… замерзнуть на мертвых рельсах у него не получилось.
Через какое-то время он обнаружил себя бредущим по пустой городской улице в сторону центра. Постоял, насмехаясь над этой робкой попыткой свести счеты с жизнью, и постучался в одну из квартир ближайшего дома.
Разумеется, его впустили. Все было, как всегда.
Но ведь есть и более радикальные способы решить эту проблему. Более верные.
Можно, например, украсть ружье у охотника. Он тут живет, на улице Медового бочонка. Потом уйти в парк. В парке никто не увидит. И даже выстрела, наверное, не услышит. Может, это будет некрасивый конец истории. Но, так или иначе, все должно закончиться. Для тебя ли, для других…
Няня хорошенькой девушки из дома с окнами на парк сказала: «Мы все живем лишь до тех пор, пока к нам приходит сумеречный гость». Ян еще тогда переспросил: «Вы вправду в это верите?». Она удивилась: «Так было всегда».
Когда Яну было десять, ни о каких «сумеречных гостях» никто не ведал. Тогда рассказывали о призраке девушки в белом… и о Черном бароне…
Но старый барон тихонько завывал в своей башне, а девушка никогда не покидала границ парковой ограды. Им бы и в голову не пришло стучаться в людские дома.
Всегда – это слово, которое ничего не значит. Она сказала: «Так было всегда».
А теперь будет по-другому. Попробуйте-ка вы все – без меня. Я же не бог и не колдун. Вы мне и вовсе снитесь! И охотник, и ты, красавица, и садовник, и полисмен. Даже Кристиан-Зденек. Он-то в особенности. И он – это единственное, о чем можно пожалеть, уходя. Прощаясь.
…а на утро у города появится еще одна мрачная история о сумасшедшем самоубийце, застрелившемся в парке из ружья… это ж исхитриться еще надо – застрелиться из ружья.
Можно еще украсть наградной револьвер у сержанта Гербарта. Но у сержанта будут неприятности, так что не стоит. И записку оставить: «в моей смерти прошу винить сумерки»… глупо.
Ян зашел в парк. Деревья слабо защищали от ветра и холода. Деревья поздней осенью стоят, как собственные черные скелеты. Влажные от налипшего снега, шершавые стволы. Сквозь их сплетения проглядывают редкие окна. Нечищеная аллея ведет вглубь.
За Яном оставались четкие черные следы. Он бездумно шел по аллее, не замечая, как с каждым шагом становится темней. Словно ночь, когда-то отложенная надолго, поторопилась вернуться.
А может, это тьма подкралась на вороньих крыльях, и ждет, мерзавка, своего часа.
Ингрид говорила, что если долго смотреть в бездну, то она начнет смотреть в тебя.
Но если тьма слишком долго смотрела в тебя… если она устала смотреть, если она устала смеяться, вглядываясь в твои мелкие страхи, глупые надежды, пустые цели и невнятные желания? Что тогда?
Как ни крути, а решение подобралось правильное.
Веревка была тонковата. Обычная бельевая веревка. Он смотал ее на одном из дворов. Воровал, а самому горло щекотал смех: ну, как поймают? Ну, как спросят: «Зачем вы, сударь, стащили веревку госпожи Златы Эдисон?»
И можно будет смело отвечать правду. Все равно никто не поверит.
Притом, что он знал, что и не поймают, и не спросят. А поди ж ты…
Здесь, в самой середине парка, росло несколько кленов. Старые деревья с множеством узловатых веток были именно тем, что нужно. Ну, которое? Вот ты.
Ян провел пальцами по черной коре. Это дерево показалось ему почему-то самым подходящим. Теперь можно немного посидеть. Подышать. Подумать. Только совсем недолго, а то решимости не хватит лезть наверх, привязывать злополучный шпагат, делать петлю…
Как это все-таки похоже на игру. Словно жизнь понарошку. Да она и есть понарошку, во всяком случае, здесь. Интересно, есть ли другая сторона?
Он сел прямо в снег у выбранного дерева. Все ли я правильно понял? Все ли учел в своей теории?
Зеркала. Я и во сне никогда их не видел.
Люди. Есть одна особенность – они ни разу не дотрагивались до меня, а я до них. Исключение – Зденек-Кристиан. Да и то. Если подумать, он касался только куртки, а вовсе не меня.
Память. Ее словно кто-то все время перемешивает огромной медленной лопатой, обильно посыпая при этом снежной крупой. Кажется, совсем немного, и потеряется самое главное, то, что позволяет считать себя человеком по имени Ян Селич, который приехал сюда недавно, просто потому, что захотелось еще раз прогуляться по улочкам детства. Побродить по родным местам.
И сумерки. В них все блекнет. Наверное, и я тоже. Блекну. Растворяюсь.
Червоточина в паутине ветвей. Всего лишь точка.
Ну, хватит. Решил, значит, делай. Ян заставил себя подняться. И тут же понял, что за ним наблюдают. Кто-то стоит за деревьями, в стороне от аллеи, и смотрит. А может, ждет чего-то.
– Зденек? – нерешительно окликнул Ян.
Он вышел. Шел, загребая снег, понурив голову. Идти ему не хотелось.
– Ты что же, следил за мной?
Мальчишка остановился в нескольких шагах, что-то пробурчал себе поднос.
– Да что с тобой такое…
– Пожалуйста, не надо…
– Что «не надо»?..
– Не надо…
– Ты плачешь, что ли?
Зденек решительно вытер лицо рукавом. Сказал:
– Почему вы хотите умереть?
– Я не хочу умирать. Это другое…
– А веревка?
Ян не ответил. Что тут ответишь?
Мальчишка подошел и вдруг взял его за руку. Пальцы у него были холодные и влажные. Но однозначно живые.
Это понимание вдруг стало острым и холодным, и единственно правильным. Оно нахлынуло болью на вдохе, запахами талого снега и влажных веток, птичьим граем. Оно сбивало с ног. Ян прижался спиной к стволу клена, не выпуская ладошку Зденека.
А тот отчетливо всхлипнул, и спрятал влажное от слез лицо в складках куртки. Той самой, которая правильно пахнет.
– Тише, тише. Никуда я не денусь. Слышишь, малыш? Никуда.
Мальчик быстро закивал. Потом все-таки отстранился. Сказал:
– Пойдем к нам? Пожалуйста. Тетка пироги пекла. Ты любишь пироги?
0
0