Черная машина, по-хозяйски притормаживая, въехала на территорию, огороженную двухметровым кованным чугуном, представленным острыми, смотрящими вверх, на звёзды, пиками.
Автомобиль неторопливо гукнул и, скрипнув тормозами, плавно остановился. Рашид Ибрагимович, со вздохом, вышел и быстро смахнул выползшую на лицо кривоватую скупую улыбку, наблюдая, как испуганно спотыкаясь, спешит к нему Илья Натанович, бессменный, с неспокойного 30-го года, главный врач.
Канатчикова дача, построенная сто лет назад на высокой пойме речки Чуры, с которой просматривалось всё Замоскворечье, была когда-то местом уединения и приятственного отдыха, с разнообразными богемными представителями Первопрестольной, обоих полов. Но, со временем веротерпимость переросла в уважительную Веру, и хозяева, поменяв нрав, передали многочисленные постройки для богоугодного дела призрения психических и буйнопомешанных.
В августе 1945 территория больницы расцвела, результатом труда старого агронома Медведюка невероятными гладиолусами. Получить из рук Ростислава Степановича пару луковиц считали за абсолютную удачу. Даже на маленькой дачке главного врача росло всего несколько кустов…
Рашид Ибрагимович глубоко вдохнул тонкого цветочного аромата и, протянув руку, заметил:
– Красота-то у Вас какая! Прямо санаторий…
Илья Натанович засуетился, вытер о халат резко вспотевшую ладонь, и, слегка споткнувшись на первом слоге, кланяясь, поздоровался.
–Укр… ашаем территорию. К Победе тюльпаны высаживали, а вот сейчас, ждём, когда японцев изничтожат, и гладиолусы у нас расцвели…
– Хорошее дело, правильное. – одобрил генерал.
Они медленно прошли в главный корпус и сели за маленький круглый обеденный стол, стоящий на одной круглой ноге из перевитых хвостов зубастого дракона, живущего здесь ещё со времён роскошных вечеринок.
– Как наш пациент? – между глотками чая вскользь поинтересовался Рашид Ибрагимович.
Каганович вскочил и, отбежав к своему столу, взял объёмную серую папку с завязками. На ней химическим карандашом аккуратно было выведено: «Бернагард Кесслер. 31 год. Параноидальная шизофрения».
– У пациента симптоматика с ощущениями чего-то инородного в организме, и такие проявления заболевания очень редко поддаются психотерапевтическим приёмам. Но мы пытаемся лечить, – осторожно произнёс Илья Натанович. – Есть масса затруднений: языковой барьер, выраженное астеничное телосложение и испуг, конечно. Ему проведено три курса электросудорожной терапии, и пациента готовили к четвёртому, но достаточно буйное поведение пришлось корригировать, и, в результате, он немного простыл…
Тембр голоса постепенно снизился до шёпота, и генерал, поставив стакан, строго сдвинул брови к переносице, поинтересовался:
– Жив?
– Да-да, конечно, – заметался по кабинету Каганович, и, схватив стоящую на бюро вазу, наполненную большими красными яблоками, с гулким стуком опустил её на круглый стол.
– Угощайтесь, пожалуйста.
Генералу стало грустно. Он был в курсе применяемого лечения. В больнице находился центр по исследованию последствий черепно-мозговых травм, а с медикаментами для душевнобольных всегда было туго. Научно обоснованный метод пропускания электрического тока через головной мозг вызывал у него самого внутренние судорожные подергивания, да и в успокаивающее действие мокрых простыней Худояров не верил…
Он глубоко вздохнул и, отодвинув стакан, резюмировал:
– Я его забираю.
Каганович напрягся и, стоя спиной к генералу, глухо спросил:
– Когда и куда его доставить?
– Сейчас забираю, – коротко произнёс Худояров.
В ясном свете летнего дня от старого буфета к столу надвинулись тени, словно густая вуаль закрыла лицо, и, сквозь подступившую дремоту, Руководитель Особого Отдела Ставки услышал:
– Попробуйте яблоко, генерал, хрустящее… спелое… сочное… красное, его можно взять за хвостик и, если покрутить, то оно будет играть на солнце своим блестящим восковым бочком…
Глаза у Рашида Ибрагимовича широко распахнулись, и он понял, как чьи-то тёплые руки касаются его головы. Но тут в затылок резко вклинился стук старой пишущей машинки, и, на фоне её дребезжания, он явственно услышал: «Фрица забери, дурень старый!». По телу пробежала дрожь, нога под столом дёрнулась и голенью задела длинный драконий клык. Боль от пореза пронзила тело, и генерал резко охнув, нагнулся. Морок развеялся, а по ноге побежала густая чёрная очищающая струйка крови.
Худояров резко встал и громко, отчётливо произнёс:
– Сейчас. Немедленно. В любом состоянии.
Потом перевёл дыхание, опустошил одним глотком оставшийся в стакане чай и, шипя, словно сам был драконом, спросил:
– Ты с ума не сошёл, среди психов-то проживая, Каганович?! Гипноз решил на мне использовать? У тебя семья то есть? Или они бессмертны?!
Спустя пятнадцать минут, с лежащим на заднем сидении пациентом, пускающим слюни и смотрящим младенческими голубыми глазами в синее-синее бездонное небо, автомобиль торопливо выехал в сторону Киевского шоссе.
Известный психиатр и гипнотизёр Илья Натанович Каганович вместе с семьёй бесследно исчезнет в августе 1950 года со своей маленькой дачи. Клумба с гладиолусами будет кем-то разорена…
***
В голову, сквозь разрывы фугасных бомб и мелькание летевших в разные стороны комьев серой иссохшей от постоянного зноя земли, всё время, лезли неприятные гортанные звуки. Они порой становились резкими и громкими, словно, кто-то скрипуче и настойчиво пытался что-то ему объяснить. Иногда голоса звучали тихо и нежно, как шелест сухой травы, или, наоборот, как капель после летнего дождя. Дважды, или даже трижды, он явственно слышал собачий лай. Временами наступала тягучая ночная тишина, и в этот бесконечно-пустой отрезок времени ему становилось страшно, как будто его бросили навсегда и уже никто и никогда не станет ему шептать череду непонятных напевных слов: «Za mamu! Za papu! Vot glotai davai!».
Он постепенно привык к зовущим его из сладкой вязкой пустоты, а разум, укутанный от ужаса одиночества и безнадёжности, своей же собственной силой, постепенно, выпутывался из этих тёплых и глубоких слоёв, вынося на поверхность почти умершее Я.
И вот, сквозь пелену липких плёнок грязной туманной сырости, он различил лицо. Лицо каждый раз менялось, превращаясь то в бородатого тёмного скуластого мужчину, сильно смахивающего на православного служителя культа, который пел на хорах большой каменной церкви в православных Салониках, оставшихся тёплым воспоминанием из детства: синее море и песчаные пляжи, которые так любила его семья.
Потом лицо превращалось в хитрую кошачью морду, чьи усы щекотали его нос, заставляя чихать.
Но больше всего ему нравилось лицо темноволосой молодой женщины, только она наклонялась к нему и смотрела грустными чёрными глазами, а потом тихо касалась губами лба. Он всегда ждал её. Боялся никогда больше не увидеть сквозь постоянно меняющиеся лица. Он чувствовал, от него чего-то хотят. Надеялся, кто-то придёт из пустоты гулких коридоров. Верил, о нём могут вспомнить, он ещё не забыт.
Однажды, новое лицо приблизилось к лежащему телу и строгими мужскими карими глазами заглянуло в самый глубокий колодец сознания, туда, куда он постарался спрятать свою сущность, от обступивших его, в замкнутом пространстве бункера, чёрных теней.
Недвижимые зрачки, в овалах коричневого пигмента, пробили дыру в душе и сквозь эту брешь на него нахлынули запахи. Бернагард ощутил свежесть летнего утра и кашу, горячую овсяную кашу, с резким сливочным духом вкусного коровьего масла. А потом он не чувствами, а слухом осознал женский голос, у так понравившегося ему лица:
– Nu, dorogoi, glotai davai!
Кесслер резко открыл глаза, дёрнулся и спросил:
– Wo bin ich? (Где я нахожусь?). Wer Sind Sie? (Кто Ты?).
И закашлялся. Каша струйкой потекла по подбородку, и он, испугавшись собственной слабости, суетливо начал искать салфетку, вытереть рот…
***
Несколько тысячелетий назад. Центральный Китай. Сиань.
Евнухи, поминая всех Богов, начиная от Изначального, попарно шли по тёмному проходу. Впереди, как единственная крохотная надежда на возможное перерождение их погибших душ, тлела фитилем в масле маленькая лампа.
Люди достигли источника света и, повернув за поворот, остановились в абсолютной темноте.
Наконец, зашелестела тяжёлая кожаная занавесь, и леденящий душу полусвист-полушёпот разрешил откинуть преграду и сделать ещё несколько шагов. Вера в будущую жизнь иссякла.
Перед вошедшими во внезапном резком свете ламп, отражающих своими гнутыми отполированными до зеркального блеска золотыми краями горящие масляные фитили, проявилась квадратная зала, окружённая широким углублённым полом-рвом, наполненным блестящей серебряной жидкостью.
В центре зала на золотом троне, укрытом шкурами редчайших зверей, недвижимо сидел Император.
Во мраке помещения сложно было рассмотреть его властное лицо. Однако евнухи не сомневались в исходившем на них остром взгляде спокойных и жестоких глаз.
Целыми днями теперь Император находился в этой, скрытой от посторонних, части нового пирамидального дворца, спешно возводимого над пещерой, расположенной в одиноко стоящей на равнине горе.
Ши Хуанди, забросив ежегодные объезды провинций, лично руководил постройкой, предназначенной ему самими богами крепости. Он собирался вечно жить в этом рукотворном загробном мире.
Днём он дремал на троне, но, с наступлением сумерек, к нему сквозь горизонтальную прорезь кожаного занавеса проникала высокая фигура главного евнуха. Неловко согнув ноги в коленях, евнух ложился на холодные каменные плиты и, вдыхая запахи ртутной реки, одышливо ждал милости.
– О, Великий и Могучий Бао-си Совершенномудрый Тай-хао, первый правитель Китая, Цинь Ши Хуанди, божественный повелитель Востока, который изобрел Восемь Триграмм Книги перемен, (И цзин), придумал музыку и измерительные инструменты, научил людей приручать диких зверей и заниматься шелководством…
Главный Советник кратко и выученной скороговоркой перечислял титул, зная, как не любит Повелитель длинных несвязных речей. Наконец, торжественная часть была закончена, и, не переведя дух, начальник канцелярии Чжао Гао продолжил:
– Нижайшие слуги твои выполнили повеление. Нет больше во всём подлунном мире ни одного трактата, кроме принадлежащих тебе. Ли Сы, раб твоего тела и я, раб духа твоего, оставили в мире над землёй только трактаты о сельском хозяйстве, медицине и гадании. Во дворце Белого Дракона остались книги из императорского собрания и Хроники Цинь. Всё скопировано и принесено тебе. Всё остальное сожжено, Великий.
Со стороны трона послышался шелест одежд. Страшная магическая сила обряда уничтожила человеческую судьбу Императора, подарив взамен путь без перерождений. Тёплый ветер пролетел над головой Чжао Гао. Лёгким шелестом осенних листьев опустились в проходе пришедшие с ним. Глиняный порошок уже начали убирать невидимые служки…
– Мой сын и наследник будет жить со мной, – вдруг услышал он. Завтра, поставь ему малый трон…
Евнух вздрогнул. Потом, торопливо подняв полы шитого серебром халата, он попятился к выходу, быстро переставляя босые пятки по засыпанному ещё тёплой глиной полу.
***
Некастрированный, врождённый кастрат Чжао Гао, неоднократно рисковавший своей судьбой и побеждающий в войне с неизбежностью, торопился. Мысли, всегда плавно текущие в его голове, суетливо мелькали и отказывались выстраиваться по порядку, утверждённому длительными играми в го.
Приказ Великого невозможно было оспорить.
Участь старшего сына была предрешена.
Но оставался младший отпрыск династии.
Как же не хватает всего одного месяца! Ещё четыре седьмицы, и Гао успел бы собрать войска, чтобы пресытить Императора и утопить вечно голодного упыря потоками горячей мужской крови. Но как найти столько времени? Страшное распоряжение лишило его сил. На двух они не смогут найти СТОЛЬКО пищи.
Лёгкий ветер спустился с холмов и шаловливо приподнял полы халата, медленно идущего от горы человека. «А ведь северные провинции очень далеко», – вдруг мелькнула мысль. «Надо посоветоваться с Ли Сы».
К утру они составили завещание от Цинь Шихуана своему старшему сыну с приказанием почётно покончить с собой и с преданным ему генералом, охраняющим от гуннов северные рубежи.
К новому дворцу, между тем, подходили собираемые с юга, востока и запада отборные войска. Царедворцы спешили. Называя «оленя лошадью», люди ставили на кон существование подлунного мира…
Киборг Bond X4-17
Дата: 13 апреля 2191 года
Через каких-то пять минут Bond бодро доложил, что все отпечатки пальцев уничтожены. При этом распечатки оказались сложенными в аккуратную стопочку на тумбе под головизором, упаковки из-под еды и пивные банки вместе с фантиками канули в недрах утилизатора, постельное белье с дивана снято, свернуто и всучено вместе с носками Ларту, посуда из раковины перекочевала в посудомойку, сама раковина и кран сияли хромированными поверхностями. Опешивший от такой скорости Рэнтон так и стоял столбом посреди прихожей, пока Ларс не передвинул его аккуратно к дивану, на который и усадил. Киборг посмотрел на обалдевшего начальника, покачал головой, забрал у него постельное белье, отнес в санузел, вернулся, налил воды в стакан и втиснул в руки Ларта.
— Ларри? С тобой все в порядке? — встревоженно спросил он.
Ненавистное имечко сработало — Рэнтон отмер, проморгался и выдохнул:
— Ну ни хуя себе!
— Попей водички, Ларт, успокойся, — участливо сказал Bond. — Оказывается, тебе вредно наблюдать за программой уничтожения улик в действии.
Рэнтон послушно выпил воду, вернул стакан киборгу.
— А?
— Нет, Ларри, использовать меня в качестве Mary на постоянной основе все-таки не стоит, — ухмыльнулся тот.
— Да тьфу на тебя! — возмутился Ларт. — Не собираюсь я все время заставлять тебя прибираться у меня. Сам справлюсь. Но Ларри меня не называй! — Он помахал указательным пальцем перед носом Bond’а. — Как человека прошу!
— Хорошо, Ларт, — улыбнулся он, — если как человека — не буду.
— Смотри у меня! — строго сказал Рэнтон, обвел глазами гостиную, покрутил головой: — Нет, ну это просто нереально!
— Да нормально все, — усмехнулся Ларс и уселся на пол у ног Ларта, прислонился спиной к дивану, благо она у него была не заляпана краской. — Что у нас еще осталось? Пол вымыть?
— Ванная еще немного… — задумчиво сказал Рэнтон. — Стирку закончить. И, наверное, все.
— Давай так, — предложил Bond, — я заканчиваю с ванной и стиркой, потом прохожу вторым слоем краски стены, убираю пленку, баллоны из-под краски и мою пол, а ты раскладываешь высохшую одежду по местам и заказываешь продукты. Вам же с Харальдом что-то есть надо будет. Потом расставим и развесим все на место в спальне.
— Хорошо, только пол будет мыть робот-уборщик, — покладисто кивнул Ларт и рассмеялся: — А у тебя неплохо получается командовать, паршивец. — Он натянул киборгу бандану на нос, тот улыбнулся. — О, а давай я торт закажу? Ты же много энергии на весь мой бедлам потратил и еще потратишь. Надо восполнить. Выбирай любой!
Взгляд у Ларса слегка затуманился, как у человека, который что-то вспоминает. Рэнтон с любопытством наблюдал гамму эмоций, промелькнувших на выразительном, как оказалось, лице киборга.
— Знаешь, я бы хотел попробовать один… но он, наверняка, стоит как целая кондитерская, — неуверенно сказал Bond. — Поэтому давай ограничимся аналогом: миндальные коржи, безе, орешки-кешью и украшения из шоколада.
— Договорились, подыщу что-нибудь подходящее под описание, — серьезно кивнул Ларт, ясно осознавший, что для киборга именно такой торт является чем-то очень личным.
— Спасибо, — улыбнулся Ларс и поднялся. — Ну, я пошел в ванную, вершить дальнейшие подвиги во имя чистоты!
— Валяй, — фыркнул Рэнтон и тоже встал — как-то неудобно было рассиживаться.
Он прошел в санузел, разложил по цветам грязное барахло, чтобы не получить все одинакового серо-буро-малинового оттенка, вытащил из стиральной машины уже просушенные вещи, закинул туда новую партию, запустил цикл и пошел с чистой одеждой к дивану — в заклеенный пленкой шкаф пока еще нельзя было попасть. В прихожей едва не столкнулся с Bond’ом, который уже отдраил ванную.
— Ну ты и скоростной! — покачал головой Ларт. — Уже все сделал?
— Сейчас унитаз почищу и все.
— Тогда отдыхай, пока краска подсыхает.
Рэнтон сложил стопку рубашек и футболок на диван, взял субноут, водрузил его на обеденный стол и стал пролистывать сайты доставки — он решил сперва заказать Ларсу торт, а уж потом заниматься закупками продуктов для себя и Харальда. Через пару минут за его спиной возник Bond, который успел не только привести в порядок туалет, но и вымыть руки.
— Бери стул, садись, будем выбирать торт вместе, — сказал Ларт, оглянувшись.
Киборг отодвинул стул, и плюхнулся рядом с командиром. Они долго обсуждали достоинства и недостатки различных образчиков кондитерского искусства. Ларс не хотел, чтобы покупка угощения для него слишком чувствительно ударила по карману Ларта, а тот. в свою очередь, уперся, что Bond заслужил самый лучший торт и максимально из натуральных продуктов. В итоге, после яростного спора, сошлись на оптимальном варианте, не слишком перегруженном консервантами, ароматизаторами, красителями и заменителями сахара. Затем они заказали мясные и овощные полуфабрикаты и прочие необходимые продукты. За этим занятием истек час, который требовался для предварительной просушки первого слоя краски, и Bond, снова натянув респиратор, отправился в спальню.
Через десять минут к нему присоединился Ларт, который тут же скривился от резкого запаха.
— Почему так воняет? — морщась, спросил он. — Мне ее нахваливали как экологичную и гипоаллергенную.
— Шоарра, что ты хотел, — пожал плечами Ларс, снял респиратор и, невзирая на сопротивление командира, напялил на него. — Не выпендривайся, шеф, — ухмыльнулся он. — Я все-таки киборг, мне нихрена не сделается, а тебе этой гадостью дышать незачем. И вообще, вали-ка ты отсюда. Я и сам тут все уберу.
— Ну уж нет, — заявил Рэнтон, — вдвоем быстрее управимся.
— Твоя взяла, — сдался Ларс и они принялись снимать защитную пленку с мебели.
Киборг умял ее в такие компактные комки, что она с легкостью пролезла в утилизатор на кухне, не пришлось тащить к большому, во двор. Потом Рэнтон запустил робот-уборщик отмывать пол, пока они вдвоем расставляли на свои места мебель и закрепляли на стене напротив кровати головизор, который Ларт прятал в шкафу. Зеркало над комодом и шторы на окно решили повесить утром. Ларс приподнял по очереди концы кровати, а Рэнтон раскатал на полу ковер. Парни оглядели комнату, приобретшую вполне уютный вид, открыли окно, чтобы выветрился резкий запах краски, и вышли в прихожую. Затем Ларс прогнал командира в душ, а сам запустил робота домывать пол в остальной части квартиры.
С удовлетворением обозрев сияющую чистотой берлогу Ларта, Bond подумал, что был бы совсем не против помогать ему периодически, если после окончания операции не встанет ребром вопрос об утилизации. Его тяжелый вздох услышал Рэнтон, как раз вышедший из душа, но Ларс сделал беззаботное лицо, чтобы не нервировать командира и проскользнул мимо него купаться.
Встав под теплые струи, киборг наслаждался тем, что можно не ограничиваться стандартными десятью минутами. Вон Ларт плескался полчаса, уж он, Ларс, испачкался гораздо сильнее, надо же отскрести всю эту шоаррскую точечную живопись со своего тела, а то будет конфуз — Харальд-то стены не красит. Рэнтон все предусмотрел — и новую мочалку положил, и полотенце повесил. «Заботливый командир», — усмехнулся Bond. Искупавшись и вытеревшись, он спохватился, что чистое белье и одежду в душ не захватил, поэтому просто обернул бедра полотенцем и вышел из ванной, взял из шкафа пакет со своими вещами, снова нырнул обратно. Ларт проводил киборга взглядом, что-то набирая на клавиатуре субноута, и велел выкинуть в утилизатор заляпанные краской трусы и тапочки, в которых тот работал.
Когда Ларс вернулся в гостиную, у окна как раз замигал огоньками дрон доставки. Рэнтон открыл окно, заверил биометрией получение покупок на специальной панели машинки, разгрузил дрон и тот стремительно унесся прочь. Парни распихали продукты по полкам холодильника и шкафчиков. На столе остались только торт, нарезка сыра и колбасы, две упаковки лазаньи, куриные стрипсы и пара салатов.
Минут пять спустя Ларт и Ларс сидели друг напротив друга за накрытым к ужину столом. Рэнтон разлил в бокалы красное полусладкое вино, поднял свой и провозгласил тост:
— Ну, за окончание ремонта!
Они чокнулись бокалами, выпили и с аппетитом принялись за еду. Молчать было как-то неловко, поэтому Bond, сделав еще глоток вина, заметил:
— Ну вот, шеф, а ты боялся. А мы все сделали и всего за каких-то полтора часа.
— Ну, если бы не ты, я бы один до утра не управился, — хмыкнул Ларт. — Надеюсь, Харальд не будет в претензиях, что мы его не в пятизвездочный отель поселили.
— У тебя симпатичная и довольно уютная квартира, — сказал Ларс, — а Харальд не произвел на меня впечатление человека, который станет капризничать из-за ерунды.
— Ты так считаешь? — Рэнтон допил вино и налил еще себе и добавил киборгу.
— Я же общался с ним эти пару дней, — пожал плечами Bond. — Нормальный мужик, вполне может обходиться без снобистских закидонов.
Ларт внимательно смотрел на Ларса, поверх стакана, потом залпом осушил его и поинтересовался:
— Это именно ты так считаешь или твои программы? — и замер, понимая, что сильно рискует, провоцируя сорванного киборга.
Bond не отвел взгляда, точно так же пристально вглядываясь в лицо командира, помедлил немного и спросил:
— А ты какой ответ хочешь услышать?
— Ты сам сегодня раскололся, что ты живой, разумный, — напомнил Ларт и снова налил себе вина, отхлебнул. — Сдавать тебя дексистам я не намерен. Это однозначно и решения я не изменю. Ты ведь это хочешь от меня услышать?
«Ларри больше пьет, чем ест. Нервничает. Кортизол с адреналином скакнули. Но не боится. Это хорошо», — подумал Bond и, допив вино, подвинул к Ларту свой бокал, тот кивнул и наполнил его до краев.
— Ларт, я и не сомневаюсь в тебе или в парнях. За то время, что я числюсь за вашим отделом, я снова поверил, что есть нормальные, хорошие люди. И копы, — сказал Ларс. — Хотя за предыдущие пару месяцев мне старательно доказывали обратное.
— Поллок и его ублюдки? — Рэнтон мотнул головой в неопределенном направлении.
— И не только они. Мне и в первом участке досталось нехило, — вздохнул киборг, ковыряя свою порцию лазаньи.
Пару минут они молча ели, потом снова заговорил Рэнтон:
— Я читал твое досье. Провал в последней операции свалили на тебя и решили отыграться на не имеющей возможности ответить машине.
Bond кивнул, продолжая отслеживать эмоциональный фон командира, который опять начал злиться, как тогда, когда обнаружил следы от побоев Поллока.