхнул, – опа, устав почти готов. В компьютере осталось поправить. Они тут, – Егорыч покосился в сторону поджавших губы юристов, – веселились, что я с бумагой работаю, а не с монитором. А чтоб не сильно ржали, я им сказал, что ещё заставлю их итоговый вариант на бересту переписать. Ничего идея?
– Вполне, – одобрил Индеец.
– А какое название? – спросила Настя.
– Люди старых традиций. Ничего?
– Насчет традиций как-то, – засомневалась Настя, вспомнив разглагольствования Гертруды.
– Всё ещё в процессе, – махнул рукой Егорыч. – Можем поменять. Это здорово, что вы приехали. Он тебя, Настасья, знаешь, как искал? Ого. Я думаю, всё это дело только для этого и придумал, а Димкус?
– Ну… – смутился Индеец.
– Индеец, – сказала Настя, дёрнув его за рукав, – а давай где-нибудь Чебурашку разместим? Он столько часов в дороге, устал.
– Это кто тут у вас? – заинтересовался Егорыч. – Кот? Очень своевременная животная, я тут мыша под полом слышал.
– Не совсем, – Настя достала из переноски Чебурашку. Егорыч отпрянул.
– Опа, – сказал он, – это из этих, мутированных уродцев? Не, Димкус, давайте везите его обратно. У нас такое нельзя.
– Как нельзя? – удивилась Настя. Посмотрела на Индейца. Тот смутился.
– Ну, – сказал он, – слушай, Насть. Это, правда, не того. Противоречит всему, что мы заявляем.
– Во, – подтвердил Егорыч. – Именно.
– Хочешь, я тебе котёнка подарю? Или щенка?
– Вот он очень прав, барышня, особо советую кота. А этого чудища с юристами отдадим, пусть в город свезут, они туда едут сегодня. Возьми его Димкус, упакуй обратно.
Настя отступила от протянутых рук Индейца.
Прижала к себе Чебурашку.
На глазах набухали слёзы.
«Как же так, – подумала она, глядя на Индейца, – я так мечтала, что он меня найдёт. А теперь я что, сама от него уйду?»
Хотелось расплакаться, уткнуться в плечо Индейца. Чтобы он погладил по голове, утешил, взял за руку и отвёл домой. Пусть решает, как надо. Пусть возьмёт Чебурашку и вернёт обратно Гертруде. Поставит коробку под дверь и нажмёт звонок. Надо только напомнить, чтобы не забыл положить апельсин, чтобы Чебурашка не скучал. Ничего страшного, с ним ничего не будет, Гертруда его возьмёт к себе. Неважно, что она скажет. Потому что Настя не услышит. Потому что это глупо – выбирать между человеком, которого она ждала всю жизнь, и…
Настя смахнула слёзы. Отступила ещё на пару шагов, чтобы точно не передумать.
– Индеец, – сказала она. Глубоко вздохнула, как перед прыжком в холодную воду, и взглянула в лицо, которое представляла столько раз в мечтах, – Если я его брошу, это будет как… как если бы ты меня тогда нашёл в лесу, а потом опять бросил одну. Если ему здесь нельзя, я тогда уеду вместе с ним. Туда, где для него тоже будет дом. Извини.
– Настюха, – растеряно позвал он.
– Слушай, Димкус, – дёрнул его за рукав Егорыч, – брось. Одумается, вернётся. А не одумается… Нам такое правда нельзя. Иначе всё, что мы тут придумывали, не годится.
Индеец посмотрел на Настю. У него были очень отчаянные и больные глаза, как у третьей головы Цербера из первого блока.
– Настька, – сказал он тихо, – ты что, думаешь, я могу тебя найти, а потом бросить одну в лесу?
– Димкус, отпусти её. Видишь, она не хочет…
Индеец даже не обернулся.
– Настюха, я тебя нашёл, – сказал он. – А значит, дальше мы пойдём вместе. Туда, где тебе будет хорошо. И мне. Нам обоим.
– Э, стойте, ребята, – растеряно пробормотал Егорыч, – вы чего? Серьёзно? Димкус, мы же с тобой это место выбирали, а? Ты говорил, чтоб река, лес, чтоб, значит, твоей Настасье понравилось. И чего теперь? Ну, можно как-то так, чтоб никуда уходить, а?
Настя замялась под их взглядами – умоляющим – Егорыча и отчаянным – Индейца.
– Можно, наверное, – неуверенно сказала она. – Если этот ваш устав как-то переписать…
– Перепишем, – пообещал Егорыч, – перепишем всё наново, как скажете. Хоть на глине, хоть на бересте, – он махнул рукой. – Чего, это всё мне одному? Надо, чтоб и вам… Место хорошее тут. И климат. Пусть ваш дом будет здесь.
– И его, – сказала Настя, показывая на Чебурашку.
– Пусть и его тоже, – согласился Индеец.
Оставшиеся супруги-эльфы поселились в отдельной комнате на корабле. Все же для них некоторый шок жить в одном кубле с драконам. Впрочем, кублом это назвать можно с большой натяжкой. В комнате был идеальный порядок. Ничего разбросанного, никаких носков под кроватью, не смотря на кучу периодически зависающих там мужиков, никакого бардака и беспорядка. Ничто лишнее не мешает роботам делать уборку.
Все вещи и одежда сложены в индивидуальных шкафчиках, встроенных в стены. На столе стоит портрет нашей странной семейки в обнимку с огромным кролем породы гигант… История этого снимка довольно странноватая, но чем черт не шутит…
Случилось это пару недель назад. Тогда семейство фермеров-колонистов с одной планеты обратилось в Приют за помощью. Дело в том, что они лет десять назад взяли в аренду участок на новой, малозаселенной планете, все время за ним ухаживали, построили дом, развели хозяйство, в основном занимались кроликами на продажу и мясо. И тут внезапно объявляется хозяин участка и требует, чтобы они сворачивались и выметались вон за сутки. При этом все нажитое непосильным трудом предполагалось оставить победителям даром или же продать за смехотворную сумму.
Ни один корабль, даже транспортник, не взялся перевезти в неизвестность такую кучу кроликов, техники, биоников и их хозяев. Плюс хозяйка сетовала на только поспевший урожай. Еще бы несколько дней и можно делать заготовки, возить на продажу свежие овощи и собирать корм кролям. И тут такая засада…
С Приюта сразу маякнули нам, поскольку осилить объем немаленького хозяйства самостоятельно просто не реально и перевезти все тоже не реально за сутки. Там сутки только кроликов собирать и технику разбирать и упаковывать. Пришлось помочь.
Я сбегала к повелителю эльфов в Приюте на поклон. Обжившиеся в техническом мире эльфы, тем не менее, сохраняли самобытность, свой жизненный уклад и традиции. Их никто не беспокоил, на их лесную территорию проходили только избранные и блондинистые друзья благополучно успокоились. Да и работы в новом мире оказалось невпроворот – люди были очень падки на натуральные продукты, поставляемые официально Приютом, а фактически эльфами. В век ГМО и искусственной пищи в брикетах настоящие мясо, молоко, сыр, фрукты и овощи разлетались как горячие пирожки за бешеные деньги. И эльфы были только рады.
Повелитель выслушал просьбу, выбрал добровольцев-магов, согласившихся поработать за хорошую плату в другом мире и отправил мне в помощь. Я открыла экран на Зарницу и вывела эльфов.
Фермеры были несказанно обрадованы помощи, пусть и от инопланетников. Я предупредила, что с перевозкой помогут инопланетные технологии, чтобы люди не пугались, а пока их работники собирали всю сельскохозяйственную технику и вещи для переезда, предложила выбрать хозяевам подходящий для их фермы участок в Приюте. Земли там много, толковых рабочих рук – мало. Еще одна семья, занимающаяся сельском хозяйством, будет только кстати.
Муж с женой – приятные, загорелые до черноты люди возрастом под пятьдесят, долго рассматривали предлагаемые места в планшете и совещались. Позвали двоих сыновей, присоединившихся к дискуссии. Что мне понравилось – никакой ругани. Уже огромный плюс. Четыре взрослых человека выбирали себе место жительства вполне здраво, без конфликта. Еще один плюс этой семье.
Через час огромный участок был выбран. Муж деловито осведомился, сколько же будет стоить аренда такой махины. Я назвала скромную сумму. Совсем бесплатно отдать – будет выглядеть слишком подозрительно, а так хозяин спокоен. Единственное условие – участок ни в коем случае не забрасывать. Либо продать (передать по наследству, отдать в аренду кому другому) либо заботиться о нем как следует.
Женщина радостно закивала и вдруг спросила, где ж наш корабль. Сердобольная хозяйка очень переживала, что они не успеют погрузить всех на корабль за оставшееся время.
— А зачем нам корабль? – делано удивляюсь я и открываю экран на выбранный участок. Море колышущейся травы, ровная плодородная земля. Вдалеке лес. Рядом – дорога, ведущая к городу, кажется, к Новой Терции. Не знаю, почему так назвали. – Наши секретные технологии, говорю же…
Первым делом хозяева выбрали место для дома и очертили границы территории своего участка. На границе эльфы тут же вырастили колючий кустарник высотой метра два. Теперь никакие любопытные не заглянут и не подсмотрят происходящее на участке.
Поначалу людям было дико ходить сюда-туда через экран, но убедившись, что проход не закрывается, руки-ноги не открывает и вообще не грозит их драгоценным жизням, начали споро переезжать. Первым делом мы перенесли дом. Мелкие и бьющиеся вещи решено было вынести, а все крупное выстоит. Ко мне присоединились братья золотые, решив, что зря пропускают такую забаву. С драконами переезд стал вообще песней.
Дом переправили, создали большой ангар, а сыновья хозяйки и их бионики перегнали в него всю технику. Я долго вглядывалась в хромированных монстров, пытаясь определить, где какая, но с трудом опознала только трактор. Слишком уж все навороченное и чересчур перестроенное. Ну и хорошо, пусть работают.
После техники настала очередь вольеров с кроликами. И тут началась морока. Перетаскивать все целиком не получалось физически, от телекинеза кролики пугались. Пришлось воссоздавать целый павильон, точную копию стоящего на ферме и вручную переносить кроликов в небольших клетках. Времени потрачено много, зато все кролики спокойно перенесли смену места обитания.
Посмотреть на такое действо завалился и Шеат, которого тут же приспособили носить клетки с кролями. Потом присоединились Шеврин, Ольт и Шиэс, которая не удержалась и вызвала мелких драконов тоже за компанию. Теаш с Заашем сразу отправились щупать кролей, взрослые (относительно) драконы помогали с прочими постройками и мелкой техникой, оставшейся не в удел – газонокосилки и прочее. Хождение через экран сюда-туда стало чем-то естественным и люди в запарке работы перестали замечать несуразности, множество разноцветных неведомо откуда взявшихся помощников и уже сами командовали, что куда нести и где ставить.
Мне нравилось участвовать в этой суете, помогать, расставлять, носить, переговариваться с хозяйкой и девушкой-биоником, к которым меня определили мужчины, наконец заметив, что баба тяжести таскает – непорядок!
А после переезда всего материального имущества, хозяин с сыновьями и своими биониками выбрали участки под огород, зерновые культуры, небольшой сад и маленькую мастерскую. Биоников люди содержали в прекрасном состоянии. Никаких худых, битых, раненых и каличных среди работников не было. Сытые здоровые ребята, одеты в такие же рабочие комбезы, как и сами хозяева фермы. Не глянув на ауры и не отличишь от людей. Можно подумать, что это большая дружная семья, с родителями, братьями, сестрами и племянниками, живущими на одном участке.
И закипела работа уже у эльфов. Улыбчивые ребята собрались на старом участке фермеров, развели свою, одну им понятную магию, и разом все залило зеленым светом. А изумленные люди замерли, наблюдая, как их любовно посаженный урожай спокойно шагает сам собой на корнях через экран в новый дом.
Я подхватила схватившуюся за сердце хозяйку.
— Не бойтесь, я ж говорю, секретные технологии. Вот закончим, и вы подпишете документ о неразглашении тайны… Выпейте водички лучше.
Женщина часто-часто закивала, комкая передник, накинутый поверх удобного комбеза и тихо смахнула набежавшую слезу. Стакан в ее руке слегка подрагивал и было от чего. Все нажитое непосильным трудом переходило вместе с ними в новый мир. Эти люди десять лет пахали на себя и свое хозяйство. Десять лет для фермы маленький срок, но они умудрились не только не прогореть, не уйти в минус или просто держаться на плаву, как многие другие. Нет, эти трудолюбивые люди смогли рассчитаться со всеми долгами, поднять хозяйство на ноги, вывести новую породу кроликов сугубо селекцией без всяких копаний в генах и выйти на рынок продаж. Зря было бы похерить такие труды. Мне кажется, они достойны лучшего, чем лишиться сразу всего и пойти по миру.
Переезд закончился. Я рассчиталась с эльфами и отправила их домой. Попутно написала благодарность повелителю и передала съемку действий его подчиненных. Пусть знает, как они работали, это высшая похвала. Может и наградит чем, тут уже начальству виднее…
А драконы остались баловаться с кроликами. Никогда не видевшие таких огромных кролей, они радостно тискали милостиво выделенного хозяином флегматичного гиганта и передавали серого с белыми пятнами кроля из рук в руки.
Хозяйка вынесла большой кувшин с молоком и вручила мне. Я молоко особо не пью, потому отдала младшим драконам. Вот им для здоровья полезно, а я могу и подсунутыми апельсинами питаться.
После началась фотосессия. Изумленные люди и бионики наблюдали, как множество иномирян фотографирует кроля. Кто-то из них догадался нам дать еще декоративного мелкого пушистого кролика, и волна фоток пошла по новой. В конце собрались мы все, вручили простенький аппарат хозяину и попросили сделать снимок. Мужчина ответил, что бионик справится лучше и подозвал высокого парня с выгоревшими от солнца волосами. Тот хмыкнул и несколько раз ловко щелкнул кнопкой.
Напоследок я кинула тлением в оставшиеся не в удел постройки на старом участке. Дерево скукожилось и покрылось слизью и плесенью, металл проржавел весь, даже тот, который по всем правилам ржаветь на должен. Потом представила целое море осота и лебеды. Я не эльф, но тоже кое-что могу, особенно пакостить. Сорняки радостно поперли на свободном от овощей месте. Высоченный осот радостно растопырил колючки. Что ж, остался последний штрих…
Деревянная табличка возникла рядом с бывшим домом. «Оставляем все, как было до аренды». Вот и чудненько. Пожинайте плоды своей жадности, господа, и не забудьте законсервировать осот, он вам пригодится…
Вот таким образом у нас появился этот прекрасный снимок. Я погладила пальцами серебристую рамку, полюбовалась на улыбающихся ребят. В центре стоял счастливый Зааш и держал огромного серого кролика. По бокам примостились остальные, за Заашем встал Шеврин, как самый высокий. У меня под рукой примостилась Шиэс с декоративным розоватым пушистиком на плече. По правую руку от Шеврина встали Шеат и Ольт. Сбоку от Шиэс расположились братья золотые. Дэвис осторожно касался длинного уха безразличного кроля. Просто идеальная жертва для фотосессии! Рядом с Заашем присел Теаш, чтобы не перекрывать всех остальных, вымахал вон какой высокий. Теперь у нас есть память и даже если со мной снова что-то случится, и я их забуду… у них будут материальные доказательства происходящего.
А еще эта ситуация является новым доказательством – адекватные люди есть. И я их очень люблю. Не смотря на то, что они всего лишь люди.