Обниматься — это больно, но Кроули убил бы любого, кто попытался бы избавить его от этой боли: стоять в кольце теплых ангельских рук, прижимаясь всем телом, слушая быстрый стук чужого сердца так близко и стискивая зубы, чтобы собственное не выскочило из горла. И пальцы, уткнувшиеся костяшками под лопатки, и горячее сопение в ухо, словно ангел забыл, что инфернальным созданиям дышать вовсе не обязательно.
Кроули сглотнул.
— Я… тоже с-скучал. Но… меня не было всего-то три дня, ангел.
Вышло почти жалобно.
Всего-то три дня! А ты не смог дождаться…
— Да? — Лица не видно, но теплая и светлая улыбка слышится даже в голосе, пушистые кудряшки щекочут ухо и шею, запуская под ребрами фабрику по производству мурашек. — Всего лишь три дня? А мне показалось, что намного дольше.
Ангел не размыкает объятий (и будь Кроули трижды проклят, если сделает это первым!), даже, пожалуй, плотнее смыкает руки у Кроули под лопатками, трется ухом о плечо, дышит, повторяет в растяжку:
— Намного, намно-о-ого дольше… Я скуча-а-ал.
Голос у ангела мягкий и теплый, бархатный голос, в него хочется закутаться с головой, словно в невесомое покрывало, и заснуть лет этак на пятьдесят или даже сто. Если бы речь шла о ком-то другом, Кроули определил бы этот голос еще и как игривый или даже кокетливый, но с ангелом в подобную сторону глупо было бы даже и думать. Азирафаэль не такой. Не то чтобы он совсем не умел флиртовать или никогда этого не делал, просто его кокетство совсем другое, более невинное, милое и доброе, и никогда не заходит дальше просьбы убрать кандалы или сдуть с пальто пятно от пейнтбольной краски. И уж тем более оно никогда не бывает злым.
А сейчас ангел просто не понимает, что делают с Кроули его обнимашки, особенно в комнате, в которой пахнет так остро и сладко. Азирафаэль не жесток, о нет! Он просто не понимает.
Ангел первым разомкнул объятия и отступил на шаг. Кроули выдохнул, медленно и осторожно, стараясь, чтобы это не было похоже на вздох. Огорченный, разочарованный, облегченный — не важно. Не было ничего этого. Просто выдохнул. Точка.
Азирафаэль отступил еще на шаг, склонил голову к плечу, улыбка проступила явственнее, на левой щеке обозначилась ямочка. Он рассматривал Кроули так, словно действительно очень давно не видел и успел подзабыть.
Или же — сравнивал.
«Я не спрошу. Не спрошу. Не…»
— Опять любовался на с-своего крас-савчика?
Ангелу хватило совести слегка порозоветь и бросить быстрый взгляд в сторону письменного стола, на котором стоял компьютер. Монитор поблескивал черным зеркалом, огонечки были невинно погашены, какая работа, что вы, что вы?! Только вот змеи хорошо различают тепло, и если сдвинуть зрение в сторону истинного тела, то верхняя часть рабочего блока начинает сиять не хуже самого ангела.
А еще к столу было придвинуто кресло. Большое, широкое, в котором так удобно развалиться, глядя на монитор, развести ноги пошире, отщелкнуть пуговку, потом вторую — ангел не признавал молний на брюках…
Кроули отдернул взгляд, словно кресло было облито святой водой.
Ангел, похоже, ничего не заметил, пожал плечами, его улыбка стала слегка виноватой.
— Я на самом деле скучал, — повторил он совсем другим тоном, уже без малейшего следа игривости, одновременно и обиженно, и виновато. — Ты исчез, ничего не сказав. Что я должен был подумать? Что я тебя опять чем-то обидел, и ты решил уйти насовсем, даже не попрощавшись? Или завалиться в спячку еще на век?
— Что меня вызвали Вниз!
— Мог бы сказать. Или оставить записку.
— Ангел! Мое начальство не любит ждать ни единой лишней секунды!
Врать правдой — это не очень сложно. Даже если врешь ангелу.
На самом деле у него было время — у него было сколько угодно времени, он же мог просто его остановить (и Азирафаэль вполне может вспомнить об этом, когда прекратит обижаться и чувствовать себя виноватым). Да и начальство не то чтобы торопило, «Загляни, когда сможешь, это важно» — не слишком похоже на срочный и безотлагательный вызов. Если быть до конца честным хотя бы с самим собой, Кроули специально ушел рано утром, не прощаясь, бесшумно — он надеялся вернуться до того, как ангел его отсутствие обнаружит.
Конечно, Азирафаэль сам предложил ему полгода назад остаться на ночь (зачем тебе куда-то идти, время позднее, а в гостевой спальне есть кровать). А спустя пару месяцев между делом обмолвился, что, наверное, Кроули мог бы перетащить в мансарду часть своей оранжереи, ну раз уж они теперь все равно живут вместе. Тоже сам, никто за язык не тянул. Да, все это так. Но… он же ангел! Кто его знает, что именно он имел в виду. И на какой срок он это в виду имел.
Вот потому-то Кроули старался не проводить ни одной ночи вне книжного, поливая свои растения удаленным демоническим чудом**2 — вдруг ангел просто забыл, что у Кроули имеется собственное жилье? Вдруг, если уйти, пусть и ненадолго — ангел вспомнит и больше не предложит остаться?
Лучше не рисковать.
— Да, потом я так и подумал. — Азирафаэль снова улыбался и выглядел почти удовлетворенным, словно Кроули открыл ему важную тайну или сделал подарок. — И, знаешь, дорогой, после этого я стал переживать даже больше. Твое начальство, оно… ну, ты и сам понимаешь…
Улыбка ангела стала неуверенной, во взгляде проступила тревога. Кроули поспешил успокаивающе фыркнуть:
— Да уж! Лучше не вспоминать. Знал бы ты, как там воняет!
Нервно повел головой, выдохнул резко, через нос. Он старался дышать только носом, и теперь между ним и Азирафаэлем был журнальный столик, своеобразный рубикон. Китайская стена? Или берлинская? Что там считалось в человеческой мифологии самой долгой и действенной защитой?
Однако после объятий все это помогало мало.
— У меня сохранилась бутылка «Мерло» очень приличного года, берег для особого случая… — Показалось, или голос у ангела дрогнул? — Может, отпразднуем твое возвращение?
«Ты издеваешься, ангел? В этой комнате? Где все пропахло возбужденным тобой? Где я и так держусь из последних сил и у меня вот-вот сорвет заслонки?»
Нет. Он не издевается. Просто не понимает.
— Как-нибудь потом, ангел, ладно? Сейчас я хочу только спать.
Ох. Если бы.
— Может быть, завтра?
— Завтра. Да.
До лестницы на второй этаж восемь шагов. Иногда это очень много, особенно когда змеиная сущность рвется наружу и путаешься в собственных ногах. Змеям проще, у них колени не могут сделаться ватными. У них вообще нет коленей.
Кроули уже взялся рукой за спасительные перила, когда в спину ударило негромкое и почти извиняющееся:
— Он очень похож на тебя. А я… скучал.
Кроули замер, не оборачиваясь. Потом неловко кивнул, по-прежнему не оборачиваясь, и рванул вверх по лестнице, словно под ним горели ступеньки.
В маленькой спальне, которую он за полгода так и не привык (не осмелился привыкнуть) считать своей, он рухнул на кровать и уставился в потолок немигающими желтыми глазами. Спать ему не хотелось. Да и какой уж тут сон!
Чертов ангел дрочил на кого-то, кого считал очень похожим на него, Кроули. И не нашел ничего лучше, как поставить Кроули в известность об этом. О том, что, по сути, дрочил на его образ. Что находит его привлекательным и возбуждающим. Он ведь это имел в виду, чертов ангел, именно это, правда?! Конечно же, это. Да? Или все-таки нет? Или…
Кроули беззвучно застонал, перевернулся на бок, ударил кулаком подушку. Если и есть что-то глупее ревности как таковой, это ревность к самому себе же. Чертов ангел, ну почему он вечно все усложняет?!
Как хорошо иногда иметь злобных начальников, пусть даже и бывших: чертов ангел подождет, сначала Кроули разберется с Вельзевул. Хорошо, что связанный с нею квест намного проще, и еще лучше, что есть непробиваемая отмазка: Вельзевул, как и любое начальство, терпеть не может ждать. И значит, подождать придется ангелу. Тут уж ничего не попишешь.
Чертов ангел.
_____________________
ПРИМЕЧАНИЯ
*1 — Вернее было бы сказать не даже, а тем более в таких случаях, потому что последние несколько сотен лет практически любое связанное с лицезрением некоторого дерьма дело почти всегда почему-то касалось именно этого ангела)
2** — К слову сказать, растения Кроули ничуть не были огорчены подобными обстоятельствами и даже полагали их специфическим вознаграждением за перенесенные ранее мытарства, своеобразным прижизненным раем.