Она взяла его за руку и еще ближе подвела к окну. Чтобы полюбоваться. Что же с ним случилось? Он не бывает таким даже после свидания с дочерью. Эти свидания его скорее истощают, наполняют тревогой. Он, подобно мифическому пеликану, что кормит своих птенцов собственной плотью, отдает за эти свидания часы своей молодости, растрачивает корпускулы жизни, нанося видимые раны, все эти тонкие, пока едва заметные складочки меж бровей и в уголках глаз. Но случилось обратное. Ему ничего не понадобилось отдавать. Он не расплачивался, напротив, получил в дар. Таинственный подарок от безымянного дарителя. Кто-то жестом или заклинанием смахнул с этого юного лица землистую, продавленную синевой, бледностью, смел ее, как паутину, с узорной поверхности, нацедил волшебного нектара и поднес к губам, обновил кровь, пустив ее, как талую горную воду в подмерзшие листья. Что же это? Анастази была права? Этот шарлатан в пестром одеянии – гений?
Она подошла еще ближе. Геро не отвел взгляда, как делал это обычно. От бьющих в лицо косых закатных лучей фиолетовые зрачки сузились, и в молочной купели сияли два зернистых сапфира. Он не испытывал ни страха, ни тревоги, ни отвращения. Он был спокоен, будто ощущал за своей спиной присутствие некой силы, которая оградит, если понадобится помощь. Он был спокоен, как босоногий пилигрим, познавший силу благодати, и взирающий со снисходительной жалостью на встречных разбойников. Ему нечего было терять. Или наоборот, он был настолько богат, что отданные по пути монеты, даже горсть монет, равнялись по ценности дюжине сухих каштанов, забытых под деревом. Отныне он черпал свое богатство из бездонного, вечного источника, где благородных камней и золота хватит на всех живущих и нерожденных. Она получит доступ к этому источнику лишь через него, ибо для нее путь туда, в божественную сокровищницу, давно заказан.
Последующие шесть недель она прожила с тем же приятным недоумением. Позже она оценила те ветреные, промозглые дни, как самые уравновешенные, почти счастливые. Геро пребывал все в том же мечтательном спокойствии. Она замечала даже тень улыбки на его губах. Он по-прежнему любовался некогда представшей ему истиной. Что это за истина, она не пыталась вообразить, успокоив себя его долгожданным прозрением. Или выздоровлением.
С тех пор, как в замке побывал тот оборванец с холщовой сумкой, Геро чувствовал себя значительно лучше. Даже с наступлением холодов он ни разу не пожаловался на боли. Впрочем, он жаловался только тогда, когда эта боль выжигала до слепоты глаза, а кости превращала в размякшую глину. Но и тогда он не жаловался, его глаза выцветали и он без стона опускался на колени. В те благословенные шесть недель она не заметила даже бледности на его челе. Он был отзывчив и покорен. Он видел что-то впереди, совсем близко, какое-то рдеющее пятно, различимое в ночной пустыне, и знал о скором разрешении всех печалей. Много позже она поняла, что он видел и почему был так ужасающе спокоен. Он видел свою смерть. Знал, что осталось недолго, и очень скоро наступит долгожданное освобождение. Всего несколько миль по каменистой дороге, или сотня шагов, которые так легко преодолеть, если мерцает свеча в распахнутом окне. Она не догадывалась. Она даже позволила себе верить с этих шести недель начнется новая эра, что он, переживший очередное хождение по углям, смог обрести особое зрение и даже слух, что он в конце концов, услышит ее отчаянную мольбу о прощении или примет ее сердечную ущербность с великодушием, как болезнь, которая неизлечима, и потому нуждается в прощении. Или же он устал от своего упорства и сломался, как доведенный до отчаяния праведник, чье отступничество в аду приведет мир к неизбежной гибели. Силы человеческие небезграничны. Она продолжала мечтать, она даже строила планы. Вдали ей виделось будущее, с острыми сверкающими шпилями, будущее, инкрустированное ясписом и сапфиром, в золоте, очищенном до прозрачности, и даже с вечно плодоносящим деревом, уподобив ее видения грезам Иоанна Богослова. Подобно искупленному человечеству, она готовилась вступить в этот маленький Небесный Иерусалим. Но внезапно явился вестник, чье послание она не смогла правильно истолковать. Что таит в себе неожиданный знак судьбы? Милость или приговор?
В качестве посланника богиня с колесом, тем самым, что однажды, с поворотом, обратило ее в павшую, отслужившую бренную мякоть, выступила… Жанет. Да, та самая Жанет, самозванная принцесса д’Анжу, провинциальная княгиня с дерзким зеленым взглядом, что явилась на парижский небосклон подобно метеору, вспоровшему хмурое, заглаженной ветрами небо. Она вспыхнула ярко, подсвеченная скандалом, потянула бархатный алый шлейф, верхом на жеребце, украденным из конюшни Гелиоса, подпалила своим сверкающим обликом воображение мужчин и самолюбие женщин, заронила не то надежду, не то страсть, не то долгожданное, уже проросшее зерно хаоса, из которого в этом илистом омуте должен был прорасти горячий, пузырящийся родники ударить в самое небо галечным фейерверком. Эта рыжая бестия неспроста явилась в Париж из Вечного города, опаленная неаполитанским солнцем, с кристалликом морской соли в волосах. Все от нее ждали какого-то бунта, шалости, озорства, какой-то животворной дерзости, вулканического огня, который ей полагалось украсть из кратера Везувия. Она должна была что-то изменить, что-то сдвинуть, обновить. Даже сорвать пелену с тусклых, замыленных глаз.
Когда она бросала вызов графу де Монтрезору, подбирая поводья бербера, Клотильда пребывала в уверенности, что так и будет. Парижский двор ждет череда скандалов и потрясений. Герцогиня готовилась стать зрителем этого спектакля, одновременно фарса и трагедии; она готовилась сокрушаться и тайно рукоплескать, восхищаясь недоступной ей доблестью. Но спектакль не состоялся. Метеор, так смело, так уверенно ведущий к земле дугу, вдруг стал исходить черным дымом, как сальная свеча, и у самой тверди распался на тлеющие угольки. Жанет внезапно утратила свой бунтарский запал. И случилось это, как подозревала Клотильда, именно в ее замке! Жанет покидала Конфлан уже как будто выгоревшей, приглушенной, как светильник под полупрозрачной тканью. Темноты нет, свет пробивается, но не тревожит, не слепит. В Париже княгиня не затевала бурных интриг, романов и ожидаемых скандалов. Нет, со стороны ее трудно было заподозрить в отступничестве от задуманного поджигательства, от доставленных в ее обозе бочек с порохом. Эти бочки, петарды и фейерверки все еще были где-то там, все эти белые рассыпающие звезды, крылатые драконы, пылающие розы, но она как будто сократила их мощь до безобидной щекотки, извлекая из запасов хлопушки с разноцветным конфетти.
Она не уклонялась от визитов и приглашений. Она бывала везде и не упускала случая поддразнить придворных красавиц гроздьями драгоценных камней. Но что-то в этих ее эскападах было надуманных и даже вымученным. Она подобно лицедею, отыгрывала обещанный спектакль, за который уже было заплачено. Уличный лицедей не смеет расторгнуть контракт, иначе окажется без гроша. Жанет, возможно, страшилась тех самых вопросов, которые мысленно задавала себе Клотильда. К счастью, далеко не каждый был настолько проницателен, чтобы заметить этот фарс. Жанет играла превосходно, давая умеренную пищу для сплетен, острила и даже затевала литературные споры в салоне Рамбуйе, утверждая, что «Неистовый Роланд» Ариосто не более, чем изящная пародия на рыцарские романы. Одним словом, Клотильда испытывала разочарование, обнаружив, что приписывала этой незаконнорожденной принцессе несуществующие достоинства. Она испытывала это разочарование еще и потому, что с именем Жанет была связана та неожиданная счастливая перемена. Ибо все изменилось именно после ее визита, вернее, после визита ее врача. Это ее врач, тот итальянец в пестром шейном платке, избавил Геро от мигрени, подарил ему то глубинное спокойствие, в котором тот пребывал уже несколько недель. Клотильда испытывала к своей сестре почти благодарность. Ей хотелось видеть в этой провинциалке нечто особенное, исцеляющее, что могло бы осветлить этот прогорклый парижский воздух, рассеять мертвенную затхлость. Увы, она была одной из них, из принарядившихся мертвецов, только приплясывала чуть живее и рядилась в яркие тряпки. И вот новость: Жанет каким-то образом оказалась в Конфлане, как раз в то время, когда Клотильда отсутствовала.
Выглядел ее визит как безупречная случайность. Она уговорила короля, который был к ней необъяснимо благосклонен, позволить ей принять участие в зимней охоте в Венсеннском лесу. Людовик, как известно, не выносил участия дам в своей любимой забаве. Его охотничья свита состояла из егерей и двух-трех приближенных, таких же фанатичных охотников, как и сам монарх. Дамы безжалостно изгонялись за пределы узкого круга. Но Жанет каким-то неведомым приемом убедила сводного брата, и он позволил ей присоединится. Первый и последний раз, ибо Жанет немедленно подтвердила нелестное мнение государя о дамах-охотницах – она заблудилась. В это поверили все, за исключением герцогини Ангулемской. Да и она едва не приняла эту версию за единственно верную. Их августейший брат самозабвенно предается травле и бывает так увлечен, что забывает о своих спутниках. Он несется вслед за собаками, не заботясь, поспевают ли за ним егеря. А уж что касается женщин, то он мог и намеренно устроить так, чтобы назойливая сводная сестра осталась одна в лесу.
Все знают, что Людовик питает открытую неприязнь к дерзким и властным женщинам. Его тайный страх перед ними оборачивается нетерпимостью и враждой. Он мог проучить Жанет, преподать ей урок на будущее, устроить показательную экзекуцию, как предупреждение. Король, прозванный Целомудренный и Справедливым, в действительности не отличался ни благородством, ни великодушием. Он был сыном своей матери, особы пламенно честолюбивой и жестокосердной, и, как положено такому сыну, обделенному, униженному, затаил обиду на весь женский род. Кому как не родной сестре, дочери той же честолюбивой женщины, не знать, какие демоны зародились и проросли из материнского пренебрежения и оплеух в душе этого слабого мальчика, ставшего по воле судьбы королем Франции. Он должен был ненавидеть Жанет, за ее дерзость, за ее самоуверенность, за умение держаться в седле, за богатство и веселый нрав. Он согласился взять ее в свиту, чтобы унизить, указать незаконнорожденной подобающее ей место.
Клотильда приняла низость брата, как основополагающий догмат и даже испытала чувство жалости к этой наивной провинциалке. Сколько же еще ей понадобится таких уроков, чтобы вернуться с неаполитанского неба? И сохраняла это чувство, замешанное на благодарности, до того момента, когда вошедшая в ее будуар Дельфина произнесла несколько слов. Жанет, эта наивная глупышка, эта провинциальная княгиня, так искренно верившая в узы крови, покинутая в лесу, едва не ставшая жертвой разбойников, почти замерзшая, неведомо как добралась до Конфлана и там, в парке, встретилась с Геро.
— Как такое возможно?
Она произнесла это помимо свой воли, с безобидным недоумением, будто ей только что показали занимательный фокус, извлекли кролика из шляпы, и она никак не может этот фокус разгадать. На Дельфину смотрела с тем же обескураживающим недоверием, как на того недобросовестного фокусника. Верить Дельфине нельзя. Ее не раз уличали в доносительстве и клевете. К тому же, придворная дама с абрисом овцы была едва ли не единственной в свите, кто не поклонялся Геро с языческим вдохновением. Она не видела в нем ничего, кроме хитрого расчетливого интригана, который сумел всех очаровать и обвести вокруг пальцы. Дельфина с вожделением голодной паучихи ждала, когда фаворит споткнется, когда совершит ошибку, которая позволит ей, верноподданной, открыть глаза своей очарованной госпоже и свергнуть удачливого проходимца. И вот, она верит, что великий день настал! День торжества и великого доноса.
Клотильда в самом деле была смущена. Она не верила в совпадения. Тем более, в такие совпадения. На что намекает со сладострастным нетерпением ее придворная дама? На некую предварительную договоренность! На свидание, о котором условились ее любовник и сводная сестра. Герцогиня нахмурилась. Она даже встала и нервно прошлась по комнате. Сплела тонкие пальцы и один сустав нежно хрустнул. Дельфина ждала. В ее позе присутствовала подобострастная кривизна, будто ее с самого рождения давлением в поясницу и плечи добавили, как необходимый элемент.
— Как это было?
И Дельфина, торопясь, захлебываясь, поведала незамысловатую историю, смысл которой был ясен и доказуем со времен праматери Евы. Вероломный любовник и распутная женщина договорились о встрече, в момент отсутствия той, кому оба были обязаны: любовник окружавшей его роскошью и даже жизнью, а распутница – родственной благосклонностью. Женщина проявила изобретательность. Она появилась в замке, как взыскующая спасения. А господин Геро поджидал ее в парке. Он заранее спустился вниз, чтобы встретить свою пассию. Он довольно долго бродил от парадного крыльца до лесной тропинки, высматривая кого-то. Теперь уже нет сомнений, кого.
— Он был один? – прервала ее Клотильда. – Когда спустился в парк.
— Нет, — несколько обескураженно ответила Дельфина. – Его сопровождал его слуга, Любен, и еще один лакей, следовавший шагах в десяти.
— Они видели Жанет?
— Да, конечно, — взбодрилась Дельфина, — именно тот второй, преданный слуга вашего высочества, и поспешил поставить меня в известность.
— А кто еще… поспешил?
— Месье Ле Пине, мадам Жуайез, кастелянша, мадам…
— Довольно. Они все видели княгиню?
— Да, она некоторое время оставалась в замке под присмотром месье Ле Пине. Она ждала свою свиту.
— А что же Геро? Он тоже с ней оставался?
Дельфина замешкалась. Ей хотелось солгать. О, как же ей хотелось солгать! Как жгла ее бледный узкий язык эта ложь, словно кусочек имбиря. С каким восторгом и упоением она бы уличили ненавистного фаворита в грехе, объявив, что он, это лицемер, провел наедине с Жанет не менее двух часов. Но было слишком много неудобных свидетелей.
— Так что же господин Геро? – уже насмешливо поинтересовалась принцесса. – Он присутствовал? Скрашивал ожидание?
— Нет, он сразу же ушел к себе. Господин мажордом предложил ее светлости свои услуги.
— Так они оставались наедине?
Дельфина вновь медлила. Вновь преодолевала соблазн.
— Нет, наедине они не оставались. Господин Геро только указал ей путь из парка, где она появилась, до парадного крыльца.
— И это все? – Клотильда уже не скрывала насмешки.
Минутный триумф уже обратился в отчаяние. Дельфина взглянула на нее почти в ужасе. Она недоумевала. В чем ее ошибка? Она вновь проиграла. А проклятый фаворит без единого аргумента в свою защиту вновь одержал верх. Это магия, злое колдовство. Герцогиня сжалилась.
— Вы всегда преданно служили мне, Дельфина. И ваш порыв вполне оправдан вашей преданностью. Вы спешили меня предупредить и вы были правы. Это происшествие не простая случайность. И кто-то непременно ответит за пренебрежение своим долгом. Но вы лишний раз явили мне образец служения. Вы будете вознаграждены. Таких услуг и такой преданности не забывают.
Придворная дама воспряла духом. Пусть верит, что достигла поставленной цели. В чем она, собственно, почти преуспела. Служанка стремилась заронить тень сомнения в душу своей госпожи, и ей это почти удалось. Клотильда была встревожена. Нет, она ни на мгновение не усомнилась в невиновности Геро. Вовсе не потому, что обольщала себя его верностью, а потому, что Геро был слишком любящим и благоразумным отцом и не соблазнился бы даже свиданием с Артемидой, пожелай богиня отдать ему свою девственность, если бы последствием была бы вечная разлука с дочерью. Он ничего не знал. Автором приключения в стиле итальянского дель арте была Жанет. Вот в этом у ее высочества не было ни малейшего сомнения. Она ждала чего-то подобного. Эти благородные дамы так предсказуемы. Жанет должна была пойти по стопам неугомонной Мари де Роган. У этих двух искательниц приключений имеется немалое сходство, обе склонны к риску и авантюрам подобного рода; обе обладают не в меру живым воображения и непоседливым нравом. Первая, Шеврез, посвятила новоприбывшую во все известные ей домысли и слухи. Эти слухи подтвердил лекарь, и вторая авантюристка решилась на собственную эскападу, что не отстать от первой. И была на порядок удачливей. Шеврез видела Геро издалека, всего несколько мгновений, его облик был смазан расстоянием. Что же касается Жанет, то она не только разглядела загадочным предмет вблизи, но и говорила с ним. Более того, они прошли рука об руку пару сотню шагов! Он предложил ей опереться на его руку. Как благовоспитанный кавалер, Геро не мог отказать ей в этой любезности. Конечно, она была в перчатках. Зима, ветреный, снежный декабрь. Геро тоже, скорей всего, был в перчатках. Его слуге, это исполнительному, преданному, но глуповатому парню, было дано строгое указание следить за тем, чтобы в холодное время Геро не покидал своих апартаментов без плаща и перчаток. Слуге дали некоторые полномочия настаивать на своем, если Геро вдруг заупрямится, как непослушный ребенок. По этому причине у любопытной княгини при всей ее находчивости и наглости, не могло быть ни единого шанса прикоснуться к нему, к его коже, к его золотистой, теплой коже. Клотильда вздрогнула. Ей как наяву представились его руки, его прекрасные руки, рукава сорочки закатаны выше локтя. Он всегда закатывал рукава, когда занимался своими деревянными поделками или рисованием. Привычка бедняка, чтобы не трепать манжеты. Его длинные, сильные пальцы, гибкие запястья, смуглые предплечья с синеватыми протоками вен, где бежала его горячая кровь, золотистые у корня темные волоски и трепетная нежность внутри локтевого сгиба, где кожа сохранила почти младенческую ранимость. Клотильда тряхнула головой. Нет, Жанет не могла этого видеть. Они встретились в парке. Геро был закутан в плащ. Она могла видеть только его лицо. Его скулы от ветра и смущения порозовели. Теперь герцогиня уже вообразила Жанет. Ее пронзительные зеленые глаза, дерзкие и любопытные. Она видит его длинные ресницы, его глаза, его губы. На его губах взгляд обязательно задержаться. Она вновь и вновь будет изучать их прекрасную линию, их чувственный, невинные изгиб, изумляясь, как в этих губах сочетается несочетаемое. Она будет ловить их движение, гнаться за мимолетной улыбкой, воображать их нежную твердость и вкус. Проделать все это у нее будет достаточно времени, и возможность окажется безупречной. Она будет стоять очень близко, на расстоянии вытянутой руки. Если они, по утверждения Дельфины, обменялись несколькими фразами, то их дыхания перемешались, все равно, что губы встретились и слились. Теперь она уже видела изогнутый в усмешке рот Жанет, рот лукавый и влажный. И этот лукавый рот приближался к его лицу, к его губам.
0
0