Бог наделил человека воображением. Талантом мечтать, жить в мире грез. Поступил ли Творец разумно, оснастив смертного этим даром? Своих прочих творений Господь фантазией обделил. Мечтает ли муравей, волоча на едва различимой холке свою личинку? Или парящий в небесах ястреб, высматривая добычу? Видит ли сны свернувшийся в норе волк? Или крестьянский конь, волоча плуг по черному полю, воображает ли себя скакуном из королевских конюшен? Святые отцы утверждают, что у четвероногих тварей нет души, они суть механизмы из плоти, обреченные кануть в небытие, рассыпаться в прах. Душой наделен лишь человек, избранник Господа, сотворенный по его образу и подобию, следовательно, и воображать, грезить, творить способен лишь он. Человек унаследовал эту свою способность от Господа. А то, что Господь обладает богатым воображением, сомневаться не приходиться. Достаточно взглянуть на разнообразие в облике земных тварей и растений. В отличии от беспомощного смертного Бог одним волевым усилием, намерением, облекает свои фантазии в плоть. Вообразилось Ему полевое растение в мелких желтых цветочках, и вот оно уже обращает свои лепестки к солнцу. Вообразилось Творцу несколько иное, ползучее, с щипами, с плодами под оранжевой кожицей, и вот оно уже произрастает и кустится. А человек вынужден довольствоваться теми размытыми пятнами, что блуждают на стенах полуосвещенной пещеры. Человеку дано видеть лишь тени предметов, без надежды, когда-нибудь к этим предметам прикоснуться.
Голодный изгнанник может сколько угодно воображать кусок свежеиспеченного хлеба, видеть неровности поджаристой корки, застрявшие в ней крупинки золы и плохо смолотого зерна, различать пористую мякоть, даже чувствовать кисловатый запах, но в руки этот хлеб не упадет. Несчастный будет лишь терзать себя, распаляя свой голод. То ли дело волочащий травинку муравей. Он вполне доволен собственной участью, ибо он лишен воображения, чтобы задумать себе другую, более блестящую. Муравей живет ощущением тяжести на загривке и влекущим его долгом. У него нет желаний. Нет фантазий. Нет надежд. Его жизнь сосредоточена в передвижении суставчатых лапок, как и жизнь волка, обращенная в погоню за зайцем. А жизнь зайца –умением путать след. Эти существа, лишенные души и сопутствующего ей беспокойства, обладают неоценимым даром – покоем, благодатной чернотой, которая замещает мысли. Бог одарил человека воображением, крупицей собственного могущества, полагая, вероятно, что смертный будет гордиться этим мимолетным сходством с божеством, находить в этом жалком обрывке настоящее утешение. Господь всеведущ, Ему известно прошлое и будущее, и вряд ли Он не догадывался, что этот дар очень скоро обратиться в проклятие, что дарованная Им способность творить образы и сюжеты станет источником горестей, а не утешения. Ибо эти образы порождают желания и мечты, мечты зовущие, неисполнимые. Эти образы на темной стороне век сулят прижизненное блаженство, неразгаданную красоту, утраченную молодость, внезапное величие, вечную любовь и неутомимое тело. Эти соблазнительные образы раздражают, тревожат, искушают. Они лишают покоя, будто крошки в постели. Они вынуждают совершать действия, часто преступные и наказуемые, они толкают на безумства, они приводят в отчаяние. В чем, собственно, корень всех бед, всех страданий? В желаниях. Греза сулит, но явь отвергает. Жестокая явь рвет в клочья бумажные крылья Икара, возвращает в стылую, политую кровью и слезами, земную юдоль. Но человек упрям. Он карабкается, борется с этой явью, с непокорной действительностью, и безжалостный, как разбойник Прокруст, втискивает эту явь в свою грезу. Поистине счастлив тот, чьи грезы и явь схожи, как единоутробные сестры. Пусть даже, как сводные, но все же с узнаваемыми в зеркале чертами. Если же грезы, мечты, фантазии, догадки, придумки смертного далеки от земной прозы, то нет на свете существа более несчастного и страдающего.
0
0