Утро получилось ожидаемым. Над пустыней у Каратау кругами ходили тучи, роняя на землю молнии. Бахрома дождя не долетала до песка. До лагеря временами доходили шквалы холодного влажного ветра. После завтрака хмурый Шиловский с нашей девичьей помощью и импровизированного трапа скатил 40 литровую флягу и закопал её почти под горло в песок у кухни. Павлу Герасимовичу приказал задраить кузов и закопать колеса в песок. А сам пошел укреплять палатки. До сих пор я не видела таких серьезных приготовлений к непогоде.
Пока я относила завтрак страдальцу и осматривала его ногу, Ира у артезиана вымыла посуду. Вернувшись, предложила наполнить 10-ти литровку водой. У нашей поилки слой песка закрыл стеклянный бой и нашу небольшую доску, по которой мы входили в лужу умываться. Пока мы наливали воду, прилетел гриф и без страха пил воду, устроившись подальше от нас. Улетая, он нам что-то сказал, увы мы не поняли. Ну, не знаем мы грифячьего! Доску мы забрали с собой.
Ира и Павел Петрович устроились камералить, Герасимович окапывал колеса. Я занялась обедом. Сварила постные щи по-деревенски, и затеяла пирог с пережаренным луком, рисом и тушенкой. До обеда оставалось часа полтора, и я пошла к камеральшикам, и предложила помощь. Пока меня посвящали в премудрости, все успели задать по одному вопросу. Павел Петрович — как себя чувствует Саша? Ира — Что сегодня на обед?, я — о погоде. Я отвечала скопом:
— Саша чувствует себя на мой взгляд замечательно. Рана чистая уже начал формироваться небольшой рубец. Заживает на нем, как на собаке. К обеду прискачет с ложкой. Будет недоволен. Обед готов доходит под полушубками. В меню постные щи по- деревенски, вместо второго пирог с рисом, жареным луком и тушенкой. Будет бухтеть не дам ему пирога. Потом я мыла образцы, резала крафт под конверты для них, тут и час обеда пришел. Мы поливали на руки друг другу воду, когда из палатки высунулась лохматая голова.
— Мне обед принесут?
Павел Петрович тоненькой струйкой лил воду на ладошки Иры. Он не успел отреагировать. Вмешался Павел Герасимович. Грузовик стоял между его и Сашкиной палаткой, а наш казак только что окончил окапывать задние колеса. Стряхнул с лопаты остатки грунта:
— Свободных рук нет, и ног тоже. Держи, вместо костыля. Бросишь где попало, я тебе сам накостыляю!
Мы обедали в кухне. Десятиместная солдатская палатка была не рассчитана на мебель. Было тесновато, но вместе нам было спокойнее. Сидели мы на вьючниках, в которых хранились наши запасы. Ира устроилась на своем упакованном спальнике, поставив его торцом. Её раскладушку собрали на время обеда, а Саше мы поставили стул. Мы его ждали, пока ему помогали вымыть руки. Все, как в приличной семье. Вот тут начался фарс. Скороварка у меня уже была раскупорена, миски и поварешка приготовлены, и я начала раздачу. Первой я наливала, как самому старшему мужчине, хозяину Дома Павлу Петровичу. Сашка, тут же изрек:
— Что это?
— Постные щи по-деревенски.
— Мне не наливай! Давай сразу второе.
Пока шел этот диалог, я успела наполнить миску Павла Герасимовича и наливала Ире. Ответил Шиловский:
— Второго не будет.
— Лен, — еле прожевав хлеб спросил с надеждой Павел Герасимович, — а добавка?
— Ты же знаешь, Герасимович, условие вчера все слышали.
Павел Петрович говорил чрезвычайно серьезно. Но и блеск очков не мог скрыть смеха в его глазах. Сашка сидел ошалевший и тихо наливался злостью. Ира, распробовав, спросила:
— Что это за рецепт? Я таких вкусных щей ни разу не ела!
— Жалко сметаны нет или молока забелить. Это старинный. Еще до Петровских времен известен. В Великом Княжестве Московском такие шти по весне кушали все, от князи со боярами, до последнего смерда. А когда и где родился в летописях не написано. У нас он в семье давно. Меня бабушка учила.
— Лен, Москва наливками славилась. Твоя тебе секрет не передала?
— У нас сухой закон!
— Павел Петрович, даже если бы секрет знала, все равно ничего бы не вышло. Наливку ставят месяца за 2-3. Что-то так.
— Ты, Саша, вежливо попроси нашу кудесницу, может простит и нальет.
Попросил, налила. После обеда мне разрешили порисовать саксаул.
Я возвращалась в лагерь Мне навстречу шёл Шиловский. Только, когда он меня перехватил я поняла, что потеряла направление, и могла пройти мимо лагеря.
Он забрал висевший на плече этюдник. удивился:
— Такой тяжелый! Сколько он весит?
— Зависит от того, что в него положу. Сейчас килограмм шестнадцать. Может и под тридцать. Если все тубы десятки и полные. Тубы в свинце.
— Я не знал. Елена Владимировна, в пустыне и тундре быстро теряют направление и опытные люди. Особенно в непогоду. Вы почти точно вышли. Как только поднимемся на бархан, увидите.
— Павел Петрович, сколько может продлится?
— В Моюнкумах предсказать погоду почти невозможно. Самая плодородная и богатая водой среднеазиатская пустыня. Воды много, но под землей. Целые озера.
Ведь может нормально разговаривать! Он вероятно Сашку жалеет. Распустит и избалует. Но я себе зарок дала, — советовать не буду.
0
0