— Вести о нашем возвращении уже дошли до ненужных ушей. — Констатировал Рени, пристально всматриваясь в линию горизонта, ожидая появления дымки облаков над краем суши.
— Ты докладывал напрямую Шарэлю? — Редвел дернул ухом, получая образ дежуривших на причале вооруженных отрядов гвардии.
— Да, без посредников. — Менталист помолчал, потом добавил, — регулярно проверяю загородную резиденцию, где укрыли наших… но… сам понимаешь, только входящий сигнал… даже, если бы нашла и вскрыла… они не знают о том, где мы.
— Аврора — умная девушка, но тут ты прав. Если бы она кому-то сказала, то там бы уже похозяйничал мэр.
— Она, похоже, за нас. После выздоровления многое вспоминается, она постоянно видит кошмары, будто какой-то кошмарный ком света подходит к ней и касается висков пронзающей болью… сложно представить, но, видимо, и для менталистов есть свои опасности…
— Над ней поработали? — Редвел, с удивлением, поглядел поверх очков на повзрослевшего, неожиданно ставшего слишком серьезным, жестким и опасливым, парня.
— Раньше Аврора жила в приграничье, работала в лавке и немного приворовывала для жизни. А дар был очень слабым и стихийным. Можно точно сказать, что такой, какой встретили ее мы, она стала под ментальным скальпелем жуткого существа…
— Ты предполагаешь, кто это? — инспектору снова вспомнилось безликое существо в гровиафане…
— Нет, это точно не Норна. Твой враг силен, по сути, являясь средним божком, отчего-то лишившись своих нитей и не имея возможности убивать, он может только пакостить и плести интриги, как паук свою сеть. А это существо…
— Но ведь она должна была докладывать, пыталась отправить падре…
— Возможно, они связаны, но каждый, при этом преследует свою цель. — Пожал плечами Рени. — что думаешь на счет армии? Я могу внушить дюжине гвардейцев, что они желтые цыплята, но потеряю контроль над нашей командой головорезов. Могу отвести взгляды… но, полагаю, что мой след смогут отследить и почувствовать.
— В этом я с тобой соглашусь, и думаю, что очень кстати с юга плывет та гнилая пампа с нехилым уловом, предлагаю договориться и оплатить себе место рядом с вонючими ящиками.
Аманда недовольным цокающим шагом ознаменовала свой приход:
— Рени, ты совершенно изменился! Потрудись, пожалуйста, сказать мне все лично и словами. Раньше ты аккуратно пользовался своим даром, а не удерживал без лишнего движения целую команду! Ты их кормил хоть раз, отпускал в туалет?! Ты, вообще, считаешь нас за людей?! Или мы становимся для тебя просто думающим мясом, без права на свое мнение?
— Кто-то ищет нас, сестра. И этот кто-то намного сильнее нас, и меня, в частности. Если ты хочешь моих эмоций… то я боюсь! Впервые в жизни! Боюсь встречи с этим существом, боюсь, не знать, что ему от нас нужно, боюсь не справиться, боюсь за тебя, за нас, за Аврору!
— Поэтому я должна нести чертов ящик, воняя тухлятиной и с рыбьим хвостом на лбу? — рыжая злобно сдула волнистый локон с глаз, будто вживаясь в этот образ.
— Так тебя расстроило только это?
— Нет, но почему все должно быть столь противным? Почему нельзя переодеться командой, или обогнуть мыс и выйти там?
— Больше не будет ментальной магии, Эм.
— В каком смысле?! — сестра опешила.
— Нас ищет не только Норна. Кто-то, намного сильнее, кто запрограммировал Аврору, кто может идти по моему следу, кто-то достаточно высокопоставленный, чтобы знать, о чем я докладываю Шарэлю.
— Но причем здесь рыба?!
— Чем противнее мы будем выглядеть, тем меньше на нас будут смотреть. Только так. Поэтому, выкидывай свой чемодан в воронку и намажь волосы черным.
Рыболовецкая пампа причалила в столице через четыре часа. Коричневый промозглый закат наплывал на город, как пивная пена, не вызывая таких приятных чувств, маня продрогших прохожих в бар за бокалом браги или горячего глинта.
Отряд досмотра встречал команду прямо у гнилых сходней с отломанной нижней дощечкой-ступенью. Огромная голодная собака, к концу дня еще более злая и свирепая, кинулась к первым людям, сходившим по перекладине.
— Ти-ха! — скомандовал больше для вида тучный гвардеец, швыряя в зубастую пасть ее же повод, (еще не хватало окунуться вслед за дурной тварью, если ей вздумается).
Вдруг, прямо из воды, все в грязи и черно-синем иле, с огромными глазами и зубами, превышающими обычное количество, а потому, блестящими в неясном сумраке городского магического фонаря, существо выползло на четырех мохнатых лапах и, громко рявкнув, пару раз повертело загривком, пытаясь отряхнуться…
— Малыш! Ты тут?! — восторженно завопила Аманда, поставив ящик и приняв тварь в объятия. — Это… наша собачка… — заискивающе сказала перемазанная с ног до головы девица, взяв из ящика рыбу и смачно кинув скользкое угощение в огромную пасть «Малыша».
Гвардейская собака спряталась за отряд и принялась жалобно скулить, пытаясь увести глупых людей подальше от берега… капитан принял и полистал судовые документы. Вопросительно поглядел на кучку людей, чешущихся и мечтающих выгрузить улов и скорее выпить по баночке пенного где-нибудь в пабе на окраине, где подешевле.
— Документы? — ткнул пальцем в высокого худого парнишку с синими глазами.
— У нас? Да откуда?.. — улыбнулся гнилыми зубами, явно не целиком занимающими положенные во рту места, парень.
Капитан интуицией чуял какой-то подвох, он ткнул копьем в один ящик, в другой… никакой реакции не последовало. Команда так же только ухмылялась чавканью древка о скользкую рыбу. Закончив на третьем ящике, и не заметив бледной руки, свисающей вместе с рыбьей мордой, капитан поднялся на борт.
К главной мачте был прикован еще один пес. Из-за грязи и присохших рыбьих внутренностей сложно было понять, какого цвета это животное. Кое-где просвечивал клок белый, где-то коричневый. На брюхе издыхающей твари, выпяченном вверх, была огромная язва, окруженная лишайным ободком…
— Заботятся они… — проворчал гвардеец, плеснув на морду из кружки с зеленоватой водой, стоявшей на бортике, собаке в морду. Та даже не повела носом. Видимо, была на последнем издыхании. — Заведут себе «Малышей» позубастее, да забудут о верных друзьях! Эй, ты! Да, ты, пацан! Возьми пса на берег, слышишь?! Да поторапливайся, прохиндей! Тащи аккуратнее…
Поселок Рейиккен. Макс.
Честное слово, я был уверен, что бабушкин ответ на наше письмо застанет нас в этом чертовом поселке.
Славка и Терхо признавались на днях, как они волновались: мол, от враждебно настроенных драконоверов трудно будет вырваться. Так я вам скажу не того они боялись: от дружелюбно настроенных драконоверов, по-моему, вырваться еще труднее!
Сначала мы все дружно посидели на наскоро устроенном празднике в честь нашего прибытия. Недолго. Дорвавшиеся до лицезрения живых драконов сектанты попытались исполнить мечту своих вечных врагов-вельхо и прикончить «тварей» — путем закармливания их до смерти. Откуда только брали эти бесконечные миски и корзинки? Мясо такое, мясо сякое, мясо эдакое, мясо этакое с орешками, мясо этакое с орешками в соусе, запеченное фиг знает с чем. Лично я после пятой (или седьмой?) перемены блюд отрубился прямо там, где сидел, а Славка, говорят, еще катал кого-то на спине. Над горами, ага. Железный парень.
Чего я его тогда слабаком посчитал?
Ну да ладно.
Следующий день выдался более-менее нормальным, мы даже смогли пообщаться с нашим главарем сектантов и получить от него «явки и пароли». То есть контакты с сектантскими общинами в близлежащих поселках и городах. Хозяин предупредил, что, возможно, не все из них действующие (в городах вельхо постоянно цепляются к неправильным, с их точки зрения, верующим, так что сектант, если не желает быть арестованным или ограбленным под видом пожертвований на благое дело, должен уметь вовремя смыться).
— Что, так плохо?
— Когда как, — честно ответил наш странный хозяин. — Многие справедливо зовут нас «белыми лисами». Мы очень хорошо научились хитрить, добиваясь относительной безопасности.
— Компромат копите? Или долговые расписки?
Бывший лавочник посмотрел на меня как-то странно. Но кивнул.
— И это тоже. А у вас…
И как у меня уши не покраснели? Вот же ляпнул! Еще не хватало драконам славы ростовщиков и шантажистов. Пришлось срочно оправдываться (терпеть этого не могу!)
— Нам ведь тоже надо защищаться.
По счастью, сектант тоже чел практичный. Покивал и согласился, не вдаваясь в подробности.
— Мы тут живем относительно благополучно. Все-таки в глухих местах есть свои преимущества. Здесь люди не любят менять своих убеждений. Половина сел окрест так и живут, по-прежнему: сажают ваши цветы, надевают летом красные рубахи, на ваши камни приношения кладут. В городах единоверцам приходится труднее. Вы не представляете, какая это радость — ваше прибытие.
Я попытался увести разговор в сторону, да куда там.
Кажется, фальшивый торговец тоже заново осознал, какое мы для его поселка нев… это… несказанное счастье. Письмо согласился передать без звука, мол, через шесть дней будет на месте, клянусь верой. Ответ? Если это возможно, ответ будет. Да, сюда. А хотите — еще куда-то. Не знаете, где будете? А по карте глянуть?
У вас нет карты?!
Берите нашу!!!
Камень мог быть прозаически потерян, смыт в сточную канаву, затянут в водосток и упокоен на речном дне. Камень мог быть найден человеком случайным — но это как раз самый перспективный поворот событий.
Стороннему человеку нечего опасаться и нечего скрывать. Он отправится к ювелиру без оглядки, если гордыня не подскажет ему скрыть сокровище в тайнике. Тогда сапфир всплывёт спустя долгие годы. Второе наименее желательно.
Но даже это предположение её не остановит. Если есть один единственный шанс, если сохранился след на воде — она его найдёт.
Поразмыслив, Клотильда приняла решение, что поиски камня она поручит не секретарю, а казначею, месье Бенедикту. Кому, как не еврею, прирождённому ростовщику, под силу различить слабый блеск синих граней в мутном озере тайных сделок и векселей?
К тому же, месье Бенедикт, несмотря на своё крещение, так и не прервал родственных и деловых связей с еврейской диаспорой Парижа, да и само крещение его — не более, чем фарс, удобный маскарад для пребывания по враждебном мире.
Большинство парижских ростовщиков и ювелиров — евреи. Есть, правда, ещё итальянцы, высокопарно именующие себя банкирами, но разницы собственно никакой, то же менялы.
Казначей явился незамедлительно. Он захватил с собой свой бухгалтерский кондуит, справедливо предполагая, что от него потребуют отчёт о расходах, но герцогиня движением руки отвела в сторону его опасения.
Она указала на стоявшее по другую сторону стола кресло, но казначей ответил поклоном и остался стоять.
Месье Бенедикт, в ранней юности принявший крещение, чтобы избежать костра, служил ещё покойному герцогу. Был аккуратен и благоразумно прижимист. Казалось, будто он оплачивает счета не деньгами из герцогской казны, но своими собственными. Не единожды перепроверял подписи на поданных ему бумагах.
Не то, чтобы он был настолько щепетилен и честен, Клотильда не питала напрасных иллюзий, но руководствовался крайней расчётливостью. Он несомненно подворовывал, но делал этот с такой фанатичной умеренностью, что герцогиня не находила в себе достаточно сомнений, чтобы подвергнуть его бухгалтерские книги тщательному аудиту.
Казначей всего лишь брал справедливый процент с каждого удачного вложения доверенных ему средств.
Ходили слухи, что казначей даёт деньги в рост придворным, как из свиты её высочества, так и свиты королевской, и взыскивает долги без всякой жалости, не взирая на имена и связи.
На эту деятельность Клотильда так же закрывала глаза и прикидывалась изумлённой, когда кто-либо из обделённых прибылью пытался донести на предприимчивого дельца.
Очень скоро после очередного доноса к ней являлся сам Бенедикт и украдкой подсовывал среди деловых бумаг расписки тех, кто оказывался в долговой зависимости, а также итоговую цифру изъятых по процентам средств, что лихвой искупало его маленькое самоуправство.
Герцогиня искоса взглянула на казначея. Тот держался почтительно, но без излишнего раболепия. Он мастерски угадывал эту невидимую грань: хороший слуга, но не раб.
Казначей был почти лыс, худ, слегка согбен, но глаза светились азартно, молодо. В этих глазах Клотильда порой улавливала всю многовековую скорбь богоизбранного народа.
Казначей умело извлекал эту скорбь из могил своих предков и помещал её матовой слезинкой поперек своего природного лукавства, если в редкие минуты господской немилости оказывался уличённым в некоем проступке.
Клотильда отчётливо различала в этих тёмных глазах отцовскую боль Авраама, ведущего на заклание единственного сына; недоумение Иосифа, проданного братьями в египетское рабство; гнев Моисея, стучащего посохом в царском дворце; горечь царя Давида, рыдающего над телом сына своего Авессалома, и кроткие мольбы сотен гонимых, блуждающих по пустыне в поисках земли обетованной.
Заметив эту набежавшую скорбь, Клотильда в свою очередь складывала руки и опускала глаза с подлинно христианским смирением. Она тоже умела призывать тени христианских мучеников, обращённых Нероном в живые факелы.
Месье Бенедикт взирал на неё вопросительно, самую малость, в меру, сгорбив спину и приподняв плечи. За этими плечами уже выстроились в дымную очередь сыны колена Вениаминова, готовые умастить его взор подлинной влагой.
— Месье Бенедикт, — начала Клотильда без всякого вступления, чтобы избежать вторжения пророков и патриархов, — вы помните мой сапфир? Тот самый, что был извлечён из тайника Элеоноры Галигай, а прежде был преступно похищен у моей матери?
Казначей колебался одно мгновение. Под его обширным, бугристым черепом происходила лихорадочная перетасовка идей и версий. По тону принцессы делец пытался определить, что кроется за невесомым вопросом — угроза или поощрение? Не желает ли герцогиня обвинить его в краже этого сапфира?
— Ваше высочество изволит спрашивать о том камне, что некогда являлся собственностью Элеоноры Аквитанской, а затем в качестве выкупа, отправлен неверным?
— Да, он самый.
Казначей знал все её драгоценности, их изъяны и достоинства, их цену, вес, происхождение, имя первого владельца и даже количество трупов, оставшихся в кровавой борозде каждого камня.
— Подобный образец трудно забыть, добывается раз в тысячу лет, — осторожно произнес казначей. – Я некогда предупреждал ваше высочество, что бриллиант такой ценности и такого размера нуждается в особом присмотре.
Клотильда нетерпеливо кивнула. Месье Бенедикт в самом деле выразил вкрадчивое сомнение за судьбу сапфира, справедливо полагая, что неожиданный фаворит, напрочь лишённый благоговейного трепета перед благородным металлом, мог потерять камень, продать или попросту подарить первому встречному.
Но герцогиня не пожелала отступать и менять решение. Она рассчитывала на древнюю силу камня, на его глубинную, мерцающую магию, на то, что источаемые синие лучи будут проникать в самое сердце пленника и понемногу отравлять его, очаровывать.
Этот камень должен был пленить его, околдовать. Постоянно чувствуя на руке тяжесть сапфира, ощущая его гранёную прохладу, различая свечение в самых недрах, Геро мог бы измениться, соблазниться этой сияющей глубиной и пожелать ещё большего обладания, пожелать иных сверканий, кроваво-красных, сиреневых, травяных.
Этот сапфир, как лазутчик, должен был исполнить высшую волю, как исполнял её прежде, развращая, разламывая души.
Клотильда полагалась на его первозданную подземную силу. Именно по этой причине она пренебрегла советом.
Но казначей оказался прав. Геро померился с камнем свой силой — и, кажется, победил.
— У меня нет ни единого повода, дабы оспаривать ваши утверждения, месье Бенедикт, и настаивать на правомерности некогда принятого мною решения. Был определённый риск утраты, но такие камни всегда несут в себе скрытую угрозу, и жалеть о содеянном уже поздно и совершенно бессмысленно. Сапфир украден. Возможно, потерян. Но такие камни не пропадают бесследно. Они слишком известны, слишком велики и слишком опасны.
Казначей бросил на неё понимающий взгляд.
— Кто ж осмелится купить? – пробормотал он.
— Именно так. В чьи бы руки он не попал, нынешний владелец непременно попытается его продать. Даже если камень и не был украден…
На этот раз казначей задержал свой взгляд чуть дольше, но не произнес ни слова.
— Я знаю, месье Бенедикт, что вы пользуетесь определенной известностью в торговых кругах, — продолжала Клотильда. – Вы поддерживаете связи с Антверпеном, с Амстердамом, с Лондоном и даже с Венецией. А здесь в Париже вы вхожи в дома флорентийских и сиенских банкиров. Более того, казначей самого Папы состоит с вами в переписке.
На лице месье Бенедикта что-то дрогнуло, спина приобрела раболепную округлость, а плечи почти схлопнулись.
Он не ожидал подобной осведомлённости.
— Я вовсе не ставлю вам это в вину, друг мой, — почти ласково произнесла герцогиня, — напротив, ваша деятельность достойна поощрения. Я бы воздержалась от порицания, будь вашим корреспондентом казначей не Римской католической церкви, а самого турецкого султана. Золото не признаёт тех религиозных и государственных разногласий, на которые так щедры люди. Прибыль оправдывает сделку даже с врагом.
Казначей ещё глубже втянул голову в плечи.
Вот уже потянулись скрипящие повозки бывших рабов фараоновых, увлекаемые волами, вот уже Моисей воззвал к Господу Сафаофу, призывая воды Красного моря расступиться. А там и сорок лет скитаний по раскаленным пескам мелькнули и затвердели зрачковой скорбью.
Клотильда усмехнулась. Старый плут!
— Выгода и необходимость торговли тема обширная, мы обсудим её несколько позже. Возможно, у вас найдётся несколько пестуемых вами идей, коими вы сочтете необходимым со мной поделиться, дабы воплотить эти идеи к нашему обоюдному удовольствия, а пока моя к вам просьба арифметически ничтожна. Я прошу вас снестись с вашими собратьями, с вашими единоверцами, вашими соплеменниками, ах простите, ваши единоверцы от вас отвернулись. Тогда с вашими родственниками, сородичами, сподвижниками, клевретами, должниками… одним словом, со всеми, кто имеет дело с драгоценностями, и помочь мне вернуть сапфир. Пусть даже этот камень только блеснёт, оставит несколько искр, я хочу знать. Когда, где и, главное, кто.
Она уподобилась рыбаку, забросившему удочку. Оставалось только ждать, когда шевельнётся поплавок. Разумней было бы забросить целую сеть, но эту сеть ещё предстояло сплести.
Она еще не решила, каких размеров будет эта сеть и на какой излучине выгодней эту сеть ставить.
Что у неё имелось из доказательств? Слова обезумевшей тёщи? Эта старая ханжа утверждает, что видела его живым. А если это был бред, приступ старческого слабоумия? Девочка исчезла, а старуха, чтобы оправдать её исчезновение, убедила себя, что за ней явился отец.
Призрак её заклятого врага!
А что ещё? Молчание Анастази, её странная отрешённость. Тоже не доказательство. Домыслы, фантазии.
Она пытается убедить себя в том, что есть надежда на возвращение из мира мёртвых. Но это не так.
Оливье так и не сообщил ничего утешительного. Никто не помнил умиравшего от оспы юношу. Сколько их там было, этих умирающих….
Месье Бенедикт так же не торопился с вестями. Он вёл свое расследование обстоятельно, осторожно, тщательно обходя прямые вопросы и подозрительный интерес.
Анастази после своей поездки в Ангулем никуда не отлучалась.
Клотильда размышляла над тем, что было бы, пожалуй, занятно поручить и ей некоторую часть поисков. Это послужило бы своего рода провокацией.
Если Анастази что-то знает, то она непременно встревожится, возможно, поспешит предупредить своих сообщников или самого Геро. А если Геро мёртв, то первая статс-дама попросту высмеет все эти изыскания.
Анастази нельзя недооценивать. Она очень умна. Участвуя в заговоре, она могла предугадать и эту коллизию — встречу Геро с его бывшей тёщей. Придворная дама безупречно сыграет недоумение.
Если беда не приходит одна, то и удача ведёт за собой подругу.
Первая весть пришла от лекаря. Его пребывание в земном представительстве преисподней не осталось без вмешательства тёмных сил.
Из паломничества в аббатство Мармутье вернулся некий монах, служивший прежде братом милосердия, а затем по каким-то причинам сосланный настоятелем в Мармутье. Отбыв положенный ему срок, монах вернулся, чтобы приступить к своим прежним обязанностям.
Монах состоял в братстве лазаристов и рьяно следовал заветам Венсана де Поля. Этот монах, брат Арман, и вспомнил происшествие в феврале. Ибо это именно он обнаружил на ступенях часовни неизвестного юношу в лихорадке и беспамятстве.
Возможно, брат Арман позабыл бы этого больного, как множество других, если бы в скором времени не покинул лечебницу, чтобы отправиться в паломничество. Умирающих, раненых на дуэли и в трактирных драках частенько оставляли на ступенях часовни, чтобы скрыть свою причастность к переломам и ранам.
Но тот юноша был последним, кого обнаружил отец Арман и кому пытался облегчить последние часы на земле.
Монах, подобно самому Оливье, так же принял Геро за оспенного больного, но не испугался, ибо сам несколько лет назад перенёс эту болезнь. К тому же, тот юноша заметно отличался от обычных бродяг. Он выглядел, как благородный, и одежда на нём была из ткани тонкой и дорогой.
Монах заметил и перстень, и булавку с рубином в кружеве воротника, что лишний раз подтверждало благородное происхождение больного.
— Усыновить? Я одного уже… усыновила. И даже побраталась с одним… вот Стефан сидит, мне теперь брат названный. Так получилось… — Нина задумалась на пару минут и всё же решилась спросить у волхва: — А вот… побратать двух DEX’ов возможно ли? Сегодня или в ближайшие дни?
— Это кого же? – спокойно спросил Велимысл. — Вот братать двух DEX’ов мне ещё не приходилось… По полному обряду хочешь? Тогда… дай номер видеофона, я позвоню, когда буду готов… и не смотри на меня так… осуждающе словно. Ты, мне кажется, обычаи знаешь наши. Мы богам говорим «ты». И родным и друзьям говорим «ты». Если хочешь быть нам другом… или сестрой… то будем на «ты»… не сердись, у нас так принято. У нас «Вы» говорят лишь врагам и очень большому начальству… а здесь мы все в родне. Да и старше я… мне скоро шестьдесят четыре стукнет.
— Хорошо… — кивнула Нина, — так даже лучше. Если ты считаешь, что у киборгов может быть человеческая душа… Змея и Влада хочу братьями сделать, а Влада сыном назвать… скажи, когда сможешь, прилечу. А теперь… если есть время, может быть, побеседуешь с моими ребятами? Здесь и на Жемчужном острове… и есть в посёлке несколько… что одним скажешь, то они остальным передадут. Я их хозяйка… если по закону… но они мне как… как дети…
— Я знаю про твою… коллекцию… — усмехнулся волхв, — хоть и не бывал на том острове давненько… но наслышан… я точно не буду против… но когда? Держи мою визитку… и можешь звонить в любое время. Усыновить Влада можешь сейчас и здесь, помогу, а при братании воинов на капище женщине нельзя присутствовать… но матери можно… в… следующую субботу до полудня прилететь сможешь?
— Да, я буду. А на Жемчужный остров можем сейчас слетать… познакомлю с Фридой и Фролом… они тебя… и в следующий прилёт примут.
— Фрола я знаю… но да, пока время есть… почему бы не слетать…
Нина перекинула волхву свою визитку, про себя удивляясь тому, каким интересным человеком может оказаться служитель культа. Всё-таки очень сильно представление о волхвах как о жителях глухих лесов, бродящих с посохом по деревням и указывающим князьям, что им делать… а что – не делать. А здешний волхв – очень и очень образованный человек, имеющий и видеофон, и планшет, и маленький двухместный флайер, и при этом — проводящий обряды, не признаваемые органами государственной власти, но признаваемые единоверцами.
И… это он готов был провести замещающий обряд для Миры – обвенчать её с кустом или с ложкой… такие обряды действительно ни один ЗАГС не признает.
Пока она думала, пирование закончилось, и Злата по указанию Лины вынесла на подносе тонкие пироги с «таком» — внутри был налит по капле мёд или посыпан сахарный песок.
— Ну что, нам пора… — свекровь Лины поднялась и спросила у её отца: – Надеюсь, ты отвезешь меня обратно? И… не мешало бы Игоря с… сёстрами новыми познакомить… как смотришь на это?
Отец Лины смотрел на это положительно, и потому молодожёны и новообретённая мать Игоря полетели в Песцово – знакомиться и мириться.
Лёня на острова не полетел – Вероника захотела покататься на лошадях, и потому они оба отправились на турбазу.
А Стефану ничего не оставалось, как напроситься в флайер к Нине, так как она уже собралась показать Велимыслу остров и живущих в модуле киборгов. Волхв летел рядом на своём стареньком флайере.
— А… Вам… то есть, тебе… уже приходилось венчать двух киборгов? – спросил по громкой связи Стефан волхва, когда взлетели.
Сидящая впереди Нина обернулась и уставилась на Стефана:
— Это ты… что ли… собрался жениться? А как же Агния?
— Так я на ней собрался… вообще-то… — то ли испуганно, то ли смущённо проговорил Стефан и покраснел. Мило и программно, затем мгновенно успокоился и повторил:
— Я на ней хочу жениться. И… я люблю её. Очень люблю… и хочу жить с ней семьёй… и чтобы дети были…
— А её саму ты спрашивал? Она-то хочет за тебя замуж? Ты хоть мне и брат названный, но и она мне не чужая… и ей ещё рано замуж. Она должна научиться вести дом и управляться с огородом и с животными… да и… где ты с ней жить собрался? В вашем модуле и мест-то нет свободных!..
Слышно было по рации, как заливисто смеётся Велимысл:
— Свадьбы так просто не играются! Стефан! Свадьба – это не только праздник с пирогами, это на всю жизнь! Мы не признаём разводы и второй брак почти невозможен… если только за брата мужа, если от мужа детей не осталось… как у Лины и Игоря. Ты сначала сватов зашли к родным девушки, их условия узнай. Да дом поставь, куда жену приведёшь, да поле вспаши и засей… выкуп за невесту собери, или отработать возьмись… вот как Змей отрабатывает… да и невесте время нужно, чтобы приданое собрать… она сама должна и себе и тебе рубахи вышить… так что давай через год поговорим об этом снова, если будет куда жену привести, обвенчаю вас… а потом и о детях говорить станем.
— Я всё сделаю… будет свой дом… — без тени шутки сказал Стефан, — и свадьбу играть будем по-настоящему, в три дня…
— Это при условии, что Агния будет согласна… — Нина была не менее серьёзна. — Я её представитель, она вроде как воспитанница моя… у меня её сватать будешь… и брату её подарок не забудь. Пламен конюхом на турбазе работает… познакомься с ним заранее как-нибудь. Прилетели. Выходим.
***
В три часа пополудни флайер Нины опустился перед модулем на Жемчужном острове. Предупреждённая Фрида лично встретила гостей и проводила в модуль. Нина только покачала головой при виде одетой в длинную клетчатую шерстяную юбку и меховую жилетку поверх белой вышитой рубахи Фриду. На мэрьке появились два ряда бус из искусственного янтаря, в ушах – недорогие, но с таким же янтарём, серьги, на левой руке перстень, волосы убраны под стилизованный повойник. Просто зажиточная крестьянка с картинки!
Более удивило, что и Фрол, и Фрида поздоровались с Велимыслом как старые знакомые. Волхв, увидев вытянувшееся лицо Нины, с улыбкой сказал:
— Фрола я знаю. И даже предлагал дать ему другое имя, но он отказался. А Фриду видел на болоте пару раз, она командовала сборщиками морошки и черники… вот уж никак не думал, что она киборг! Хочешь, мужа ей найду?
— А здесь управлять кто будет? Пусть уж здесь живёт… здесь она нужнее… проходи внутрь, сначала чаю выпьем с пирогами, потом хозяйство покажу… почти все улетели собирать ягоды и на сенокос, здесь сейчас… не более шести или восьми киборгов. Фрида, веди…
После очередного чаепития (которого за день? – Нина попыталась посчитать и сбилась) Фрида показала гостю комнаты киборгов, медпункт, кухню, теплицы, мастерские, склад готовой мебели, шкаф с готовой керамикой, потом прошли на дальнее пастбище с козами… на котором Нина заметила бродящую среди коз лошадь.
На её удивлённый взгляд Фрида как-то виновато сказала:
— Вы же сами разрешили… Фрол же говорил… должен был сказать… вчера… а лошадь мы не украли, а в лесу нашли привязанную… в низине у ручья, у края болота… там… ничья она была. А теперь наша.
Серебристо-серая кобыла – явно помесь некрупного тяжеловоза — медленно передвигалась по пастбищу и выглядела неважно. Даже не разбирающейся в лошадях Нине кобыла показалась очень старой.
Велимысл посмотрел на Фрола, на Фриду и двух парней, появившихся рядом с лошадью, и спросил Нину:
— Знаешь, откуда животное?
— Даже не представляю! Фрол, откуда лошадь?
— Из лесу… у болота капище Марены… её там убить хотели. А Вы сами говорили… что беременных животных убивать нельзя… вот… мы спасли её и привезли сюда… вчера вечером. Мы осторожно! Она даже не испугалась.
Волхв удивился еще больше:
— Она… беременна? Ей же… двадцать восемь лет! Она слишком старая для этого! И не в жертву… а чтобы Мара приняла её душу и дала следующее воплощение в теле человеческом… она… кобыла, то есть… была бы убита быстро и без боли… и душа её отправилась бы в вечно зелёные поля Ирия… или воплотилась бы в ребёнка. Но… если она жерёба, то убивать в ней новую жизнь действительно нельзя. Но разве для этого надо было красть животное?
— Её же хотели убить! – набычился Квинто, а Роберт продолжил говорить далее: – А мы спасли её… мы не хотели пугать людей, они сами убежали! Правда! Мы очень осторожно её несли… а потом на берегу погрузили сверху на флайер и привезли сюда…
«Ну надо же! Он отговаривается, возражает… и кому? Местному служителю культа! В присутствии хозяйки! А сословие волхвов всегда было… и есть самым высоким по статусу!..» — думала Нина, глядя на спорящих с волхвом Irien’ов – «…или они настолько глупы, что не понимают, с кем говорят?.. или настолько уверены, что хозяйка их защитит? Странно всё это…»
Тем временем волхв принял решение:
— Тогда сделаем так. Кобыла остаётся у вас здесь до выжеребки… кстати, какой у неё срок? Три месяца? Следующей весной родит… поможете ей… если она сможет, то выкормит жеребёнка, и вы вернете её на капище. Она заслужила лёгкую смерть… лошади не бессмертны, к сожалению… ну, или поставите капище на одном из островов. Мне же легче будет проводить обряд. Кстати, кличка её Сопка… документы привезу на днях. Знаю, у кого она жила. Узнаю, от кого жерёба… тогда племенная карточка будет и на жеребёнка… мне не откажут в информации. Если сможете ухаживать за ней до родов, то жеребёнок ваш… то есть… — обратился к Нине, — твой будет этот жеребёнок.
— Спасибо… — всё это было несколько неожиданно для Нины, но она быстро успокоилась. – Для содержания лошади нужны корма и конюшня. Здесь нет ни того, ни другого… и… нужна и подстилка, и из упряжи что-то тоже нужно…
— Вообще не проблема! Сейчас середина лета, сенокос провести возможно… не только на этом острове. Инструменты здесь есть и желание здесь жить есть тоже. Насчет конюшни… сложнее, но решаемо. Сейчас слетаю в Кузино, там… кстати, эта Сопка именно оттуда… к её уже бывшему хозяину… и привезу кое-что… и могу одного киборга отвезти туда на обучение… там хорошие люди живут, лошадей разводят… у них можно будет и ещё кобылку купить… когда конюшня будет.
— Одного? Ребята, кто из вас хочет работать конюхом? Ухаживать за Сопкой, а потом и за жеребёнком? А хорошо будет лошадь содержаться, так и ещё одну заведем.
Irien’ы замолчали и помрачнели. Перспектива куда-то лететь к другим людям не радовала. Но деваться было некуда – за старой лошадью надо уметь ухаживать. И Квинто обреченно спросил:
— А можно… мы там не будем… то есть… нас… с нами… там не будут… развлекаться? Вы сами говорили…
— Никаких секс-программ активировать не надо. А лучше всего, если эти программы будут надежно заблокированы, – понял смятение парней волхв. И обратился напрямую к Квинто:
– Ты летишь? Учиться поедешь… и работать. Вещи свои есть? Собирайся, отвезу… да не бойся так! Всего на месяц или полтора… вернёшься потом… а можешь на выходной прилетать раз в неделю, скутер там дадут.
Велимысл подождал, когда парень сбегает в модуль за вещами, Нина велела ему постоянно быть на связи и, если что случится, сообщить ей немедленно. Фрол подал ему настроенный комм и проводил до флайера.
— Без прав управления. Пропиши Велимысла с третьим уровнем, пригодится. Защитит тебя, если что… и звони чаще. Не теряй связи… и, если там найдешь разумных киборгов, сообщи. Учись… и возвращайся.
Волхв снова осмотрел поля и огород, заглянул в медпункт и поговорил с Саней, ещё с полчаса поговорил с Фридой и Ниной… и сам предложил помощь в обучении киборгов:
— Я могу прилетать, допустим, два раза в неделю… на полдня… и обучать местным обычаям и диалекту. Программа дело хорошее, но учиться никогда не поздно… и лишним не будет.
— Согласна… но… ты далеко отсюда живешь? Можешь здесь пожить лето. Или совсем сюда перебраться. И ребята под присмотром будут, и тебе помощь, если что… место есть, в заповеднике обещали к осени ещё один модуль поставить с гаражом… который придётся-таки превращать в конюшню. Не удивлюсь, если они ещё пару лошадей привезут. Фрол!
DEX появился через минуту, почему-то полуголый и мокрый:
— Камни собираем… нам тоже разрешено дамбу такую, как на тех островах, строить… только думаю, что шире она должна быть, и не о трёх проёмах, а более. Здесь и расстояние между островами большее, и нас больше… и… если будут лошади, надо, чтобы мост шире был.
— Всё правильно. Именно это я и хотела тебе сказать… мост нужен широкий. Метра три… или даже четыре шириной. Как только заготовите камни и подготовите дно, сообщите… так сразу бетонные кольца и доставят. Я вообще-то не совсем за этим тебя звала…
И Нина попросила (и сама удивилась тому, что не приказывает киборгу, а просит) подготовить комнату для Велимысла, в которой он поживёт на острове пару недель.
— …он любезно согласился помочь вам в работе… хотя бы разговорами о жизни и информацией о местных жителях. Я слишком много вам назапрещала насчет контактов с людьми… но на тот момент это было необходимо. Сейчас пришло время начинать учиться ладить с местными… и учиться у них.
— Мы ладим. Торгуем. Меняемся. Но комнату выделю. Сейчас лето, и киборги могут спать и не в модуле, а в палатках. Или прямо на траве.
— Видишь ли, Квинто явно напуган перспективой работы на крестьянском подворье. Чего он больше боится – тяжёлой работы или… использования по специализации? Все запреты на секс действительны, а прав управления у крестьян не будет… или он хочет работать в другом месте? Тогда надо другого парня отправить… Реши сам… но в течении пяти минут киборг должен быть готов лететь.
— Квинто полетит. Он готов. И будет на связи.
Через полчаса волхв с Irien’ом улетели в деревню, а Нина отвезла Стефана на метеостанцию и полетела домой.
“Someone send me an angel
To lend me a halo.
I fell in love with the devil.
Please save me from this hell.
(c)
Нет ни одного человека, которому было бы незнакомо предательство. Это кипящая субстанция, которая сжигает за несколько секунд, а ошмётки и обрывки души ещё долго источают яд, разъедают уцелевшие уголки, пропитывают все новые воспоминания и впечатления. Предательство — верный спутник каждого человека. Кому-то оно как родной брат или как любимая жена, с которой каждую ночь ложился в холодную постель. Кто-то столкнулся с ним однажды, словно со случайным знакомым в толпе. Оно втыкает нож в спину, доверчиво подставленную близкому человеку, а время потом ещё долго шевелит торчащую рукоятку. Тень предательства преследует свою жертву долго, мерещится за каждым углом, в лице каждого проходящего мимо человека. Оно очень неохотно разжимает жесткую хватку на горле, а оставшиеся отметины снова и снова напоминают о произошедшем.
Если ты можешь закрыть на них глаза, натянуть свитер с высоким горлом, то встаёшь с колен и движешься вперёд. Такие отметины очень хорошо перекрывают темные пятнышки засосов, оставленные в порыве страсти. Или чужая ладонь, поглаживающая их кончиками пальцев. Главное, перестать видеть в лице напротив очертания предательства, его злобную усмешку, кривые зубы. Забывать о нем нельзя, никак нет, но нужно помнить, что есть у этого кошмара и другие жертвы, а значит оно рядом не все время. Дышите, пока оно где-то шляется, и укрепляйте защиту.
А тяжело ли решиться на предательство? Отвернуться от чего-то, что долгое время было самым важным в жизни? Разрушить все, что строилось не один день, и не два. Сжечь за собой не просто мост, а поджечь весь порт целиком, стараясь не слышать чужих криков, проклятий и стонов. Как потом об этом не пожалеть, стоя посреди пепелища? Стоит ли оно того, чтобы решиться на изменение всей своей жизни? Ведь не всегда эти изменения приведут к чему-то хорошему, а вспоминать о том, «как было» не хочется никому… Но случаются такие моменты, когда кровь в венах кипит, словно ртуть, отравляя своими парами каждую клетку тела, каждую крупицу сознания. Бывает, что весь мир вокруг становится таким бессмысленным и неправильным, что уже совершенно плевать на то, что останется после. Потому что случается — ты просто не можешь поступить иначе. Довели. Доигрались. Туше.
Азирафаэль сидел посреди пустого зала, равнодушно глядя на пылающий недалеко адский огонь. Ангелы стояли поодаль, вещая что-то величественное, по их мнению важное, но он не слушал их. Привыкшая к мягкому креслу спина ныла от жесткого стула, во рту все ещё был привкус стягивающей ткани, а перед глазами стоял тяжелый удар по голове демона, от которого он рухнул на грязный асфальт. Все это в совокупности абсолютно испортило ангельское настроение, лишь чёрная волна раздражения поднималась все выше и выше, затапливая его доброе сердце. Вспомнились все шесть тысяч лет, каждая оплошность, каждая несправедливость. Смерть друзей, которые уходили один за одним, равнодушные небеса, тишина в ответ на его зов — все это вдруг так ясно всплыло в его голове, что заболели зубы. А главное — чужая улыбка, понимающие желтые глаза, смотрящие на все это с такой же болью, бархатный голос с завораживающим шипением. Все смешалось в водовороте чувств, сомнений и боли, приобрело грязный чёрный оттенок и осело на стенках души, стекая липким дёгтем.
— Ну, я думаю, что этого достаточно, — спокойно сказал Азирафаэль, опуская глаза на стягивающие запястья веревки.
Они мгновенно ослабли и упали на белоснежный пол похожие на трупы ядовитых змей. Азирафаэль повёл плечами от подобного сравнения и поднялся на ноги, растирая красные следы на коже. Замерший слева от него демон вдруг дернулся, намереваясь подойти. Возможно, он даже не хотел ничего плохого, но попался под руку сердитого ангела. Этому самому сердитому ангелу хватило только бросить взгляд в сторону возможного врага, как тот вдруг вспыхнул изнутри самым ярким огнём — ярче, чем кострище рядом — и закричал, сгорая не просто телом, а всем своим сознанием, всей своей демонической природой. В нос ударил удушливый запах смерти и серы, от которого свело пустой желудок. Азирафаэль вспомнил упавшее на землю мороженое и совсем поник. Хотелось просто вернуться в магазин и выпить горячего какао, успокаивая расшатанные нервы.
— Ты что творишь?! — чужой голос отвлёк его, обращая внимание на застывших ангелов.
— Мне не очень нравится, когда ко мне двигаются на такой большой скорости, — спокойно ответил Азирафаэль, делая несколько шагов к Габриэлю. — А теперь, мне хотелось бы отправиться домой. И узнать, где мой друг.
— Ты о мерзком демоне, с которым ты спелся? — Уриэль, несмотря на весь свой гонор, не спешила выходить из-за спины архангела, который машинально расставил руки в стороны, защищая своих подопечных.
— Кажется, ты назвала его моим… парнем, — не моргнув глазом вернул ей ангел, расстегивая манжеты рубашки и закатывая их вместе с тканью пиджака до локтей. — Да, именно о нем.
— Я думаю, что он уже давно купается в ванне, полной наисвятейшей воды, — Габриэль расправил плечи, избавляясь от первого шока. — Ты опоздал.
Азирафаэль на мгновение замер, а после поднял на него темные глаза, которые с каждой секундой набирали все больше этого чёрного пустого оттенка.
— Для тебя было бы лучше, чтобы это было не так, — ответил ангел, расстегивая верхнюю пуговицу на воротнике рубашки, и на всех стоящих в зале будто обрушилось что-то тяжелое, давящее, словно рухнул потолок или сразу все небеса. — Дорогой мой.
Архангел вздрогнул, сдерживая желание распахнуть свои золотые крылья и закрыться ими. Но он лишь усмехнулся, поражаясь самой этой мысли. Перед ним был обыкновенный ангел, который прожил шесть тысяч лет внизу, среди смертных, так далеко от Небес и благодати. У него не хватит сил даже просто коснуться противника. Ведь так?..
— Как ты смеешь… — угрожающе протянул Габриэль, сжимая ладони в кулаки, пока замерший перед ним Азирафаэль снимал нелепую бабочку со своей шеи. — Я архангел, мать его, Габриэль!
— И что? — Азирафаэль аккуратно убрал ее во внутренний карман пиджака и выпрямился, глядя точно в сиреневые глаза. — У тебя кровь не течёт?
Габриэль вдруг некстати вспомнил, что перед ним не просто мелкий ангел, бегающий по поручениям, а Страж Восточных Врат, которому Создатель вложила в руки пламенный меч. Тот, кто столько лет без проблем пудрил голову своему начальству и жил так, как ему хотелось. И вдруг стало совсем не так весело. Кто знает, если бы не инцидент с мечом, кем бы стал Азирафаэль? До каких чинов смог бы добраться со своим рвением и умом? Неприятный зуд прошёл по основанию крыльев Габриэля, будто чьи-то ледяные руки коснулись их и сжали. А ангел напротив всего лишь перенёс вес с ноги на ногу.
— Уходи, — раздалось спокойное и невозмутимое со стороны.
Михаил шёл к ним медленно, приподняв перед собой руки с раскрытыми ладонями. Он почти не моргал, глядел на замершего ангела, словно на хищника, вырвавшегося на свободу. Габриэль прекрасно видел, что тот чувствует ту же исходящую от Азирафаэля опасность. И в отличие от Габриэля, Михаил умел смотреть глубже, внимательнее. И ему не нравились те картины, что он видел. По крайней мере, отрубленная собственная голова в трёх метрах от тела его не устраивала. Вот ни капли. Совсем.
— Тебе лучше поспешить, — Михаил на мгновение опустил глаза, намекая на инстанцию внизу. — Если не хочешь и правда опоздать. Святой воды у них ещё нет.
Взгляд Азирафаэля скользнул по архангелу с головы до ног, а потом обратно. Михаилу показалось, что все его перья на крыльях разворошили грубым движением, обнажая самое нутро. Неприятно, спасибо, больше не надо. Хлебнул достаточно. Не отмоется теперь. Азирафаэль развернулся и направился в сторону выхода, ни на мгновение не оглянувшись. И почему-то ни у кого не возникло желания бросить в эту подставленную открытую спину ни одного лишнего слова. Слишком красноречивым пятном на полу выделялось то, что осталось от демона.
В свете солнечных лучей на мгновение показались большие серые крылья.
~~
Азирафаэль всегда считал, что перед тем как войти, нужно постучать. В парадные двери, желательно. Ну и вести себя вежливо, улыбаться, поздороваться. Он всегда напоминал об этом Кроули, когда они вместе посещали какие-то мероприятия. Теперь, напоминать было некому. Да и сам ангел особенно не испытывал желания ни улыбаться, ни стучать. Он просто спустился вниз, ведомый страхом, злостью и жаждой. Хлипкие двери, которые скрывали всю подноготную Ада от внешнего мира разлетелись от одного взгляда, будто внутри что-то взорвалось. Не ожидавшие такого демоны бросились в разные стороны, закрывая руками головы. Коридоры мгновенно опустели — благодать рекой лилась из чужого тела, выжигая все на своём пути. Со стен начала слезать краска, а потолок осыпался мелкой пылью.
Ангел шёл медленно, под ногами хрустел мусор. По виску сбежала вниз маленькая капля пота. Все же, внизу было слишком жарко для такого, как он. Зато, стало понятно, почему его демон всегда был таким горячим, почему от его кожи исходил жар. Но это тепло было ласковым, оно обволакивало ангела мягким облаком, грело в самый лютый холод, успокаивало и баюкало до ленивой сонливости. Здесь же, внизу, было тяжело дышать, огонь выжигал весь воздух, заменяя его сухостью. Но Азирафаэль шёл вперёд, словно по следу, его вело тревожное чувство под самым сердцем, которое с каждой секундой тянуло его все сильнее.
В какой-то момент перед ним вырос демон — с грязными волосами, копотью на лице. Кожа в каких-то местах отслоилась, открывая красноватое мясо. Демон зарычал низко, обнажая гнилые зубы, и попытался протянуть ко врагу свои руки, но один взмах крыльями — большими серыми крыльями, раскинувшимися за спиной ангела — и он рухнул на пол, пронзённый нескольким десятком больших острых перьев. Азирафаэль наклонил голову к плечу, изучая эту картину. Перья пробили демону глаза, воткнулись в горло, вспороли вены на руках. Ангел скривился брезгливо и отвернулся, перешагивая через него. Не тот демон. Совсем не тот. В отблесках ламп сверкнул золотой тяжелый нагрудный доспех, который защитил тело хозяина. Он и не заметил, как призвал его. Кожа на ладонях зудела, требуя наконец ощутить рукоятку смертоносного меча. Азирафаэль машинально сложил руки на груди.
Несколько демонов остались за его спиной, а коридоры все вели дальше, путая его ещё больше. От этого настроение Азирафаэля портилось сильнее. Он проголодался, перегрелся и устал.
— КРОУЛИ! — оглушительный крик пронесся ураганом по всем уровням Ада, заставляя дрожать стены и двери.
Тишина в ответ разозлила ангела. Очень сильно. Он посмотрел на свои руки и медленно снял с мизинца потемневшее кольцо. Убрав его в карман, туда же, куда ранее бабочку, ангел расправил плечи. Если для того, чтобы найти потерянное ему придётся разрушить весь Ад, сжечь его дотла — так тому и быть. Ему не сложно. День выдался плохим, не вините его.
— Стой, — хриплый голос окликнул его из-за спины. — Я проведу тебя.
Азирафаэль обернулся медленно, большие крылья шелестели по грязному полу. У поворота, который он прошёл, стоял Хастур. Одной рукой он вытирал кровь из носа, а второй поддерживал шатающуюся Вельзевул, которая едва держалась на ногах. Она видела, как рушится все, что она так долго отлаживала. И она подозревала, что будет дальше. Однажды ее интуиция уже подвела, но больше она не позволяла себе так ошибаться. И глядя на Азирафаэля, она прекрасно видела лишь один конец — полное абсолютное ничто, которое однажды примет их всех в свои объятия, но Вельзевул туда спешить не хотела. Совсем. Если цена дальнейшего существования — один раздражающий предатель, то она готова заплатить сполна. Ещё и малахольного этого с жабой на голове готова отдать до кучи, чтобы оберегал покой… ну в смысле, следил за врагами народа.
— Перестань только… Что бы ты ни делал… — она сделала неопределенное движение рукой.
— Нет, — равнодушно отозвался ангел, чей взгляд пронизывал ее до костей.
Они шли медленно, потому что у неё подгибались ноги, а Хастур и вовсе в какой-то момент рухнул куклой, у которой срезали веревочки. Азирафаэль шёл следом, готовый в любой момент защищаться. На предплечьях у него появились золотые наручи, которые откликнулись на зов хозяина сразу же. Ангел пошевелил плечами, привыкая к их тяжести. Когда Вельзевул остановилась около нужной двери, то была белее мела, удерживаясь в вертикальном положении только силой воли.
— Здесь, — выдохнула она сухими губами. — Забирай и уходи.
Вельзевул съехала на пол, глотая собственную кровь. Но ангелу не было ее жаль. Он смотрел не мигая на дверь. Белая ладонь на чёрном металле смотрелась странно. Аккуратно толкнув препятствие, Азирафаэль шагнул в узкую душную комнату. Кроули лежал на полу, укрытый собственным пиджаком. Разбитые очки валялись рядом. Его руки были плотно замотаны перед собой. Ангел медленно приблизился и опустился на колени рядом, распахивая крылья цвета пасмурного неба, закрывая своё сокровище от возможных опасностей. Осторожные руки повернули голову, пальцы скользнули по коротким алым волосам, по ссадине на затылке, по разбитой брови. Ярость подняла свою морду и оскалила ядовитые зубы. Вместе с ней открыл глаза и демон.
— А… Ангел? — он удивленно глянул и на отливающий золотом доспех, и на пушистые опасные крылья. И на равнодушный металлический взгляд. — Азирафаэль?
Он хотел бы сказать, что наконец-то нашёл. Извиниться, что так долго возился. Залечить неприятные раны. Но не мог. Все эмоции смешались в один поток, затягивающий его внутрь. У ангела хватило только сил, чтобы провести рукой над крепкими путами, уничтожая их. Кроули смотрел на него внимательно, изучая такого незнакомого сейчас друга. Горячая ладонь, освобожденная из плена, легла на ледяную щеку.
— Ох, какой холодный, — покачал головой демон, стараясь говорить спокойно и медленно, не провоцируя воина Господня. — Испугался, да? Волновался… Грозный какой.
Азирафаэль не отвечал, не моргал почти, прижался только к ласкающей руке и прикрыл глаза. Это прикосновение отогревало что-то внутри него, оттирало душу от этой чёрной ярости и злости. Серые крылья затрепетали, готовые, наконец, убраться из ужасного места.
— Что ты… Перестань! Да я сам! Ангел! — Кроули зашипел раздраженно, когда уверенные сильные руки мягко подхватили его под спину и колени, поднимая. — Я тебя убью…
Он не хотел признавать, но слишком много сил уходило на то, чтобы терпеть такой облик Азирафаэля рядом. Обнажать свою сущность Кроули не хотел — тогда ангелу было бы больно. Он не был уверен, что ноги не подвели бы его в последний момент. Азирафаэль бросил взгляд назад, на наблюдающую за ними Вельзевул, и улыбнулся, что на его спокойном лице выглядело совсем страшно.
— Простите за беспорядок, — равнодушно произнёс Азирафаэль, закрывая демона от ее взгляда крыльями. — Всего доброго.
И вспорхнул, запрокинув голову.
Глубокой ночью, когда за окном проезжали запоздавшие машины, а люди брели домой пьяные и веселые, Кроули сидел на полу в своей спальне, прижимал к груди спящего ангела и поражался тому, что вообще жив. Азирафаэль очень долго не верил, что демон в порядке, дергался от каждого звука, огрызался на самые простые слова. Но постепенно, он снова превратился в себя настоящего — доброго скромного коллекционера, взгляд которого затуманивался от запаха блинов, краснеющего от прикосновения к губам и от поцелуя в шею, под самым ухом. В какой-то момент он пошатнулся и осел точно в протянутые руки, уснувший прямо находу. На белой коже остались ожоги от сверкающего доспеха, между лопатками воспалилась кожа, а на виске с одной стороны едва заметно обуглились волосы. Кроули касался их пальцами и не знал, как сможет утром выразить всю свою любовь, что он сможет сделать настолько же поразительное и ценное? Спуститься в сам Ад и выдрать одного рядового демона? Безрассудно. Невозможно. А его ангел смог. Ещё и извинялся за это.
Утром им в дверь постучался Хастур, растерянный и одинокий. Естественно, из-за изогнутых трогательных бровей ангела, его нежной улыбки и поцелуя, обрушившегося на демона так внезапно, бездомному разрешили остаться.
Не бойтесь врагов — их намерения понятны и ясны. Бойтесь друзей, потому что больнее всего предают они.
В коридоре слышится топот, возня, и с воплем: «Не считается! Так нечестно!» молодежь вваливается в зал. Вопли тут же стихают. Потом — тихий голос Лиры.
— Сэмик, выйди, пожалуйста. Что-то случилось.
Складываю крылья и сажусь. Нет смысла откладывать неприятный разговор. Вообще теперь нельзя что-нибудь откладывать. Нет времени. Осталось всего сто пятьдесят лет. Может, меньше.
— Сэм, останься. Разговор есть.
Минуты две думаю, с чего начать. Потом рассказываю всё, с самого начала. Всё, что знаю про себя, про историю человечества, которую помню, про Замок, про тысячу лет застоя и те сто пятьдесят лет, к концу которых надо выровнять линии развития той и этой реальностей. Честно говорю, что не знаю, что будет, если реальности не сравняются. И может ли этого не произойти. Прошу у Лиры прощения за то, что, видимо, не смогу помочь ей отвоевать владения Тэриблов.
Минут пять молчим.
— Коша, ты такой большой, — грустно замечает Лира. — И неприятности у тебя с тебя ростом.
Опять молчим.
— Но почему тогда проход заделали? Ты же мог за сто лет не догадаться, ты сам говорил! — опять подает голос Лира.
— Видимо, психология. Хотели, чтоб, когда я попаду на базу, рядом со мной был человек. Мой друг. Иначе я мог бы применить всю эту технику во вред людям. А, впрочем, ни черта я не знаю.
— А что теперь делать? — впервые подает голос Сэм.
— Базы, вроде этой, строить. Народ учить. Эта база на тысячу человек рассчитана. Десять таких баз — десять тысяч человек. Сто баз — сто тысяч. А когда нас будет много, возьмём под контроль церковь. И монастыри будут работать на нас. Но это — лет через семьдесят, не раньше. Слишком резкая смена власти приведет к сопротивлению недовольных и такой резне, что по колено в крови ходить будем. И ничего не добьёмся, и дело погубим.
— Нет, Коша, это нескоро будет, а сейчас кого учить? Нас с Сэмом двое, можно сына кузнеца позвать, можно ещё кое-кого из малышни, но во всей округе ста тысяч человек не собрать.
— Сто тысяч — это с годами. Сейчас нужно человек сорок-пятьдесят. Есть у меня одна глупая мысль, только боюсь, уж очень глупая. Помнишь, церкачи хотели нанять меня для охраны Замка. Помнишь, чем хотели расплачиваться?
— Хоть золотом, хоть молодыми женщинами на завтрак, — опять подаёт голос Сэм.
— Точно. Установлю таксу — парня и девушку раз в месяц. Двадцать четыре человека в год. У них наверняка знакомые найдутся. Так что через год полсотни человек будет. Если нет, я свой хвост съем.
— Коша, так нельзя! Ты же не Минотавр. Ты о девушках подумал? Они с ума сойдут от страха. И потом, Минотавр плохо кончил!
— Убедила, красноречивая. Будем искать другие варианты.
— А кто такой Минотавр? — спрашивает Сэм.
— Посмотри в компьютере. Порядок поиска — литература – мифы древней Греции — ассоциативный поиск, Минотавр. — Наблюдаю, как Сэм одним пальцем давит кнопки на клавиатуре. Потом, шевеля губами, читает.
Вспоминаю, что неделю назад он ещё не умел читать. Значит, Лира научила.
Здорово! Вакансия педагога младших классов занята. Надо будет ввести правило, чтоб каждого из вновь прибывших обучал кто-нибудь из стариков.
— Коша, я знаю! Во-первых, надо разыскивать тех книгочеев, которым глаза выкололи. Ты говорил, что здесь можно новые вырастить. Они тебе всю жизнь благодарны будут. Во-вторых — нет, это не годится. Ну, ладно, людей я беру на себя. Только ты должен взять со склада две дюжины передатчиков и разложить там, где я скажу. И, как только я дам сигнал, лететь, куда скажу. Да, Коша, ничего, если будут женщины с грудными детьми?
— Конечно, ничего. Только сначала надо человек десять постарше. А ты планируешь обчистить гарем какого-то султана?
Выясняется, что молодежь не знает, что такое гарем. Объясняю. У Лиры аж глаза загораются. Чувствую, востоку грозит принудительная моногамия.
— Лира, учти, нам нужны только добровольцы!
Вместе с компьютером склада проверяю запасы. Если максимально использовать местные материалы, можно организовать ещё две базы. Но не более. При этом не останется ни одной запасной гайки. Выясняю, что знает компьютер инженерной базы о горном деле. Почти ничего. Вся информация — в главном компьютере информационной централи.
Меняю постановку задачи — может ли инженерный комплекс создать тяжелую горнопроходческую и транспортную технику? Может. Уже хорошо. Даю задание на разработку полностью автоматического горнопроходческого комплекса, ориентированного на закрытую разработку рудного месторождения.
Компьютер сообщает, что приблизительно тысячу лет тому назад уже получил задание на проектирование аналогичного комплекса для разработки месторождения полиметаллических руд в двух десятках километров от Замка.
Изучаю проект. Ничего лучше мне не придумать. Повелители, как и я, не хотели особенно афишировать свою деятельность. К месторождению предполагалось пробить тоннель восьми метров в диаметре, а пустую породу сваливать в глухое горное ущелье. В очередной раз поражаюсь какому-то несоответствию задачи и используемых средств. Ну кто мне объяснит, почему один тоннель восьми метров в диаметре, а не два по четыре метра?
И вообще, зачем такой тоннель к маленькому месторождению, которого и на два года не хватит? Не буду ничего менять, пусть знают наших! И потом, вдруг так нужно?..
Даю компьютеру задание реализовать проект, но для начала расконсервировать ещё десятка два киберов, втрое увеличить мощность малой энергоцентрали, то есть, если перевести на нормальный язык, выдолбить в скале ещё один зал и подключить дополнительно два комплекта аккумуляторов на сверхпроводимости. Потом выбираю места для пяти ветряков-гигантов. Больше на вершине моей скалы не поместится.
Скармливаю задачу компьютеру и иду выполнять поручение Лиры.
Поразительно! Ни Сэм, ни Лира не хотят иметь хвост! Крылья хотят, а хвост — ни в какую. Десять минут демонстрировал полезность и незаменимость. Соглашаются, что дракону хвост нужен, дракон без хвоста — какая-то лягушка пернатая. Но человек с хвостом — урод. Надо будет спросить мнение Тита Болтуна.
Вообще-то у нас идет занятие по биологии. Изучаем геном. Точнее, построение фенотипа по генотипу. Технология простая — закладываем в установку образец ткани, задаем на компьютере условия развития — гравитацию, состав атмосферы, давление, температуру и прочее и смотрим на экране, что получается. Разумеется, начали с меня, как с добровольца. Получили на экране что-то амебообразное. И летальный исход на одиннадцатом месяце.
Заложили кусочек оленины из холодильника. Получили на экране оленя. Взяли мазки со слизистой рта у Сэма и Лиры. Лира самостоятельно взялась за образец Сэма, а мы вдвоем — за её геном.
По ходу дела вносим коррективы. После трёхлетнего рубежа ограничили длину волосяного покрова на голове полуметром. На отметке девятнадцать лет я зафиксировал возраст и в меню «Состояние объекта» выбрал пункт «Спокойный бег», «Замедленный показ».
— Ух ты! — восхищенно сказал Сэм.
Действительно, картина редкой красоты. Лира на экране теперь бежит. Развеваются волосы, мягко колышутся груди. Изгиб спины — нет, это надо видеть! Настоящая Лира заинтересовалась молчанием за нашим столом, подошла, завизжала и закрыла экран ладошками.
— Немедленно уберите! Коша, так нечестно!
Меняю установки и строгим голосом говорю:
— Лира, отойди, не тормози учебный процесс.
Лира осторожно заглядывает под ладошку и убирает руки. По экрану бежит скелет.
— Обрати внимание на работу коленного сустава, — говорю я, как будто нас интересовало именно это. Лира с подозрением смотрит на меня, показывает для профилактики кулак Сэму и отходит к своему компьютеру.
Вскоре оттуда доносятся смешки и повизгивания. Довольная Лира показывает нам язык. Теперь уже мы идём смотреть, что у неё получилось. На экране суетится какой-то паучок. Тонюсенькие ручки, ножки, тщедушное тельце, тоненькая шея, голова-одуванчик.
— Сэм, это ты! — гордо заявляет Лира. — Возраст пять лет, развитие
в невесомости. Коша, а что такое невесомость?
— Пойдём развлечёмся, — предложил незнакомый вкрадчивый баритон за спиной Клэр. — Жду тебя на улице.
Затем её поцеловали в шею. Клэр дёрнулась, точно обожжённая прикосновением чужих губ, резко обернулась. Но так и не увидела лица мужчины — только массивную спину и непропорционально короткие толстые ноги. Он шёл к выходу из бара, покачиваясь, будто танцевал с выпитым за вечер бурбоном.
— Это твой парень? — шепнула Клэр подружка.
— Нет, — рассеянно ответила та. — Зря я сюда пришла.
— Ничего не зря! Говорю тебе, первый месяц работы обязательно нужно отметить!
Клэр прекрасно понимала, что новая подружка пригласила её в бар из унизительного милосердия, которое проявляют высокомерные люди к тем, кого считают неудачниками.
— Тоже мне, праздник, — смущённо ответила Клэр.
Она ненавидела новую работу. Зачем она вообще устроилась на телефонную станцию? Впрочем, последний месяц ей везде было не по себе, так какая разница? Да и жить на что-то нужно. Может, она бы даже работала хорошо, но к концу смены начинала раскалываться голова, и Клэр путала линии. Из-за ошибок её оскорбляли звонившие, а подружки-телефонистки смотрели со снисхождением. Будто достойный человек не мог путать линии. “Алло… Соединяю…” Клэр дёрнула плечами.
Рядом с их столиком остановился высокий парень, улыбнулся и весело заявил:
— Дамы, я не подслушивал, что у вас праздник, просто вы невероятно красивы, а мне хочется заказать шампанское! Позволите?
Парень присел за их столик и начал оживлённо болтать. Рассказывая подружке-телефонистке о работе агента по недвижимости, он запустил руку под стол и стиснул колено Клэр. Она вскочила, схватила зонтик.
— Простите, мне… Срочно домой нужно.
Выбегая из бара, Клэр обернулась — подружка в общем-то осталась довольна её уходом.
По козырьку над баром отбивал дробь дождь.
— Ну, пошли? — окликнул её на улице пьяный баритон.
Тучный мужчина курил у двери. Перед затяжкой он подносил сигарету к лицу несколько раз, прежде чем попасть фильтром в разомкнутые губы.
— Нет, простите.
Клэр раскрыла зонт и торопливо зацокала каблуками по тротуару. За спиной раздались шаркающие шаги.
— Не ломайся! Давай хоть разок перепихнёмся!
Улица была пуста. Клэр побежала. Почему, почему так происходит с ней?
— Стой, шлюха!
Дождь превратился в ливень. Порыв ветра выдернул зонтик из её рук, и тот попрыгал назад, к пьяному преследователю.
Сзади раздался шлепок и вскрик — должно быть, мужчина грохнулся на залитый водой тротуар. Клэр не стала оглядываться. Завернула за угол улицы и вбежала в первый подъезд.
На лестничной клетке она позвонила в двери квартир. И ещё раз. Никто не открыл.
— Помогите, прошу вас!
В ответ — ни звука. С мокрых волос на лицо струилась вода. Должно быть, из-за растёкшейся туши она выглядела так, будто рыдала уже час кряду.
Клэр не плакала.
— Помогите…
Ей почудились тяжёлые шаги на улице. Она выключила свет в подъезде и замерла, прижавшись к стене. Плохо смазанные петли скрипнули, на фоне дверного проёма вырисовался чёрный силуэт.
“Я невидимая,” — мысленно сказала Клэр силуэту. Она верила в чудеса, хотя была большой девочкой. Большой девочкой, которую вот-вот изнасилуют в подъезде.
Никакого волшебства не случилось. Мужчина шёл к лестничной клетке.
***
Хантер не имел права на раздражение или ненависть. Но иногда хотелось оказаться подальше от людных улиц, от стерильно хороших, улыбчивых прохожих, от чужой радости, которая обтекала Хантера, как вода — маслянистый камень.
Он не имел права и на симпатии.
И всё же неотрывно смотрел на светловолосую девушку в ярко-зелёном плаще, торопливо выходящую из бара. Даже издалека Хантер ощущал, что у этой девушки с завившимися от дождя локонами ему нечего было забрать. Она чиста, за ней приятно даже просто наблюдать издалека. За тем, как она встряхивает зонт, как оглядывается, как вздрагивает от обращённой к ней фразы толстяка. Как бросается под дождь, точно тот мог спрятать от непрошеного внимания.
Хантер знал, что дождь её не спрячет. Его самого, с извечными потёками чёрной крови, которая, точно ртуть, собиралась под пальцами и снова растекалась по предплечьям, никогда не прятал ни ливень, ни темнота ночи. Люди, кто брезгливо, кто с отвращением, неизменно отворачивались, старались перейти на другую сторону улицы.
Девушка в зелёном плаще бежала, толстяк тяжело шлёпал по лужам, догоняя. Хантер неторопливо двинулся за ними. Он не спешил делать свою работу, он её не любил.
Стоило девушке нырнуть за поворот, как Хантер ускорил шаг. Его рука, покрытая чёрной кровью, точно латексной перчаткой, хлопнула толстяка по плечу. Тот приземлился на четвереньки прямо в лужу, похожий на решившую искупаться в грязи свинью.
Хантер склонился над ним, прикрыв глаза. Почувствовал, как толстяк обмякает, расслабляется. Может быть, даже улыбается. Хантер отпустил его плечо и сжал пальцы, пряча в кулаке новую чёрную каплю. Ещё одну среди тысячи других, которые он вынужден принять, неся свою службу, чтобы жители города продолжали улыбаться, чтобы продолжали при виде его с отвращением переходить на другую сторону улицы…
И сейчас ему следовало оставить мирно похрюкивающего в луже толстяка и уйти, но Хантер не ушёл. Он хотел ещё раз увидеть девушку в зелёном плаще. Хотя бы под тем предлогом, что обязан успокоить её и сказать, что она в безопасности.
Хантер открыл дверь, поморщившись от противного скрежетания петель, шагнул в тёмный подъезд. Ему показалось, что он слышит частый стук сердца, но слышать его, конечно, не мог. Наверное, дождь барабанил по козырьку подъезда. Хантер включил свет.
Девушка стояла на лестничной площадке, едва заметная в своём плаще на фоне зелёной стены. Волосы, уже не вьющиеся, а попросту мокрые и тяжёлые, облепили перемазанное тушью лицо. И она понравилась ему ещё сильней.
— Он больше не гонится за тобой, — сказал Хантер то первое, что, должно быть, девушка хотела услышать. Но вряд ли она желала узнать это из уст человека, чьи руки покрыты чёрной живой кровью.
— Вы убили его? — прошептала девушка. Дождевая капля скатилась из уголка её губ на подбородок.
— Нет, — Хантер мотнул головой и зачем-то добавил: — Я не убиваю людей.
— Тогда можно… Я пойду домой, можно?
Он отступил, освобождая путь к входной двери, но вместо правильного и разумного молчания заговорил:
— Там темно, давай провожу?
Девушка едва слышно выговорила:
— Хорошо.
Она постояла ещё немного и наконец сделала шаг в сторону Хантера. На стене остался мокрый отпечаток её спины.
По дороге Хантер выяснил, что девушку зовут Клэр, а ещё что она предпочла бы идти одна. Кроме собственного имени Клэр так больше ничего и не сказала. Хантер тоже не был искушён в беседах, а потому молча брёл рядом, стараясь соблюдать заданное девушкой расстояние между ними. Она будто страшилась, что гадкие капли перескочат с запястья спутника на неё и навсегда замарают.
— Клэр, ты меня боишься?
— Нет, тебя — нет. Мне из-за чёрных капель страшно… и мерзко. — она взглянула на Хантера, и лицо у неё сделалось несчастным. — Прости! Я не хотела тебя обидеть!
— Ничего, из-за них я всем кажусь мерзким. — Чтобы не казаться ещё и жалким, Хантер усмехнулся.
— А нельзя их выбросить? — спросила Клэр и подошла на шажок ближе.
— Не могу.
Ему вдруг захотелось, чтобы она всё узнала. Даже если не поймёт, даже если испугается ещё больше. Хантер снял с запястья крошечную чёрную каплю и взвесил на пальце. Вытянул руку под свет уличного фонаря, чтобы Клэр могла разглядеть.
— Это агрессия. А ещё ревность, подавленность, тревога, трусость… — он подцеплял каплю за каплей, и за его кистью уже тянулись целые бусы. — Они не мои, и я не могу их выбросить.
— Придётся мне просто не замечать их.
Клэр остановилась. Хантер тоже встал. Их разделяло едва ли полшага.
— Вот и мой дом. Спасибо, что проводил.
Клэр почти дотронулась до его плеча — пальцы замерли в миллиметре от замаранной чёрной кровью куртки. Хантер так и не получил благодарного прикосновения. И всё же её жест, даже такой робкий и невинный, всколыхнул что-то в памяти. Хантеру показалось, что он уже когда-то видел Клэр. Нет, не может быть, он бы запомнил. Её бы он точно запомнил.
— Мы ведь встретимся ещё? — спросил Хантер, просто чтобы не молчать.
Вопрос-то был глупее некуда, к тому же ответ он знал наперёд. А потому даже вздрогнул, когда она сказала:
— Да.
***
Это нужно закончить. Сегодня.
Хантер изо всех сил старался удержать решимость, глядя, как к кинотеатру приближается Клэр. Три встречи — и так слишком много. Для них, для него, созданного для грязной работы, а вовсе не для свиданий с девушками. Он не имел права обрекать Клэр на такое же жалкое существование изгоя.
И фильм Хантер выбрал самый что ни на есть удачный для расставаний — “Касабланку”.
Они вошли в зал кинотеатра. На экране ходили люди, раскрашенные во все оттенки серого. Настоящие люди пялились на их трагедию, потягивая коку.
Клэр сняла плащ, заняла сидение с края предпоследнего ряда. Хантер устроился справа от неё и произнёс вслух то, о чём спрашивал себя много раз:
— Мне всё время кажется, что мы уже когда-то встречались. Ты не помнишь?
— Я бы тебя не забыла, — ласково ответила Клэр и, смутившись, стала смотреть на экран. — Как тебе Ильза Лунд?
— Не знаю, кто это.
Хантер сидел вполоборота, фильм его мало интересовал. Пусть он и решил попрощаться, но впереди ещё сеанс в два часа. Можно любоваться красивым профилем Клэр, скромным вырезом нежно-зелёного платья, можно даже обнять её за плечи.
— Актриса в главной роли, — пояснила Клэр. — Неужели ты не видел фильмов с Ильзой Лунд?
— Можно тебя поцеловать?
Клэр обратила к нему лицо, закрыла глаза. Её ресницы трепетали.
— Можно.
Хантер наклонился к ней, гоня мысли о том, что расставаться полагается как-то совсем по-другому. Перед тем, как их губы соприкоснулись, выждал мгновение, чтобы глубоко вдохнуть. И, наконец, поцеловал Клэр.
Так осторожно и нежно, как только мог, погладил кончиками пальцев по щеке. Клэр тихо застонала. Сколь же мало нужно, чтобы в ней, такой чистой, проснулась страсть. Хантер положил ладонь на её затылок, углубляя поцелуй. Клэр вскрикнула и оттолкнула его.
— Прости, прости, — залепетала она, всхлипывая.
Хантер отшатнулся, не понимая, перешёл ли он границу дозволенного или попросту сделал что-то слишком грубо, неловко.
— Не обижайся, — попросила Клэр. — Я тебе не говорила. Каждый раз, когда меня касаются чёрные капли, становится больно. Я старалась не расстраивать тебя, а сейчас не вытерпела. Прости.
— Не извиняйся.
Вот она и произнесла те слова, после которых невозможно было больше тянуть. Придётся отпустить или её, или чёрную кровь.
Кровь он отпустить не мог, не имел права.
— Я делаю тебе больно, так нельзя, — начал Хантер, трусливо избегая прямых, решительных слов. — Мне очень хорошо с тобой, но тебе со мной хорошо никогда не будет. Извини.
— Нет. Я не верю.
Клэр глядела так, будто падала с крыши здания из-за того, что Хантер не подал ей руку. Он отвёл глаза и впервые за весь сеанс посмотрел на экран. Красивая женщина с мягкими полными губами и сверкающими слезинками в уголках печальных глаз чем-то напоминала Клэр. Мужчина за кадром, нежно удерживающий её подбородок, наверняка знал слова, которые могли утешить киношную красавицу. Хантер таких не знал, а потому промолчал.
Может и к лучшему, ведь слова сейчас отказывались подчиняться разуму. Он будет умолять Клэр остаться.
Девушка поднялась и зашагала прочь. Словно в издёвку, красивая актриса на экране уходила куда-то под трагическую музыку с мужчиной в светлом плаще.
Хантер сидел, комкая липкий чёрный шар из крови, стёкшей с рук. Нельзя его отпускать. Как бы ни хотелось кинуться за Клэр, обнять, удержать рядом.
Поэтому пришлось отпустить саму Клэр. Она наверняка уже ловила такси. Хантер больше никогда её не увидит.
Он вскочил с кресла, бросился из зала по коридору на улицу.
— Клэр!
Девушка брела по раскрашенному пятнами фонарей тротуару. Дрожала. От холода? От слёз?
Хантер догнал её, преградил дорогу. Если нужно выбрать между счастьем Клэр и счастьем чужих людей, он выберет Клэр. Ей больше не будет больно от его прикосновений, и пусть ради этого даже придётся вернуть городу его пороки.
— Я люблю тебя.
Кровь, более не удерживаемая волей Хантера, рухнула на асфальт прямо под ноги Клэр, разбилась на сонм чёрных капель. Точно выпущенные из банки жуки, они поползли во все стороны. Чужие грехи, мании, тёмные страсти — всё, что Хантер забрал у жителей города, сделав людей чище и счастливее.
И теперь выпустил, чтобы вернуть хозяевам.
— Хантер, — нежно шепнула Клэр, переплела свои пальцы с его.
По рукаву её платья ползла крошечная чёрная капля. Девушка улыбнулась, искренне, радостно. Капля скользнула на воротник, оттуда прыгнула на нижнюю губу Клэр и скрылась во рту.
Выражение лица девушки едва уловимо изменилось. В улыбку прокралось что-то лисье, соблазняющее.
— Пойдём ко мне? Теперь мне будет только приятно от твоих ласк, правда?
Мимо них прошёл подвыпивший мужчина и присвистнул, оглядев Клэр с ног до головы. Та склонила голову набок, беззастенчиво подмигнула нахалу.
В ту секунду Хантер вспомнил, где видел Клэр раньше. Месяц назад он подошёл к ней у входных дверей мотеля, чтобы забрать неутолимую похоть и распутность.
==Эдуард Шауров === Девушки для патрона…
и другие мелкие предметы===
Яркие блики коджакеру-рекламы ползут по бронированным стеклам нашего долбаного лимузина. В нижнем городе ночь. Впрочем, тут всегда ночь.
Я люблю бывать в нижнем городе. Бордюры тротуаров очерчены цепочками габаритных огней. Стены домов аж до третьего этажа сплошь заляпаны люминесцентными граффити, кривобокие узоры колб-арта, составленные из самодельных световых трубок, впаяны прямо в строительные конструкции. Коджакеру здесь проецируют прямо с внутренней поверхности уличных перекрытий. Смотреть на нее можно лишь задрав голову; наверное, от этого реклама здесь не выглядит такой навязчивой. В нижнем городе у меня всегда ощущение праздника.
Я знаю, что это не более чем дебильная иллюзия… Здесь живут люди с коэффициентом успешности ноль два. Миллионы неудачников, которые не зарабатывают достаточно денег для нормальной жизни. Какой уж тут праздник?.. Жильцы двух верхних горизонтов еще кое-как сводят концы с концами в вечной надежде на какое-никакое будущее, ниже обитает сообщество законченного отребья, пьянь, срань, бомжи и нелегалы. Там уж и вовсе не до праздника, но субъективные ощущения штука упертая.
За окном проплывают огни церкви Великомученика Джобса. Шестиэтажное здание без архитектурных изысков вроде куполов, шпилей или звонниц, зато с огромными святящимися крестами из тысяч диодных лампочек. Да… куполов в нижнем городе нет, что на мой взгляд ощутимый недостаток. Впрочем, здесь вообще нет крыш. На хрена нужны крыши, если все дома упираются верхушками в перекрытия горизонтов? Каменное небо, которое прямо у тебя над головой…
Наш лимузин мягко скользит по проспекту Баффета. Когда я говорю «наш лимузин», я, конечно, выражаюсь фигурально. Ни черта он не наш. Лимузин со всеми аппами и примочками принадлежит долбаному месье Тарану. Богато отделанный салон, три функциональных отделения с бронированными переборками. Переднее — вотчина двух шоферов (с одним богатые люди ездить не рискуют), дальше размещаемся мы, то есть охрана, позади с особым комфортом обосновался сам месье Таран, все триста тридцать фунтов его высококачественной жирной плоти.
Я почти год работаю на месье Тарана, но мало что знаю о своем работодателе. Знаю, что он большущий здоровенный засранец со сведенными татуировками на лысом черепе, что происходит он, вроде как, из семьи моих бывших сограждан, два поколения назад торговавших то ли наркотой, то ли секс-рабами, что теперь месье Таран с упорством помойной мухи легализует все сферы своего бизнеса, наверное хочет в политику. Этой информации мне хватает за глаза. Я делаю свою работу, получаю свои башли и не лезу в чужие дела.
Лимузин сворачивает с Баффета, проезжает метров пятьсот по ничем не примечательной улочке и тормозит перед скромным особняком с фигурными решетками на окнах. Притон госпожи Катин. Мы бываем у госпожи Катин каждый четверг. Месье Таран сторонник размеренной половой жизни.
Мест для парковки в нижнем городе не хватает катастрофически, но месье Тарана эти проблемы не щекотят. У госпожи Катин для него всегда зарезервирована специальная площадка. Жирный говнюк здесь постоянный клиент.
Лимузин замирает на отведенном ему кусочке асфальта, и мы выходим наружу. Сначала по всем правилам из салона выбирается Дюк.
Мне нравится работать с Дюком. Он в меру неглуп, в меру любознателен и демократичен. Мы неплохо ладим. Как кин он так себе, ниже среднего, но месье Таран слишком жаден, чтобы платить двум квалифицированным специалистам.
Главная забота Дюка — стрелки, и он экипирован по-полной. На глазах очки штатного сканера, на боках два пистолета «оберон» в облегченном корпусе, маленький семизарядный «блэк блок» у лодыжки, на левом предплечье под серой тканью рабочего пиджака — раскрывашка легкого противоракетного щита. Дюк вылезает из машины и внимательно осматривается, затем показывает, что все в порядке, и из машины вылезаю я. Я должен внимательно просканировать близлежащий асфальт в поисках посторонних предметов. В этом немного смысла, но мой патрон предельно мнителен, вместе с тем дремуч и туп, как носорог. Мне проще в течение двух минут делать вид, что я осматриваю парковку, чем объяснять дебильному хряку низкую продуктивность подобного действия.
Вволю наглядевшись на блестящие туфли Дюка, я даю условный знак, и месье Таран вываливается из лимузина, будто тюлень из ванной. Ткань его пуленепроницаемого пиджака блестит и переливается на сгибах. Мы с Дюком, прикрывая тюленьи тылы, вслед за патроном втягиваемся в холл для вип-гостей, проплываем мимо охраны, увешанной мониторами и лук-аппами, поднимаемся по старомодной широкой лестнице. Вокруг золото и пурпур.
На верхней площадке нас уже ждет госпожа Катин. Когда я говорю «нас», я опять выражаюсь фигурально. На старухе узкое кружевное платье. Длиннющий кораллово-красный, в цвет ногтей, мундштук она держит несколько на отлете. Давным-давно увядшее лицо производит странное впечатление. Дорогостоящий мастер пластического дизайна перекроил глубокие складки морщин, сложив их в затейливые радиальные узоры.
— Николя! Какой сюрприз! — весело журчит госпожа Катин, обнимая Тарана за необъятную талию.
Она настырно увлекает клиента по коридору, и нас несет следом.
В гостевом кабинете все то же золото и тот же пурпур. Мы с Дюком становимся позади дивана, а месье Таран усаживается на мягкую обивку. Его лицо в мгновение ока украшают демонстрационные очки.
Все, процесс пошел. Физиономия патрона становится сальной. Месье Таран подходит к выбору девушек со всем тщанием. Я настраиваюсь на долгое ожидание, Дюк тоже, на его лице скучающий сдержанный интерес. Но все заканчивается скорее, чем мы ожидаем — месье Таран вдруг щелкает по оправе.
— Стоп. Вот эта, — говорит он уверенно. — Давайте полное резюме.
— Отличный выбор! — Госпожа Катин звонко хлопает сухими ладонями. — Прекрасный выбор, мон шер! — Ее геометрические морщины складываются в презабавный шарпейский узор. — Совсем свеженькая. Скромняжка. Прекрасное воспитание. Ее отец работал на «Инклос», пока компания не прогорела. Мать — домохозяйка. Теперь они где-то на четвертом. Кризис, сам понимаешь. Я нашла девочку на той неделе. Тебе непременно понравится. Отменный товар!
Вытащив маленький коммуникатор, госпожа Катин отдает распоряжения слугам наверху, а затем лично провожает нас на третий этаж. Никаких лакеев. Жиртрест для нее слишком важный клиент.
Апартаменты для четвергового траха месье Тарана как всегда стерильно-аскетичны: гостиная и спальня. Стены отделаны обивкой в мелкий цветочек, под обивкой толстые экранирующие панели, никаких стеклянных дверей, никаких камер наблюдения, никакой информации для притаившегося снаружи сканера. Комнаты разделены обычной щитовой перегородкой, чтобы я и Дюк могли, находясь в гостиной, эффективно выполнять свою работу. Все учтено, все схвачено. На этом госпожа Катин и сколотила себе капитал.
Я вхожу в гостиную первым и сразу бегло осматриваю комнату. Единственное, что меня интересует — это небольшие, ничем не закрепленные предметы, якобы безобидный мусор, вроде жестяной пробки от кока-колы, вроде бы случайно валяющейся под столом, безделушки, которые в силу низкой инерции старта могут представлять опасность для нашего нанимателя. Комната естественно чиста, ничего нет ни в углах, ни под примитивным донельзя столиком, ни под пластиковыми креслами с дырчатым сиденьем. В комнате нет ни картин, ни горшочков с цветами, хотя это уже перебор.
Дюк, а вслед за ним месье Таран входят в номер, процессию замыкает госпожа Катин.
— Порядок, — говорю я, глядя на дверь в спальную.
Девушка, конечно, уже там. Я чувствую ее теплый абрис сквозь тонкую перегородку. И кажется, она волнуется.
Месье Таран чуть сдвигается в сторону, и Дюк открывает дверь, загораживая собой входной проем. По лицу патрона я вижу, как засранцу хочется войти первым, но порядок есть порядок. Дюк входит в комнату, я тоже вхожу и останавливаюсь перед дверью. Патрон, вспотевший от нетерпения, замер чуть позади, старуха с красным мундштуком вежливо обретается где-то возле столика. Она понимает, что процедура требует соблюдения всех формальностей и старается не мешать.
Теперь я вижу девушку. Она несомненно хороша. Удивительно хороша. Черты ее широкого, почти треугольного лица трудно назвать идеальными, но вкупе они производят на меня впечатление похожее на шок. Высокие скулы, огромные глаза, одновременно наполненные страхом и бесконечным спокойствием, приоткрытые, чуть запекшиеся губы, все это просто не может быть плодом работы пластического дизайнера. Такое естественное очарование может создать только природа…
Месье Таран алчно сопит за моей спиной. Ему жутко не терпится содрать упаковку со своего приобретения. Хотя все по тем же правилам никакой упаковки собственно и нет. Девушка совершенно обнажена. Чуть ссутулившись и обхватив голые плечи узкими ладонями, она сидит на краю широченной кровати-подиума с узорчатым металлическим изголовьем. Она зачарованно смотрит на меня своими испуганными глазищами. Дюк стоит ближе, но девушка смотрит именно на меня.
Дюк просит ее подняться. Следует секундная заминка, потом девушка встает. Она изумительно сложена. Ни грамма лишнего жира, ни миллиметра лишней кожи, с нее можно ваять статуи или делать рекламу спортивного салона.
— Откройте рот, — говорит Дюк.
Девушка послушно разевает рот, показывая влажные белые зубы.
— Спасибо. — Взгляд Дюка деловито исследует обольстительную фигурку с ног до головы.
Я не люблю быть исполнителем подобных процедур, поэтому досмотром обычно занимается Дюк. Думаю, ему это даже нравится. «Мадам, покажите левую ступню, покажите правую. Мадам, нагнитесь вперед, раздвиньте ягодицы. Мадам, присядьте и разведите колени»…
— Порядок, — говорит Дюк. — Благодарю вас, мадам. Можете встать.
Девушка поднимается с корточек. Она изо всех сил старается делать равнодушное лицо, но щеки все равно приобретают пунцовый оттенок. Месье Таран шумно сглатывает слюну. Я криво усмехаюсь уголком губ и поднимаю глаза к зеркальному потолку. Дюк перетряхивает одеяла, переворачивает подушки, осматривает простыню.
— Посмотри с той стороны кровати, — распоряжаюсь я.
Дюк обходит невысокий подиум, осматривает пол, косится нечестивым глазом на спину девушки и объявляет, что все в порядке. В порядке, значит в порядке. Пол, стены и потолок чисты, экранирующие жалюзи на единственном окне плотно закрыты. Полный ажур.
— Ну что ж, мальчики, — журчит госпожа Катин. — Приятного вечера. Не буду вас обременять.
Она неслышно растворяется за дверью гостиной, я сдвигаюсь в сторону, а месье Таран, издав неопределенный горловой звук, наконец покидает входной проем.
— Стоп! — Я вскидываю руку, и он парализованным слоном замирает на месте.
Я быстро нагибаюсь и прижимаю пальцем черный шарик, выскочивший из-под его эксклюзивного гвонодава. Автоматически я сразу пытаюсь засечь остаточный трек, но никаких следов нет.
— Что там? — осипшим голосом говорит патрон.
— Ничего… Бусина. — Я подношу шарик к глазам. — Похоже на нанокерамику.
— Что за б…во? — месье Таран моментально приходит в себя. — Какая еще бусина? Откуда она взялась? Вы что, охренели?
Дюк замирает на половине шага. Девушка, присевшая на кровать, испуганно кутается в одеяло.
— Обычная бусина, — говорю я спокойно. — Никакого трека. Просто ее потерял кто-то из обслуги, наверное, лежала в уголке под дверью, а сейчас выкатилась наружу.
— Ты, чертов кин! Если бы у тебя было вполовину столько врагов, сколько их у меня, ты бы уже сдох! — Изо рта месье Тарана летят брызги. — Ты что, хочешь, чтобы меня угробили?
Я знаю, что врагов у жирного ублюдка хватает, но его паранойя уже сидит у меня в печенках.
— Для волнения нет причин. Мы полностью контролируем ситуацию, — мой голос предельно спокоен. — Обычная бусина. Притом слишком маленькая, чтобы причинить реальный вред.
— Что ты несешь, кретин? — рычит месье Таран. — А что если эта малость окажется у меня в башке? За что я вам, нахрен, плачу деньги?!
Я устало пожимаю плечами. В наши дни чтобы замочить богатого и влиятельного козла уже неактуально нанимать банду головорезов с ручными пулеметами. Достаточно нанять одного кина. Никакая охрана и никакие бронекостюмы не помогут, если брючная пуговица вдруг окажется внутри твоего предсердия или, минуя кости черепа, материализуется в лобной доле мозга. Просто, быстро, фатально.
Расценки на услуги квалифицированного телекинетика заоблачны, но затраты себя оправдывают. Спрос на кин-киллеров грандиозен. И богатым козлам волей-неволей приходится нанимать таких, как мы. Мы антикины, фехтовальщики, стражи ворот. Лучшее, что я умею делать в своей долбаной жизни, это пресекать любую попытку нафаршировать моего нанимателя посторонними предметами.
При этом вероятного убийцу интересует только две вещи: местоположение намеченной жертвы и стартовая инерция орудия убийства. Ни один, даже самый крутой кин не сможет сдвинуть с места пуговицу, пришитую к штанам. Кое-кто из моих знакомых, перемещая предмет с руки, слюнявил ладонь, чтобы снизить силу трения. То здесь, то там появляются сказки о кинах, способных перемещать пудовые гири или пережимать на какое-то время важный кровеносный сосуд, но уверяю вас, это не более чем городские легенды. Стартовая инерция и точность краткого воздействия — вот первый закон телекинетики.
Законы я чту, а как бодигарда меня волнуют только две вещи: засечь начальную фазу атаки и вовремя отклонить трэк снаряда.
Еще один немаловажный фактор — расстояние. Хотя здесь все зависит от индивидуальных способностей. Любой кин знает свою рабочую дистанцию. Она колеблется от пары километров до десятка метров (у самых слабеньких) и в конечном итоге всерьез интересует только нанимателя да полицейских сканер-экспертов, если сумеют зафиксировать траекторию, что бывает крайне редко
В данный момент траектории нет вообще никакой, а значит, девяносто процентов гарантии, что керамический шарик оказался в спальне вообще без всякого умысла. Вот только как объяснить это богатому параноику?
— Вы платите нам деньги за охрану и получаете услуги надлежащего качества, — терпеливо говорю я, — Если боитесь оставаться в экранированной комнате без охраны, то я, пока вы тут не закончите, могу посидеть на краю кровати.
Я показываю пальцем на угол простыни, и лицо девушки становится совсем испуганным.
— А если вас что-то не устраивает, то можете обращаться в гильдию.
Таран несколько секунд молчит, переваривая услышанное, и наконец говорит ворчливым тоном:
— Ладно. Сбавь скорость, не гони. Гильдию вашу драную я в гробу видал… Идите отсюда… оба. И смотрите, ублюдки…
Он напускает на себя шутливый вид и присаживается на постель.
— Охрана совсем оборзела, — бормочет он, обращаясь к девушке. — Когда охрана борзеет, охрану закапывают.
Я пропускаю Дюка вперед и плотно прикрываю за собой дверь. Последнее, что я вижу, это патрон, расстегивающий пуговицы своего пиджака.
— Не бери в голову, — тихо говорит Дюк. — Пошел он, урод…
В борделе госпожи Катин все пропитано комфортом, даже пластиковые кресла. Я сижу в паре шагов от двери спальной, откинувшись на перфорированную спинку и вытянув ноги. Звукоизоляция между гостиной и помещением для разового секса дерьмовенькая. Время от времени можно различить сладкое сопение патрона. Это пока затяжная увертюра. К сексу месье Таран, как и кастингу, подходит неторопливо и обстоятельно.
Не поворачивая головы, самым краем глаза я вижу Дюка. Мой напарник устроился с большим комфортом, развалился на одном кресле, ноги сложил на другое, пиджак болтается на третьем. Хреновая поза. С ногами на сиденьи быстро не вскочишь. Хотя Дюку особо вскакивать незачем, обязанности его на данный момент весьма ограничены. Основную работу делаю я. Под моим присмотром треть зала и спальная комната, где жирный ублюдок собирается иметь купленную девушку, а Дюк следит за той частью гостиной, что выпадает из зоны моего внимания. Сканер из него такой же никудышный, как и кин, и мне волей-неволей приходится пахать за двоих.
Сосредоточившись на спальне и бездумно перекатывая в ладонях черную бусину, я отчетливо ощущаю, как идет рябью, податливо сминается пространство вокруг двух человеческих тел. Вот девушка, похоже, становится на четвереньки, а жиртрест, блаженно хрюкая, опрокидывается на спину… Я ненавижу мою чертову работу!
Вся проблема в том, что для рядового обывателя любой телекинетик представляется чем-то вроде непонятного и страшного колдуна вуду. Он похищает людей прямо из сортира и на расстоянии высасывает кровь из сонной артерии. Для моего патрона простая бусина на полу — верный признак готовящегося покушения. Сон разума рождает чудовищ… Умом я понимаю, что нужно бросать эту долбаную работу. И дело даже не в смене нанимателя. Вместо месье Тарана будет месье Запор, поменяется имя, все остальное останется прежним. Чуть лучше. Чуть хуже. Какая разница?
Идеальным вариантом для меня могла бы стать травматологическая хирургия. Извлекать пули через раневой канал мне уже приходилось. Работенка не из легких, но за нее неплохо платят, особенно в горячих точках. Анатомию я знаю будь здоров, спасибо покойнику Рамилю. Вот только лицензия на практику стоит больших денег, а в моем досье не все так гладко, чтобы просить кредит в гильдии. Грехи молодости… Можно податься в геймгарды. Сидеть на стадионе, обеспечивать чистоту спортивных состязаний. А кроме легальных есть еще полулегальные занятия… Закон много на что смотрит сквозь пальцы…
— Эй, — вдруг говорит Дюк, — ты не помнишь, на чайном столике лежала ложка?
Драная хрень! Я как ужаленный взлетаю с сиденья. На столике действительно лежит маленькая, судя про цвету серебряная ложечка. От нее прямо сквозь стену тянется отчетливый трек. А вот это уже атака.
Дюк, переворачивая кресло, тоже вскакивает на ноги.
— Кретин! — рычу я сквозь зубы. — Раззява! Блокируй плоскость и следи за спальней!
— Может, мне?.. — начинает Дюк испуганно показывая на дверь, ведущую к девушке и Тарану.
— Не надо! Следи за ложкой, олух.
Я выскакиваю в коридор. След тянется вдоль закрытых дверей к лестнице. Понятно. Перемещали по самому свободному пути, благо он не самый длинный. Кидаюсь к лестнице, на ходу выдергивая пистолет из подмышечной кобуры. Трек дрожит и медленно диффундирует в пространство. В голове прокручиваются варианты. Ложка застряла в гостиной. Скорее всего у киллера не хватило рабочей дистанции или он промахнулся. Чертов Дюк должен был остановить эту дрянь на подлете, но он ее просто не заметил. Идиот! Кидаюсь вниз по широким, застеленным синтетическим бархатом ступенькам. Почему ложка на столе? Может, продажная прислуга сделала для кина снимки комнат? Черт! Прыгаю через последние ступеньки. Кидаюсь через фойе. Почему ложка серебряная? Почему ложка — понятно. У ложки есть естественный эксцентриситет. Если ее чуть закрутить на нуль-траектории, то, материализуясь в пространстве тела, она производит эффект пули со смещенным центром. Разворотит потроха так, что мало не покажется. Но почему серебряная? Они что, на вампиров охотятся? Они?
Охрана реагирует на меня, но недостаточно быстро, я вламываюсь плечом в стеклянные двери и вылетаю на стоянку. Киллер еще здесь. Я чувствую, где обрывается трек и вижу плащ десятком шагов дальше. Садится в машину.
— Стоять! — от моего крика кин оборачивается.
На долю секунды я отчетливо, как на снимке, вижу длинные рыжие локоны, широко раскрытые глаза и пухлые резные губы, я вижу даже веснушки на ее носу. В следующий миг девушка ныряет в машину, и красный «порш» рвет с места.
Я опускаю пистолет. В голове назойливой мухой жужжит давешняя мысль… Они? О, черт! Я разворачиваюсь и бегом кидаюсь обратно.
Ну конечно же! Они! Они работали в тандеме. Первая переместила орудие убийства в заранее оговоренное место, чтобы вторая могла взять его оттуда и использовать по назначению. Вот же подстава! Я рву изо всех сил.
Охрана теперь начеку, и меня валят у самого входа.
— Дюк! — ору я в переговорник. — Дюк! Мать твою!..
В комнате нас четверо: мы с Дюком, один из прибывших патрульных офицеров и личный доктор госпожи Катин, полицейский медэксперт пока в пути. Саму госпожу Катин уже допрашивает в ее кабинете второй полицейский. Я не считаю месье Тарана потому, что он уже не с нами. Голый толстяк бесформенной тушей лежит поверх одеяла. Концы другого одеяла притягивают его пухлые ладони к кондырю кровати. Судя по цвету лица, он задохнулся, но насупленный доктор начинает сканирование откуда-то из области гениталий. У него очень хороший сканер, марки «хидхак», похожий на склиз для мытья окон. Доктор медленно и методично водит им над трупом нашего бывшего патрона.
В комнате прохладно. Окно зияет щербатым провалом в пустоту ночной улицы, не до конца поднятые жалюзи прикрывают его лишь на четверть. Инспектор запретил их трогать, хотя непонятно, чего он там собирается искать. Если совершенно голая девчонка задавила здорового мужика, технично высадила стекло и спрыгнула с третьего этажа, предварительно нокаутировав вломившегося в комнату Дюка, то искать отпечатки, по-моему, просто глупо. Я перевожу взгляд на тело месье Тарана. Сканер ползает где-то на уровне груди.
Ничего не скажешь, сделали нас красиво… Хрестоматийно… Теперь эксперты гильдии начнут внутреннее расследование, и действие наших чертовых лицензий приостановится, по крайней мере на время разбирательств. Кошу глазом на Дюка. На левой челюсти этого кретина уже разливается багрово-синий кровоподтек.
— Ну что? — нетерпеливо спрашивает инспектор.
Доктор распрямляется и складывает свой «хидхак».
— Асфиксия, как и предполагалось, — говорит он так гордо, словно удавил покойника собственноручно. — Телекинирование постороннего предмета в средний отдел трахеи.
— Серебряная ложка, — говорю я, скорее утверждая, чем спрашивая.
— Нет. — Доктор удивленно поднимает на меня глаза.
— Ложка тут, — невнятно сообщает Дюк, вытаскивая столовый прибор из кармана штанов. — Ты сам сказал за ней присматривать.
Инспектор смотрит на меня, потом на Дюка. В его глазах выражение «все вы, кины, одним миром мазаны».
— Дайте сюда, — требует он, протягивая руку.
Дюк отдает ложку, и полицейский бережно принимает улику двумя пальцами.
— А что в горле? — спрашиваю я.
— Насколько можно судить, что-то вроде вставного зуба или коронки. — Доктор чуть улыбается. — Хотя серебряная ложка была бы символичней.
Зуб… Я уважительно качаю головой. Дюк смущенно сопит и трогает синяк на подбородке.
Теперь картина операции вырисовывается передо мной во всех красках. Теперь я понимаю, что меня поймали на чертову ложечку, как глупого карася. Телекинез на суперкороткой дистанции изо рта в рот, все равно что выстрел через подушку из пистолета с глушителем. Минимум пространственных возмущений, минимум следов. И все же, оставшись в гостиной, хороший кин мог бы засечь переброску и помешать. Именно поэтому мне подкинули ложку. А пока я, как дурак, скакал через ступеньки, глазастая красавица успела сделать все свои дела и сигануть с третьего этажа в объятия рыжей подружки. Остается неясным вопрос с черной бусиной, но это уже не так важно.
— Так, — говорит патрульный инспектор, обращаясь ко мне. В его руках служебный блокнот и он водит пальцем по экрану. — Фото непосредственной исполнительницы есть в досье у хозяйки салона, но думаю, это лицо — чистейшая пластика. Так мы ничего не установим. А вот за ее сообщницу можно зацепиться… Вы ведь видели вторую девушку перед тем, как она села в машину? Сможете составить виртопортрет?
— Господин инспектор. — Я виновато развожу руками. — На стоянке было темно, а она стояла ко мне спиной. Я видел только плащ и волосы, но ведь волосы можно и перекрасить.
— М-да. — Полицейский явно разочарован. — Марку машины запомнили?
— Кажется, «фиат», хотя я в этом не очень разбираюсь.
— А я, — радостно говорит из-за моей спины Дюк, — даже у первой лица не запомнил. Попу вот рассмотрел. Хотите, составим портрет?
Полицейский сверлит Дюка яростным взглядом, как будто собирается переместить свой блокнот прямо ему в глотку. Я перевожу глаза на проем разбитого окна, и мои губы трогает тихая улыбка.
Мы вернулись домой выгребаться из нового… добра. Вот уж не знаю, чем так наш Приют досадил Федерации, но даже наши перебежчики полицейские предупредили, что нам трындец. Захотелось плюнуть и растереть, но воевать с Федерацией не с руки. Одновременно избегать нападок чужого сверха, выгребать потеряшек, разбираться с Федерацией и пытаться хотя бы поесть раз в день… нет, простите, это не для меня. Я не герой романа, я, блин, спать хочу, есть спокойно, поговорить со своей семьей хоть часок тоже хочу. И мне плевать на окружающих, которые не хотят мне дать такой возможности. А потому я и Приют просто уйдем от этих проблем. Пусть варятся в собственном соку, мы-то тут при чем?
Студент не был жлобом и выделил нам персональную небольшую звездочку, которую ловко примостил во вселенной, где располагается наша Академия. С разрешения сверха этой вселенной, естественно. Иначе никак. А мы с драконами уже возились с Приютом. Обитатели Приюта были предупреждены, что при «переезде» возможны наводнения, штормы, локальные катаклизмы и маленькие землетрясения. Все же нашей задачей было перенести мир из одной вселенной в другую, а не угробить его. Так что на некоторое время было объявлено штормовое предупреждение, жителей попросили удержаться от космических полетов, космопорты закрылись. А то вылетишь в одной вселенной, а окажешься совсем в другой и в добавок потеряться можно. И фиг знает, кто твой сигнал бедствия услышит.
Демиурги точно вычитали нужную орбиту, мы с Шеатом и золотыми тянули огромный экран, Шеврин контролировал процесс, а Хэль комментировал… все при деле. Тэвлин еще напомнил, что давно надо было переехать и не морочить всем задницу, но… Опять это «но». Вселенная, где раньше был Приют мне нравилась. И жаль, что в ней все пошло под откос. Контакты мы сохранили, связь наладим, полеты продолжатся. Вот только теперь воевать к нам уже не прилетят. Будут добиться кораблями о преграду, пока не развалятся или пока командир не догадается уйти обратно и увести своих людей. Переход из вселенной во вселенную разрешает только сверх.
Зеленая цветущая планета мигнула, легко вплыв в экран, поставленный по ходу ее вращения и исчезла, появившись уже совсем в другом месте, на другой орбите, но в точно таких же рамках, вплоть до сантиметра. Команда демиургов радостно улыбнулась и помахала нам. Я взглянула на Приют — всего лишь ураганы. Ничего, переживем. Это самое малое, что могло случиться. Урожай надежно спрятан, все, что могло сломаться, находится в бункерах, люди — в домах… Корабли надежно прикреплены.
В этом плане технический мир перетаскивать было сложнее, чем магический. Хотя маги, выпавшие из телепорта посреди космоса… тоже плохая смерть. Так что предупреждаем заранее.
Вот так и закончилась история планеты Приют во вселенной с биониками. Просто прилетевшие корабли от Федерации не обнаружат планету. Просто маленькая желтая звездочка лишилась зеленого шарика, вращающегося вокруг нее. Просто несколько человек год с лишним назад совместно с нечеловеками хотели жить лучше.
А вышло как всегда. Я грустно смотрела на мигающий комм. Вот и все. Где-то там летят торговцы, опоздавшие из-за поломки, где-то там ругаются федералы, где-то там все через одно место… Торговцам стоит сделать поблажку.
Комм призывно звякнул, показывая, что неплохо было бы ответить. На экране пушистый фиолетовый ксенос печально всплеснул лапами.
— Простите, но что же вы в космосе и без корабля, без скафандра… вам не холодно? — растерявшийся парень выпучил глаза и даже прикусил язык.
— Нет, не холодно. Простите, у нас произошел… переезд и теперь мы попросим вас состыковаться с Звездой души… Планета Приют пока не доступна для посадки.
— Хорошо… — обескураженный ксенос рассматривал в другом экранчике пустое место вместо Приюта. Тем временем наша команда закрыла огромный экран во вселенную Академии и разбредалась кто куда. Хоть бы бедняг торговцев потом по психиатрам не таскали. Они ж такого нарассказывают про людей в открытом космосе в футболках, спортивках и без скафандров, что все ассоциации психиатров радостно сбегутся исследовать новый вид шизы…
Я вызвала Звезду души, а сама прошла к торговцам на поговорить, чтобы бедняги перестали заикаться и начали немного думать. Комм настойчиво зудел и пищал, передавая впечатления жителей Приюта — от особо продвинутых граждан и директора ТЕХ-БИО, снова едва не поседевшего, от биоников и эльфов, от инженеров и дворников… Еще и все орбитальные станции перенеслись вместе с планетой, а их жители могли воочию наблюдать необычные явления и смену созвездий…
Вот и все.
Из телепорта выплыла огромная разросшаяся туша Звезды души. Корабль уже потерял первоначальную форму, спрятавшись за пристройками, состыкованными кораблями, станциями, всякими вспомогательными помещениями и складами. Теперь это больше всего напоминало кусок не до конца сложенного конструктора, а не красивый когда-то серебристый космический корабль. Впрочем, летать ему ничто не мешало, а садиться на планеты никто и не планировал. Это космический скиталец, а не наземный челнок…
Корабль торговцев с непроизносимым названием медленно влетел в один из ангаров и полностью там уместился. И сюда влезет не один такой. А теперь начинается нужная работенка подсчета, погрузки-выгрузки и прочего добра. Мне тут уже делать нечего.