В конце весны, когда прошло время ливневых гроз и половодий, а у зверья в лесу начали нарождаться детеныши, они с Ригальдо снова «кормили» трясину. Народ их славил, преклоняя колени, за королевскую щедрость, с которой они задабривают древних богов. В третий раз в жизни Исли видел, как красный «рот» болота закрывается, затягивается мхами, напившись крови, текущей с их сцепленных рук, и думал: жри, сука, надеюсь, тебя будет мучить изжога от моей ненависти, льющейся прямо в твою жадную пасть.
И еще думал: когда-нибудь люди найдут способ справиться с болотом. Вобьют в землю колья, которые оно не сможет из себя вытолкнуть, отведут воду, куда им будет удобно, осушат трясины. Распашут, пророют насквозь, приберут к рукам все сокровища, и тайные, сокровенные недра земли окажутся вывернуты, как лоно растерзанной, изнасилованной женщины, которую разложил целый вражеский полк.
Исли немного жалел, что не доживет до таких лет, чтобы это увидеть, но уже сейчас, при его власти, шахты вгрызлись в горы глубже, чем при прежнем короле, а в болотах добывали руду и самородки с большим старанием.
Эта земля не любила его – и он тоже брал ее, как нелюбящий муж.
Потом они ехали узкой лесной дорогой, зажатой ущельем. Земля здесь дышала прохладой и пахла прошлогодней хвоей, сыростью и «заячьей капустой», и, глядя на густые папоротники в половину роста взрослого мужчины, Исли думал: когда у меня будет сын, я буду возить его в лес и в горы, буду учить здесь охотиться и сражаться, защищаться и нападать, но никогда в здравом уме не пущу его на болота. И перевешаю слуг, если они за ним не уследят.
Он повернул голову и встретился взглядом с Ригальдо. Тот ехал бок о бок с ним, во главе кавалькады, в черной праздничной тунике, расшитой брусничным орнаментом. По его лицу медленно скользили пятна света и тени. Ригальдо щурился, как мальчишка, и едва заметно, непонятно улыбался. И Исли смотрел, как мерно он покачивается в седле, и думал: сегодняшнюю ночь они опять проведут вместе, а уже завтра придется снова навещать девушку, которую теперь звали Арселис, что значит «алтарь неба».
Крестьяне, бредущие по обочинам дороги, оборачивались на шум кавалькады, и их лица освещались таким же робким светом, какой бывает, когда солнце проглядывает через волнующуюся крону деревьев. Они сгибали спины и падали на колени, пропуская стражу и разряженных дворян, и Исли чувствовал удовлетворение: сегодня хороший день, и завтра будет не хуже.
Дорога вывела их к городу, стала ровнее, и здесь их уже ждали: люди теснились вдоль канав, забирались на каменные изгороди, свешивались с деревьев. Кони неспешно ступали по брусчатке, и с каждой каменной арки, и с каждых ворот, под которыми они проезжали, на всадников сбрасывали лепестки весенних цветов. На площади королевский разъезд должны были ждать шатры. Сегодня был важный день на границе весны и лета – большая ярмарка, на которую съехались купцы со всего света, столы и угощения, веселье и танцы до ночи, а ночью – праздничное шествие с факелами и костры.
– Хвала великодушному королю! Слава!
– Слава Вестфлару!
– И хвала принцу, который спас нашего короля!
Люди выкрикивали поздравления, махали руками, тянулись в попытке дотронуться хотя бы до края конских попон. На их поднятых лицах был тот же самый отсвет, который Исли подметил у крестьян в лесу – восхищения и радости. Стража теснила их, не давала приблизиться, но Исли приказывал не переусердствовать и в случае самых ретивых обойтись без кровопролития – хотя бы на виду. Кавалькада ехала медленно. Брусчатку усыпали лепестки цветов.
– Господи, как он хорош, как он прекрасен!
– И смел, настоящий норфларский лев…
– Смотри, доченька, я подниму тебя выше. Видишь? Вот это принц, а рядом с ним наш король…
– Так молод, а так мудр и спокоен, лицо как на иконе…
– Хвала королевской чете! Хвала крови Норфлара!
Солнце зашло за облако, на мгновение повеяло холодом, но на восторг горожан это не повлияло. Исли едва заметно нахмурился. Во всем этом что-то было… Что-то такое…
Он обежал взглядом толпу: людей, высовывающихся из окон, зевак на крыше, дородную знать, кланяющихся бедняков – и на всех этих лицах – молодых, старых, свежих, безобразных – увидел одно и то же выражение всепоглощающей и ослепленной любви.
Это его поразило. Он завертел головой, пытаясь разглядеть: может быть, хоть одна кислая морда или один недовольный, усталый взгляд. Но нет, на их чету по-прежнему пялились, как на солнце, странно, что у всех этих людей не текли слезы из глаз. Ах, нет: кое-кто плакал, молитвенно прижимая руки к груди. Исли ни разу в жизни не видел такого восторга. Даже когда у него дома, в Вестфьорде, воины возвращались из долгих странствий.
Он оглянулся на Ригальдо, чтобы понять, замечает ли тот что-то. Ригальдо ехал через толпу, сверкая счастливой улыбкой. Куда девался прежний угрюмец? Он глубоко, медленно дышал, и его чистое белое лицо действительно, черт побери, было до слез прекрасным. Вот он наклонился в седле, опасно качнувшись в сторону, кончиками пальцев подцепил летящий из толпы жасминовый венок и возложил его себе на голову.
Народ взревел. По улице волной прокатилось движение – люди валились на колени и тут же вставали. И в гуле выкликающих голосов Исли поймал лишь одно повторяющееся имя.
Норфларцы звали своего принца, а тот по-королевски гордо благословлял их.