После этого Азирафаэль взял за правило почаще прикасаться к яйцам. Они были теплыми и отзывались цветами и ощущениями, пронизывающими его сущность более чем неуклюже, как будто он чувствовал мысли жеребенка, когда тот дрожал, делая первые шаги. Он обращался к ним мягко, говоря, что они в безопасности, что они вылупятся в свет и любовь, что у них есть место в этом мире, куда они придут, когда будут готовы.
И, почти как само собой разумеющееся, он обнаружил, что рассказывает им о Кроули.
— Знаете, ваш отец однажды спас мир, — тихо сказал он однажды вечером, когда книга, которую он им читал, закончилась.
Книга была яркой, безвкусной, рассчитанной на очень маленьких человеческих детей, но на обложке была изображена змея, а автор скорее восхищался змеями, чем испытывал страх перед ними, и поэтому Азирафаэль принес ее домой. Он не мог сказать, понравилось им прочитанное или нет, но ему стало немного легче, что он делает что-то для них, а не позволяет им просто пребывать здесь в одиночестве в задней комнате.
— Видите ли, он не должен был этого делать, — продолжал Азирафаэль, вспоминая события двухлетней давности с легкой улыбкой. — Мы пробыли здесь довольно долго, и я думаю, что он рассчитывал пробыть здесь еще как минимум столько же, когда они привезли ему антихриста. Это Адам, вы знаете, хотя теперь он гораздо меньше антихрист и гораздо больше — современный подросток. Более драматично, но все же не конец света.
— Кроули пришел прямо ко мне, после того как доставил Адама — ну, не доставил, а просто передал его монахиням, — чтобы попытаться придумать план спасения мира. Даже тогда он хотел этого, а именно меня пришлось убеждать. Довольно глупо с моей стороны, если оглянуться назад. Я тогда думал, что ангелы… ну, во всяком случае, я ошибался.
— Но он не был плохим отцом, — продолжал Азирафаэль. — Он пытался спасти мир, до тех пор пока не решил, что не сможет этого сделать, а потом…
Азирафаэль проглотил следующие слова, не зная, как сказать: «А затем попытался спасти меня». Его горло сжалось. Кроули спас его, хотя и не потому, что воевал против целого мира или умолял его уйти вместе с ним, и даже не потому, что он сделал то, что должен был сделать. Он спас Азирафаэля, потому что потратил шесть тысяч лет, чтобы убедиться, что и до ангела наконец-то дошла простая истина: они не так уж сильно отличаются друг от друга.
— Когда он не знал, что еще сделать, и у него не было собственного плана, он помогал всем остальным, — наконец признался Азирафаэль. — Он доставил нас на авиабазу и до самого конца стоял рядом с Адамом, а потом встал рядом со мной. Знаете, он остановил время. Это было очень умно с его стороны. И очень мощно. Я не знаю никого другого, кто мог бы это сделать.
Затем он замолчал, заново переживая чувства, которые возникли, когда он заговорил о Кроули ласково. Большую часть времени ему этого не позволялось. Кроули оборвал бы его, если бы он только попробовал, отмахиваясь от подобных слов, как будто не хотел их слышать, словно они доставляли ему боль, и Азирафаэль едва ли мог винить его за это. Он подозревал, что подобные похвалы были солью в старой, но так и не затянувшейся ране, которой Кроули сам же и не позволял зажить.
Азирафаэль так и не сумел сказать Кроули, что тот не должен пытаться стать лучше, стремясь оказаться достаточно хорошим для Небес. По крайней мере, он не сумел сказать так, чтобы Кроули услышал, и услышал правильно. Так что Азирафаэль просто держал все в себе до тех пор, пока этого не стало слишком много, даже для Азирафаэля, и уж тем более слишком много для Кроули, больше, чем тот сумел бы выдержать, и в итоге в течение долгих веков они так и ходили по кругу.
Азирафаэль осторожно положил щеку на край аквариума, глядя на пять маленьких белых шариков. Даже не прикасаясь к ним, он теперь чувствовал пульс жизни под их панцирями. Должно быть, они были готовы вот-вот вылупиться..
— Я бы сказал ему, если бы мог, но он не любит, когда я говорю ему такие вещи, — сказал Азирафаэль едва слышным шепотом, почти заговорщически. — Так что, возможно, это будет наш маленький секрет.
Он улыбнулся, услышав, как произносит это вслух. Было так странно и приятно сказать кому-то, все еще чувствуя себя в безопасности и понимая, что сам Кроули об этом никогда не узнает, ведь нет ни малейшей надежды, что ему понравилось бы что-то настолько милое. Кроули с трудом переносил, когда его называли добрым — Азирафаэль понятия не имел, что с ним будет, если он узнает, что его еще и любят.
Со вздохом Азирафаэль протянул руку и осторожно провел пальцем по каждому яйцу по очереди.
— Я действительно люблю его, — сказал он без тени сожаления. — Больше, чем это, вероятно, уместно, и уж точно больше, чем он мог бы вынести, я знаю. Но это так. Это будет нашим маленьким секретом, хорошо? А теперь, я думаю, вам пора спать.
Он не был уверен, что яйцам нужно спать, да и детенышам змей тоже, но решил, что это неплохое время и место для начала внедрения твердого свода правил. Так, на всякий случай. Поэтому он встал, придвинул свой стул к столу, выключил свет и направился к двери.