Сначала я спала. Около суток, наверное. Когда проснулась, надо мной был выбеленный потолок, сбоку на окнах белые вышитые обережные занавески.
Ведьмочки ходили по коридору за дверью, но заходить не решались. Слышны были только их забавные переговоры:
— Миолика, шотось ты под двирью околачиваешься, небось ждешь, когда милый превратится в зомби и тогда возжелает коснуться твоей нежной шейки?
— А тебе небось и тогож охота, Любава?
— А ну, кыш отсюда обе! — это уже Бажена пришла и, судя по звукам, всем попало метелкой. Отличная тактика!
Целители, видя, что я нервничаю и, просыпаясь, постоянно спрашиваю о Норте — просто поставили наши кровати в метре друг от друга. Дан был в соседней комнате. Ему тоже нужно было прийти в себя. Эдвина не пускали. Боялись, что управляемая микро-нежить могла проникнуть в наше сознание и контролировать его.
Первое время вокруг Норта постоянно находились целители. Они что-то оживленно обсуждали, спорили. Как я поняла, рана была не простой. Магическая, созданная оружием и специальным заклинанием отступников. Лечению не поддавалась. Норт не умирал только потому, что эльтаим подпитывал его и упорно старался лечить.
Пару раз приходил министр Рханэ. На мои вопросы отвечал неохотно — Гаэр-аша не могли найти. По столице провели облаву и нашли не менее десятка учеников отступников. Некоторые были найдены почему-то с проломленными гоблинской дубиной головами. Я отмалчивалась, про себя отметив, что Гобби — известная и властная шишка, раз на него работает целая секретная сеть. Его ко мне тоже пока не пустили. Но с ним Эдвин, поэтому я не беспокоилась.
Норту не становилось лучше. Он был на грани жизни и смерти. Я подолгу сидела, рассматривая его бледное, но такое любимое и дорогое мне лицо. Если бы его не стало — я бы не смогла жить! Очень хорошо понимаю его поступок. Но вот теперь совершенно не знаю, что делать.
Я уже вставала, ходила до зеркала в ванной, рассматривала абсолютно красное лицо и глаза с красными белками. Вампиры и те выглядели лучше! Но не это было важным. Я осознала, что Рханэ беспокоится не зря: завтра бой принца Танаэша. И, хотя, видеть его я не хотела — было бы подло улыбаться ему сейчас, когда Норт лежит при смерти. Но допустить убийство — нельзя. А еще я со всей четкостью осознала, что если Гаэр-аш и отступники хотели убить Норта, то в таком состоянии они его точно могут добить. Целители просто поместили Норта в стазис.
Это было очень плохим признаком. От него практически отказались. Лишь мой эльтаим поддерживал жизнь, продолжая лечить даже в стазисе. Но пока магия разрушения была сильнее. Оставались считанные часы. Мне надоело ходить взад-вперед, измеряя комнату шагами, надоело бездействовать. Если я не смогу ничего сделать для Норта, то хотя бы накажу виновных и помешаю им.
Славка
— … пуговицы… полторы тысячи монет… и заказ еще на восемь…
— Макс!
— …и это только начало продаж… с ума сойти! А если товар пойдет в массы? Подражатели, конечно, найдутся, но пофиг. Мы — первые, у нас драгметаллы, и можно будет попробовать пресс забацать. Хотя бы простенький… это насколько товару больше будет?
— Макс!
— Удивительно выгодный товар эти пуговицы…
— Макс, эй!
Бесполезно. Последние часа полтора мы с Терхо могли общаться только между собой. Макс из беседы выпал начисто, и невольные зрители в нашем лице имели возможность наблюдать дивное зрелище: «Макс в диалоге с внутренним хомяком». Хомяк цвел и радовался жизни, его хозяин (хотя кто у них в этом странном симбиозе хозяин — еще вопрос) сиял и лучился. Что деньги животворящие с человеком делают!
И неудивительно. Наше возвращение проходило по местам «боевой»… хм, нет, скорее, «торговой славы», и мы могли наглядно наблюдать, какие плоды дал новаторский подход Макса. Пуговицы на костюмах всех более-менее успешных горожан — это одно. Но пуговицы на вывесках? Пуговицы на веночках и ленточках, которые было принято посвящать местным богам? В одном из городков впечатленные рекламой жители добавили пуговиц даже на статуи самих богов — наш маг впечатленно икнул, но безропотно выложил две монетки, которые храмовая обслуга требовала от верующих «на новые пуговки». Да и сами вывески добавили впечатлений. «Пуговиц нет!!!» — провозглашала ярко-красная вывеска на трактире. И оптимистично добавляла: «Но у нас можно выпить за их скорое появление». «Услуги вельхо — опытный маг разыщет даже потерянную пуговицу». «Мы пришьем вам пуговицу куда хотите». И, наконец, вершина креатива: «За небольшую плату мы дополним памятники ваших дорогих покойных в модных традициях» (с изображением пуговицы и криво изображенных часов). Словом, торговый караван «Макс энд компании» по городам и весям дал настолько впечатляющие результаты, что если бы не оформленные-отправленные на большую часть сумм продукты… хм, нет, мы, может, и смогли бы унести заработанные деньги. Но только преобразовавшись в драконов. В человечьем виде лично я не способен волочь на себе вес в десятки килограммов. Плюс продовольствие. Плюс заказы на сумму, как минимум, в семь раз большую. Плюс идеи на другие полезные мелочи — в перспективе.
Макс млел, светился и мурлыкал.
Терхо попытался его отвлечь — получил расфокусированный взгляд и задумчивое: что лучше напольные или наручные? Пока маг приходил в себя от этого странного вопроса, Макс прищурился и спросил, нравится ли здешним девушкам бижутерия. До бижутерии в здешнем мире пока не додумались, что там причудилось Терхо в этом невинном слове, осталось неизвестным, но покраснел он весь: и лицо, и уши, и даже шея. Макс, впрочем, ответа дожидаться не стал, он весь уже был мыслями в своей бижутерии, так что напоследок в нашего вельхо полетело нежное: «А конкурентов давить. В зародыше». Интонация у моего коммерческого напарника была самая мечтательная, но ситуацию это не спасло. Бедный маг шарахнулся прочь (то ли представил себе зародыши неведомых конкурентов, то ли посчитал, что Макс в этом своем странном состоянии причислит его к тем, кого давить надо). Впечатлительный он у нас.
Ладно, потом разберемся.
— Макс!
— И мебель, обязательно мебель… Фигня эти их вложения, ну сколько там могут обеспечить маги? Единицы. А сундуки — позапрошлый век, все мнется, и запах еще. Блин, ну почему нас на труде учили делать только табуретки? Надо повспоминать, как делается нормальный шкаф… Магов тут самих капля в море, а удобства все хотят. О!!! Удобства!!!
Маньячный взгляд напарника уткнулся в меня:
— Славка, ты не знаешь, как устроен биотуалет?!
Мне стало смешно.
Похоже, Максов хомяк мутировал.
— Почему сразу биотуалет? Почему не обычный?
— Для обычного нужно водопровод прокладывать. И с канализацией проблемы решать. А тут…
— Макс!
— Хотя ты прав, с этим можно подождать, — пробормотал мой напарник и снова нырнул в свои подсчеты. Я только головой покачал.
— Макс, эй! Ты есть вообще собираешься?
— Конечно-конечно. Вешалки, к примеру. Или крючки? Нужная вещь.
Диагноз ясен. Вдохновение — оно не всегда безопасно для окружающих. Да и для самого увлеченного тоже. Меня мама тоже когда-то так из-за компьютера тащила. А я не понимал, в чем дело: вроде только что сел?
— Макс, ты так до вечера и будешь ехать, как заведенный?
— Угу, — напарник всмотрелся на пометки в своей письменной дощечке, прищурился и что-то пририсовал.
— А обед что, отменяется?
— Ага…
— До завтра? Или сразу — до победы?
— Угу…
— Ясно. Что, хомяк взял за горло и не выпускает из мохнатых лапок?
— Ага-ага…
— Понятно. Терхо, придется отбуксировать нашего несчастного пострадавшего товарища к ближайшему трактиру.
Маг оживился:
— Наконец-то! А от чего именно Макс пострадал? Может, я посмотрю? Я, правда, никаких хомяков не знаю, но вдруг удастся…
Я поперхнулся. Терхо был во многих отношениях замечательным спутником: знающим местные тонкости, умным и по местным меркам, очень даже продвинутым: не слишком доверчивым, но и не зашоренным, научился слова своих наставничков делить даже не два, а на все десять, с «кровавыми тварями» нашел общий язык, драконоверов бояться перестал. А что любопытный да пытается хитрить и ехидничать, так кто без недостатков? У самих скелетов в шкафу на целую коммуналку, если не на многоквартирный дом.
Часто мы даже забывали, что он местный.
Но иногда…
— Кого? А, этого… — я честно боролся с подступающим смехом. И, может, даже победил бы, но в этот миг Макс поднял голову и мурлыкнул явно на автопилоте:
— Хомяк? Хомяк-хомяк-хомяк… — казалось, перемкнувшие на торговых отношениях мозги моего напарника силятся развить тему, но не могут — глаза у Макса, казалось, смотрели внутрь себя, а выражение лица было, как у сектанта, узревшего свидетельство существования божественного в реале. — Хомя-як… Построй дом, вырасти сына, посади дерево! Не можешь? Ну на крайняк смастери скворечник, заведи хомячка и не забывай поливать кактус…
Только не смеяться, только не…
— Э-э… это он о чем вообще? — опасливым шепотом выдал Терхо Этку.
Я не выдержал. Макс и его автопилот… Терхо и его выражение лица… смех вырвался сам собой, будто квас из взболтанной бутылки. Может, дело было в накопившейся усталости, может, смех копился еще с города и его дурацких вывесок. А может, повлияло что-то еще, результат один. Я прислонился к дорожному путевику с многообещающей цифрой 2, я вытирал слезы и ржал, ржал, ржал, как накурившийся конь… Я хохотал, представляя себе почему-то хомяка, поливающего кактус, причем у хомяка был деловитый и сосредоточенный вид — как у Макса за расчетом очередной торговой стратегии… а Терхо наблюдает со стороны с профессиональным выражением психиатра: «И вас тоже вылечим».
Оба моих напарника одинаково непонимающе уставились в мою сторону. И если Макс смотрел просто удивленно, то на лице Терхо постепенно проявилось выражение точь-в-точь, как у воображаемого вельхо.
Вот-вот потянется глаза проверять… ой, не могу…
Макс с сомнением покосился на меня, на Терхо, почесал бровь и невпопад изрек:
— Да ну их, этих хомяков, домашние зверьки товар невыгодный.
Это меня добило. Я замахал руками, сел на снег и выпал из общения…
Объяснять Терхо про хомяка пришлось долго. До идеи симбиоза здешняя наука пока не доросла, а уж до мысли, что симбиоз может быть воображаемым и при этом дифференцированным по качествам…
Впрочем, скоро Терхо оценил новшество и принялся размышлять, какое именно животное подошло бы тому или иному из его знакомых. Слушая сравнения, в которых наставники фигурировали сплошь в симбиозе с гадюками, ядовитыми жабами и кусачими иглокрысами, я стал как-то по-другому рассматривать нашего вельхо. Похоже, учеба у него была невеселая. Конечно, и наших учителей тоже нельзя назвать сплошь зайчиками и добрыми медведями из сказок, но чтоб учили одни крокодилы — жаль мне местных чародеев. И ведь нельзя сказать, что маг наш — просто лодырь и оттого видит учителей и учебу только в черном цвете. Кем-кем, а лентяем Терхо Этку не был. Значит, как минимум доля объективности в его оценках есть.
И тогда получается, что вельхо ненавидят не только драконов, а и собственную смену? Почему?
Что же здесь все-таки творится…
Макс продолжал пребывать в своей реальности. Правда, определенный контакт с миром все-таки начал просматриваться. Например, увидев необычно белый путевик (краска с него по неизвестным причинам стерлась, открыв снежно-белый камень), он среагировал:
— А сколько сыра малышне можно купить! Интересно, сладкий — бывает?
Я вздохнул:
— Видишь, Терхо? На хомяка можно не обращать внимания, он неопасный… само пройдет. Когда в человеке просыпается хомяк, это не так уж плохо. Хуже, если его при этом душит жаба…
У очередного поселка Славка задержался… Веселое настроение уже миновало, он хмурился и рассматривал крохотное селение — одна крючковатая улица, вытянутая вдоль дороги, восемь подслеповатых домишек и девятый, побольше, являвший собой, судя по всему тот самый трактир. Странное ощущение.
Все складывалось удивительно удачно.
И Максова авантюра, нежданно сработавшая с потрясающим успехом, и налаженный контакт с драконоверами, и письмо от наших «девочек». И неожиданный «мозговой штурм» про снабжение Крылатых едой. Если сработает…
Да, у них не получается пока вернуться домой.
Но получилось выжить.
Все хорошо.
Пока.
Славка не имел в запасе настолько развитой паранойи, как у Макса, но что-то ему подсказывало: если все очень хорошо, то, возможно, надвигается что-то плохое…
В кабинете Ючи сидела, забравшись с ногами в кресло, и тихонько размазывала по щекам слезы. Видно, вместо чтоб играть, она пыталась связаться с отцом. Игорь попытался ее расспросить, и стало понятно, что моя догадка верна.
— Его нет дома. И рабочий номер не отвечает. И ком тоже.
Я попросила, чтобы гости пересели к окошку и вели себя тихо, пока я буду говорить с куратором.
Гилоис отозвался сразу и очень удивился, увидев меня.
— Привет, Саша, — сказал, — что-то ты сама решила со мной поговорить. В то, что соскучилась со вчерашнего дня — не верю, так что рассказывай.
— Ничего срочного. Я собралась слетать в город, поэтому меня не будет дома некоторое время. Вот, предупреждаю, чтобы вы не волновались. Но ком у меня с собой.
Куратор потер седины, ему не нравится, когда я покидаю поселок.
— А что ты вдруг решила? Это связано с теми запросами, которые ты делала вчера ночью?
— По большей части. Вчера я наткнулась на сообщение о своей безвременной смерти в пен-рит центре, и подумала, что если покопаться, то, возможно, отыщу товарищей по несчастью.
— Но ты же понимаешь, что…
— Да, я убедилась, что мое предположение —
бред. Но мне захотелось поговорить с кем-нибудь из наших. Просто поговорить, не пугайтесь.
— О чем?
— Не знаю. О погоде. Я устала от одиночества, Гилоис. Может, слетаю на вокзал. Вы должны понимать, что другого раза у меня может и не быть. Ну, как, добро?
— А если я попробую тебе запретить, ты послушаешь?
— Мудрое рассуждение. Пока. — Я отключилась.
Пришло время поискать для Ючи ее папу.
Ну, малышка, как его зовут? Садмаи Ламиэни? А где он работает? Не знаешь? Ничего! Адрес? Отлично! Сейчас посмотрим. Так, охранная система не отключалась четыре дня. А родня у вас есть где-нибудь в поселках? Или в санатории? Нет? А твоя мама? Умерла в прошлом году. А может, у тебя бабушка есть? Что за планета такая. Нормально инфосеть настроить не можем… так. Думаем, куда может податься человек, узнавший, что его единственная любимая дочь погибла на пожаре? Кстати, Ючи, а ты не знаешь, чего он тебя вообще в этот интернат отдал? Куда уезжал в командировку? Так, уже лучше. Посмотрим… нет, на ремзаводе в Агии он не появлялся. Что еще?
— Саш, а может, он вообще решил улететь? Пространство большое, мало ли, что придет человеку в голову в такой ситуации.
Космопорт, списки пассажиров… а ты гений, друг мой эмигрант! Сейчас посмотрим. Все рейсы с прошлого четверга. На сервисную два рейса, в списках нет. На планеты этой же системы… пусто во всех трех пассажирских… на станцию переброски… опа!
— Смотрите, вот он. Есть в списках.
Значит, все-таки космос. Как же плохо! Он ведь может и не узнать, что Ючи не было на том пожаре.
Игорь легонько коснулся моего плеча.
— Смотри, рейс сегодня вечером. Может, он еще не на борту.
Надо спешить. Как же противно зависеть от костылей! Как мерзко торопиться так вот медленно, к лестнице, по лестнице…
Игорь сорвался помочь, но лестница узкая, вдвоем разве пройдешь. Кое-как, зажевав губу до крови, спустилась.
Уговариваю себя: «дыши, Сашка, ровнее, дыши, чтобы никто не смел даже заподозрить, что тебе плохо. Тебе хорошо! Ты умница, ты выдержишь. Первый раз, что ли. Давай!».
Очень прямо, почти не опираясь на дурацкие ходули, иду к дверям. Нормально. Видите, я улыбаюсь. Я отлично себя чувствую. Ждете, что свалюсь прохожим на потеху? Нате вам!
— Саша, давай, я съезжу, — озабочено говорит Игорь, который меня догнал, а я не заметила.
— До первого поста с проверкой документов.
— Подожди.
Останавливаемся у самой двери. Ну, чего молчишь? Что ты еще забыл мне сказать?
Или ты ждешь, что я тебе что-то скажу?
Скажу.
— Ложись в постель. Отдыхайте. Если заорет терминал, выключи его просто, а лучше вообще не обращайте внимания. Я постараюсь недолго.
— Хорошо, я запомнил.
Потрепал меня по плечу, смешной человек. Спасибо.
Закрыла за собой дверь. Флаер вызывается с кнопки у порога. Я просила куратора, чтобы помог приобрести свой, но он, как девочке, очень ласково объяснил, почему это нельзя и почему это не хорошо. Тяжела доля пен-рит.
Управляемый флаер прибыл через считанные минуты, завис у входа.
Мрачный водитель посмотрел на меня сквозь стекло, спросил о месте назначения, по глазам видно, без всякой надежды, что ему ответят.
— В город, пожалуйста. Центральный сквер, возле фонтана.
— Фонтан не работает.
Он, наверное, решил что, узнав об этом печальном обстоятельстве, я тут же поменяю место назначения или вовсе откажусь от поездки. Я ж тебя сейчас…
— Тогда вы полетаете над площадью, а я буду птичек кормить.
Глаза у господина во флаере не то, чтобы из орбит повылазили, но укрупнились ощутимо:
— Вам придется оплатить все то время, что вы будете кормить птичек, — не очень уверенно изрек он.
— Тогда давайте поменяемся местами. Я буду вас катать, а вы — кормить.
— Вы в своем уме?
— Может, мне другой флаер вызвать? Или вы имеете что-то против неработающих фонтанов?
Наконец до водителя дошло, что это вроде как шутка была, и он соизволил открыть для меня дверцу.
— Чума с этими пен-рит! — услышала я с переднего сиденья.
Влезла, втянула следом костыли. До смерти захотелось и вправду выкинуть его из-за пульта, устроиться там самой. Нет, ну какая свинская судьба, сдохнуть на какой-то там планете, в таком вот волчьем углу, и даже не полетать напоследок. А что, угнать со стоянки флаер. Благо, они не охраняются. И летать над лесами, пока энергия не кончится. А кончится она — упасть среди серебряных листьев, и пусть хоть одна сволочь назовет меня после этого пен-рит. Пен-рит не угоняют флаеров, они вообще существа тихие и законопослушные, не то, что мы, люди.
Фонтан и вправду не работал. Как же туго вылезать из уютного нутра хорошей, ухоженной машины. Но день будет долгим и придется провести его на ногах. Можно взять машину в прокат. Денег у меня много, пособие большое, а в поселке я почти не трачу. Но кто доверит технику явно выраженной трансформированной? Мы же от природы идиоты.
Куда сначала? За вещами? Ну, нет. Потом таскай все это на себе неизвестно сколько времени. Боль сегодня стала сильней. Она живет под кожей и прокатывается волнами, не давая твердо стоять на ногах.
Значит, старый порт и очередь в телепортатор. Очень хорошо. Не зря я попросила высадить меня у фонтана. Отсюда до ворот к зданию внешнего вокзала всего сорок семь шагов. Моих, улиточьих.
Вокзал на площади — красивое здание, словно из одного большого изумрудного кристалла, вплавленного снизу в кусочек неровной сахарно-белой породы. В породе — арка входа, за которой затененный коридор с переливчатыми стенами. Если к стене прикоснуться, полосы света под прозрачной пленкой будут двигаться интенсивней, поменяют цвет. В прошлой жизни мне нравился этот коридор. Я вообще любила темные, плотно закрытые помещения, в которых живут огни. А мостик на «Корунде» был мне домом и великой радостью. Без всякого преувеличения.
Теперь наплевать. Главное, выяснить, попал ли уже на борт отец Ючи, или придется ждать его здесь до самого старта.
Зал ожидания. Пустой, высокий, гулкий. Все они таковы.
Мне нужен свободный переговорник, и я сразу же нахожу требуемое у ближайшей стены. Кабинка свободна.
Слабо, Сашка, по памяти набрать код здешнего системника? Он ведь тут один, лайнер, курсирующий от обитаемых планет к станции переброски. Раньше я все коды помнила. Сейчас… нет, все же слабо. Спросим у информатория. Сразу предлагает связаться? Ну, отлично.
— Здравствуйте. Вас приветствует информационный модуль линейного корабля космических линий системы…
— Связь с дежурным, пожалуйста.
— Наберите комбинацию цифр четыре, восемь, ноль.
Выполнено.
— Дежурный слушает.
Приятный женский голос. Молодой. Кто ты? Стюардесса? Или у вас тоже недокомплект, и ты, допустим, инженер-программист? Или пилот, как я?
— Здравствуйте. Подскажите, пожалуйста. В списках ваших пассажиров числится Садмаи Ламиэни. Он уже на борту?
— Сейчас посмотрю. Да, только что зарегистрировался.
О, черт.
— Мне нужно с ним поговорить.
— Вам нужен приватный канал связи, или…
— Достаточно просто, если вы позволите ему воспользоваться вашим терминалом.
Может, не все потеряно?
— Как вас представить?
Как меня представить? Как, чтобы он захотел со мной хотя бы поговорить?
— Он меня не знает. Скажите, что дело касается его дочери.
Минута. Снова голос стюардессы, немного виноватый.
— Он не желает ни с кем разговаривать. Он предложил мне убраться.
Как все плохо, как все безнадежно.
— Девушка, дело жизни и смерти, я не шучу. Скажите ему…
— Нет. Он четко дал понять, что не желает…
— Ему сказали, что его дочь погибла во время пожара. Может, предъявили какие-то доказательства, я не могу знать. Но это неправда. И если он сейчас улетит, девочка останется совсем одна. Этого нельзя допустить.
— Весьма печальная история, — в голосе скользнула нотка сожаления, — но я не могу вам помочь. Мне очень жаль.
Я догадалась, что она тянется к планшетке, разъединить связь.
Что ж ты какая черствая, стюардесса?
— Погодите минуту. Скажите, как зовут вашего капитана?
— Йозеф Лет.
Малознакомая личность. Но что теперь, про весь экипаж расспрашивать?
— Свяжите меня с ним, пожалуйста.
— Вряд ли и он чем-то сможет вам помочь. Он и не станет с вами разговаривать.
Но капитан выслушал меня. Вежливо поинтересовался, что я хочу именно от него.
— Позвольте подняться на борт и поговорить с вашим пассажиром лично. Это не займет много времени, и я клянусь чем угодно, я не задержусь дольше, чем это необходимо.
Капитан помедлил. Неужели получится? Снова, пусть незаконно, но пройтись по палубе, подержаться двумя руками за мой космос, ощутить хоть на минуту его дыхание. Напиться на всю предстоящую вечность этого воздуха со странным привкусом, а потом угнать таки флаер и… нет, сначала выполнить, что обещала. Втолковать Садмаи Ламиэни, что его дочь не погибла, воссоединить семейство. Попрощаться с Игорем. Нет. Не буду ни с кем прощаться. Все. Больше не буду играть по здешним правилам, и раз уж выбор у меня невелик, то, что я теряю? Два не очень красивых варианта смерти, вот и все. Как раньше все равно уже не будет.
— Я сам поговорю с этим вашим… Ламиэни. Вы мне доверяете? А на борт я вас пустить не могу без надлежащим образом оформленного билета, извините.
— Спасибо.
Какое-то время я слушала пустоту. Пустота изредка потрескивала на изломах. Она была тоненькой тропочкой, ниточкой между мной и космосом, несерьезной цепочкой из набора детской бижутерии, один конец которой в моей ладони, другой прикован к огромному якорю, имя которому — космос.
Главное, чтобы Йозеф как-то смог уговорить Садмаи спуститься на планету, чтобы убедился своими глазами, что это не розыгрыш.
Время не болтается на той же цепочке, оно — гиря, которая тянет цепочку вниз. Время — это всегда не в мою пользу. Сколько еще стоять в этой кабинке, прислушиваясь к пустоте в наушниках?
Оказывается, я была несправедлива к капитану. Через некоторое время он вновь появился на связи и обнадежил, что пассажир им лично доставлен к телепортатору. И что, если я хочу его увидеть, то лучше бы мне никуда не отходить от переговорной кабинки. Я вновь поблагодарила этого хорошего человека и стала ждать.
Садмаи Ламиэни подошел ко мне нервной походкой очень сердитого человека. Был он лысоват, немного сутул и носил сильные очки самого старомодного вида — с дужками и оправой. Оглядел меня с ног до головы, равнодушно сказал:
— Пен-рит. Незавершенная трансформация. Два года стаж? Или три?
— Четвертый пошел.
— Куда смотрит ваш куратор. Ладно, кто вас послал и зачем? Свою работу я доделал, так что…
Нет. Вот ни на столько он не поверил Йозефу. Просто решил, что если его захотят достать, достанут и в космосе. И пришел, чтобы расставить все точки и другие знаки препинания.
Как же я устала стоять на клятых ходулях!
Пойдемте отсюда, Садмаи. Пойдемте куда-нибудь, где можно сесть и спокойно поговорить.
А может, просто вызвать флаер, ничего не объясняя, вынудить его полететь в поселок? Да нет. Не полетит. Что он, идиот? Он мне и так не верит.
— Садмаи, мне тяжело стоять. Пойдемте куда-нибудь, где есть скамейка.
— Нет. Чем вы хуже себя чувствуете, тем быстрей и четче вы объясните мне свое дело.
Чтоб тебя…
— Ючи Ламиэни, семь лет. Волосы светлые, до плеч. Когда говорит, немного шепелявит, потому что у нее нет двух нижних зубов.
— Послушайте, я не понимаю, чего вы добиваетесь этим представлением. Да, очень похожее описание. Но моя дочь погибла, я видел тело, я узнал ее вещи…
— В зоопарке самые смешные звери — это зайцы, потому что у них длинные уши. Вещи могли оказаться отдельно, девочка — отдельно. Собственно, так и вышло. Ну, что вам стоит потратить час на флаерную прогулку до моего дома и обратно?
— Кто же вас так хорошо обучил? Пен-рит до полной трансформации вообще необучаемы. А вы так связно все это излагаете.
Я догадалась. Он работал куратором. Он был куратором у какого-то идиота или идиотки, он учил их с нуля, кормил с ложечки, учил пользоваться туалетом, учил говорить, ходить… или это не работа куратора, это потом, позже, когда они закончат трансформацию и станут «обучаемы»?
— Садмаи, вы почти точно угадали мой стаж, должны понимать, что мне и из дома выходить должно быть трудно, а не то, что вынуждать капитана космического корабля, чтобы он поговорил с вами. Давайте вызовем флаер и…
Он усмехнулся.
— Если вы действуете по собственной инициативе и действительно из добрых побуждений, давайте возьмем мой флаер. Он здесь, на стоянке у вокзала. Я не успел его продать перед отлетом.
— Отлично. Идем.
Флаер у него был не то, чтобы очень дорогой, но относительно новый, удобный и хорошо отлаженный. И даже заряд аккумуляторов был почти на максимуме. Самое то, чтобы без остановок слетать туда и обратно.
— Только мне нужно еще в магазин зайти. Это одна минута.
Садмаи наблюдал за мной. Как профессиональному куратору, ему мой феномен наверняка казался необычным. Хорошо, что он улетает отсюда. Ведь он улетит, не этим рейсом, так следующим.
— Вы умеете управлять флаером?
— Кто бы еще дал порулить, — вырвался необдуманный ответ.
— Я подарю вам эту машину, если окажется, что не зря потратил на вас час своего времени.
Осторожней с обещаниями, сказала я про себя. Ведь поймаю же на слове. А с другой стороны — подарит, и хорошо. Не придется ничего угонять. Да нет. Придется. Не то получится, что пен-рит по недомыслию влезла в машину и разбилась, бедолага, виной чему глупость и недосмотр куратора. А вот если угнать, да долго летать, да чтобы все видели, что это именно угон…
Хочешь из собственной смерти сделать шоу, шепнул внутренний голос, ну-ну. Стало противно. Словно и вправду заигралась в игрушку, которой не стоит играть.
Поселок появился на горизонте, когда закончилась двадцатая минута полета.
— Нам нужен крайний коттедж от леса.
— Вижу.
Флаер элегантно замер у самого крыльца.
Я с трудом выбралась наружу, костыли щелкнули о камень. Садмаи остался сидеть в кабине.
— Ну что же вы. Пошли в дом.
— Вы же можете просто позвать девочку сюда.
— Не могу. Поверьте на слово. Вы меня боитесь? Или кого-то, кто может находиться за дверью? Так я первая войду. Решайтесь, время идет.
Он все-таки вышел. Не знаю, виной тому нечаянно проснувшаяся надежда, или просто любопытство, но он вышел, плотно прикрыл дверцу, и, ежась, поднялся ко мне на крыльцо. Снова начинался дождь.
Я отворила, вошла. В прихожей полумрак, а вот в гостиной яркий свет, и силуэтом в дверном проеме — Ючи. Ну вот, девочка. Еще один этап твоих приключений закончился благополучно. Что же как ноги-то подгибаются? Включить свет… На лице девочки все написано крупными буквами. Сначала — ожидание и надежда. Потом что-то похожее на обиду. А потом — ура.
Из-за спины слышу какой-то сдавленный звук. Потом мимо проносится маленький ураган. Но для меня актуальней добраться до дивана или до кресла. Или сесть прямо на пол? Вот здесь, у стены, удобненький половичок. Красненький. Думала ли я, когда на прошлой неделе его постилала, что он мне в ближайшее время может очень даже пригодиться? Не пригодится. Момент упущен. Из гостиной появился Игорь. Стой, Сашка, прямо. Не вздумай рожи корчить! Он смотрит. Идем. Ты же прекрасно сегодня по городу бегала, просто со спринтерской скоростью. Так что тебе мешает так же ловко — по собственному дому?
Не хочу слушать, но слышу, как всхлипывает Ючи, и как Садмаи шепчет ей что-то ласковое и бестолковое, слышу, как он целует вдруг чудом вернувшуюся дочь, как быстро и немного жалобно повторяет ее имя. Игорь, ну не будь врагом, отвернись хоть на минуту. Я доползу до половичка. Ладно, до дивана, до кресла, куда угодно подальше от этой идиллии. Ну не смотри на меня как на откопавшийся труп. Ну, просто, не смотри. Дай мне уйти куда-нибудь.
Мне надо покурить. Прямо сейчас. Давай, Сашка, чтоб не унижаться и не просить, совершим подвиг и доберемся до кухни. Ну, пошла! Кому сказано?
Видно, выражение лица у меня сделалось такое, что Игорь без слов уступил дорогу. Уже закуривая, услышала, как Ючи звонко сказала:
— Пап, познакомься, это Игорь. Мы с ним по лесу бежали. Он меня спас!
Голос Игоря чего-то неразборчиво ответил.
Только умоляю, не суйтесь на кухню. Это моя кухня, здесь я курю. Здесь вам не место, вашей суете и радости. Здесь мой покой и одиночество. Здесь, да за окном, где осень с ее пронзительным музыкальным ансамблем — дождь, дождь, дождь, и в качестве сольной партии капли по подоконнику.
Голоса приблизились, но замерли где-то у границы света и тени. Моей тени, их света в гостиной.
— …конечно, не мое дело, но это может плохо кончиться. Вы должны понимать, коллега, что дольше тянуть нельзя.
— Садмаи, вы что, не слышали, что вам рассказала Ючи? Мы не коллеги.
— Я полагал, что эта девушка ваша подопечная, потом вы и решили спрятаться здесь.
— Чтобы не было недоговоренностей. Я не куратор и никогда не был куратором.
— Вы хотите сказать, что пен-рит…
— Саша — не пен-рит!
Спасибо, Игорь, спасибо, добрая душа, но я и сама могу за себя ответить. Сейчас докурю, встану, и отвечу.
— Да что вы говорите! У меня верный глаз. Да она и сама подтвердила…
— А многие из ваших прежних подопечных смогли бы это сделать?
— Папа, ты что, Саша хорошая! Она не такая, как твои зомби!
И тебе, маленькая, спасибо, только хватит уже меня защищать! Дайте хоть раз послушать живого куратора, когда он не на работе.
— …совсем не медицинский смысл. Неужели вы не заметили, насколько она другая!
Нет, все. Надо это прекращать. Придурки, я все слышу!
Космос, неужели я так устала, что даже пошевелиться могу с трудом? Даже пепел скинуть. Я же сейчас кричать начну, если не прекратите.
— Кто-то посмел запустить программу на… — голос скорей утвердительный. Это Садмаи? Как он сразу притух. Может, все на этом? Нет. Не все. — Кажется, я должен извиниться.
Только сунься, костылем огрею…
— Не думаю, что она сейчас кого-нибудь будет слушать. Пойдем в комнату, поговорим… Ючи, ты куда?
Легкие шаги известили, куда. Ну, чего тебе, маленькая?
— Они какие-то глупые, правда? Ой, а у тебя сигарета догорела совсем… А ты… а вы чего… вам плохо, да? Вы не умирайте, пожалуйста!
Да что ты, смешной зверь заяц. Разве я умираю? Да мне и не больно совсем. Я просто очень устала.
— Я просто устала.
Она подошла совсем близко, погладила меня по руке, и попросила:
— Вы так тихо говорите. Я ничего не поняла.
— Ючи, я просто устала.
— Я папу позову!
Лучше позови Игоря, дуреха. Хоть попрощаюсь. Они вломились в кухню оба, втащили с собой шум и страх, включили свет. Ну, зачем? Я не хочу.
Когда пришла в себя, оказалось, лежу в кровати. И в комнате я не одна. Рядом шуршание какое-то, шаги. Попыталась привстать, оглядеться. В комнате все трое. За окном сумрак, день заканчивается.
Мое шевеление не осталось незамеченным.
Игорь присел рядышком, закашлялся.
Вот два совершенно больных покойника. Обоим прописан постельный режим. Я хоть соблюдаю.
— Привет, — говорю, чтобы хоть что-то сказать.
Улыбнулся с явным облегчением, поправил мне подушку. Погладил по щеке.
Добрая ты душа, Игорь Седых. Я так не умею. Я вот хорошо умею бить по больному, еще проблемы создавать умею неплохо. Хотя, все собравшиеся, похоже, в этом виде спорта могут считаться кандидатами в мастера. Мастер спорта — Валя Калымов, но это из другой жизни, из другой смерти.
— Я испугался. Саш…
— Тсс. Тихо. Везуха мне: как раз, когда скрутило, рядом и врач оказался, и куратор.
Что же ты делаешь, Игорь Седых, зачем так смотришь? Зачем у тебя такие ладони, что к ним хочется прижаться и век не отлипать. Ну почему ты в мою жизнь именно сейчас, когда до конца — считаны дни, ну перестань меня жалеть, я же не жалею. Подожди, я соберусь с мыслями, и скажу какую-нибудь гадость.
Но гадости в голову не шли. Я спросила:
— Вы что-нибудь решили?
Подошел Садмаи, Ючи тут же забралась ко мне на кровать, в ноги.
— Что тут решать, — усмехнулся бывший куратор. — Деньги у меня есть. Куплю еще билет, для себя и для Ючи. И полетим. Здесь у нас никого нет.
— По документам Ючи умерла. Трудно будет купить билет на мертвого ребенка. Есть идеи, где достать подделку? Причем, такую, чтобы поверила визовая служба? — Я не хотела их расстраивать, но так дела обстоят на самом деле, и именно об этом я думала, пока мы летели во флаере. Большей частью — об этом.
— Кроме того, девочку могут разыскивать те, кто сжег распределитель. Как-никак она свидетель беспредела, который там творился, — медленно добавил Игорь.
— Не знаю. Я об этом не думал. Возможно, еще не всем известно, что… а, все равно, ее личную карточку у меня забрали.
— Вы можете прятаться здесь, но рано или поздно об этом станет известно: пен-рит имеют дурацкую привычку обо всем увиденном рассказывать кураторам. А ты?
Я посмотрела на Игоря. Он все еще сидел на корточках возле моей кровати, в ужасно неудобной позе. Хоть бы стул взял.
— У меня дело незаконченное осталось. Помнишь, я рассказывал?
— Будет трудно.
— У меня есть союзники. В этом мире не все так плохо. Хотя, конечно, погано.
Потом он посмотрел на меня темными глазами, и отчетливо добавил:
— Я не хочу с тобой прощаться.
Ну, чего тебе стоит, Сашка, вот прямо сейчас признаться, что тоже не хочешь. Ведь два слова и надо выговорить. И тогда он вправду будет рядом, а когда рядом кто-то есть, то не так страшно. Не так страшно ждать.
Прости. Я не могу так. Все у меня неправильно. И жизнь, и не-жизнь.
— Посмотрим, — шепчу, и закрываю глаза. — Который час?
Пора бы мне и поговорить с Гилоисом. Он, поди, волнуется, как я в город слетала. Кстати, интересно, кто-нибудь догадался мои покупки из машины выгрузить? Кем-нибудь в данном случае может быть только Садмаи. Остальным на улице показываться противопоказано.
— Мне пора связаться с куратором.
— Саш, тебе вставать нельзя.
— Да? А кто мне запретит?
— Я, — встрял Садмаи, — Я куратором десять лет отработал, имею представление, что можно, а что нет.
— Если я не выйду на связь, Гилоис уже сегодня вечером будет здесь. А вы, господин бывший куратор, лучше сделайте доброе дело, разгрузите машину. Все покупки предназначены для Игоря и Ючи.
— Ну-ка, — поднялся на ноги Игорь, — иди сюда…
Последний раз меня носили на руках чертовски давно. Кажется, после успешного завершения приключения на Клондайке. Я только успела сдать экзамены и получить значок пилота, смерти мы не боялись, и вся операция прошла быстро, и нам показалось — легко. Хороший возраст, восемнадцать лет.
Терминал поприветствовал нас сообщением, что я не ответила на семь вызовов. Что ж, исправлюсь.
— Добрый вечер, Гилоис.
— Саша, ты куда пропала? Я волнуюсь.
— Да вот. Вернулась из города, устала. Легла, да и заснула сразу. Вот только сейчас проснулась.
— Ты мне не нравишься. У тебя все в порядке? Ты одна?
Гилоис и на самом деле казался немного встрепанным. И к чему этот последний вопрос?
— Разумеется. С кем я могу быть?
— Ну, может, сосед зашел?
Последняя фраза прозвучала настолько фальшиво, что, кажется, даже сам Гилоис это заметил. Что-то он знает. Что? Откуда?
И тут за спиной моего заботливого куратора открылась дверь. В комнату вошел человек в форме СПК, и я услышала:
— Может, она сегодня вообще на связь не выйдет? Так и будем ждать?!
— Вы идиот! — Разозлился куратор. — Она не связи! Если бы вы сейчас не вломились…
Я отключила терминал. Итак, ребят моих нашли. Куратор живет в городе, и если они не пригнали сюда машину заранее, то у нас есть минимум пятнадцать минут.
— Игорь, слышал?
— Да.
Надо выкручиваться. И у меня, кажется, есть туз в рукаве, но чтобы им воспользоваться, может понадобиться больше пятнадцати минут.
— Собирайте вещи во флаер. Очистите холодильник… еда в этом доме никому больше не понадобится. Садмаи, вы слышали? Берите Ючи, берите теплые одеяла… все что нужно, но умоляю, быстро…
— Ну, не стойте, — поторопил Игорь, — времени нет. Саша, Иди сюда, я тебя донесу…
— Погоди. Садись. Сейчас я попробую вас всех спасти. Держи кулаки, чтобы получилось… но сначала дай мне из стола друзу. Она желтая, не перепутаешь.
Друза — ломалка для фильтров куратора — хранилась у меня давно, на самый крайний случай. Ну, вот и пора. Я все надеялась, что использую ее на себя. Но жалеть не о чем.
Заверещал, издыхая, последний сторожевик, и я вылетела в открытую внешнюю сеть. Запрос на базу Первого отдела Бюро соединил меня с совершенно незнакомым человеком лет сорока, в темном официальном костюме.
— Здравствуйте, вы связались с пресс-центром Бюро космических исследований. Можете оставить свое сообщение мне, мое имя…
— Пожалуйста, подскажите, как мне связаться с Калымовым?
— Заместитель директора бюро Валентин Александрович Калымов на флорианской базе сейчас отсутствует. Но вы можете оставить свое сообщение мне и в день его возвращения…
Так. К черту все законы и правила приличия.
— Саша, ты же не думаешь, что мы сможем…
— Тихо. Держи кулаки.
Код личной изолированной линии Калымова я помню еще из прошлой жизни. Валя поможет, это не вопрос, главное — до него достучаться. А уж что мне делать, если он меня узнает, или хотя бы заподозрит… об этом подумаем потом.
Канал оказался свободен, но экран вновь продемонстрировал мне незнакомое лицо. Юноша семнадцати лет, вихры до плеч, никогда его не видела.
— Привет, — сказал юноша, — вы кто? Кто вам дал этот код?
— Если я его знаю, значит, имею право. Позовите Калымова.
— Дядь Валь, тут тебя какая-то туземка. По закрытой линии.
Дядь Валь. Надо же. У Калымова есть племянник? А вот и сам мой бывший капитан и учитель. Постарел немного, еще больше похудел. Давно не виделись… И наверное, уже не увидимся.
— Здравствуйте, — поздоровался невозмутимо. И стал ждать продолжения.
— Привет. У меня слишком мало времени, а дело не терпит.
— Ну, хоть представьтесь.
Я усмехнулась. Представьтесь. Представлюсь, и тебя Кондратий хватит.
— Потом. Поверьте, если бы не срочность, я ни за что не воспользовалась бы этой линией. Поговорите с Игорем Седых.
— Он что, живой? — выпучил глаза Калымов, — ну, проходимец…
— Игорь, давай. Две минуты.
Я не очень вслушивалась в сумбурные объяснения Игоря, и в вопросы Калымова я тоже не вслушивалась. Меня охватило какое-то чувство отстраненности, как будто происходит все не со мной, не в моем доме, и меня не касается и не коснется. Да, накрылась медным тазом идея угнать флаер. Как же я теперь скажу, что не полечу с вами, ребята? Как я смогу сказать?
— Хорошо. Сегодня до полуночи вам надо быть в планетарном отделении бюро при посольстве солнечной. Постарайтесь успеть.
Канал разъединился.
— Саш, пошли, — говорит Игорь, наклоняясь ко мне. — Время.
— Я остаюсь. Мне ничего не грозит. А лететь сейчас я тоже не могу.
— Саша…
— Ну, ты же мог догадаться, что так будет. Все равно прощаться, глупый ты человек. Так лучше сейчас. Я тебя не забуду. Давай, иди. Не то опоздаете.
Он еще сомневается, он еще ждет, что я передумаю. Ну, что мне сделать, чтобы ты поторопился? Все же пропадете.
— До свидания, Саш.
Коснулся напоследок моей руки, быстро, неуловимо. Отвернулся и ушел. Хлопнула внизу дверь, едва слышно зашумела на улице взлетающая машина. Прощайте.
Самые поздние сумерки. Берег реки, какая-то поляна, огонек на том берегу, тусклый и несерьезный. Под стеной леса — флаер. На заднем сидении, свернувшись клубочком, спит умаявшаяся девочка. Тихо, темно.
Потом приоткрывается дверца, в мокрый скрипучий мох спрыгивает Игорь.
— Вы куда? — Шепчет из кабины Садмаи.
— Я здесь. К воде схожу. Отдыхайте.
Но к воде не подойти. Там заросли каких-то колючек. Игорь, присев у темного сухого ствола, раскуривает сигарету. Вспыхивает огненная точка, необходимое дополнение к влажному лесу, все серебро которого под ногами уже начало превращаться в ржавое железо.
Время тянется, льется темной водой. А другая вода плюхает о берег жидкими и скучными аплодисментами. Но вот откуда-то сверху на мох, на колючки, на лес и воду начинают падать крупные, напитанные водой хлопья. Первый снегопад в этом году. Сашка-то не видит…
Поселок. Несколько флаеров, снабженных прожекторами, заходят на посадку возле крайнего дома. Уже почти ничего не видно. Из машин выскакивают люди, в руках у них фонарики. Всего около пятнадцати человек. Окружают дом. На крыльцо взбегает полноватый куратор, у него в руке электронный ключ. Он суетится, но когда дверь все же оказывается открытой, то куратора вежливо отодвигают в сторону и со сноровкой, демонстрирующей отличное знание дела, в дом врываются несколько офицеров СПК. Куратор входит следом.
Из разных помещений доносятся голоса:
— Чисто!
— У меня тоже.
— Никого!
— Пусто.
— Эй, здесь это… — голос со второго этажа. А вот и сам обладатель голоса. Невысокий белобрысый парень лет двадцати, в звании сержанта.
— Здесь, кажется, хозяйка, но с ней что-то не так!
Куратор, сильно побледнев, бежит к лестнице, но его снова опережают, и в кабинете пен-рит он оказывается одним из последних. Из-за темных спин ничего не видно, зато слышно, как кого-то бьют по щекам и настойчиво требуют:
— Где они, ты знаешь? Отвечай! Они здесь были? Мужчина и девочка были здесь?
Куратору с трудом удается протолкаться к креслу. Его подопечная без сознания. Она никак не реагирует на все тормошения и удары. Голова болтается на шее, словно пришитая.
— Прекратите! — Возмущению Гилоиса нет предела, — Вы что, не видите, что у нее приступ? Пустите меня…
Пульс у пен-рит есть, и это уже хорошо. Плохо, что зрачки расширены, и плохо, что она так и не пришла в себя. Это тот самый случай, когда промедление может свести на нет многолетнюю работу куратора и уничтожить ценный экспериментальный материал. Пусть программа по этому материалу с недавних пор закрыта, наблюдения не прекращались, информация копится, ведь когда-нибудь, возможно, этот опыт придется повторить.
— Я ее забираю! — Заявляет куратор. — А вы можете искать здесь что угодно и кого угодно…
— Кто же вам позволит? — отвечает высокий мужчина в штатском, он явно главный у споков. — Девица — свидетель. Возможно, основной свидетель.
— Если прямо сейчас не запустить финальную часть трансформации, она умрет.
— Если вы запустите трансформацию, нам от нее не будет уже никакой пользы.
— А сейчас есть польза?
— У нас есть методы, способные поднять покойника.
Гилоис распалился окончательно:
— Готовьте ваши методы. Потому что без моей помощи через час она — труп.
— Командир, погляди-ка!
В комнату вошел еще один человек в форме, в руке — порванная мужская куртка.
— Они здесь были, — утвердительно склонил голову командир, — мы их найдем. Можете забирать эту пен-рит.
Последнее прозвучало вовсе не как медицинский термин.
— Пусть ваши люди мне помогут. Я не справлюсь один…
Добровольные помощники уже направились к выходу, когда Гилоис их окликнул:
— Не туда. Давайте на кухню.
— Зачем?
Куратор поморщился, но все же ответил:
— Так будет быстрее.
А на улице уже вовсю кружилась метель..
Мне потребовалось сорок шесть лет жизни, чтобы понять простую вещь — нельзя добиться всего. Чем выше ты взбираешься по социальной лестнице, тем круче ступеньки и тем больнее падать.
Два года назад я приобрёл небольшой домик на Чеджу, и каждое утро встречал рассвет, любуясь водами Жёлтого моря, которое местные зовут океаном, а потом бродил по одному из самых живописных мест на Земле. Это были лучшие годы моей жизни. Сегодня счастье кончилось — на рассвете меня посетила дама.
Впрочем, у правительственных агентов нет пола. Неполиткорректно называть это существо дамой.
— Мишель Гёсснер, — представилась она, протягивая руку.
Отвечать на приветствие я не стал. Пауза затягивалась, протянутая рука зависла в воздухе, и гостья пошла на штурм:
— Я присяду, если вы не возражаете, — уселась она в плетёное кресло напротив меня. Теперь нас разделял только миниатюрный столик, на котором стоял утренний коктейль.
Итак, она пришла в мой дом, села в моё кресло и готова выпить мой коктейль. Что дальше?
— Сорок восемь часов назад посол Земной Федерации объявил ультиматум баритам. У них есть стандартный галактический месяц, чтобы выполнить наши требования.
— Что вы сделали?
Я думал, что разучился удивляться — слишком часто приходилось сталкиваться со всякого рода глупостями и непрофессионализмом коллег. Но такого не ожидал даже я.
— До истечения этого срока они должны выдать нам убийцу гражданина Земной Федерации, — невозмутимо продолжила Гёсснер.
А ведь если бы я не ушёл из дипкорпуса, мог бы сейчас расхлёбывать последствия.
— Поздравляю! Очень твёрдый шаг!
Мадам Гёсснер предпочла не заметить иронию в моём голосе. Или правильнее называть её мадмуазель? На вид лет сорок. Из какой она партии — гуманистов или пацифистов? К сожалению, память отказывала. Последние два года я не следил за политическими новостями.
— Спасибо! Мы официально просим вас вернуться на службу, и назначаем помощником посла на Барриэте. Через полгода вы станете послом.
Вершина карьеры, которую я планировал достичь только годам к семидесяти. Сердце дрогнуло. Неужели во мне осталось ещё что-то от прежнего Майкла Эрли? Такой триумф!
— Нет.
Я пригубил коктейль и целых восемь секунд наслаждался замешательством госпожи Гёсснер. (Или она из эгалитарок? Всеобщее равенство сейчас в моде. Не дай бог подчеркнуть в общении социальные различия!)
— Как это нет?
— Я не вернусь на службу, — вежливо объяснил я.
— Вы не имеете права! — возмутилась Гёсснер. — Вы подписывали контракт. Это ваш долг перед Землёй и человечеством!
— Я понимаю, — перебил я поток её красноречия. — И готов нести любую ответственность за нарушение контракта, долга и прочей ерунды, которую вы можете на меня повесить.
— Вы ведёте себя как ребёнок! Как неполовозрелый юнец! Неужели вы действительно считаете, что можете просто так отказаться? Что какие-то личные амбиции могут стоять выше интересов человечества в подобной ситуации?
— Уже отказался.
Я встал, давая тем самым понять, что разговор окончен, и добавил:
— Су Джин, проводи госпожу.
В дверях появилась моя подруга, и, поклонившись, указала гостье рукой на выход. Вежливо и грациозно, как умеют это делать только азиаты. Гёсснер побледнела от гнева. Глаза её сузились. И, тем не менее, она бросила парфянскую стрелу:
— Кстати, сколько лет Су Джин? Неужели двадцать три?
Я внимательно посмотрел на Гёсснер. Нет, это была не стрела. В её глазах уже горело торжество. Она поняла, что я осознал смысл сказанного. И сейчас, в эту секунду я должен был капитулировать.
— Да. Ей двадцать три. Либо вы покинете мой дом, либо я вызываю полицию.
Гёсснер застыла на миг. Похоже, в её практике подобного не встречалось. Шантаж, это беспроигрышное оружие. Так нас всех учат. Если тебе есть чем надавить на противника, и противник это знает — ты добьёшься поставленной цели. Я должен был капитулировать после этих слов. Выторговать себе приемлемые условия и сдаться. Я набрал номер полиции:
— Здравствуйте, меня зовут Майкл Эрли. Я сейчас нахожусь …
Дальше говорить не потребовалось — Гёсснер пулей вылетела из моего дома.
Увы, победа была пирровой. Я уже знал, что произойдёт дальше. Я усадил Су Джин на диван, обнял её и постарался объяснить:
— Скоро тебя заберут и поместят в изолированное помещение. Потом тебе станут объяснять, что наши отношения ненормальны. Что ты — жертва. Просто признай это.
Она уткнулась мне в грудь.
— Я не предам тебя.
Я понял, что сейчас закричу. Сжал её своими руками, оторвал от груди и посмотрел в глаза.
— Даже не думай! Говори им всё, что они хотят услышать. Обвиняй меня во всех смертных грехах? Ты меня понимаешь?
В её глазах сквозили боль и обида. Она не понимала. Она не хотела понимать элементарные вещи.
А потом утро померкло во вспышках свето-шумовых гранат. В мой дом ворвались спецназовцы, возглавляемые агентами службы ювенальной юстиции. Меня брали как какого-то террориста, с шумом, взрывами и спецэффектами.
Чем ближе ко Дворцу мы подлетали, тем увереннее я себя чувствовала. Как говорят, дома и стены помогают. Правда, папа и хозяин прошлись на мой счет перед гостями, но я-то знаю, что не всерьез. И подыграла им, изобразила провинившуюся рабыню. А как только вошли во Дворец, хозяин дал мне поручение. Не для вида, а настоящее. Я выполнила его быстро и хорошо.
Перечислила все блюда, что готовили на кухне, а тихий голос Марты в ошейнике говорил, что из них можно есть хозяину, а что — нет. Потом я снимала кино. Ну да, плохо сняла. Хозяин шепнул мне на ухо, что по первому разу хорошо ни у кого не получается. Он специально не обучал меня раньше, чтоб господа учились на моих ошибках. И я хорошо справилась. Если б он заранее мне рассказал, так естественно бы не получилось. Немного обидно, но главное — он мной доволен. Зато потом отпустил меня по своим делам. Так и сказал! Смешно даже. Главное дело рабыни — дела ее хозяина. Правда, я теперь наложница… А еще добавил, что позовет меня, когда понадоблюсь. Это здорово! Не надо каждую минуту дергаться.
Первым делом — к маме Рритам. Застала ее одну в комнате и бросилась на шею. Она мне обрадовалась, усадила на подушки перед собой.
— Рассказывай, егоза!
И я рассказала, все, без утайки. И хорошее, и плохое.
— Значит, ты стала наложницей, — грустно уточнила мама Рритам. — А дальше что?
Что дальше, я не думала.
— Матушка, но о чем еще может мечтать рыжая рабыня? Наложница Владыки — это вершина. Дальше некуда!
— Если бы, — грустно вздохнула матушка. — Вершина, говоришь. Все дороги с вершины ведут только вниз, моя милая.
От этих слов даже в животе стало холодно.
— Что же мне делать, матушка?
А матушка молчит. Думает и по головке меня, как маленькую, гладит. Наконец, заговорила.
— Поторопилась ты стать наложницей. Надо бы, чтоб он сам тебя рядом с собой уложил. Поэтому оставайся, по возможности, доверенной рабыней. Но от постели тоже не отказывайся — если ОН тебя захочет. Сама не набивайся.
Потом к гобелену меня подвела.
— Видишь это дерево на скале Никакой ураган его сбросить не может.
— Почему?
— Потому что корнями за трещины держится?
— Потому что корней МНОГО. Как к тебе относятся остальные люди?
— Хорошо относятся.
— Постарайся для всех доверенной рабыней стать. Понимаешь? Не только для него, а для всех незаменимой. Пусть тебя держит много корней. Ну а теперь иди к своему. Наверно, уже заждался.
Я с улыбкой покачала головой.
— Я узнаю, когда ему нужна буду.
Потерлась щекой о матушкино плечо и поспешила в прачечную.
Через час желание прикоснуться к коллеге стало навязчивым. Валентин Сергеевич до хруста сцепил пальцы и насупил брови, настраивая себя на серьезный лад. «Вот ведь…—подумал он с некоторой досадой, — Кто же знал, что они окажутся такими…» Последнее слово задушил, памятуя о наставлениях строгих людей из строгого отдела.
— Вы не должны забывать, кто перед вами, — внушал накануне безликий, как казарменная наволочка, чин, окидывая ястребиным взглядом оробевших дипломатов, — А перед вами, прежде всего, потенциальный противник.
Казённые слова звучали воистину зловеще. Ровная речь «особиста» и двести листов правил поведения довели участников подготовительной группы до параноидальной ксенофобии. Какая уж тут работа? Хорошо, не разбежались с криками—сказался опыт—но ждали самого худшего. В крови взыграла память предков: оправдать и не посрамить. Проснулась занесённая песками времен сознательность.
Но первое же знакомство с новыми коллегами вымело из голов большую часть предупреждений. Тёплые приветствия, открытые улыбки, и вот уже сам глава группы, заплетаясь короткими ногами в мягком ворсе ковра, старается не расплескать на поднос чай с мятой для гостей. Секретарши наперебой рассказывают им о чудесах земного массажа. И не только рассказывают—показать рвутся. Чужаки благосклонно кивают, но от физического контакта уклоняются.
«Интересно, от чего их предостерегали?» — чтобы вернуть настрой, Валентин Сергеевич рисовал на краю рабочего документа параллельные черточки. Легкомысленная дуга попыталась превратить их в зверя полосатой масти, но сердитым росчерком всё свелось к нейтральной зебре.
Не такой представлялась встреча с внеземным разумом, привыкли ждать чего-то более предсказуемого—злых зелёных человечков, бомбардирующих Рублёвку. Или добрых, высаживающихся на Красной площади. Никто не предполагал, что они окажутся настолько вежливыми, чтобы предложить визит по всем правилам дипломатического протокола. Вот и получается: официально их здесь ещё нет, а контакт только готовится, но они здесь. И контактируют.
Чужак потянулся и сладко зевнул. Обнажилось бледно розовое нёбо и острые белые клыки. Секретарши на своем краю стола прыснули и зашептались. Молодой человек в сером, наблюдавший в стороне за ходом дел, громко откашлялся. Но даже его суровость выглядела условной и неубедительной.
— Простите, — смутился гость, — мы непривычны к долгому обездвижению.
— Может быть, ещё чаю? С мятой? —засуетился первый помощник.
— Не-ет… Пока хватит…—отказ дался с трудом и вызвал новый приступ веселья у дам.
В ответ пришелец снисходительно скалился и щурил жёлтые глаза.
Валентин Сергеевич вновь поймал себя на желании к нему прикоснуться, ещё более двусмысленном в свете неясной половой принадлежности коллеги. «Что значит ещё более? —одернул себя глава группы, — финского представителя ты мацкать не жаждал. Так, всё, собрались!»
— Вернемся к делам…
— А почему Москва раньше других? — неожиданно вклинился второй помощник, до того молчаливо глотавший таблетки от аллергии.
Поднимать этот вопрос было запрещено. Конкретно и однозначно. В сто втором пункте, подпункт три. «Серый» сотрудник подался вперед, но ответ гостя опередил возражения.
— Монетку бросали, — объяснил он, одергивая тунику, — взяли буквенный указатель и жребили. Просто вы везучие. Вы везучие?
— Эту тему мы обсуждать не уполномочены, —судорожно всхлипнул свекольно-бурый особист.
—Тогда пойдем по уполномоченным вопросам, — легко согласился пришелец, — Никаких цитрусовых. Алкоголь на ваше вкусовое ощущение — в умеренных дозах рядом с ним можно жить — но цитрусовых не надо. Совсем. Мы заметили, ваши готовильщики даже в воду цедру сыпят.
—Да, — вполголоса прокомментировала молоденькая стенографистка,—мой кот тоже от апельсинов чихает.
Помощники гоготнули, окончательно растеряв всю профессиональную собранность. От чекиста повалил пар. «Господи, — взмолился Валентин Сергеевич, — зачем Ты дуре дал голос?! Лучше бы дал мне возможность этого потрогать. Незаметно. Меньше вреда было бы»
Чужак, сохраняя невозмутимый вид, подался вперед, девушка зачарованно коснулась его крупных, почти тигриных ушей. По комнате прошелестел вздох зависти.
— И вот как можно даже подумать о войне с вами? — усугубила своё бедственное положение будущая бывшая стенографистка МИДа.
— Никак, — согласился пришелец, жмурясь и урча,— мы заранее подшуршались. Агентурная сеть малого формата сделала вас позитивными к нашему виду. Почти всех вас, за очень-очень… оченьоченьочень малым выключением.
Второй помощник криво усмехнулся и в который за встречу раз промокнул платком покрасневшие глаза. А Валентин Сергеевич не к месту вспомнил, что раньше тоже кошек не терпел. Пока дочь не принесла в дом крохотный рыжий комочек с оглушительным голосом и трогательно беспомощной самоуверенностью. Глядя на первое умиление родителей, она ещё добавила с грустью: «Не думайте только, что любимца завели. Мы себе хозяина завели».
Сидеть в кучке рядом с Шеврином и мелкими драконятами и сверхами было как-то… приятно. Чувство полнейшего уюта и покоя вернулось ко мне и наполнило истосковавшуюся душу. Шеврин перестал рычать и гырчать на меня по поводу и без. Теперь он просто расслабленно сидел на полу, поджав ноги по турецки и баловался с Иссой, в шутку грызя ее за ухо. Юркая дракошка пыталась цапнуть то там, то сям дракона смерти, неизменно проигрывала, но взамен получала порцию щекотки, периодически хихикая и дрыгая ногами.
Шеврин действительно хороший отец. Каким бы себя суровым он не показывал, как бы не хорохорился и какую бы страшную моську не делал, я все равно знаю, что в душе он добрый и ласковый. Просто не все в эту душу допускаются и не все имеют право видеть великого воина и наставника возюкающимся на полу.
Ко мне прибился младший белый сверх, умильно тыкаясь мордашкой в ладони. Кто научил его такой дурости, я не знаю, но могу догадаться.
— Заин, ну ты же нормальный парень, зачем изображаешь кота?
— Ага, — не в тему ответил малой и снова сунулся мне в руки. Пришлось брать его целиком и садить на колени.
Эдакая детская терапия получалась. Что мне нравилось у сверхов — выглядящий как годовалый ребенок малой был вполне самостоятельным и не доставлял того вороха хлопот, который обязательно будет с человеческим ребенком. Впрочем, у сверхов свои заморочки. Вот сейчас эта мелочь прилепила мне на руку здоровую лично созданную бабочку, очень сильно щекочущую кожу своими лапками.
Я стряхнула ее, и бабочка взметнулась вверх, метя прямо в лампу. Куда ж еще…
Тишина, тепло и уют были какими-то странными. Мне было подозрительно слишком комфортно. Слишком уютно. Слишком приятно. И это действительно настораживало. Что-то явно не так. Домашний Шеврин в удобном костюме, больше похожем на спортивный, довольно притихшая мелочь. Ну не считать же особой шалостью то, что Заин взялся обсасывать ближайшую к себе пуговицу с моей кофты. При чем после него пуговица из белой пластиковой стала перламутровой. Настоящей, как из раковины моллюска.
И это уютное состояние было похоже на милый кокон гусеницы, в котором она защищена от внешнего мира. Внезапно я поняла, что этот кокон слишком уж истончился. Чересчур ненадежен. А ощущение напряжения в груди вдруг усилилось. Снаружи не происходило ничего, но внутри как будто все переворачивалось.
Я всегда раньше думала, что вот тут, в центре груди, где у человека расположено солнечное сплетение, находится душа. Иначе с чего бы там все время болело, когда я пыталась что-то чувствовать и искренне верила, что это действительно чувства? Там болело, когда я только связалась с Твэлом и всей компанией, там болело и муляло за Шеата, когда я искренне считала, что он потерян. Центр груди у меня болит всегда при значимых событиях, при каких-либо опасностях для всех моих… родных. И я считала это чем-то вот такой вот спрятанной там души. Ну где-то же она должна обретаться?
А сейчас болело просто так. Я мысленно проверила всех, даже сбежавшую от нас отдохнуть и дать нам шанс соскучиться Шиэс. Все живы, все хорошо. Почему же меня кроет от ощущения уюта, тепла и… любви? А чем мне не семейная атмосфера? Муж, дети, я. Что еще нужно для покоя? И почему этого покоя нет?
Боль усиливалась, разливалась, казалось, у меня в груди стало расти огромное солнце. Снаружи ничего не было видно, зато в энергетическом плане сиял целый фейерверк. Шеврин подсел поближе, заботливо положил мне руку на лоб.
— Что-то… совсем не то… — дракон взялся сканировать меня, состроив при этом свою фирменную моську смерти, но мне как-то было не до того.
Раскаленный шар в груди лопнул, изливая целую кучу какой-то совершенно особой энергии. Плазма ускорилась в разы, разбирая все, что вылилось, направляя в каждую клетку. Перед глазами у меня померкло, хотя боль стихла. Я только чувствовала, что все еще прижимаю к себе мелкого сверха, боясь и выпустить, и передавить.
Сиреневые отсветы энергии распадались на нити, тончайшие ниточки, почти не заметные, едва ощутимые. Плазма плавилась, перерабатывая все это, плыла, ускорялась и замедлялась. При этом я все ощущала так, как будто внутри меня бушует целый водопад… А шар силы съежился снова до крошечного размера, становясь не больше вишни. При этом мой резерв какой был, такой и остался, что уже ни в какие рамки не входило.
А потом я смогла наконец-то открыть глаза и увидела нашу семейку, собравшуюся посмотреть на происходящее.
— Ну вроде все нормально, — зеленоватое троящееся пятно говорило голосом Ольчика. Я тихо выдохнула — видеть одновременно во всех спектрах было мучительно. И мысленно взялась за свои настройки. Навела резкость, кое-как отогнала магическое зрение, буквально напрашивающееся заценить ауру сверха, и сумела сфокусировать взгляд на встревоженном бледном лице.
— Ну и что это было? — Шеврин снова надел на себя невозмутимую маску великого начальника.
— Не знаю… — хрипло выдыхаю я. Голосовые связки, похоже, нужно настраивать. Как и все остальное, включая тактильность. Зато после пары минут тупежа я смогла полностью нормально воспринимать свое семейство, без перегибов в зрении и прочем.
— Я скажу! — выскочил откуда-то Хэль, едва не сбивая золотых драконов и Лэта, скромно кучковавшихся в сторонке — А я все думаю, кто у нас так Хаосом балуется! А это ты тут перерождаться вздумала! Дай-ка! — он приблизился ко мне почти вплотную, присел на корточки и ухватил меня за подбородок. Тщательно обнюхал всю, едва ли не на зуб попробовал ухо, пощупал для чего-то щеки и выдал профессиональный вердикт: — Ну, поздравляю! С новым уровнем Хаоса тебя, сестренка!
Я могла только ошалело моргать. Новый уровень Хаоса — это как? Его же получают только те, с кем происходит стресс. Сильная боль, обширные раны, серьезные повреждения плазмы, если речь идет о синерианах. А я что? Сидела жопой на ковре, тискала мелкого сверха и чесала Шеврина…
— Такого просто не может быть! — отчаянно мотаю головой и только сейчас отпускаю пригревшегося Заина. Сверх деловито обслюнявил все пуговицы на кофте, превратив их из пластиковых в самые разные: деревянные, металлические, перламутровые, керамические… Вот пакость малая! — Я ничего не делала, никакого стресса не получала, наоборот тут было так тепло и спокойно. Тепло в душевном плане…
— Вот-вот! — Хэль усмехнулся как-то совсем проказливо. — Вспомни, как ты реагируешь на тепло в душевном плане и как любишь, когда тебя тискают. Для тебя это было стрессом. Ежедневным, ежечасным, ты ж тут улепетывала на край света, чтобы посидеть в одиночестве. Вот твое тело решило, что не стоит больше мучиться и нужно выработать иммунитет к такому стрессу. А для этого пришлось пошевелиться и немножко подрасти. Кстати, — сверх ухватил кровавого дракона за загривок и притянул поближе, — чувствуешь? — он сунул Лэта носом мне почти в шею, от чего не ожидавший подлянки дракон даже крякнул.
А я едва сдержалась, чтобы не дернуться. Вместо раздражения прикосновение было… безумно приятным. Естественным. И очень-таки возбуждающим. Тело вспомнило, что шея вообще-то является давно выбранной эрогенной зоной. И вот так запросто елозить по ней чревато.
— Полегче, пожалуйста, ребята, — я невольно отодвинулась, но уперлась спиной в ногу стоящего позади Шэля. Лэт боязливо передернул плечами, мол, ничего особенного. Хэль же выпустил из рук кровавого и тот постарался побыстрее усесться на пол.
— То-то и оно! Как у вас все интересно! — мелкий обезьян смотрел на меня как на лабораторный образец, готовый уже провести тестировку и разобрать на запчасти по крупице ДНК. — Дашь тебя немного укусить? — почти взмолился он.
— На, грызи, ток плазму не пей, — я сунула ему руку как самую безопасную часть тела, и Хэль тут же вонзил в плазму свои клыки. При этом он умудрялся шепеляво бурчать: «Занятно! Интересненько! А вот это?..»
Постепенно сборная солянка семейства разбежалась. Первым удрал Лэт, чтобы его больше не ставили в позу прачки, дальше свинтили золотые, зато пришел Шеат, как всегда опоздавший. Шеврин остался проследить, не раскрошу ли я корабль на осколки с возросшими возможностями. Хэль все еще ковырялся клыками в моей руке. Понятия не имею, что он там нашел, но кажется, жить будет еще веселее.
— Да ты просто ходячая лаборатория и кладезь знаний! — Хэль наконец-то оторвался от моего запястья. — Ты знаешь, что при должном умении можешь добывать из самой себя практически любую информацию?
— Это называется генетическая память, — глухо бурчу я. Вспоминать как раз не хотелось. Вообще ничего. Ни своего прошлого, ни чужого. Там слишком много дерьма.
— Вот именно! Ваша раса так интересно устроена, а вы не пользуетесь и десятой долей имеющихся способностей! — пожаловался сверх.
— Люди тоже используют мозги на пять процентов, а некоторые и того не могут, — отмахнулась я. — Надеюсь, теперь я не буду их всех бояться? Или ничего не изменилось?
— А ты проверь, — ехидно улыбнулся Хэль и растворился в воздухе, уходя куда-то к себе.
Я только свалилась на пол и намеренно стукнулась башкой. Что здесь вообще происходит, а?