«Воррумы в Алмазных горах: научный переворот или вымысел чудака?
Вечером прошедшего дня в секретариат Научного географического общества Оромеры поступила интересная телеграмма.
Она была отправлена Сэмюэлем Вуддом, членом-корреспондентом НГО, с борта личного дирижабля, на котором мистер Вудд предпринял путешествие над северными землями континента.
Согласно заявлению Сэмюэля Вудда, при обследовании юго-западных склонов Алмазных гор им и его напарником, известным лоцманом Обероном Кайтанским, было обнаружено семейство пустынных ящеров Воррум.
Мистер Вудд утверждает также, что успел сделать снимок при помощи пластиночного запечатлителя. Однако, к сожалению, до передачи снимков по телеграфу наука пока не дошла, так что придётся подождать, пока мистер Вудд закончит своё путешествие и окажет Географическому обществу честь личным посещением.
А пока нам остаётся только задуматься: каким путём древние теплолюбивые ящеры из Поющих пустынь и степей Орагхана могли попасть к суровому северному побережью?
Что это? Фундаментальное научное открытие, сулящее переворот в понятиях и постулатах нашей зоологии? Спорный эксперимент незадачливого биолога-самоучки? Или всё-таки плод воображения Сэмюэля Вудда, возбуждённого надвигающимся осенним штормом, противоборство с которым, по заявлению этого известного своей эпатажностью учёного, дирижаблю неизбежно предстояло в ближайшие после отправления телеграммы минуты?
И чего нам, простым жителям Оромеры, ожидать в ближайшие десять лет? Массового выхода на берег морских чудовищ? Появления воррумов-оборотней? Или возвращения в наш мир древних полумифических Драконов?
Смею надеяться, что снимки с запечатлителя мистера Вудда смогут развеять наши сомнения, а экстренное заседание НГО, которое, разумеется, будет созвано немедленно по возвращении воздухоплавателей, успокоит общественность и даст вразумительные ответы на большинство возникших в связи с заявленной сенсацией вопросов.
Собственный корреспондент журнала «Наука. Исследования. Технологии» Анджей Дак»
***
«Вестник «Золотые страницы Вазериона»
Согласно заметке, промелькнувшей на страницах научно-популярного журнала «Н.И.Т.», вчера где-то на западе Алмазных гор был обнаружен целый выводок реликтовых ящеров Воррум.
Открытие было сделано и даже завизировано при помощи запечатлителя моментальных изображений.
И это внушало бы уважение и вызывало живейший интерес, если бы в той же заметке не уточнялось, кем именно оно было сделано.
О сенсации сообщил по телеграфу мистер Сэмюэль Вудд, гораздо более известный публике под именем Оддбэлл Блэст — Блаженный Чудак.
Таким прозвищем мистера Вудда наградили простые оборотни, такие же, как мы с вами, дорогие читатели. И сделали они это, разумеется, не просто так.
Мистер Блэст прославился чудаком как в узко-научных, так и в широких общественных кругах не спроста. От настоящих уважаемых учёных, истинных светил современной науки, таких, как сэр Джонатан Дитрих или сэр Тобиас Гриввс, его отличают нетипичность мышления, эпатажность выводов и спорность открытий и изобретений. На памяти репортёров нашего издания не было ни одного патента, полученного мистером Вуддом спокойно, без нездоровой помпы, споров, обсуждений на грани приличия или даже вовсе откровенного скандала. Хотя, количеству этих патентов у мистера Блэста, безусловно, нельзя не отдать должное: для своих лет чудак собрал их огромную коллекцию.
Однако, по всей видимости, жажды к нездоровым сенсациям Оддбэлл Блэст так и не утолил, и теперь решил причаститься к зоологии — науке, дающей благодатнейшую почву многим любителям шумных открытий, поскольку фауна Оромеры по сей день ещё продолжает оставаться изрядным если не белым, то уж точно серым пятном на карте современных научных горизонтов.
И вот — мистер Чудак предпринял попытку в очередной раз шокировать общественность «открытием» популяции ящеров Воррум не в степях и пустошах Юга, а в суровых северных горах, что решительно противоречит всем современным научным представлениям о складывавшихся веками видовых формирующих особенностях этих редких древних рептилий.
К чему же приведёт сенсационное заявление мистера Вудда? К научному прорыву, или к очередному курьёзу и эпатажу, которому, как и множеству предыдущих работ этого скандально известного учёного, суждено в конечном итоге осесть среди тишины и пыли гигантских архивов НГО до абстрактных и призрачных «лучших времён»?
Результат мы узнаем только после возвращения мистера Чудака из его воздушного путешествия на дирижабле с весьма красноречивым названием «Летящий на…» и проведения специального заседания НГО по поводу заявленного открытия.
Но лично я голосую за второй вариант развития событий. Ибо как-то уж слишком предлагаемое баранье жаркое попахивает третьесортной козлятиной.
Корреспондент «Золотых страниц» по научно-популярным вопросам Довжек Чпшински»
***
— Как это понимать? – Ангерран швырнул заметки, тщательно вырезанные из страниц периодической печати в начальника Службы розыска и задержания Гертриха Саварро. Листы ударились о широкую грудь мужчины, затянутую в выгоревшую и полинявшую форму и упали на стол, столешница которого была выполнена из редчайшего синего дерева и инкрустирована голубым перламутром.
Гертрих верноподданически вытянулся во фрунт и как мог, вытаращил глубоко посаженные глаза:
— Не могу знать, Ваше преблагородие! Какие-то газетенки, найти? – лицо с тяжелым подбородком выражало ярое служебное рвение и ничего больше.
— Кого ты искать собралссся, тупиццца? – в ярости Ангерран кончиком языка уже чувствовал удлиняющиеся клыки.
— Писаку! – бодро рявкнул Гертрих в лицо князю.
Тот отшатнулся, чтобы выдох подчиненного не достиг ноздрей. Начальник службы РоЗ был аллигатором, насчет него ходили упорные слухи, впрочем, не подтвержденные ничем и никем, что некоторых разыскиваемых Саварро брал сам в своей звероформе. И шипы на розе с герба Службы уж больно были похожи на крокодильи клыки.
— Ящщщера! – Ангерран снова качнулся вперед, навис, подавляя, оскалясь, на шее начал разбухать гневный капюшон, — Там, где ящер, там дракон. Найти! Уничтожшшшшить! Пшшшшел!
Гертрих Саварро собрал бумаги и вышел, печатая шаг в привычке к муштре и подчинению, и Его Высочество, ослепленный своей яростью, не заметил, какой ненавистью полыхнули глаза аллигатора и какие царапины оставили его пальцы на изнанке драгоценной столешницы.
***
Мили дорог ложились под копыта коней Генри и Тома. Они широкой полосой прочесывали местность в надежде найти следы Эмилии. Один раз им повезло – была обнаружена стоянка, от которой запах следа девушки отчетливо вел по дороге. С ним рядом соседствовал другой, Сдвоенный – запах молодого парня и крупного хищника. Генри окончательно встревожился – с кем связалась его юная дочь?
Мужчины ехали по следу вплоть до столицы, где обоняние Тома уже не смогло различить почти выветрившегося запаха Дэвгри, перекрытого множеством чужих ног, копыт, колес, перебитого запахами специй, навоза, пирожков с ливером и кислой гарью фейерверков, отсиявших пару дней назад по случаю какого-то празднества, то ли Фестиваля гильдий, то ли очередной свадьбы Его Высочества Змея I.
Генри только невесело хмыкнул на такое определение и скомандовал искать постоялый двор:
— Отдохнем ночь в городе, телеграмму отправим, завтра с утра попробуем найти ворота, через которые она вышла.
— Почему ты так уверен? – Том потянулся в седле, разминая затекшие плечи, — Может, она до сих пор здесь?
— Знаю свою дочь. Ей как что взбредет в голову, так как писали древние: «вижу цель, не вижу препятствий». Не удивлюсь, если она уже за много миль отсюда.
Сняли комнату на втором этаже таверны. Генри сходил на телеграф отбил послание жене: «Идем по следу. Эмили жива, здорова», которое должно было хоть как-то успокоить страдающую мать.
После довольно беспокойной ночи, где обоих мужчин грызла совесть, что вот они на мягких кроватях, а ребенок неизвестно где под елкой, голодный и холодный, они поднялись чуть свет и выехали из города из самых северных ворот. Сонные стражники вяло отсалютовали копьями, носимыми больше для соблюдения традиций, чем для реальной защиты столицы.
Как только отъехали подальше от приютившихся вокруг дороги ремесленных мастерских, Том скинул одежду и обратился. Рыжая собака опустила нос к земле и пошла челноком, вынюхивая хотя бы остатки знакомого запаха.
Проехала повозка с мясопродуктами, тележка углежога, прошли босые дети, роняя позднюю облепиху, проскакал заяц, настоящий, не разумный, пробежал олень из оборотней… Внезапно ноздрей Тома достиг запах, ранее не знакомый, но до того привлекательный, что лапы сами повернули в ту сторону, куда удалился его обладатель. Прямо сквозь кусты и ветки густого подлеска, уже сбросившего листья и щетинящегося голыми сучками.
Генри, чертыхаясь, спешился, прихватил свернутую узлом одежду егеря и, наскоро примотав повод лошади к ветке, стал продираться за ним. Вскоре Том с разбега практически уткнулся носом в юбку женщины, собирающей хворост. Та ойкнула и обернулась – видимо, задумавшись, она не обратила внимания на треск веток. Молодая, красивая, но неухоженная и замученная. Секунду неверяще рассматривала Тома, а потом с изумленным «Динго!» села и обняла собаку за шею. Том заскулил и языком прошелся по лицу женщины, смывая катящиеся слезинки.
Из кустов вывалился Генри. Укоризненно посмотрел на товарища и передал ему одежду. Том нехотя взял узел в зубы, удалился за куст и через некоторое время оттуда послышался его голос:
— Прошу прощения, я не хотел Вас пугать. Просто Вы показались мне знакомой. Наверное, обознался, еще раз извините.
Женщина встала, отерла исцарапанные руки о видавшую виды юбку и вежливо произнесла:
— Ничего страшного, Вы меня не напугали, я тоже динго. Разрешите представиться: Корнелия Васс, бывшая белошвейка Его Высочества.
— Как Вы оказались в этом лесу и почему вынуждены собирать хворост? – Генри забрал вязанку и, крякнув, взвалил ее на свое плечо, — Куда нести?
— Меня изгнали из дворца, хорошо хоть не из королевства. Мужа казнили, меня изгнали. Я живу здесь, недалеко, заняла пустую землянку.
— За что? – подошедший Том в свою очередь забрал хворост у хозяина.
— Писарь был. При переписывании письма позволил себе заменить слово, которое привело бы к войне с соседним государством, на их языке оно звучит не очень прилично. Копии ведь остаются, Государь прочитал копию и разозлился. Не знаю, за что. Не исправил бы – война была бы. Может, он и хотел войны?
В землянке стояла криво слепленная из глины печка, лавка из занозистой доски торчала из стены, поросшей корнями. Том сглотнул и поманил хозяина наружу.
— Генри, я тебе сейчас как доброму человеку скажу: надо ее забирать. Не выживет она зимой. И потом, мне кажется, я влюбился. Может быть, отвезем ее в какую-нибудь деревню, пусть поживет пока там?
— Нет, — Генри покачал головой, — сажай на лошадь и вези домой. Я сам справлюсь. Искать не буду, сразу поеду на перевал и дальше в порт, мимо порта не проедет. И в наказание, что бросаешь меня одного, велю тебе готовиться к свадьбе, чтобы к моему возвращению невесту отмыл, откормил, подарками завалил. Белошвейки всегда пригодятся.
Утро началось с приятного сюрприза — Лантирель преподнес Иллане горный эдельвейс с нежными бархатистыми лепестками. Девушка смущенно поблагодарила, приняла цветок и приколола его к волосам.
— А где ты его взял? — поинтересовалась она.
— Вон на той скале, — показал эльф. — Видишь, там еще шесть штук осталось.
— И как только забрался туда? — удивилась Иллана. — Скала отвесная, как стена. Ни уступа, ни трещинки.
— Да слевитировал он туда, — хихикнул Кьярри, наблюдавший за сестрой, за что получил подзатыльник от Рауда и замечание, чтоб не лез в чужие дела.
— Это хорошо, — улыбнулась Иллана, — а то вдруг сорвался бы, расшибся… А так безопасно.
— Хочешь такой же? — мурлыкнул на ушко Мариде оказавшийся за ее спиной Тиор.
— Ты же левитировать не можешь, — повернулась к нему рэйса.
— Левитировать — нет, зато кое-что другое могу, — улыбнулся дракон, взмахнул рукой и тотчас же один из эдельвейсов аккуратно срезало воздушной петлей и перенесло прямо в ладони Мариде.
— Какой он красивый! — восхищенно вздохнула она и тоже вплела цветок в волосы. — Спасибо, Тиор!
— Для милой девушки — самые прекрасные и недоступные цветы! — улыбнулся тот, взял ее руку в свои и легонько коснулся губами.
Марида вспыхнула, как утренняя зорька и смущенно пробормотала. что пора завтракать.
Рауд, поглядывающий на молодежь, добродушно усмехался в усы, а Кьярри деланно закатил глаза и пошел кормить вепрей.
После плотного завтрака отряд продолжил путь. Мариде и Иллане все было любопытно, так как ни одна из девушек еще не бывала на этой стороне Серебряных гор. Здесь даже растительность была немного иной. В лесах преобладали лиственные деревья, а хвойных иголки были синевато-зеленого оттенка, так что ельники казались голубыми. Да и трава тоже была с синеватым отливом. Девушки то и дело вертели головами, разглядывая невиданных ими ранее птиц и зверей, необычные цветы. Кьярри подшучивал над ними, что у них так того и гляди головы открутятся и отвалятся. Подружки демонстративно вздергивали носики и отворачивались от ехидного гнома.
Путешествие проходило без особых происшествий. Уже на следующий день караван вступил на Великую равнину. Здесь путники стали держать совет, какое направление им лучше выбрать. Можно было бы придерживаться берегов пограничной реки Сарны, бегущей с Серебряных гор, и двинуться между нею и Сарнским нагорьем. А можно было взять чуть к востоку и обойти нагорье с другой стороны, вдоль знаменитого озера Ларханг, славящегося на всю Оромеру бесподобно вкусной белой форелью и радужными сомами. Рауд от всей души поддержал это предложение Тиора. Хотя путь вдоль гористого западного берега Ларханга и не так прост, зато позволял остановиться на отдых в одной из многочисленных рыбачьих деревушек и полакомиться безумно вкусной рыбой. Да и с собой в запас прикупить. Лантирель, выслушав доводы обоих путников и заметив любопытный блеск в глазах девушек, согласился со вторым вариантом пути. К тому же в направлении озера вел широкая удобная дорога и меньше было шансов натолкнуться на кочевников из Великой степи, которые иногда заскакивали на земли Драгхана, а вот стражи не всегда успевали их сразу выбить обратно.
Так и вышло. Те две недели, что у них заняла дорога до Сарнского нагорья, выдались на редкость спокойными. Время от времени Лантирель и Кьярри охотились, чтобы к ужину добыть свежее мясо. Несколько раз останавливались в придорожных тавернах и на постоялых дворах, но и ночевки в палатке не причиняли путникам неудобств.
Лишь одни раз, когда они углубились в леса Драгхана всего на один день пути, ночью их маленький лагерь окружила стая голодных волков. Пробраться сквозь магический защитный купол, установленный Лантирелем, им не удавалось, но запах пищи в виде двух вепрей и горного козла был слишком притягателен. Хищники выстроились вдоль невидимой, но такой непроницаемой стены, и оглашали окрестности заунывным воем. Мужчины не обращали на них внимания — ну разгуливают вокруг лагеря, ну воют, так ведь не кусают, — а вот девушкам этот концерт вскоре надоел. Они выбрались из палатки и перекинулись одна в пустынную кошку, другая в медведицу. Рычание рэйсы и медвежий рев, слегка усиленные магией Тиора, мгновенно разогнали назойливых серых «артистов» на несколько миль вокруг. Так что ночь прошла спокойно.
На следующий вечер Рауд посоветовал Иллане пройтись в медвежьей ипостаси вокруг лагеря и потереться головой и боками о крупные деревья — это должно было дать волкам понять, что тут есть хищник покрупнее их.
Он оказался прав, серые даже близко не подходили к лагерю, зато на рассвете путников разбудил сердитый медвежий рык. Высунувшись из палатки, они увидели двух здоровенных медведей, которые, видимо, выясняли, кто из них больше и страшней, потому стояли на задних лапах и оглушительно ревели друг на друга.
— Гляди, Иллана! Какие женихи по твою душу припожаловали! Один другого лучше! — захихикал Кьярри, а девушка смущенно пискнула и спряталась за подругу. — Ты только посмотри, какие у них шубы — просто загляденье! — ехидничал молодой гном, за что снова получил подзатыльник от отца.
— Увы, среди них нет ни одного разумного, то есть, ни одного оборотня, — констатировал факт Лантирел, — так что, думаю, Иллана прекрасно обойдется без такого знакомства.
Девушка благодарно закивала, а эльф сотворил огненный шар и метнул его между незадачливыми кавалерами, изрядно напугав обоих.
— Фу-у! — протянул неугомонный Кьярри. — У них медвежья болезнь приключилась! Не-ет, такие женихи нашей Иллане точно не нужны. Трусы несчастные!
Марида и Иллана расхохотались и стали готовить завтрак, а Лантирель бросил в то место, где стояли медведи еще парочку огненных шаров, чтобы последствия их испуга не портили аппетит своим «ароматом».
Добравшись до озера Ларханг, путешественники остановились на отдых в большом рыбацком поселке в таверне, где им предоставили чистые удобные комнаты, а их верховым животным — отдельные стойла в конюшне. Парень, который там хозяйничал, оказался умелым конюхом и знал, как ухаживать и за кхаранами, и за тархарами, и за ездовыми вепрями.
Вечером в обеденном зале выкупавшиеся и посвежевшие путники собрались за обильно уставленным всяческими яствами столом, среди которых главенствующее место занимали блюда из знаменитых белой форели и радужного сома. Жареная, копченая и запеченная рыба была такой аппетитной и вкусной, что греху чревоугодия активно предавались не только гномы — общеизвестные любители хорошо поесть, — но и обе девушки. Наевшаяся до отвала рэйса с удивлением смотрела на собственный заметно округлившийся животик, а Тиор, смеясь, похлопал по нему и поинтересовался, не проглотила ли она мячик. Марида, которая в другое время обязательно вспыхнула бы и попыталась бы задать ему трепку, лениво отмахнулась и пробурчала, что она слишком сыта и не имеет ни малейшего желания гоняться за ним, чтобы надрать ему зад… уши. Даже от танцев она отказалась, тогда Тиор утащил ее на прогулку к озеру, на берегу которого и располагалась таверна.
Они долго прохаживались по самой кромке у воды, а затем сидели на причале, свесив вниз ноги. Марида любовалась пляшущими на воде огоньками, зажегшимися с наступлением темноты в домах, и вспоминала родной оазис, где так же любила смотреть на ночное озеро Инчи. Тиор держал ее руку в ладонях, молча поглаживал ее пальцы и размышлял о том, как вышло так, что эта дерзкая девчонка стала так много для него значить.И если с принцессой Альмариэль страсть кружила ему голову, то сейчас ему хотелось защищать и оберегать эту кажущуюся такой хрупкой девушку, а все остальное… подождет. Им сначала нужно вернуться от Зеркала Оллара.
Утром маленький отряд снова тронулся в путь вдоль скалистого западного берега озера Ларханг. К вечеру третьего дня, выдавшегося на редкость жарким, решили остановится чуть пораньше и хорошенько выкупаться. Место для ночевки выбрали там, где скалы лежали, словно опрокинутые игральные плитки, полого спускаясь к воде, а часть из них заходила далеко вглубь озера, отгораживая маленькую уютную заводь.
Туда немедленно устремились девушки, прихватив с собой чистую одежду и белье, а мужчины остались разбивать палатку, собирать дрова для костра и кормить животных.
Иллана, было, засмущалась и хотела купаться в сорочке, но Марида успокоила ее, что парни подсматривать не будут, а кроме них и некому больше. Побросав пропотевшие рубашки на камни, девушки вошли в прогретую за день, теплую, как парное молоко воду. Они тщательно вымыли волосы, а потом долго весело плескались, плавали и ныряли.
Среди скал промелькнула чья-то крадущаяся тень, сдвинутый неосторожным шагом скатился и плюхнулся в воду камень.
— Тише ты, — прошипел голос, — еще услышат.
— Не услышат. Вон они как плещутся и хохочут. Ничего вокруг не замечают, — ответил другой голос.
— А хороши! — протянул первый. — Давай подберемся поближе.
— Да, давай. Сейчас вылезут из вод и тогда мы их…
До устраивающих лагерь мужчин долетел сначала пронзительный визг Илланы, от которого Тиор и Лантирель выпустили из рук палатку, которую они устанавливали, Кьярри выронил охапку сучьев, которые он притащил для костра, а Рауд едва не угодил себе топором по руке. Затем послышалось яростное рычание рэйсы и обиженный медвежий рев, к которым присоединилось чье-то отчаянное верещание. А потом из-за скалы со стороны заводи, в которой купались девушки, вылетели два гоблина, за которыми мчались дикая пустынная кошка и разъяренная медведица.
— Они, что, напали на девочек? — воскликнул Лантирель, машинально сотворив огненный шар.
— Наверное. Или просто подсматривали, — задумчиво сказал Тиор.
— Не мешай им, — хохотнул Рауд, — пусть девочки позабавятся, погоняют охальников. Вперед наука будет.
Если бы он только знал, чем обернется эта забава…
Киборг Bond X4-17
Дата: 29 марта 2191 года
Начальник отдела по контролю за оборотом наркотиков при тридцать третьем участке города Невилл-Сити инспектор Ларт Рэнтон ненавидел составлять отчеты по текущим делам. Они платили ему полной взаимностью, обострившейся именно сегодня. Потому что, как на грех, начальник участка потребовал сдать ВСЕ отчеты и за март месяц, и за первый квартал по делам, которыми занимался его отдел. Парни из его группы, выполнив свою часть бюрократической каторги, уже разошлись, а ему все равно предстояло дежурить в ночь, так что теперь он в одиночестве корпел над заполнением несметного количества разных таблиц, форм и прочей муры.
Ларт так обвешался вирт-окнами, что сам казался привидением, слабо просматривающимся за несколькими слоями голубоватых светящихся прямоугольников. Глаза болели, в виски словно кто-то вкрутил пару здоровенных шурупов, шею ломило от долгого сидения за терминалом, задница… задницу он себе тоже отсидел, несмотря на мягкий стул.
Хорошо, что инспектор Рэнтон не страдал гипертонией. Но это, наверное, временно. Выдувать по восемь-десять кружек кофе в день явно не полезно для его тридцатипятилетнего организма. Но только это помогало ему держать глаза открытыми, иначе пришлось бы подклеивать веки ко лбу скотчем или биоклеем. Аромат кофе напомнил, что он собирался выпить еще одну кружку, чтобы добить-таки оставшиеся файлы.
— Доделать два отчета и можно сдавать, — шумно выдохнул Ларт.
Он уже протянул руку, но решил сперва ткнуть в иконку сохранения документа, чтобы каким-нибудь неосторожным движением не снести к фриссовой матери труды последних двух часов. Когда же он повернулся к вожделенному напитку, то с губ совершенно независимо его собственной воли сорвалось шипящее:
— С-с-сво-олочь!
Нет, ругательство не относилось к кофе. Конечно, не эксклюзив от баристы из модной кофейни, ясен перец! Стандартное пойло из автомата, к химическому составу которого они все уже давно привыкли, как к молоку матери. Главное, что он был крепким, горячим и содержал необходимую дозу кофеина. Хрен с ним, что синтетического. Не в этом сейчас дело.
Ругательство относилось к рослому русоволосому парню с приятными чертами лица и ясными голубыми глазами, с неподвижно-кукольным выражением застывшему в простенке между окон. И ведь, главное, Ларт сам две минуты назад приказал киборгу принести ему кофе, что тот и сделал. Принес полную кружку. Аж с горкой. И как только не пролил, скотина, пока нес? Проблема состояла в том, что кружку этот кибернетический придурок поставил на рассыпавшиеся веером отчеты, распечатанные на рыхловатых тонких листах пластика, имитирующих бумагу. Заместитель начальника участка подполковник Кушер даже гордился тем, что ему удалось добится внедрения этих распечаток, и тем, что они хранят информацию по расследованиям не только на цифровых носителях. А подчиненным приходилось пыхтеть над этими «бумажками» и радоваться, что еще не заставляет писать все самих. Ручкой! Как сто пятьдесят лет тому назад! Сейчас же Ларту грозила потеря еще едва ли не получаса на то, чтобы отпечатывать все заново, если кофе таки прольется на документы.
Можно было бы попытаться отхлебнуть эту самую кофейную «горку», но дело в том, что для этого ему нужно было подняться из-за стола. А его, как на зло, угораздило придвинуться вплотную к краю столешницы, так что встать теперь, не толкнув стола он не мог при всем желании. Тут нужна цирковая ловкость и гибкость, а Рэнтон был простым полицейским, и даже не змеелюдом или фриссом. Спасти документы могло только чудо. То самое чудо кибернетической техники, которое его сюда и водрузило.
— Иди сюда, сволочь! — снова прошипел Ларт.
Киборг мгновенно телепортировался к его столу. Инспектор устало потер переносицу. «Интересно, это он на интонацию так реагирует или занес это словечко в базу данных и закрепил его там как один из наиболее часто употребимых идентификаторов его самого?» — подумал он.
Рэнтон старался быть спокойным. Настолько спокойным, как это позволяли неделя напряженных дежурств подряд и жесточайший цейтнот со сдачей отчетов.
— Убери отсюда кофе! И не пролей смотри!
— Приказ принят! — отчеканил киборг, гибко наклонился над столом и… всосал напиток, словно пылесос!
Ларт вскочил, как пружиной подброшенный, едва не опрокинув стол. Несколько секунд он открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на берег, и точно так же открывал и закрывал глаза.
— Задание выполнено! — доложился кибер, вытянувшись в струнку.
Инспектор сжал кулаки, бешено засверкал глазами, набрал полную грудь воздуха, чтобы высказать этой тупой биомашине… Киборг стоял перед ним и смотрел в глаза с преданностью дрессированной собаки. Разве что язык не вывалил и хвостом не вилял.
«Ну вот и что я ему могу сделать? По башке дать? Так это все равно, что пинать камень, об который споткнулся. А киборг даже не поймет, что его наказали. Тем более, не обратит внимания на удар, — рассуждал про себя Рэнтон вместо традиционного счета до десяти или в данном конкретном случае — до ста. — Вон он всего-то три недели назад с простреленным из бластера бедром преступника на задержании преследовал, так мы до них добежали, когда он его уже упаковал. Олень фернийский».
Ларт шумно вздохнул, разжал кулаки, отвернулся и стал складывать в стопочку расползающиеся «бумажки», чтобы у кибера не было искушения снова на них что-нибудь поставить или положить.
— Сделать еще кофе, Ларри? — услужливо предложил тот, с самым честным видом глядя командиру в глаза.
— С-с-спас-сибо! — процедил Рэнтон, снова начиная заводиться. — Не стоит. Я неоднократно повторял — ко мне обращаться «инспектор Рэнтон» или по имени — Ларт!
— Информация сохранена, — подтвердил киборг.
— Ты сохранял эту информацию ровно тридцать пять минут назад, — зло прищурился Рэнтон.
— Сбой настроек системы распознавания именного идентификатора лиц с правами управления первого уровня, — невозмутимо ответил кибер. — Произведен рандомный выбор приемлемого варианта из перечня допустимых словоформенных модификаций, зафиксированных в памяти оборудования для конкретного лица с…
— Стоп! Достаточно! — рявкнул Ларт. — Благодарю за заботу. Я сделаю себе кофе сам, — и вышел в коридор.
Пока шел к автомату, пока не спеша прихлебывал обжигающий кофе, инспектор размышлял. Если бы биомашина была человеком, то напрашивался бы вывод, что он за что-то возненавидел всех сотрудников отдела скопом, но его персонально — больше всех.
Два месяца назад полковник Тарлин распорядился перевести в отдел к наркоконтроля киборга из группы захвата, потому что приписанный к операм DEX погиб накануне во время операции по задержанию дилеров. Забрать предстояло не любого кибера, в которого ткнул бы командир боевиков, а вполне конкретного — Bond’а, которого зам. начальника участка запихнул туда по ошибке. Полковник же считал, что предназначенный для работы в разведке или при проведении различных полицейских расследований киборг не должен использоваться как пушечное мясо. По его словам и по документам выходило, что Bond умнее, понятливее и сообразительнее всех DEX’ов их участка вместе взятых, да еще и имеет большой послужной список, который наработал за десять с лишним лет службы в полиции.
Ларт тогда еще выругался про себя — навязали старье да еще и расхваливают. Знал бы инспектор, какую свинью, точнее, кабана его отделу и ему в частности подложил Тарлин, отбрыкивался бы и отмахивался руками и ногами. Не сказать, чтобы Bond был тупым. В принципе, он был неплохим подспорьем в работе, не сказать, чтоб хуже убитого DEX’а. Но вот педантичным был до такой степени, что оперативники дружно взвыли от его исполнительности в первые же два дня. Любой мало-мальский приказ киборг выполнял буквально. В прямом смысле слова. И даже случайные фразы, которые он мог истолковать как приказ.
Опера с содроганием вспоминали, как жутко занятый какими-то протоколами сержант Дживс на вопрос киборга, куда девать принесенные от Кушера распечатки, зло отмахнулся: «Да в жопу мне их засунь! Достали уже». Bond бодро гаркнул «Приказ принят!», скрутил распечатки в тугой рулон, сграбастал охреневшего от подобного Дживса и принялся стаскивать с него штаны. Хорошо Ларт и остальные ребята в этот момент стояли в коридоре и успели заскочить на отчаянные вопли, раздававшиеся из кабинета. Инспектор тогда рявкнул: «Отставить!» Киборг тут же замер и отпустил перепуганного Дживса. На вопрос Рэнтона, что за херня тут творится, Bond невозмутимо ответил: «Выполняю приказ сержанта Дживса засунуть документы ему в жопу». Они тогда, конечно, поржали, но факт оставался фактом — пришлось срочно учиться следить за языком.
Первая неделя стала для группы Рэнтона сущим адом. В итоге со всем отделом произошли разительные перемены. Они стали очень тщательно формулировать каждую фразу, которая могла быть неправильно истолкована дотошным киборгом, научились быть предельно вежливыми друг с другом, с посетителями и даже с подследственными (лишиться премии из-за очередной скандальной посетительницы, которую умудрилась спровоцировать своими машинными ответами их жестянка, ни у кого желания больше не возникало), резко разучились материться (потому что брошенное лейтенантом Селдом в сердцах «да в рот его …!» чертова кукла едва не исполнила с допрашиваемым несознательным подозреваемым). Начальство ставило их в пример, а коллеги бессовестно ржали над «Отделом изящной словесности и этикета», как они прозвали отдел, которым командовал Рэнтон.
— Будьте любезны заверить документ биометрической подписью в специально отведенной строке, — теперь именно так предлагали опера преступникам вместо привычного «подписывай, сука, а то инвалидом отсюда выйдешь».
Размышления Ларта были прерваны высунувшимся из дверей кабинета Bond’ом.
— Инспектор Рэнтон, срочно явиться к начальнику участка! — продекламировал он голосом секретарши и застыл, ожидая распоряжений.
— Вот дерьмо! — пробурчал себе под нос инспектор, кинул пустой стаканчик в мусоросборник и бегом кинулся в кабинет за документами.
Ларт сгреб со стола проклятущие распечатки, сунул их в папку, прикинул, ничего ли он не забыл, потом велел Bond’у:
— Оформи улики по делу №377/12, внеси в папку №378/15 файлы протоколов допроса свидетелей. Как все закончишь, терминал перевести в спящий режим. И можешь отдыхать в штатном порядке.
— Приказ принят… Ларт! — с честнейшим выражением голубых глаз отозвался кибер.
— Неужели, наконец, усвоил? — всплеснул руками инспектор. — Всего на сто тридцать пятый раз!
— На двадцать восьмой, — педантично уточнил киборг.
— Вот сволочь, — буркнул Ларт и вышел из кабинета, провожаемый внимательным взглядом Bond’а, с навязчивой мыслью, что он все-таки что-то забыл.
Дима лежал в кровати и страдал. Ему было стыдно. Андрей Дмитриевич, заглянувший к нему один раз утром, зачем-то подмигнул и даже улыбнулся. Но увидев, как Дима встаёт, замахал руками, испуганно воскликнул:
̶ Лежи, а то мать убьёт! ̶ и скрылся.
Тётя Наташа запретила выходить из комнаты, носила в чашке бульон и кисель. Ваньку к Диме не пускали.
В середине дня он, правда, смог пробиться через строгий кордон и скороговоркой сообщил:
— Я тож арестован. Телефон отобрали. Связи нет.
Потом, оценив внешний вид пострадавшего, вздохнул и исчез за дверью.
В понедельник неволя продолжалась, но Ба, прорвавшая оцепление телефонной трелью, спасла положение. Семья решила вернуться на «фазенду», обрекая ни в чём не повинного Ваньку на рабские земляные работы, при этом предоставляя «больному Димочке» свежий глоток чистого подмосковного воздуха.
Режим давил на обоих узников дачи. Оба с удовольствием поменяли бы свою участь на долю товарища по несчастью.
Родители планировали выйти на работу только через неделю, и ребята обречённо считали дни…
К обеду вторника машина, наконец, затормозила у знакомой калитки, и Андрей Дмитриевич, избегая общения с тёщей, ринулся в пристройку. Там в трёхлитровых банках с надетыми на них стерильными перчатками бродило то, что нужно было сейчас больше всего. Домашнее вино. Прокурор откупорил одну и жадными глотками отпил.
̶ Кислятина, опять сахару не доложили, ̶ прокомментировал он и, не размышляя, опустошил ёмкость до половины. После чего, аккуратно натянув перчатку на место, смело пошёл здороваться с тёщей.
На ступеньках сидел Димон и уплетал огромный бутерброд, измазанный стограммовым слоем сливочного масла и для верности обсыпанный сахаром.
Ба стояла на верхней ступеньке. Попытавшийся проскользнуть работник Фемиды наткнулся на её взгляд и затормозил:
̶ Алкоголик, ̶. прокомментировала тёща. ̶ Ребёнка заморил и рад…
Зять решил совершить «пунтадритто», ответив прямым колющим ударом:
̶ Что Вы делаете?! Ему нельзя это есть!
Не надеясь на собственные силы, он вызвал на помощь жену. Наталья Николаевна ответила на вызов и добросовестно выполнила союзнические обязательства: убедительным речитативом матери было разъяснено, как вредно для печени есть сливочное масло с хлебом истощённому ребёнку. Наталья Николаевна даже попыталась отобрать зловредный бутерброд, но основательно оголодавший Димон цепко держал его в тощих пальцах, не собираясь расставаться с такой удачей ни за что на свете.
Драма на крыльце уже грозила перейти в побоище, когда в дверях появился Иван с громко сообщил:
̶ В Индии пропал Хенрик. На связь не выходит. С ним исчез и этот цэрэушник. Мне Катя только что позвонила. Они все летят в Дели…
***
Вечером семья сидела на террасе за круглым столом. Несмотря на бурные политические разногласия в мире, на отдельно взятом садовом участке царили мир и покой. При возникновении угрозы семье Курчатовы всегда всё решали сообща, временно откладывая внутренние разногласия до лучших времён.
̶ Какая интересная история! ̶ в пятый раз повторяла Ба, сама не веря ни слову из услышанного. Ее аналитический ум отказывался воспринимать происходящее.
̶ Хенрик, конечно, чокнутый, но не безмозглый. Совершенно точно он связался бы с женой. Да и этот, Бэмс, тоже вроде в школу ходил… ̶ вслух размышлял отец.
С улицы вальяжно зашёл кот Бегемот. И с нарочитым недоумением воззрился на свою пустую миску. Почему это люди пренебрегают выполнением своего первейшего долга?
̶ Надо же, семь вечера. Ужинать пора, ̶ автоматически отметила Наталья Николаевна, глядя на знающего расписание кормёжки усатого постояльца. ̶ Дим, насыпь ему…
Парень плавным движением слез со стула и, мгновенно оказавшись у шкафа, зашуршал пакетом. Через мгновение послышался подозрительный хруст…
̶ Дим, если жрёшь в три горла, помни: задница всегда одна, ̶ хихикнул Ванька.
̶ Дима, это еда Бегемота, ̶. строго заметила Ба.
̶ Если мама считает, что вы много кушаете, ̶ философски отметил прокурор, — это не ваша мама, это мама вашей жены…
Хруст прекратился, и в миску посыпались остатки маленьких коричневых подушечек. Кот торжествующе фыркнул и оттеснил пожирателя его чудесного «Брит Мисси с курицей»…
Дима с тяжёлым вздохом вернулся на место.
̶ А вдруг их украли? ̶ неожиданно изрёк Иван.
̶ Кого? Хенрика? Кто в здравом уме будет его красть? ̶ заметил прокурор.
̶ Ну, ненормальный какой-нибудь, ̶ хихикнул сын.
̶ Тогда Ирен разберётся без нас. Она мне рассказывала про своего первого жениха. Ну, которому чуть не отстрелила гениталии, когда он решил заморочиться на том месте, где спина заканчивает свое благородного название… ̶ вдруг сообщила Наталья Николаевна.
̶ Правильно, вот козёл, куда пристроиться решил, ̶ гомофобно заметил отец.
Женщины посмотрели на борца за Всемирную нравственность и промолчали.
̶ Делать-то что? ̶ громко зевнув, поинтересовался сын. ̶ Его не украли. Но, отправившись по правому телепорту, предположительно в Индию, наш чокнутый профессор и совсем не сдвинутый агент ЦРУ ̶ пропали. Где они? Как их искать? Напишем объявление на Лента.ру?
̶ Надо, чтобы Димон прикинул, куда конкретно они могли податься. Дим, ты в голове-то пошурши, ̶ посоветовал Андрей Дмитриевич. ̶ Процессор не восстановился?
Дима густо покраснел, чувствуя себя виноватым во всех произошедших событиях оптом, и замотал головой.
Ему было неуютно и непривычно. Он не ощущал себя личностью. Там, в черепной коробке, стояла гнетущая тишина. Он не слышал текущих новостей и не мог напрямую связаться с компьютером. Правда, к своему удивлению, он помнил языки и мог, как раньше, свободно общаться не только по-русски, но и, как проверил дотошный друг, по-английски, по-немецки и, скорее всего, на других языках тоже. Добравшись до вожделенного планшета, Дима с лёгкостью проник в закрытую базу данных и прочитал биографию Брикса. Он даже влез в архив медицинского центра, узнав, что агент выписался, не закончив лечение…
И всё равно ему очень не хватало привычных картинок в голове.
«Лишь бы не выкинули, ̶ думал несчастный парень. — Я совсем-совсем никчёмный теперь…».
— Надо лететь в Индию и ориентироваться на местности, ̶ изрёк Ванька. ̶ Деньги есть, от изумрудов полтора миллиона «деревянных» осталось. Виза туда элементарная. Мы с Димычем смотаемся дня за два и всё разузнаём…
̶ Господи, Ванька, только не делай мне беременную голову, ̶. возмутилась Наталья Николаевна.
̶ Мадам, Вы мне прямо мешаете впечатляться, ̶ изрёк отец. Потом хмыкнул и как-то мечтательно добавил… ̶ Баальбек посмотрим.
̶ Баальбек в Ливане, ̶ вдруг выпалил Димон и сжался, словно ожидая удара. Его затрясло от ужаса содеянного. Он посмел исправить хозяина!
Наташа увидела это состояние.
Она смотрела на русую макушку отросших жёстких волос, худенькие плечи, красные пятна, спустившиеся с пылающих щёк на длинную тонкую шею, и думала: «Какое счастье, у меня теперь есть два замечательных мальчика…».
А потом теплые женские ладони мягко и ласково опустились на те самые худые плечи в материнском объятии. И тот замер, застыл… притих, как цыпленок, вдруг оказавшийся под надежным и широким маминым крылом…
И, посмотрев на родню, вдруг поддавшись какому-то странному чувству авантюризма, женщина чётко сказала:
̶ А я всегда мечтала увидеть Тадж-Махал. Ванька, и на меня билеты заказывай.
̶ Хорошая идея, ̶ согласилась Ба. ̶ Я, пожалуй, слетаю… А тебе, невыездной, за собакой смотреть и за котом…
Она блеснула глазами и добавила:
̶ Кастрированным!
̶ Знаете дети, ̶ вдруг раздумчиво начал Андрей Дмитриевич, ̶ если много воровать (полтора миллиона), то, можно, в конце концов, увидеть не Индию с Тадж-Махалом, а Воркуту, или, на крайний случай, Магадан…
̶ Андрей, никогда не ври детям, ̶ строго одёрнула его собравшаяся в путешествие Ба. ̶ Если красть МНОГО, то можно увидеть Лондон и Париж…
̶ Угу, я слышал, что учёные, наконец-то, открыли эликсир молодости. Теперь наши старухи могут сохранять работоспособность до девяноста лет. Спонсор исследований ̶ Пенсионный фонд России, ̶ отстраненно резюмировал отец. ̶ Иван, заказывай билеты. Дима, на тебе визовый центр. Ты, мать, куратор на хозяйстве, и без возражений. Вернёмся, я лично тебя в Баден-Баден провожу. Наташа, летим. Я решил.
***
Персиковым тёплым светом мерцает бесконечность. Там, в глубине рокочущей тьмы, словно младенец в колыбели, светится хрустальное яйцо. Внутри сверкает алмазами песок и видны очертания теней рассыпавшихся в прах городов. Ветер на равнине перекидывает с бархана на бархан горсти песка, меняя очертания, как в мультипликационном фильме.
Далеко, в замкнутом пространстве бесконечности, выгибая покатый горизонт, светится мрамор исчезающей балюстрады дворцового ансамбля. Две фигуры стоят среди колонн…
̶ Какая замечательная у нас сказка. Какие дети… ̶ шепчет женщина.
Мужчина обнимает её, и фигуры медленно тают в не уступающем места ни восходу, ни закату мире.
Тьма вокруг начинает хохотать…
Слухи о возвращении в Париж незаконнорожденной дочери Генриха Четвертого скоро подтвердились. Шептались о скорой свадьбе этой побочной принцессы. После десятилетней ссылки она возвращалась ко двору, чтобы испросить разрешения на повторный брак. Десять лет назад ей подыскала мужа сама королева-мать, рассчитывая раз и навсегда избавиться от дочери ненавистной женщины, Генриетты д’Антраг, второй по значимости королевской фаворитки. Первой, как известно, была Габриэль д’Эстре, едва не ставшая королевой. Подобно своей предшественнице, Генриетта так же метила на французский престол, даже взяла с короля письменное обязательство заключить брак после рождения наследника. Наследник родился, но недоношенным и бездыханным. Король женился на пышнотелой флорентийке, а неугомонная Генриетта весь оставшийся ей срок при короле вела с законной супругой войну. Они даже беременели одновременно, соревнуясь в деторождении, подобно женам Иакова. Фаворитке удалось родить мальчика, но было уже поздно. Наследником престола был объявлен первенец флорентийки, Людовик. Напоследок, почти перед самой своей отставкой, Генриетта родила дочь, ту самую, что на днях возвращается в страну, из которой была некогда изгнана. Клотильда помнила ее по детской в Фонтенбло. Король Генрих любил всех своих детей, и законных и незаконных. Он охотно признавал их своими и раздавал им титулы, соответствующие их королевскому происхождению. Поговаривали, что своих незаконных детей, рожденных ему любимыми женщинами не по велению долга, а по велению страсти, он балует гораздо безрассудней, чем детей законных, от жены флорентийки, глупой и розовотелой. Клотильда была живой тому свидетельницей. Она помнила высокомерное лицо Сезара де Вандома, первого бастарда, который держался с поистине королевским величием. Сезар до последнего верил, что столкнет с трона вялого, бледного Людовика. И король его в этом не разубеждал. Клотильда помнила, как заносчиво они держались, эти королевские ублюдки, как дерзко поддразнивали маленького, неуклюжего дофина. А потом появилась она, Жанет, дочь Генриетты д’Антраг. Ее привозили в Фонтенбло из замка Мальзерб, родового поместья д’Антрагов, даже тогда, когда ее мать уже покинула двор. Жанет не походила ни на кого из королевских детей. Возможно, она была еще слишком мала, чтобы задаваться вопросом о легитимности своего происхождения. Она была ребенком, живым, бойким. Впервые оказавшись в огромной королевской детской, где разновозрастные принцы и принцессы держались обособленно, каждый в своем стане, она нисколько не смутилась, а тут же затеяла какую-то шумную игру, вовлекая в нее всех, без различий и рангов. Людовик, вечно покинутый, скучающий и несчастный, откликнулся первым, за ним потянулась маленькая Елизавета, даже брат Сезара Александр выразил желание принять участие. Неподвижными остались только Сезар, как самый старший в этой детской стае, и она, Клотильда, ибо не выносила шума. Ей было уже восемь лет, а Жанет едва исполнилось пять.
Странное совпадение. Ей было пять лет, как и той, кому отец читал вслух приключения хитроумного идальго. У короля Генриха, само собой, не было ни желания, ни времени, чтобы оставаться в детской дольше четверти часа, а уж о чтении вслух и говорить не приходиться. Однако, он успевал повозиться с детьми. Застав однажды королевских отпрысков в самый разгар игры, он охотно к ним присоединился. Даже покатал на спине хмурого наследника, а ту самую зачинщицу игры, рыжеволосую егозу, несколько раз подбросил к потолку. Генриху ставили в вину, что он слишком снисходителен к детям своих любовниц, и пренебрегает детьми законными, на что тот ответил, что, как король, вправе выбирать, кого ему одаривать, а кого нет. Его законные дети уже отмечены судьбой, а вот те, кто рожден вне брака, обречены на позор своего рождения, и его долг, как короля и отца, облегчить это бремя всеми возможными средствами, дав своим детям подобающие титулы и имена. В то время он повздорил с королевой, желавшей особых милостей для своего любимца Гастона, и назло супруге заявил, что отдаст титул принца кому-нибудь из побочных детей. Да вот хотя бы этой, рыженькой… Жанет д’Анжу, звучит восхитительно. А Гастону и прочих титулов хватит. Поговаривали, что эту свою волю король намерен внести в завещание, но не успел, или забыл, но титул остался у Гастона, а дочь Генриетты д’Антраг так и осталась с тех пор д’Анжу, хотя никаких законных прав на имя она не имела.
После смерти короля в 1610 года незаконные отпрыски, как водится, попали в немилость. Дети Генриетты отправились в Мальзерб, откуда по прошествии нескольких лет, каждый отправился своей дорогой. Сны Генриетты впоследствии стал епископом, а Жанет, носившая фамилию матери Верней, отправилась в Неаполитанское королевство, где флорентийские родственники королевы нашли ей мужа, третьего сына обедневшего князя Карачиолло, герцога Мельфийского. Дочь Генриха была обречена на безвестность и прозябание, ибо избранный для нее супруг не обладал ни положением, ни богатством. Он ходил в море на старой галере, входившей в состав неаполитанской флотилии. У него не было будущего. Но как это часто бывает, судьба по иному бросила кости. Казалось, женитьба на побочной принцессе принесла незадачливому моряку удачу. Он будто обрел магический талисман, заманил в свои паруса попутный ветер, который погнал его судно к острову Фортуны. Из третьего сына он внезапно стал единственным. Оба его брата погибли нелепо, по вине тщеславия и гордыни. Удрученный князь вынужден был признать наследником земель и титула третьего сына, который стал адмиралом и герцогом ди Мельфи. Новоявленный адмирал возгласил неаполитанскую фамилию и так успешно сражался с берберскими корсарами и османами, что был удостоен приема во дворце вице-короля Неаполя. Таким образом, дочь фаворитки становилась одной из самых влиятельных и знатных дам неаполитанского королевства. Со временем предприимчивый адмирал подлатал и денежные прорехи. Поговаривали, что он сам не брезговал пиратством, а с богатых купцов, желавших без потерь, провести свои караваны на Кипр или Мальту, брал немалую дань. На него не раз поступали доносы в канцелярию вице-короля, но доблесть адмирала была столь велика, так он был щедр и ловок, что ему все сходило с рук.
Фортуна слишком быстро вертит колесо. Тот, кого она на мгновение вознесет, часто столь же стремительно бросит в бездну. Удачливый адмирал, наследник княжества и герцогского титула, был убит в схватке с турецким капером. Жанет д’Анжу осталась вдовой. Ей было 22 года, когда она обрела свободу. Но как и большинство женщин, приобретением этим не дорожила. И вот она возвращается в Париж, чтобы заключить новый брак, выставив эту новую свадьбу, как свидетельство триумфа. Клотильда не сомневалась, что Жанет затеяла это триумфальное возвращение, чтобы насолить королеве-матери. Вот она я, смотрите! Когда-то ваше флорентийское величество, вы пытались от меня избавиться, сослали в нищее, крохотное княжество, обрекая на бедность и забвение. Теперь смотрите на меня. Я вернулась. Я обрела богатство и славу. Я принята и обласкана вице-королем Неаполя, я удостоилась благосклонности папы Урбана. Я блистала в Милане, я покорила Флоренцию, я даже побывала в Лондоне и порезвилась при дворе Карла Стюарта. Теперь я возвращаюсь в некогда отвергший меня Париж, чтобы покорить, освежевать его, отрубить голову и вывесить захваченный трофей в своем будуаре. Клотильда мысленно усмехнулась. Эти незаконнорожденные безмерно тщеславны. Их терзает недостаток происхождения, они ощущают некий тайный изъян, как уродство, как сросшиеся пальцы, сиреневое родимое пятно между лопаток или тщательно задрапированный горб. Им непременно нужно доказать свою равноценность, и даже превосходство. Сезар де Вандом до сих пор не оставил своих надежд на престол. Но Жанет на престол покушаться не будет. Она прежде всего женщина, у нее иные средства и приоритеты. Она будет блистать, ослепит королевский двор роскошью, бросит вызов самим этим браком с англичанином. Ее будущий муж вновь иностранец. Французы, как видно, ей по вкусу. А брак с англичанином, с представителем страны, с которой Франция вот-вот вступит в войну, это шаг скандальный и смелый. Занятно, что по этому поводу скажет король, памятуя о том, какое наследство оставил в столице другой англичанин, герцог Бэкингэм. Один покушался на жену монарха, а другой намерен украсть сестру, пусть даже сестру наполовину. Весь двор с нетерпением ждал развязки. Жанет еще только подъезжала к предместьям, а ее особняк на улице Сен-Поль, ее драгоценности, ее чулки, туфли и платья, размер ее состояния, стоимость ее сундуков, новой мебели, лошадей и постельного белья служили неисчерпаемой темой для разговоров.
Утомленная этим шумом, она однажды спросила Анастази:
— Кто к нам едет? Царица Савская? Или сама Клеопатра Египетская почтила Великий Рим своим визитом? Кто ее Антоний?
— Некто Дункан МакЛохлэн, шотландец, — невозмутимо ответила придворная дама, — родословная от Адама, беден, как, церковная мышь.
— Что ж, выгодный союз. Он прикроет ее худородство, а она, своим вдовьим наследством, залатает дыры в штанах его многочисленной родни. Насколько мне известно, эти горцы все между собой родственники.
Решение ее сводной сестры вторично выйти замуж вызывало у герцогини искреннее недоумение и даже презрение. Эта женщина, невзирая на королевскую кровь, выказывала ту же глупость, что и дочь трактирщика, позволив одурманить себя любовью. Где же в ней дальновидность и расчетливость ее матери? Когда-то юная Генриетта д’Антраг дорого продала свою девственность и впоследствии так же неплохо торговалась, сбывая свои ночи за титулы и земли. А что же ее дочь? Кажется, она пошла не в мать. Сама платит мужчине. Наивная! Или она настолько некрасива, что у нее нет иного средства, чтобы заполучить мужа?
Внезапная известность сводной сестры, разговоры слегка раздражали Клотильду, она испытывала даже некоторую ревность к этой славе, но встречи она ждала с тем же нетерпением. Воспоминание было смутным. Кроме той шумной возни в детской и взлетающего под потолок огненного, громогласного шара, она припоминала неясный образ нелепо одетой девочки-подростка, веснушчатой, с теми же огненными вихрами. Эта девчонка присутствовала на свадьбе по договоренности их сестры Елизаветы. Клотильда тогда глубока переживала постигшую ее неудачу. Она лишилась испанского престола. Выбор пал на ее младшую сестру, румяную, жизнерадостную Елизавету. Клотильда была отвергнута и расценивала это решение испанской стороны, как величайшее оскорбление, крушение всех надежд. Она родилась на свет, чтобы стать королевой, и вот ее мечта, ее предназначение было обращено в прах седым, желтолицым испанцем, который нашел ее слишком… зрелой. Она была старше Елизаветы на два года. Уже тогда ей удалось справиться с чувствами и благополучно скрыть гнев и разочарование. К сожалению, прилагаемые усилия мешали смотреть по сторонам. Лица расплывались в каплевидные пятна. Где уж ей было запоминать глазеющих на нее подростков? Вскоре и сама Жанет покинула Францию, а герцогиня Ангулемская о ней благополучно забыла.
Этим субботним вечером в ресторане «Артемида» было непривычно мало людей. Каролина, уже в вечернем платье и причесанная, выглядывала из-за ширмы в зал. Она с досадой подумала, что причиной всему начавшийся сезон отпусков, поэтому практически никто не услышит ее новую песню, которую она так старательно готовила. Каролина старалась снова и снова прокрутить в голове слова песни, но все ее мысли почему-то постоянно возвращались к этому телефонному незнакомцу. Почему-то ей хотелось снова, хотя бы ненадолго, услышать его приятный голос в трубке…
«Глупости, – одергивала она себя. – Забудь. Не стоит о нем думать. Наверняка этот тип такой же бессовестный бездельник, как и Марк…»
Однако она еще несколько раз грустно вздохнула, прежде чем смогла хотя бы частично отбросить от себя эти мысли и более-менее настроиться на выступление. Когда ее объявили, она сделала глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и вышла на маленькую круглую сцену. Она услышала жидкие аплодисменты, а когда началась музыка, запела.
Людей в зале было очень мало, но аплодировали ей все присутствующие. Каролина с удовольствием сделала несколько раз реверанс и вдруг за одним из ближайших столиков заметила знакомое лицо, которое заставило ее вздрогнуть.
За столиком сидела Линда.
На ней был элегантный вечерний наряд, поэтому Каролина и не сразу ее узнала. Однако это презрительное и высокомерное выражение лица вряд ли можно было забыть или с кем-то спутать. Линда не аплодировала, а смотрела на девушку с легкой улыбкой превосходства.
Каролине стало не по себе, и она поспешила уйти со сцены. Однако из-за ширмы она снова посмотрела на Линду и увидела, что к той подсел какой-то полноватый мужчина в темных очках. Каролина стала внимательно его разглядывать… и снова вздрогнула.
«Да это же мистер Уиттон, – подумала она. – Вы же в командировке!..»
Уиттон был одет в черную униформу, похожую на дорожную одежду, поэтому после делового костюма узнать его сразу было тоже нелегко. Но, возможно, он только что сошел с самолета, потому что в руках он держал что-то, похожее на небольшой дорожный чемодан. Линда сидела, отвернувшись от него, а Уиттон что-то ей говорил. Линда в ответ презрительно дергала плечами и бросала короткие фразы, всем своим видом показывая, что общество Уиттона ей неприятно. Казалось, Уиттон уговаривает ее.
«Наверное, чтобы она вернулась на работу», – подумала Каролина. И хотя оба они не внушали ей симпатии, она все-таки была на стороне Уиттона, потому что Линда была ей более неприятна.
«Неужели эта противная переводчица и правда такая незаменимая? – с досадой думала она. – Уиттон так долго уговаривает ее. А с каким наслаждением он, наверное, послал бы ее к черту! Однако она ему нужна… Но Линда! Разве можно быть такой высокомерной? Конечно, это приятно, когда в тебе нуждаются, но разве красиво быть такой заносчивой?..»
Глядя на них, Каролина от возмущения распалялась все больше и больше. Наконец, Уиттон встал. Он что-то сказал и, гордо вскинув голову, ушел.
«Ну и правильно, – обрадовалась Каролина. – Может, Линда сама еще прибежит обратно! Раз другие работают у Уиттона так долго, значит, им нравится с ним работать, а Линда со своим характером вряд ли приживется на какой-либо другой фирме. Наверняка она еще не раз пожалеет о своей гордыне!..»
Линда осталась в зале и только посмотрела вслед Уиттону, когда он ушел. Казалось, она что-то обдумывает. Но затем она резко встряхнула пышными волосами и заказала у официанта еще один крепкий коктейль. Тут Каролину отвлекли, и ей пришлось отойти от ширмы. А когда через пару минут она вернулась посмотреть снова, Линды за тем столиком уже не было.
…В понедельник Каролина пришла на работу намного раньше всех. Она проверила свою почту, разложила бумаги и положила на видное место ключ от кабинета Уиттона. Она успела даже попить кофе, когда пришли Агата, Рита и Сьюзен. Агата сразу села за свой стол, а Рита со Сьюзен первым делом подошли к Каролине и похвастались обновками: Сьюзен – золотым кольцом и браслетом, а Рита – вожделенными серьгами, и еще она показала свои новые летние туфли, в которых пришла. Все это выглядело очень дорогим, и Каролина невольно подумала, что это действительно дорогие покупки для обычных консультантов турфирмы, и скорее всего, они подрабатывают где-нибудь еще или, что более вероятно, имеют богатых любовников. Но вслух она, конечно, ничего не сказала. Она сдержанно похвалила обновки и вернулась к делам.
Через какое-то время пришел Уиттон. Он что-то весело напевал себе под нос, и зайдя в офис, очень тепло всех поприветствовал. Каролине он даже шутливо подмигнул, забрал ключ и, весело что-то напевая, ушел к себе в кабинет.
Минут через пять у Каролины зазвонил внутренний телефон.
– Зайди ко мне, – сказал Уиттон. Его голос был очень строгим. Немного удивившись, Каролина поднялась и с некоторой опаской открыла дверь к боссу.
– Закрой дверь и садись сюда.
Каролина послушно закрыла дверь и села к столу, напротив директора. Тот смотрел на нее строго и даже сердито.
– О чем я тебя предупреждал, когда взял сюда работать? – резко спросил он.
– Что? – Каролина ощутила, как внутри нее все сжимается в тугой холодный узел. – А что случилось?..
– Как будто ты не знаешь, – злобно усмехнулся Уиттон. – Я тебя предупредил, что у нас есть своя корпоративная этика. А ты ее грубо нарушаешь!
– Я ничего не сделала! – воскликнула Каролина, чуть не плача. – В чем моя вина? Что я сделала не так?
– Ты… гм… оставалась в офисе после работы, – смягчаясь, ответил Уиттон. – Разве это не правда?
– Да, но мне правда это было очень нужно! – жалобно ответила она. – Я не думала, что кто-то заметит… Я не хотела никому доставлять неудобств!
– А что ты тут делала? – уже совсем мягко спросил Уиттон. Каролина с трудом сдерживала слезы.
– Репетировала новую песню, – тихо ответила она.
– Ах, песню, – протянул Уиттон и вдруг добродушно рассмеялся. – Бедная моя девочка, тебе негде репетировать! И все-таки, ты поступила плохо. Я всех заставляю уходить с работы вовремя. А то потом начнете просить у меня доплату за сверхурочную работу!
– Да что вы, я о таком даже и не думала! – воскликнула Каролина. – Я же оставалась сама, по собственному желанию…
– Ну хорошо, иди, – весело ответил Уиттон. – Но тут хотя бы в мое отсутствие в кабинете ничего не происходило? Пожара, наводнения, цунами? Ты ведь заходила в мой кабинет тоже.
Каролина нерешительно поднялась с кресла.
– Нет, все было нормально, – ответила она. – Да, я заходила к вам, потому что все три дня на ваш телефон звонил какой-то хулиган…
– Хулиган? – удивился Уиттон. – А чего же он хотел? Он угрожал, что ли?
– Нет-нет, он не угрожал, он шутил, – Каролина слегка улыбнулась краешком губ. – Представляете, чего он хотел? Тур в страну Эльдорадо!
От ее внимательного взгляда не ускользнуло, что Уиттон вздрогнул и даже будто слегка побледнел.
– Куда? – переспросил он. – А что ты ответила?
Каролина пожала плечами.
– Что можно ответить на такое, – сказала она. – Ведь Эльдорадо не существует…
Уиттон постукивал карандашом по столу и ничего не ответил ей. Он как будто задумался. Каролина пристально смотрела на него.
– Разве я что-то неправильно ответила? – решилась спросить она.
– А? – Уиттон будто очнулся. – Нет-нет, ты ответила все правильно. Эльдорадо действительно не существует.
Каролина направилась к дверям.
– Я подумала, что его шутка была немного странной, – как бы между прочим, добавила она. – Или может быть, он имел в виду что-то совсем другое…
– Иди, – прервал ее Уиттон. – И позови сюда Агату. Я только сегодня приехал, и у меня много дел. А ты иди и больше не нарушай моих правил.
Каролина молча вышла.
«Подумаешь, какое страшное нарушение, – подумала она. – И вся ваша корпоративная этика сводится к тому, чтобы обманывать. Только сегодня приехал! Нет, мистер Уиттон, меня вы не обманете. Я еще выясню, как вы узнали, что я заходила в ваш кабинет».
Каролина вернулась к работе, но настроение у нее было испорчено, и все как-то не клеилось. Днем Уиттон снова отчитал ее, уже за невнимательность – она сделала несколько ошибок, набирая текст. Каролина с трудом доработала до обеда и сразу ушла, едва часы показали час дня. Она перекусила в маленьком летнем кафе через дорогу и оставшееся у нее время просто одна сидела на улице, не возвращаясь в офис. Однако идти все-таки пришлось. Сразу после обеда к ней пришел Уиттон и попросил набрать ему финансовый план по выставке. Но едва она начала работу, у нее снова случилась неприятность – компьютер сначала завис, а потом показал, что нужно переустановить Windows. Каролина подумала, что директор снова сделает ей выговор, но тот наоборот, увидев, как она расстроилась, утешительно похлопал ее по плечу и позвал программиста. А пока Эдик взялся настраивать ее компьютер, Уиттон попросил Каролину перейти в технический отдел и на любом свободном компьютере сделать для него этот срочный файл, а на входящие звонки пока будет отвечать Рита. Рита чуть поворчала, но послушалась, а Каролина, забрав блокнот и ручку, пошла в технический отдел.
В техническом отделе, кроме Эдика, сидело еще пятеро молодых парней. Они удивленно уставились на Каролину, когда она вошла, а разобравшись в чем дело, предложили компьютер Линды, которая, как ей объяснили, была вторым бухгалтером и частично вела бухгалтерию турагентства.
– Линда сказала, что поехала в банк, – пояснил Арни, один из менеджеров. – Она обычно выключает компьютер, когда уходит, но в этот раз, наверное, забыла… Она вернется часа через два, не раньше. Пока ее нет, ты успеешь сделать, что тебе нужно.
Каролина быстро заняла кресло. Молодые люди несколько оживились, стали ее расспрашивать и шутить, но Каролина, хотя ей было и приятно их внимание, отвечала мало, боясь снова получить замечание от Уиттона. Постепенно парни снова погрузились в свои дела и перестали к ней обращаться. Каролина закончила документ, все еще раз проверила и распечатала на принтере Линды. Никто не смотрел, что именно она делает, и Каролина открыла папку «Мои документы» на рабочем столе. Она увидела кучу файлов, платежные ведомости, талоны, счета… И наткнулась на файл названием «Зарплата сотрудникам».
Каролина открыла его.
Длинный список фамилий и имен, человек тридцать, не меньше. Она нашла имена и фамилии всех, включая себя и Уиттона, и от удивления едва удержалась от возгласа.
Суммы начислений и выплат у всех были небольшими, можно даже сказать, скромными. И Рита, и Сьюзен получали практически столько же, сколько и она… Каролина ощутила торжество.
«Обманщица Рита, – подумала она. – Однако я не знала, что у Уиттона работает столько людей. Но где же они? На другом этаже? Уиттон сказал, что турфирме принадлежать только эти два офиса. Или это тоже обман?..»
Она уже хотела закрыть папку и уйти, но увидела еще один файл с названием «Премии». Каролина нажала «Открыть». Вот так! Файл был запаролен. Подумав, Каролина ввела пароль «Эльдорадо».
И файл тут же открылся.
Каролина обрадовалась, но только первые несколько секунд. Перед ней предстали длинные ряды цифр – списки, списки непонятно чего… Все было на незнакомом языке. Только в самом низу документа Каролина увидела таблицу, которая заставила ее вздрогнуть.
В таблице было указано всего несколько имен – сам Уиттон, Агата, Рита, Сьюзен, Линда, некие Барбара Ситтон и Грегори Морр. В таблице было указано, сколько каждый из них получил за последние полгода.
Шестизначные цифры.
За каждый месяц…
…Опустив руки, Каролина смотрела в экран, не веря своим глазам. Итоговые цифры просто не укладывались в голове. За эти деньги можно было купить коттеджи, лимузины, золотые украшения со всех ближайших ювелирных магазинов… Неужели они действительно столько получили? Каролине трудно было в это поверить. Она сидела потрясенная и не сразу поняла, что Эдик стоит рядом и обращается к ней.
– Я тебе компьютер настроил, – сказал он.
Каролина быстро все закрыла и, ни слова не говоря, вернулась на свое место.
Павел Петрович не дождался нашего вызова. Пришел на склад и увидел наполовину заполненный короб. Мы застали Шиловского в тот момент, когда он прохаживался вдоль ближайшего стеллажа. На нем были выложены образцы последних поступлений оборудования, инструментов и аппаратуры, рядом лежали листы описания. Был карман из плексигласа с надписью «для заявок» и плакат «РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ», под надписью изображение черепа с перекрещенными костями.
Павел Петрович давно услышал скрип груженой тележки и наши шаги, но головы не повернул
— Паша, заканчивай дуться! Лучше девушке помоги. А эту линзу я тебе уже положил.
Началась феерия. Павел Петрович заглянул в короб, развернулся ко мне. Снял с моего плеча фал, забрал небольшой рюкзак. положил в короб. Отдал мне команду:
— Стоять! Караулить!
Пошел вглубь склада и прикатил еще одну тележку. Слегка крякнув, поднял короб с пола, поставил его на тележку. Походя подписал у Деда счет-фактуру и акт передачи. Доложил в короб свертки и коробки с тележки Василия Григорьевича, и покатил нашу к грузовому лифту.
Я наконец-то поняла Великую Истину! Любой мужчинка на Земле от горшка до седых волос обожает все, что крутится-вертится, приборы, машины и машинки и прочие гаджеты. Когда джентльмен, обуянный страстью к новинке, ею любуется, то у него можно просить хоть Луну с неба. Я попросила большую чугунную сковородку. И таки не чугунная, она у меня в этом поле была! И, как бонус, мне достался круглый походный котелок литра на четыре. Живем!
Истина меня озарила, а понимание не вполне. Начальник Мужчина и демократ по обстоятельствам, в пользу дела.
В гарем он пришел последним. Проскользнул в туалет, прикрывая пятна на рубашке — белые на белом, почти невидимые, но для него они горели огненной стигмой. Пустил воду в раковину, сунул одежду под струю, ожесточенно намылил, смыл, намылил снова, так что пена едва не перехлестнула через край. Плеснул водой в лицо, поднял голову.
На него смотрел раб. Едва отросшие волосы топорщились во все стороны, как птичье гнездо, горло плотно охватывал черный ошейник, обнаженная грудь блестела от водяных брызг.
Только через несколько секунд Акайо понял, что смотрит в зеркало. Что это у него такой испуганный взгляд, что это он торопливо облизывает припухшие от укусов губы, что это его ноздри трепещут, как от быстрого бега.
Он отвернулся. Закрыл кран. Натянул мокрую рубашку. Уперся лбом в дверь.
“Это не я. Я не такой. Это не могу быть я”. Мысли разбивались и складывались вновь, бессмысленные, как узоры в калейдоскопе, чья суть — всего лишь трубка да несколько осколков стекла.
Осколков. Он — эти осколки.
Акайо вышел из туалета. Прошел через пустой гарем в свою комнату. Толкнул потайную дверь.
Она оказалась заперта. Он несколько секунд ошеломленно моргал, не в силах поверить — не то что не может туда попасть, не то что может туда не идти. Обогнул кровать. Медленно опустился на пол. Вдруг зло стащил с себя всю одежду, комом бросил в угол, снова откинулся на спину, дрожа.
Он лежал на колючем ковре и смотрел в потолок, голый, запутавшийся и возбужденный, как подросток. Мыслей не было, только совершенно дурацкая надежда, почти мечта.
Которая, конечно, не сбылась.
Он проснулся утром, замерзший, с отпечатком ковра на щеке. Торопливо оделся, десять раз перепроверив, не осталось ли где-нибудь пятен. Рубашка была чистой и пахла мылом, Акайо заправил её в брюки, надеясь, что так будет хоть немного менее заметно, насколько она измята после того, как высохла скомканной.
На завтрак были привычные хлопья, которые каждый заливал на свой вкус — молоком, йогуртом или вареньем. Рюу как-то с серьезным лицом выплеснул в миску стакан компота и даже съел получившуюся кашу, но повторять его опыт никто не рискнул.
После еды Нииша привлекла всех к готовке. Акайо краем глаза следил за другими: Тетсуи и Юки осваивали ручную кофемолку, Шоичи немного опасливо ронял в мясорубку куски мяса, хлеба и лука, Иола, водя испачканным в муке пальцем по строчкам рецепта, замешивал тесто, Наоки раскладывал по большим стеклянным банкам огурцы для засолки, Рюу и юноша со шрамом, чье имя никак не получалось запомнить, осваивали науку варки супа. А Джиро… Акайо незаметно придвинулся ближе к своему подопечному, которому Нииша только что вручила нож.
— Порежешь всё это мелкими кусочками, ясно?
Тот неуверенно кивнул. Повернулся к разделочной доске, медленно взял из миски перец. Стрельнул глазами в сторону Акайо, заметил наблюдение и, похоже, смутился. Отвернулся, взялся резать овощи. Акайо на всякий случай продолжал присматривать за ним, и в результате сам едва не порезался — нож скользнул по ногтю, оставив глубокую царапину. Проходящая мимо Нииша хлопнула его по плечу, но ничего не сказала, подмигнула только.
Акайо отвернулся, сосредоточившись на своей доске. Но все равно не мог не оглядываться время от времени, перепроверяя, все ли в порядке.
***
Дневные заботы увлекали, занимая все время. После заготовки огромного количества еды — видимо, Нииша вчера вернулась домой на грузовике продуктов — настала пора уроков, сначала общих, потом индивидуальных с Джиро. Тот всё ещё не мог догнать даже Рюу, но хотя бы начал прикладывать какие-то усилия. Когда вечером Акайо наконец освободился и хотел отправиться на кухню за чаем и доской, Таари сама пришла в гарем.
— Нам дали билеты на Высадку, — сообщила она, и Акайо не смог понять по тону, рада она этому или сердится. — Это послезавтра, а у вас по два комплекта одежды на каждого, да еще и стандартной. — В руки привычно склонившего голову Акайо упал планшет, Таари пояснила: — Ходить с вами по торговому центру, подбирая рубашки, я не имею ни малейшего желания. Выберите себе вещи через сеть, завтра поедем, примерим и заберем.
— Да, госпожа.
Хлопнула дверь, Акайо посмотрел на открытую на планшете страницу. Похоже на словарь, только вместо слов — картинки вещей, и подписаны цены. Наверху было выведено «Каталог мужской одежды», чуть ниже «А.М. Сохраняем стиль Праземли!» Подошел Иола, подтянулись остальные. Акайо оглянулся, нашел взглядом Джиро, с независимым видом сидящего в стороне. Позвал:
— Иди сюда.
Дождался, пока все сгрудятся вокруг и погрузился в изучение одежды. Большая её часть вызывала оторопь — слишком яркая, слишком цветастая, таких странных фасонов, словно приснилась портному в горячечном сне.
— Вот эта вроде ничего, — неуверенно сказал Юки, указывая на одну из картинок. Рубашка была широкой, однотонной и немного напоминала привычную с детства одежду, так что все согласно закивали. Акайо, примерно разбирающийся в управлении планшетом, девять раз ткнул в красный плюс рядом с картинкой. Выбрали так же штаны, потом еще несколько рубашек. Рюу решительно предложил заказать одну с крупным узором из белых треугольников. Его поддержали — надо было все-таки учитывать местную манеру одеваться. В итоге набралось почти десять видов рубашек и три вида штанов, каждого по девять штук, для всех. Однако почему-то когда Акайо на правах переговорщика показал одинаковые списки Ниише, та только рассмеялась:
— А я ей что говорила, — потрепала его по голове и велела готовиться к долгому походу по магазинам. Видимо, они выбрали что-то не то.
***
Торговый центр оказался большим, светлым, полным людей и похожим на что-то среднее между рынком рабов и институтом. Прозрачные перегородки отделяли магазины от широкого коридора, стояли скульптуры людей в местной одежде. Акайо увидел, как одну такую скульптуру переодевали, оттащив подальше и разобрав ее на части. Тем неприятней было через несколько шагов увидеть за стеклом рабов, играющих роль такой же выставки одежды, как скульптуры. Один из них, увидев группу возможных покупателей, улыбнулся, помахал им рукой. Пояснила Таари, заметив смятение стоящих рядом с ней:
— Это театральные рабы, они здесь учатся и заодно работают. Идем, этот магазин нам подойдет.
Отогнала консультантов, предлагавших помощь:
— Спасибо, но своих рабов я одену сама!
Они прошли вдоль вешалок. Таари быстро перебирала майки и рубашки, что-то бормоча себе под нос и передавая вещи тем, кому, на ее взгляд, они должны были подойти. Акайо, заметив, что Джиро остается почти без вещей, попытался помочь, выбрав ему что-нибудь похожее на то, что выбирала Таари, но та шикнула на него:
— А ну положи на место! Одену я твоего мальчишку, голым не останется. Ты ему ничего хорошего пока выбрать не сможешь.
Акайо, однако, не пожалел о своей попытке — после этого Таари действительно вспомнила о его подопечном и тот обзавелся таким же ворохом тряпок, как и другие. Наконец, обойдя весь магазин, Таари загнала их в примерочные и подозвала консультантов, велев проследить, чтобы подходили размеры.
Акайо, однако, консультанта не досталось.
В примерочной было тесно, тем более с такой кипой одежды, заполнившей все крючки и табуретку. Таари постоянно заглядывала за штору, почти каждый раз решая сама, подходит вещь или нет, лишь изредка спрашивая о чисто практической стороне, вроде:
— Не жмет? Попробуй присесть, удобно?
То и дело она забирала отвергнутые вещи и приносила что-то новое.
— Ну-ка примерь!
Акайо, как раз пытавшийся выпутаться из странной двухслойной майки, не сразу заметил, что появилось на вешалке.
Тонкий шелк с рисунком цветущей сакуры. Длинные широкие рукава, предназначенные для женщины, которая ничего не делает руками, а лишь украшает собой дом. Единственное, что позволяло считать это рубашкой — длина, едва достигавшая середины бедра.
Это было не кимоно, но все же…
Отодвинулась штора, внутрь снова заглянула Таари.
— Ну? Надевай, — Акайо чувствовал ее улыбку, жадную, хищную. Чувствовал, как она смотрит на него, впитывая его замешательство и неловкость. — Или мне помочь?
Он хотел отшатнуться. Правда хотел. Но от её голоса ноги слабели, и — о, предки — ему правда хотелось, чтобы она выполнила свою угрозу.
Таари придвинулась к нему вплотную, так, что он ощутил её дыхание на лице. Мелькнули перед глазами нарисованные лепестки сакуры, рук коснулся прохладный шелк. Таари рывком натянула на него рубашку, так резко, что ему пришлось сделать полшага вперед, чтобы не упасть.
Он оказался зажат между шелком и своей хозяйкой, щекой чувствуя улыбку на её губах. Кружилась голова, дыхание перехватывало. Акайо медленно, будто во сне, опустился на колени. Таари фыркнула, немного отодвигаясь. Запахнула на нем рубашку, затянула поясом. Развернула его к зеркалу.
Акайо смотрел на бесстрастно и дотошно отраженного в нем человека. Розовеющие щеки, блестящие глаза, белое горло, перехваченное ошейником. Кимоно. Стоя на коленях, он видел себя лишь до пояса, и иллюзия была абсолютной. Он моргнул, на мгновение увидев в зеркале то, что хотела Таари. Зажмурился, отвернувшись, даже мысленно не желая озвучивать увиденное. Но Таари не позволила. Схватила его за подбородок, развернула снова лицом к зеркалу. Приказала вдруг охрипшим голосом:
— Смотри.
Он покорно открыл глаза.
На него смотрела…
Таари провела рукой ему по волосам — до имперской прически они еще не доросли, так что вышел куцый хвост на макушке. И это вдруг разрушило ужас образа. Это было лишь подобие имперской прически. Подобие женской одежды. И в зеркале все равно отражался он, Акайо, вне зависимости от того, во что он был одет.
Таари над ним засмеялась.
— Надо же! Ты улыбаешься, — вдруг невесомо коснулась губами его щеки. Тут же отошла, выскользнула за штору. Оттуда уже велела странно смущенно: — Переодевайся в свое и выходи.
Акайо все еще стоял на коленях, накрыв ладонью место ее поцелуя.
Когда Таари оплачивала купленные вещи, он со сдержанным удовлетворением заметил, что шелковой рубашки среди них нет.
***
На Высадку, которая оказалась праздником, похожим на имперский Новый год, собирались три часа. Впервые со дня покупки рабы Таари перестали походить на армию — она подобрала им одежду так, что ни у кого не было даже двух одинаковых рубашек. Акайо, пытаясь решить, что нужно надеть, а потом помогая Джиро, оценил — все вещи сочетались друг с другом, все идеально сидели, не пытаясь скрыть недостатки, но подчеркивая достоинства. Крупный рисунок на майке Иолы позволял оценить ширину его плеч, тонкие полосы рубашки Тетсуи превращали нескладного и неловкого юношу в гибкий тростник, скользящие ткани одежды Шоичи повторяли мягкость черт его лица. Акайо мельком подумал, что как раз этому человеку могла бы пойти та шелковая рубашка, и смутился. Шоичи и так всегда выглядел немного слишком женственным, все время словно стесняясь самого себя, стараясь быть как можно незаметней.
Рассказывать сказки на ночь к ним в спальню пришли две девки из пятой группы, Олеся и Маша, – не самые плохие. Были там две злобные твари: щипали тех, кто не слушается, так что синяки оставались, и вообще издевались по-разному. Могли нарочно в туалет не пускать или заставляли стоять посреди спальни всю ночь. Павлик рассказал про них Витьке, и одна из них в следующий раз нашептала ему на ухо: «А ты, Пашечка, если своему Витьке жаловаться будешь, я тебя ночью подушкой задушу, понял?» Но Павлика они все равно больше не трогали, хотя он и испугался очень.
А эти, которые пришли, были ничего так. И тоже истории знали интересные и страшные, хоть у Витьки истории были лучше и страшней. Но Витьке с ними договориться не удалось, потому что Зоя им строго сказала Витьку в младшую группу не пускать. Она и страшные истории не велела рассказывать, но все ребята просили, и девки согласились.
Мишка Воскресенский сразу разнылся: не надо страшных историй, надоели страшные! Даже Петюня не ныл и слушал, а Мишка ревел под одеялом и уши затыкал. И обещал Зое пожаловаться. Костик Кириллов назвал его приютской крысой, и больше в сторону Мишки никто не смотрел.
– Давным-давно стояла тут на реке водяная мельница… – начала рассказывать Маша. – Если идти от нас к железнодорожному мосту, там её развалины остались. А под мельничным колесом на самом дне поселился громадный сом. Он на самом деле был злой колдун и людоед. И вот повадился этот сом мельничное колесо ломать. И вообще, по-всякому мельнику мешал жить.
Павлик представлял себе мельницу – в мульте про Кота в Сапогах она была, и в других мультах тоже. И долго не мог представить, где мельничное колесо, как под ним может жить сом и как может его сломать. Но потом решил, что если мельница стоит на реке, то, наверное, где-то под ней сом жить всё-таки может.
– Ну, мельнику это надоело, он вышел в полночь на реку, наклонился к омуту и стал сома высматривать. А сом раз – и схватил его за бороду. Схватил и тащит вниз. Мельник испугался и стал просить, чтобы сом его отпустил. Тут сом и говорит ему человеческим голосом: если будешь отдавать мне в год по одному мальчику, я тебя отпущу. А если трёх мальчиков будешь отдавать, я стану стеречь твою мельницу, чтобы она целехонькая стояла и не ломалась. Мельник был богатый и жадный, ему мельница была дороже каких-то там мальчиков, он и согласился. И вот стали на мельнице пропадать дети. Мельник хитрый был, чьих-то детей на мельницу не заманивал, а выбирал непременно сироток. И даже приплачивал разным бандитам, чтобы они к нему сироток приводили. И отдавал их сому на съеденье. Но скоро сиротки в округе кончились, едва-едва одного можно было за год найти, чтобы сому отдать. Испугался мельник, что опять колесо сломается и надо будет деньги за его ремонт платить, и стал думать, где бы ему взять еще сироток. А на месте нашего санатория тогда была дворянская усадьба, только брошенная. Её хозяин во Францию уехал и её бросил. И вот мельник придумал, чтобы в этой усадьбе приют сделать. Ходил, договаривался со всеми и договорился – сделали в усадьбе детский приют. Так возник наш санаторий.
Маша говорила медленно, останавливалась после каждой фразы и вздыхала.
– Потом мельник утонул и стал служить сому уже просто так, потому что привык. Выходил из реки, прикидывался живым человеком и искал сироток в санатории. Подойдет к задней калитке, позовет какого-нибудь мальчика и уговорит пойти с ним на речку. А когда они к берегу придут, к самой воде, – он мальчика в реку и утянет. Потом сын мельника из дальних краев приехал и тоже стал детей сому отдавать, и пока жив был, и потом, когда утонул. И так из поколения в поколение все потомки мельника служили сому и поставляли ему жертвы. Уже и мельницы не стало, а все равно. И все они обязательно тонули и из реки потом выходили, чтобы новую жертву для сома найти. Опознать такого человека очень легко: у него всегда мокрые сапоги, а с одежды всегда капает вода. С задней калитки всегда, потому что он не может далеко от реки отходить. И если такого человека встретишь, надо бежать скорей к людям и звать на помощь. А не позовешь никого, он тебя заговорит и в реку утащит, сому на съедение.
Понятно, что она на дядю Федю намекала, Павлик догадался. И даже сомнения появились: а вдруг правда, а Витька об этом не знает? Павлик решил обязательно спросить у Витьки, правду ли рассказывают девки или нарочно врут.
Маша опять вздохнула и хотела что-то сказать, но тут её подружка добавила:
– А выбирает он всегда некрещеных детей, потому что против крестной силы ему не устоять.
Наверное, они нарочно врали, потому что тут только Павлик был некрещеный, а этот приезжий про дядю Федю Зое все рассказал. Вот Зоя и подговорила их Павлика запугивать.
А если нет?
Витька пришел, когда нянька убедилась в его отсутствии.
– Прикинь, Зоя обратно приперлась – на ночь глядя, – сообщил он потихоньку, потому что все давно спали. – Я видал, как она няньку подговаривала сюда сходить.
Витька снова подложил под голову медведя, развалившись на полу.
– Вить, а тебе так не холодно спать? – шепотом спросил Павлик.
– Неа.
– А то хочешь, я тебе одеяло отдам.
– Я покрывало возьму, не боись. – Витька зевнул.
– Вить, а про мельника историю ты знаешь?
– Знаю. Её Зоя придумала, чтобы мы дядь Федю боялись. Давно ещё, когда я маленький был. У них это… экзистенциальный конфликт. Дядь Федя тоже про Зою рассказывал. Что она натуральная ведьма и у неё с Богом договор: она ему поставляет души, а он за это возьмет её в рай, хотя ведьмам и не положено.
– А разве ведьма не с дьяволом должна договариваться?
– Один хрен. Если колдуют от Бога – это святые подвижники, а если от дьявола – это злые ведьмы. Но разницы никакой. – Витька хмыкнул. – Зоя, говорят, бесов может изгонять, но ей не положено, потому как она не того полу человек.
– Она говорила, да… – вздохнул Павлик, – что после крещения батюшка всех бесов от меня прогонит… Что это бесы меня в молельню не пускают.
– Во-во. Все думают, что это батюшка бесов прогоняет, а на самом деле – это Зоя. Эх, вывел бы я её на чистую воду… Вся такая православная – а на самом деле ведьма. Ты заметил, как она говорит иногда? И рот почти не разевает – а слышно так, будто орёт во всё горло. Колдунство… Ладно, спи давай. И я подремлю немножко.
* * *
Вёсла Ковалев оставил у Коли во дворе, надеясь, что тот не заметит его возвращения. Но тут он просчитался: Коля пришел сам, Ковалев едва успел переодеться и растопить печку. Надо отдать соседу должное: водку он принёс с собой. Так же, как и закуску: банку огурцов, грибочки и половину буханки ржаного хлеба.
– Ты не бойся, грибки я сам собирал… Настоящие грузди! – заверил Коля, хлопнув первую стопку.
«Настоящие грузди» прозвучало так же, как «чистокровный волкодав»… Ковалев поморщился и закусил раскисшим огурцом – из него в стороны брызнул рассол с запахом браги.
– Огурчики слегка того, – довольно сказал Коля. – Эт прошлогодние ещё, от бабы Каблуковой, никак доесть не могу. В этот год мне Светка Пятакова огурцы солила – с хренком и сахаром, вот они хрустят так хрустят!
Коля нигде не работал, подъедался за счет множества одиноких старух в Заречном – кому-то вскопает огород, кому-то нарубит дров. А на лето сдавал дом за небольшие деньги, которые пропивал до Нового года.
Ковалев мужественно выслушал рассказ о сложных любовных интригах между Колей и Светкой Пятаковой пятидесяти пяти лет, но вскоре водка стукнула в голову, разговор перестал тяготить и даже показался интересным. Да и грузди были хороши: крепкие, хрустящие и пряные.
– А чей это пёс тут бродит возле моста? – спросил Ковалев после четвертой стопки. – Рычит…
– Если маленький и черный, то это Кузька Андронихин. Андрониха его с цепи на ночь спускает, потому что воров боится, а он под калиткой – и был таков!
– Нет, не маленький. Большой и серый с рыжим.
– Не, таких у нас нет. Дачники бросают по осени собак, конечно, но они все у магазина трутся, кто сразу не издох. А хотя… погоди-ка… Может, комитета… Ну, тёть Шура, уличный комитет. У ней на цепи такой пёс сидит, но я его редко видел, будка у самого крыльца, от калитки и не видно за сараями. Ну тот да, страшный пёс. Да. Срывается, бывает. Мой тоже иногда срывается, но он как – по своим делам сразу бежать, ни на кого и не смотрит даже. А тёть Шурин – тот не, тот на людей бросается. Тем летом дачницу покусал, она в суд хотела подавать, но потом так все и завяло.
– И часто он срывается?
– Ну… Не знаю. Тем летом срывался. Потом ещё тёть Шура уехала на два дня, он сорвался… Потом… Да, весной ещё один раз, но его сразу поймали. И, знаешь, забавно так! Участковый его увидел, за ружьем сбегал: пристрелить собирался, если что. Орал очень на тёть Шуру. Так пес бочком, по стеночке – и сам к себе во двор вернулся. Как будто понял.
– А тётя Шура случайно не в отъезде? – на всякий случай уточнил Ковалев.
– Не, я её сегодня видал в магазине, когда водку брал. А может, это из питомника? – Коля с опаской взглянул в окно. – Как домой-то тогда идти?
– Местная собака Баскервилей?
– Да ну… скажешь… Баскервилли… Это настоящее динго! Я тебе сейчас расскажу.
Коля поведал историю о тайном питомнике собак для КГБ, который находился в соседней области. В питомнике скрещивали диких зверей с дворовыми собаками, и, якобы, хорошее потомство получилось из смеси гиены, динго и лайки. Во время перестройки выведенные собаки разбежались и одичали, и теперь некоторые особи, преодолев расстояние в три сотни километров, появляются неподалеку от Заречного. Питаются они человечиной, их специально выводили такими, чтобы на людей бросались, а поскольку они скрещены с домашней лайкой, то человека совсем не боятся.
– Ох уж этот КГБ… – вздохнул Ковалев.
— Вы уже имеете план статьи? – спросила она.
— Да, более или менее понятный план. – Хью заливался соловьем. –Я пять раз посетил выставку и поговорил уже с директрисой Гольберг, встретился с Себастьяном Кохом. Собрал кое-какой материал о художниках из открытых источников. Большего мне пока не удалось. Мне бы очень хотелось вставить в статью большой текст о Борисе Казарине, как наиболее ярком портретисте.
— Вам понравился портрет «Ангел»? – спросила напрямую Лаура, и Хью с улыбкой закивал. — Не буду скрывать, я сама люблю эту работу, я считаю ее большой удачей Бориса. — Девушка скрестила ножки и приобняла колено руками. Поза также оставалась закрытой, но уже менее враждебной. – Этот портрет писался три года, он подвергался постоянным изменениям. Казалось, работе не будет конца.
Хью стал делать пометки в блокноте, чтобы не выглядеть обманщиком.
— В один прекрасный день я просто запретила Борису работать над ним, — продолжила девушка, — и поэтому некоторым критикам кажется, что «Ангел» — не оконченная работа. Но это не так. Хочу добавить, что некоторые идеи, например, оттенки фона и наклон головы предложила я. Я хотела, чтобы зритель почувствовал, что ангелу не уютно в этом мире, что он здесь временный гость. Поэтому и поза на картине такова, словно ангел сейчас встанет и уйдет… Растворится в воздухе, — Лаура мечтательно развела руками.
— А вы не испытываете смущения, когда говорите о себе как об ангеле? – спросил Хью, чувствуя, что в разговор стоит добавить перцу.
— О, нет, — засмеялась Лаура, и посмотрела Барберу прямо в глаза, — я никогда не отождествляла себя с портретом. Ну, какой я ангел?
«Это уж точно», — сказал Барбер.
— Расскажите о замысле картины, я ведь понимаю, что это не просто портрет, — попросил Хью, чтобы потянуть время и поближе познакомиться с Лаурой.
— Да, это непростой портрет. У Бориса много моих портретных работ, он, видимо, считает меня идеальной моделью, — без тени смущения спокойно сказала Лаура, и Хью отметил про себя, что девушка склонна говорить без жеманства, без стеснения, что очень подкупало. Хью практически забыл о характеристиках профессора Бреццеля и «дуры» Зельден. – Наверное, идеальная модель должна быть терпеливой и спокойной. А я именно такая. Мы долго думали, каким должен быть портрет. Ведь пора христианских чудес позади, и ангелу нечего делать в нашем бренном и суетном мире. Он лишний здесь, и задача художника это передать. Разумеется, ангел должен быть физическим совершенством, чтобы подчеркнуть контраст между окружающим миром и небесным созданием. Поэтому Борис наделил портрет качествами, не присущими мне. Слишком утонченные черты, слишком ясный взор, слишком хрупкая фигура, эфемерность образа.
Хью заворожено смотрел на Лауру, и его карандаш застыл над блокнотом. Лаура говорила медленно и тихо. Спохватившись, Барбер, сделал несколько пометок.
— Что же до самого Бориса, то он не любит общаться с прессой, но если я прочту черновик вашего очерка, и мне он понравится, то я смогу договориться о встрече с Борисом у него дома.
— Да-да, Лаура, это было бы неплохо. Через пару дней я мог бы представить вам этот очерк, — заторопился Барбер. – видимо, Борис вам очень доверяет.
— Да, мы с ним просто как одна семья, — сказала Лаура с улыбкой, и по спине Хью Барбера пробежал легкий холодок. – к тому же Борис сейчас очень болен. Он передвигается в инвалидной коляске, и потому лишнее беспокойство совершенно ни к чему.
— Спасибо, Лаура, я буду спешить с очерком, — сказал Барбер.
— Только пожалуйста, оставьте свои шпионские штучки, вы и так сильно напугали Виктора, — сказала Лаура с укоризной.
— О, разумеется.- засмеялся Барбер. И, видя, что Лаура уже собирается уходить, он испытал щемящее чувство расставания, которое ему раньше не было знакомо. Лихорадочно соображая, как бы продлить общение, Барбер выпалил:
— Не могли бы вы составить мне компанию и выпить чашечку кофе поблизости? – спросил Барбер, не надеясь на удачу, но видимо имел такой несчастный вид, что Лаура кивнула головой и ответила:
— Только давайте возьмем с собой Бриджит, я думаю, она сегодня ничего не ела.
Хью было все равно, хоть десять Бриджит, лишь бы пойти в кафе с Лаурой. А злобный «я» внутри Барбера шепнул: «Может, тебе удастся откатать пальчики с чашки кофе».
Хью Барбер предложил фрёкен Голл составить им компанию и посетить ближайшую кофейню, и та не долго думая, согласилась.