Дети — это просто настоящие мзунгу, эйш! Это вам любой скажет, кто сам не мзунгу, а вполне себе бвана. Бела не мзунгу, как бы там некоторый мафута ни ругался, Бела вполне себе состоявшийся бвана и про детей знает все. Мзунгу как есть!
А если Беле не верите, то хоть тетю Мину спросите, она всегда говорила, что дети выгрызут родителям всю печенку и расчешут все нервы, пока доберутся до сердца. А уж тетя Мина точно врать не будет, приличная женщина и почти совсем не бокоро, вот не надо напраслину возводить! Достойная женщина, всем бы такую, шестерых мужей схоронила, двенадцать детей, опять же. Нет, детей не хоронила, зачем это еще, чего их хоронить-то? Они сами постоянно так спрячутся, что и не найдешь! Мзунгу. Только кто их искать-то будет, кому они нужны? Это по поводу мужей к достойной со всех сторон тете Мине городская инспекция аж третий раз за последний год приезжала, что много, мол, слишком. Словно им, из города, виднее, сколько мужей порядочной женщине для счастливой семьи надобно!
Ну да те комиссии как приехали, так и обратно уехали, у тети Мины погреб вместительный, туда все мужья помещаются. Еще и с запасом. И бидон браги для мампоэра там всегда в уголке зреет, опять же, и страусячьи окорочка копченые под потолком висят, так что для уважаемых мужей еще более уважаемой тети Мины приезды инспекции за лишний праздник.
Как и для детей, что ее собственных, что соседских — те вообще по двору бегают, к инспекторам пристают. За одежду дергают, за браслеты и даже за косицы (как есть мзунгу бесстыжие да бессовестные!), вопят на все голоса: когда еще такое развлечение и безнаказанно чтобы? Ровно дюжина печенкогрызов у тети Мины, по два от каждого мужа, стало быть. Тетя Мина — женщина уважаемая и с понятиями, чтобы никому не обидно: у всех печень погрызена одинаково. И не только печень погрызена, уж Бела-то знает!
И кому это знать, как не Беле, у которого одних младших братьев с сестрами столько, что никаких рук не хватит, ну и что, что большинство не родные, а разноюродные, можно подумать, это им когда-нибудь мешало?! А сейчас, когда Бела вполне себе состоявшийся самостоятельный и очень даже бвана, эти мелкие паскудные мзунгу обоих полов тоже выросли и не нашли ничего лучше, чем наградить несчастного Белу подобающим его бвановости количеством племянников и племянниц в ассортименте. И можно подумать, им мешает хоть что-то! Можно подумать, они могут подумать! Можно подумать, у них есть для этого мозги! Айкона!
А если ребенок не так чтобы совсем чужой и уже частично добирался до твоего ливера в самом прямом смысле…
— Ты куда полез, эйш?! Мзунга! Харака-харака оттуда! Кыш! Кыш! Айна! Да чтоб тебя гбахали утащил, паразита! Да чтоб твоим отцам помбе подавиться, мерзавцам ленивым!
Ну вот, извольте видеть! Стоило Беле на пять минуточек отвлечься на пообедать (вот буквально на пять минуточек же, даже вторую ложку кус-куса до рта донести не успел!), как эта зараза клыкастая уже в неприятности влипла. Вернее, других в них вляпала, ему-то что, шипит себе да стрекочет раздраженно скорее, чем испуганно, значит, в порядке с ним все. А вот с Охасей, третьей супругой второго мужа троюродного брата жены дядюшки Гвалли, мир ее дому и детям,— и всем прочим родственникам славного дядюшки тоже мир и благополучие! — кажется, не так чтобы очень в порядке. Хотя и не до смерти, если судить по интенсивности криков.
Давясь торопливо ухваченным глотком холодного ройбуша, Бела выскочил во двор и еще с крыльца оценил диспозицию. Гордый Воин, Наследник Великого Дома (точное название которого Бела не то чтобы забывал, просто никак не мог научиться правильно выговаривать) и Покоритель Хиюмы оккупировал стратегически важную точку местности и успешно оборонял ее от превосходящих сил противника в лице Охаси. Если говорить простыми словами, то мелкий засранец все-таки сумел расколупать хитрую накрутку проволочных ловушек Белы и залез на столб с антенной. И теперь пробовал на свои изрядно подросшие клычки и ее саму и ведущие к ней провода, вяло отмахиваясь от превосходящих сил противника. Превосходящие силы прыгали внизу и пытались достать его рукояткою швабры. Рукоятка, надо отметить, была уже изрядно покоцана — великий и славный Хиюмарр не собирался деликатничать с врагами, поджимая когти. Вряд ли он сумел распознать в Охаси особу женского пола, у мелких яутят зрение иное и распознавания образов как такового нет, он и родных-то не различает. Но это и к лучшему — иначе мелкий паразит от пиетета и должного уважения к матриарху выпустил бы когти на полную. И вопли тут были бы куда громче и обоснованней.
— А вот и папочка, гиенья отрыжка, явился-не запылился! — оценила появление нового участника драмы Охаси. Отбросила потрепанную швабру, подбоченилась и с новым запалом мигом перенесла огневые действия на объект, показавшийся ей более подходящим. — Вы только полюбуйтесь на это, люди добрые! Среди бела дня бедную женщину лишают любимого ток-шоу! Отбирают, можно сказать, последнюю связь с миром, луч в окошке! И кто?! Хулиганье малолетнее, чтоб ему пометом больной гиены питаться до старости! И куда смотрят его родители?!
Бела не подал вида, но внутренне содрогнулся: больше чем ругаться Охаси любила только смотреть на то, как ругаются другие. И если Хиюмарр перегрыз провод во время ее любимой передачи “Скажите это им в лицо!” — то мало не покажется никому. Чираута еще мог бы с ней справиться, пожалуй, Чираута умел так молчать и смотреть, что затыкались самые скандальные полярники даже на “Бирюзе”, а до тамошних скандалистов Охаси — как до Земли без гиперпривода. Но Чираута обещал вернуться только завтра, и, значит, до завтра Беле придется одному держать оборону на обоих фронтах. Молча. Разговаривать с Охасей бесполезно, это Бела уже давно усвоил. Чужие оправдания или извинения для нее как керосол для двигателя. Чужие ругательства и даже проклятия — тоже. Такая уж она есть, Охаси эта. Ничего тут не поделаешь, только улыбаться и молчать.
Впрочем, с Хиюмарром разговаривать бесполезно тоже, и Великий Воин Великого Дома и еще более Великий повар полярной станции “Бирюза” Великий и Могучий Чираута не устает это повторять “глупой тощей жопе”, раз уж хумансы такие глупые, что с первого раза никак ничего запомнить не могут. Поле-поле до них доходит, эйш! Но такова вселенская справедливость: не могут же все иметь сразу все, да? Зато у хумансов задницы классные. Хоть и тощие. Подумаешь, тощие! Чираута их же не варить собирается!
А вот говорить с Хиюмарром нельзя, это даже тощей заднице должно быть понятно. Даже такой тощей, как у Белы.
На Хиюмарра можно только шипеть.
Бела сощурился. Зашипел — пока еще просто так, без особого смысла, горло прочищая. Хиюмарр замер на столбе, перестал грызть край антенны, завертел лобастой башкой. Шипнул в ответ — неуверенно, но с намечающейся агрессией. Махнул рукой, полоснув воздух длинными когтями — пока еще бесприцельно, отмахнулся скорее.
Бела прокашлялся, свернул язык правильно и зашипел уже вполне осмысленно, со стрекотанием и нужными подхрюкиваниями в нужных же местах. Он терпеть не мог этого делать, особенно при ком-то, потому что знал, как нелепо и смешно выглядит — с перекошенной рожей, оскаленными зубами и выпученными от натуги глазами. Да еще и губы дергаются, когда стрекотание добавлять приходится. А его часто добавлять надо, иначе смысл совсем плохой будет, не тот смысл, нужен который. Это Бела уже давно понял. А Охаси пускай себе смеется, Беле от этого не замерзнуть и не согреться. Ну и гиена с ней, с Охасей этой.
Только вот Охаси почему-то смеяться не стала. И когда он первый звук издал, и потом. И ничего говорить тоже не стала, хотя рот и раскрыла. Только отступила на шаг и руку к груди прижала.
Хиюмарр прижался боком квадратной башки к плоскости антенны, вздыбил дредлоки, поскреб клыками пластокс, снимая серебристую стружку. Стрекотнул непримиримо. И еще глубже запустил когти в столб. В переводе на ирингийский язык жестов это выглядело бы как яростное мотание головой и скрещенные на груди руки. И, может быть, даже оттопыренный средний палец: Хиюмарр хоть и мелочь личиночная по яутским понятиям, без соображалки и понимания о всяком разном таком, чама-чама подобном, но этот зеленомордый внук гбахили — наглец тот еще, с него станется. Бела бы не удивился.
Словно подслушав, о чем думает Бела, зеленомордый внук крокодилоподобного монстра издал громкое верещание, в котором Бела явственно услышал победные и даже почти издевательские нотки. Такого стерпеть было никак невозможно для порядочного ирингийца.
Бела напрягся, надул щеки, выпучил глаза еще сильнее и яростно заскрежетал горлом. Краем глаза он видел, что Охаси шарахнулась аж до самого забора, вжалась в него спиной. Она, возможно, и дальше бы шарахнулась, но забор оказался крепкий, на совесть ставленный. Но Бела на нее внимания не обращал. Вот еще! Обращать внимание на разных Охась, молчит — и хорошо. Он на нее и не смотрел. Он на Хиюмарра смотрел — пристально так, со значением. И продолжал скрежетать, сколько хватило воздуха. Потом вдохнул — резко, с присвистом, — и заскрежетал снова.
Автор публикации
