Мы снова ехали по пескам. К месту нашего первого полевого лагеря. Пятого мая в День Радио мы остановились у артезианской скважины в Моюнкумах. Пустыня только начала просыпаться от зимних стуж и ветров. Изменения были малозаметны. Блестел слой битого стекла вокруг лужи, высоко взвивался столп воды, падая в неё, с шумом и брызгами. Вокруг фонтана, бившего из стального ствола образовался небольшой прудик, скорее лужа, заросшая по краям зеленым тростником. вокруг в песках проклюнулась робкая зелень.
Мы поставили лагерь. На третий день задул ветер. Он шел от хребта Каратау, но не нес прохлады …
Зато ночью температура опускалась градусов до десяти.
Маленькая одноместная палатка, в которой должна была спать Ирина, превратилась в камералку.
Над входом натянули тент. Мы обе помнили, насколько опасны нам прямые солнечные лучи. Утром Ира работала в глубине палатки. Но часам к десяти она не выдерживала в маленьком прокаленном душном пространстве и перебиралась к Павлу Петровичу под тент. Днем Ирина держалась рядом с Шиловским и работала, как сумасшедшая.
Я спала в большой палатке, в которой размещалась кухня. Вставала рано, на рассвете. У меня была такая же проблема, если не хуже. Постоянно дул ветер, то сильнее, то слабее он приносил в лагерь песок. Не крупный кристаллический, плотно слежавшийся, а мелкий всепроникающий. Тот, который насыпал барханы и двигал их, как в Кара-Кумах. Пол в застегнутой наглухо палатке заметало тонким слоем песка.
Меня выручала скороварка. Даже в утренней относительной прохладе при полной загрузке она начинала шипеть через пять, свистеть через 10 минут. Клапан подпрыгивал, постоянно выпуская пар. Мне приходилось снимать кастрюлю с огня и выносить из кухни, поливать водой и вернуться к закипающему чайнику. Чай я заваривала уже без всяких изысков, прямо в чайник. Укрывала его телогрейкой на своем спальнике. Слабое утешение, вкус индийского чая и аромат исчезали, но зато на большой пятилитровый чайник хватало неполной столовой ложки. Ирка так уставала, что спала под этот музыкальный дивертисмент без задних ног.
С утра я одевала купальник, поверх него ветровку и шла к артезиану умываться, немного поплескаться и набрать воды остужать кастрюлю. Почти ледяной на рассвете, воздух быстро согревался, несмотря на ветер.
У меня был примерно час, когда я могла ходить в одном купальнике. Мужское шебуршание начинал Павел Петрович в семь утра. Для меня это служило знаком надевать юбку от комплекта из поплина в сборе похожей на платье халат. И то, и другое я покупала в «Пионере». {Филиал Детского мира на улице Горького, ныне Тверской}. Мой купальник современная мода определила бы в этом симпатичном изделии сарафан из молодежной коллекции. Закрытый сшитый из сатина лиф держался на широких бретелях, внизу широкая оборка, едва закрывавшая попу, под ней шортики того же цвета, что и кант. Вырез овальный довольно глубокий приоткрывал грудь. Если это детская мода, то я Филипп Киркоров. Но мне этот фасончик нравился. Сунула ноги в сандалии. Павел Петрович запретил входить в озерцо босыми. У каждого из нас была пара легкой обуви. Но в пустыне он требовал, чтобы мы ходили в туристических ботинках. Шиловский понимал, что в воду мы в них не пойдем. Он собственноручно соорудил из трех небольших досок нечто вроде гати для умывания и «артезианского душа».
Местные товарищи облюбовали артезиан под пикники и считали святым долгом по окончании перебить все пустые бутылки. Культурный слой из битого стекла удивит археологов будущего. Раскоп придется делать несколько метров глубиной и не откроет тайны, что же здесь все-таки было и что произошло. Вода в артезиане была теплая, постоять под ней было истинным удовольствием, если бы не ветер. Но однажды ветродуй внезапно начавшийся, так же внезапно стих. Думаю Ирина проснулась от тишины. Через пару минут она присоединилась ко мне в купальнике и длинной футболке. Мы наслаждались чудесной водой …
Вероятно, это было симпатичное зрелище. Притягательное. Наши старшие мужики подтянулись к месту действия, а дурной расстрига ракетой влетел в воду, поскользнулся и заорал. Вода вокруг него окрашивалась кровью.
— Ира, в левом вьючнике возьмешь два бинта широкий и средний, маленькую упаковку ваты, йод, там же перетянутые резинкой таблетки перекиси, возьмешь две, бутылку с остатком водки, в белом ящичке с красным крестом пинцет, кружку с водой, воды не надо, здесь нальем.
Побелевшая Ирка рванула в лагерь. Сашка орал, не прерываясь на вздох. Вот легкие у му- а … парня! Ко мне быстрым шагом шел Шиловский. В одной руке у него была большая миска, в другой бутылка «Столичной». На берегу валялся остов корпуса шести цилиндрового мотора. Павел поставил на него миску и бутылку. Все это время я старалась прощупать края раны и осколок. Кровь мешала видеть, но я примерно определила плоскость входа. Именно плоскость. Осколок был странный. Его острый край торчал из раны под углом, и либо имел малую кривизну, тогда это очень большая бутылка, либо плоская. Если большая, Расстригу придется везти в больницу, я не справлюсь. Если плоская, как фляжка, то можно попробовать вытащить. Сашка орал. Я еще раз внимательно оглядела подошву стопы.
— Павел, отмотайте мне примерно метр широкого бинта. И придержите его.
— Может вытащить?
— Надо вдвоем.
— Мне коленями упираться, подложить бы…
Ирка метнулась в палатку. Оба Павла были в резиновых сапогах. В воду вошли без проблем, подхватили под мышки и колени и усадили страдальца на железку. Ира успела вернуться с двумя небольшими обрывками тонкого брезента расстелить один и составить на него миску и кружку.
— Брючины закатайте. Сашенька, голубчик ты наш, либо ты замолчишь и не шелохнешься, либо тебе вставят кляп.
Все происходило очень быстро. У меня больше времени ушло на описание ситуации. Я стояла на коленях перед задранной подошвой стопы. Обработала её вокруг раны йодом, самоё перекисью, чтобы хоть ненадолго остановить кровь. Сашка пытался дернуться и заорать. Но его крепко фиксировали мужские руки. А девичья заткнула рот.
Обмотанной правой рукой я медленно тянула стекло. Хотелось дернуть, но я боялась крошечных осколков. Они могли остаться в ране. Осколок вышел. Вместе с «хвостом» в нем было пол сантиметра по длине. Дальше я все делала на автомате. Остановить кровь, промыть, проверить уголком края раны, снова промыть. Ещё раз промазать до голени йодом, наложить водочный компресс, сверху «подушечку», забинтовать. ВСЁ-Ё-Ё! Поплелась в палатку переодеться. …Я не очень хорошо соображала, меня трясло. Пион не помог. Потом я не могла вспомнить, когда Ира взяла мой мокрый купальник. Смутно то ли помнилось, то ли виделось, меня куда-то вели, бережно, тихо уговаривали, чем-то вкусным поили …
Я проснулась ближе к вечеру в палатке Павла Петровича на его раскладушке, одетая, на ноги накинут ватник.
— Ира, а где моя расческа?
— Я положила её в карман твоего ватника. Иди ужинать.
У обеденного стола под тентом стоял Павел Петрович, упираясь в него головой с половником в руке. Перед ним стоял котелок, от которого шел одуряющий запах чеснока и жгучего перца. Герасимович кромсал хлеб, А Ирка протягивала начальнику миску. Кажется, на ужин у нас харчо с кашей! Ирина ковырялась в миске, Павел Герасимович наворачивал ядреную смесь, приговаривая после каждой отправленный в рот ложкой:
— Вот это я понимаю. Вкусно! Это по-нашему!
Павел Петрович сиял!
Я положила в рот первую ложку варева и задохнулась от перечной остроты. Так и сидела с открытом ртом, пока не продышалась. Мы с Ириной переглянулись Она пошла за чаем, а я за кружками. Павел Петрович сел и положил себе немалую порцию. В котелке осталось столько же, как мы поняли для Сашки. Павел Петрович понес котелок страдальцу, а мы Иркой молча подвинули свои миски шофёру. Он также молча опростал наши миски, и мы с Иркой хором, с полным правом похвалили подошедшего начальника:
— Спасибо! Очень вкусно!
Довольный Шиловский возвестил:
— Завтра у нас выходной. Александр останется в лагере, вас я поведу на экскурсию. Вон на том бархане была стоянка неолитического человека!
0
0