Клотильда сыграла в недоумение. В конце концов, у нее есть право на своеобразное кокетство.
— Какая честь, — почти насмешливо произнесла она. – Чем же моя скромная персона заслужила столь невиданную милость? Прелестный затворник почтил нас своим визитом. Никак с очередным условием пожаловали, господин послушник?
Как и следовало ожидать, Геро смутился. Она же испытала странное удовлетворение. Он растерян! Треснула маска почтительной отстраненности. Он вскинул глаза, покосился. Вот так, милый. Она не будет играть свою привычную роль. Не разрешит все сама. Пусть и он примет участие. Пусть скажет открыто и примет на себя толику преступления.
— Так отвечайте. Зачем вы здесь? Вы желали меня видеть? Вас томит бессонница? Терзает одиночество? Смелее. Скажите, что привело вас сюда в этот полночный час, сюда, в эту обитель ненавистной вам женщины? Не стыдитесь. Ваше откровение не будет иметь последствий. Ибо за ним не последует потрясений. Все возможные потрясения уже давно обратились в привычную досаду.
Она понимала, что несет вздор, что вся ее бравада от обиды, от мелочной женской обиды. Она желала сотворить эту булавочную месть, как деревенская простушка, брошенная женихом, желает навести смехотворную порчу, отправляясь к знахарке за клубком заговоренных нитей. Ему нечего было сказать. Он пришел заплатить по счету. Он может произнести это вслух, если она того желает, но станет ли ей от этого легче? Кого она унизит вырванным признанием? Себя или его? Ему больнее, он стыдится того, что происходит. Он хотел бы, чтобы все случилось молча, в темноте, без объяснений, как это бывало прежде. Это случалось столько раз, что удивительно было бы выводить на свет подспудные статьи договора. Но она не в силах остановиться.
— Если у вас есть новое условие, то самое время его назвать. Чего же вы ждете? Чего желаете? Дайте волю воображению. Подстегните свою фантазию. Позвольте ей нестись во весь опор, бешеным аллюром, выбивая радужные, торжествующие образы из ваших скудных желаний.
Геро взглянул на нее с интересом. Со смущением он справился, заметив, что речи ее высочества выдают не то волнение, не то скрытый гнев.
«Он слишком умен», с досадой подумала герцогиня. «Он уже знает, что я играю. Что это все… это все обида, недостойная, жалкая. Обида и ревность».
— У меня нет никаких условий, — спокойно ответил Геро. – Все мои условия, те, что вы изволили упомянуть, было высказаны мною еще год назад. С безмерным великодушием эти условия были приняты вашим высочеством. Более, чем мне дано, яне требую.
— Тогда зачем вы здесь?
— Никаких новых условий я не выдвигаю. Напротив, я пришел соблюсти ваши.
Какой изящный поворот! Такой словесной ловкости позавидовал бы адвокат. Он пришел, чтобы соблюсти ее условия! Не продаваться, как непотребная девка, а соблюсти условия. Выполнить обязательства. И взгляд такой ясный, невинный. Он безупречно прав. Они заключили сделку и каждый выполняет взятые на себя обязательства. У них de facto законный брак. Они подписали брачный договор, согласно которому он явился исполнить супружеский долг.
Ей вдруг стало смешно. Действительно, ну чем не брачный контракт? И чем эта сцена экстравагантней той, что происходит в каждой супружеской спальне? Пожалуй, их связь гораздо честнее, без мишуры и лицемерных обетов «и в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас». Все браки по сути своей торговые сделки, контракты, заключенные с целью обретения наследников и преумножения земель. Все это знают, только предпочитают прикрывать промасленную рогожу нежным шелком.
Чем отличается законный брак от тривиальной любовной интрижки, от уличного приключения или от свидания с содержанкой? Вдохновенный ханжа скажет вам, что брак между мужчиной и женщиной освещается самим Богом, церковь при стечении сотни свидетелей благословляет на умеренный блуд и потомство. Невесту сбывают по хорошей цене. Или жених продает свою молодость за приданое. А по сути? Какова разница? Разница лишь в прилагаемом списке домашней утвари, мебели, земельных наделов, доходных домов, штук английского сукна, борзых щенков и прочих ценных мелочей, упрятанных в шкатулку, которые, конечно же, не могут опорочить само святое таинство. Брак это право на имущество, на титул, на престол. Это право взять имя, присвоить герб. Брак это начальный капитал, положенный в банк и призванный вращаться, выбрасывая проценты. А проценты это родственные связи, наследники, придворные милости. Торговая сделка, заключенная под пение псалмов и курение ладана. А суть? Суть все та же, изначальная, библейская. А если суть одна, то браком следует называть любую связь мужчины и женщины, под каким бы предлогом, благовидным или непристойным, она бы не совершалась. Таким образом, у каждой женщины обнаружится не один муж, а десяток. Каждый мужчина, подобно сарацину, становится обладателем гарема.
Почему же ей, давно открывшей эту истину, давно утратившей иллюзии, так невыносима сама мысль о сделке, которую она заключила с этим безродным? Их связь отвечает всем канонам брака. Есть взаимовыгодный договор, где вторым пунктом прописан супружеский долг. Она должна помнить, что сама когда-то, когда был жив ее муж, находилась в схожей ситуации. Она выполняла супружеский долг согласно этому договору. И ее муж, пожалуй, не терзался угрызениями совести по этому поводу. Он охотно брал то, что ему причиталось и не чувствовал себя ни униженным, ни обделенным. Почему бы ей не последовать его примеру? Она взглянула на Геро, на его ресницы, на его губы, полюбовалась мазком тени на скуле. Этот мужчина принадлежит ей. Принадлежит всецело. Какой еще большей власти она желает? Какая смутная тоска ее гложет? Он ее не любит. Что с того? Она, в сущности, может заставить его притворяться. Он может даже выучить какие-то слова, какие-то фразы. Позаимствует у поэтов. Умеет же он улыбаться по приказу. Он на все пойдет ради своей дочери и подарит своей владелице желанный обман. У него хватило выдержки и сил явиться сюда для исполнения своих обязательств. Явиться после того, что случилось, после раскаленного железа. Он все может. Только она не сможет вынести еще и обман. Обман вряд ли получится полноценным, изящным, как у придворных повес. Зрелище будет жалким, и от того еще более оскорбительным, будто у нее в спальне окажется уличный актер, что потешает чернь грубыми шутками. Ей пора смириться и подобно Геро, просто выполнять условия сделки, не посягая на несбыточное.
Если Геро делает вид, что ничего не помнит, то и ей пора забыть. Не зря она вспомнила то оборванное свидание в библиотеке, начало начал. Она и начнет сначала, с чистого листа, без колебаний. Она вообразит, что тому свиданию никто не помешал, что не было криков и смертей, не было преждевременных родов и багровых пятен,и не было размолотых колесом костей.Ничего не было, и тогда будущее изменится.
Ощущения почти те же. За эти пару месяцев она забыла, какова на ощупь его кожа. Ладони забыли, отвыкли. Она слишком долго не прикасалась к нему. Только на мгновение испытала неловкость, замешательство, когда опустила руку ему на плечо. Ей вдруг показалось, что рана под сорочкой еще свежа, и своей лаской она может причинить ему боль. А потом и того хуже, рана уже не одна, их несколько, все фигурные, замысловатые, и просвечивают сквозь белоснежную ткань. Ее руке просто нет места. И раны эти подвижны. Они преследуют ее, укоряют. Она попыталась сдвинуть ладонь, опустить чуть ниже, и тут же ей почудилось горячечное тление, ее рука оказалась поверх остывающего угля. Она зажмурилась и снова открыла глаза. Свечение исчезло. За открывшиеся раны она приняла отблески свечей, их огненное эхо. И Геро не дрогнул, не отшатнулся. Он не испытывает боли. Под сорочкой его тело крепкое и ладное, почти бессмертное. Он с тех пор нисколько не изменился. Да и почему он должен меняться? Он все тот же темноволосый книжник, прилежный студент со взглядом строгим и усталым.
0
0