Все случилось на пятый день и как-то вдруг.
Азирафаэль пришел проверить яйца утром после завтрака и обнаружил у трех из них маленькие отверстия в мягкой скорлупе. Вздохнув, он сходил включить отопление в их новой клетке, а затем устроился рядом, чтобы посмотреть, как малыши пробиваются во внешний мир.
Это заняло гораздо больше времени, чем он ожидал, и каждый детеныш вываливался на песок в лужице слизи. Все пятеро выбрались наружу, и Азирафаэль дал им отдохнуть по несколько минут каждому, прежде чем собрал, вытер насухо и положил в свежевымытый и подогретый мох. Оказавшись внутри, они почти сразу же зарылись в землю, а потом из мха вынырнули кончики мордочек и посмотрели на ангела знакомыми желтыми глазами.
Ну, по крайней мере трое из них сделали именно так. Азирафаэль насчитал четырех младенцев, которые были вылитыми Кроули в миниатюре — что вызывало больше вопросов, чем Азирафаэль действительно хотел задать, — за исключением того, что у одного из них были небесно-голубые глаза вместо желтых, как у Кроули. Но пятый ребенок выглядел белой вороной в этой дружной семейке. Вернее, белой змеей, да еще и с голубыми глазами. Только красный живот выдавал в нем родного брата остальных, и это, конечно, не помогло Азирафаэлю найти какие-либо ответы.
Азирафаэль решил, что это не имеет значения. Он сможет задать Кроули любые вопросы, когда тот вернется, а до тех пор все дети, независимо от того, как они выглядят, будут в равной мере обеспечены его заботой и любовью.
— Добро пожаловать в большой мир, малыши, — приветствовал он все пять маленьких носиков, как только пятый показался на поверхности. — Полагаю, вам понадобятся имена. Я очень надеюсь, что Кроули скоро вернется домой. Он должен быть тем, кто назовет всех вас.
Один из них склонил голову набок, пугающе напоминая Кроули в те минуты, когда тот обдумывал объяснения Азирафаэля, а затем выскользнул из мха. Азирафаэль быстро поднес руку к открытой дверце, чтобы змейка не свалилась из вольера, и она скользнула на ладонь и вверх, обвилась вокруг большого пальца, хоть сама была вряд ли больше, и замерла, глядя на ангела желтыми глазами.
— О, — тихо произнес Азирафаэль. — Ну, тогда привет.
С легким запозданием он сообразил, что рука у него теплая и это должно быть приятно покрытому холодными чешуйками малышу, еще не успевшему согреться после вылупления. Он обхватил другой ладонью большой палец с обвившимся вокруг него младенцем, согревая, но как бы он ни вращал большим пальцем, малыш держал голову так, чтобы видеть Азирафаэля, и Азирафаэль вдруг понял, что это именно он, то есть детеныш мужского пола, и в то же время почувствовал крошечную искру обожания, промелькнувшую вдоль большого пальца.
— О, я понимаю, — пробормотал он, чувствуя, как в его груди расцветает нежность. — Да, все в порядке. Я не лгал, когда говорил вам, что вы родитесь в любви. Теперь ты здесь, и это была очень хорошая работа. Но сейчас тебе надо отдохнуть. Я думаю, вы все устали. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Детеныш еще мгновение смотрел на него, а затем его кольца ослабли, и он скользнул вниз, в сложенную чашечкой ладонь Азирафаэля, так тихо, что ангел на мгновение испугался, не перестал ли малыш дышать. Но животик красного цвета слегка шевельнулся при вдохе, и Азирафаэль расслабился. Только что освободившейся рукой он закрыл дверь в вольер, где спали остальные младенцы, пересек книжный магазин и сел за письменный стол.
Не так уж много удастся сделать одной рукой, подумал он, но, возможно, есть вещи, которые стоит отложить ради небольшого кусочка любви. Ну, или большого. Возможно, даже очень большого… Он тихо напевал себе под нос в раздумье, а потом улыбнулся, когда кое-что пришло ему в голову.
— Ну, если бы Кроули хотел сам дать имена вам всем, то, возможно, ему следовало быть здесь, — тихо сказал он. — Пожалуй, я буду звать тебя Энтони-младший. По крайней мере, ты будешь знать, что означает «Джей».
С этими словами он устроился поудобнее и стал ждать, когда Энтони Джуниор снова проснется.