— Не доверяй свинорылам! — рычит десятник. — Честный гальбер это дохлый гальбер.
Васильку ещё в Курощекинском Училище Стражи рассказывали про Ургуца Гашамаза по прозвищу «Живоглот» («не вздумай назвать его так — уши сожрёт!»). Живая легенда. Ветеран войны с Шарзой, беспощаден к лиходеям. Ненавидит гальберов.
Забыли упомянуть, что он сам гальбер.
У наставника бурая кожа, клыки из-под нижней губы, желтые глазки под массивными надбровными дугами, поросячий пятачок носа…
— Не доверяй свинорылым тварям, зачаток… На, отведай!
В когтистой лапе — сморщенные сушеные грибки.
— Это же…
— Крышепробой. Смелей глотай… Я из тя сделаю Стражника!
Грибы дерут глотку — сопли, слезы, кашель. Живоглот дает флягу — внутри забористая клюковица. Дежурство начинается.
Разболтанная «парокатка» громыхает колесами и шипастыми бронепластинами, из трубы валит дым.
Холмень-на-Лихмени, столица царства, ведет их лабиринтами кривых улиц, чародейских укрывищ, притонов и борделей.
Убийство на престижной Яблонке, в краю особняков и благоуханных садов. По паркету выписан кровью саммонерский знак. Живоглот поучает: «Не боись запачкаться…»
Артефактная лавка в Закосьево — лепет трясущегося сморчка-алхимика. Живоглот бьёт его под рёбра: «лучше, чем в морду… аккуратней…»
В Сытьево знакомая белошвейка дает зацепку. Выходя от неё, Живоглот завязывает штаны: «не унывай, лови момент».
На Факторийном выслеживают гальберов-контрабандистов. «Не лезь, осаживай»
Погоня… Настигают лиходеев аж в Мычатниках… «Вытащил саблю — руби…»
Говорили, что кровь у них черная. Нет, красная. Как у людей.
Уже в сумерках приезжают на Плудно. Район гальберов. В кабаке «Колдучий» на Василька пялятся — человек! Да ещё в пурпурном кафтане городской стражи!
— Живи и давай жить, — десятник принимает от клыкастого трактирщика туго набитый мешок. — Не борзей, но своё не упускай…
Вообще-то они пришли арестовать трактирщика.
— А как же присяга?
— Да срал я на присягу, зачаток! Цапай долю.
В голове, одурманенной крышепробоем и клюковицей, проясняется.
Саблю он, к счастью, не потерял.
— Че творишь, а?
— Вы арестованы, десятник Гашамаз.
— Мать твою, да ты угашенный…
— Молчать!
— Ну, лады… — его клинок тоже покидает ножны.
…Василёк, задыхаясь и кашляя, выползает из горящего трактира на улицу. Зажимая рану в боку, садится на скамейку. Вытаскивает из-за пазухи пряник (прислали из Курощекина, да всё было недосуг), отламывает кусок.
Сторонясь дыма и искр, подкрадывается малютка-гальбер. Весь замызганный, в лохмотьях. Жадно похрюкивая, тянет лапку.
— Не доверяй свинорылам, зачаток, — хрипит Василёк. — Понял?
Больно смеяться. Он отдает малышу остатки пряника.
Вдали — пронзительные свистки стражников, пыхтят и громыхают парокатки. Вдали, в тумане, мерцают флюгера Кремля, расписные купола царского дворца. Пахнет паленым мясом, перегаром и квашеной капустой. Холмень-на-Лихмени, город волшебства и лиходейства, алчности и измен, засыпает первым снегом.
0
0