Хотару аль-Терна — 7 секретов мастера Ломастера
Поиграем!
Для вас, читатели «Семи секретов», у автора и художника появился бонусный арт! В отличном качестве его можно посмотреть в группе «Три билета до Эдвенчер» по ссылке
https://vk.com/album-156052173_277680665
Вот только… это же арт к «Семи секретам», и потому он частично и вполне себе секретно спря-тал-ся: часть изображения занимает черная-пречёрная область неведомого!
Чтобы арт стал виден полностью — нужно минимум тринадцать лайков! Переходи в группу и проверяй — вдруг его уже открыли? А если нет — то наверняка не хватает именно твоей отметки!
П.С.: Понравится игра — бонусов будет больше, да и главы… возможно… будут чаще выходить!
За окном противно подвывал осенний мерзкий ветер, сдувая с берёз желтую листву. Он регулярно засыпал все дорожки ковром из пряно пахнущих листьев и, хотя упрямый Илья каждое утро трудолюбиво сгребал их в кучи, освобождая выложенные плиткой тропинки, но за ночь они скрывались вновь… и казалось, что листопаду не будет конца.
Ян поставил на стол стакан с чаем и, усевшись в кресло-качалку, закутался в плед. Театралы должны были вернуться не раньше одиннадцати, Василий Иванович все чаще оставался ночевать в приходе, спасаясь от кошачьего духа, а Мрак давно сопел носом под столом. В доме было тихо и тепло.
Над ним, украшенный желтой шёлковой бахромой, словно балдахин над троном, висел большой синий абажур. Одна из дверей вела в персональную ванную комнату. Его собственное маленькое помещение казалось хозяину удивительно уютным, несмотря на большое количество вместившейся в комнате мебели: письменный стол, широкая удобная софа, застеленная невесть откуда притащенным Ильей велюровым покрывалом, кресло-качалка, шкаф и книжные стеллажи от пола до потолка.
— Целых шесть штук, — зачем то с не скрываемой гордостью вслух произнёс Ян.
Начальник особого отдела покрутил головой разыскивая глазами открытую утром книгу. Книжка нашлась на софе и сидящий в кресле решил загипнотизировать ее, чтобы последняя отрастила себе ноги и самостоятельно добралась до чтеца. Чуда не произошло, возможно потому что глаза гипнотизера закрылись. Любопытная кошачья морда высунулась из стены, хмыкнула и пропала.
***
Во Внуково Георгий Валентинович Утехин, не успев спуститься с самолета по приставной лестнице, уже отдавал распоряжения в своём собственном персональном стиле:
— Гриф «Немедленно»! Пусть прибудет через три часа. На сборы агенту «Марья» час. Условие отбытия — «длительное пребывание, погружение».
Он быстро пересёк расстояние от взлетно-посадочной полосы и, свернув за угол нового блочного здания военного аэродрома, оказался перед шлагбаумом, возле которого стояла ожидавшая генерала машина.
Утехин мысленно улыбнулся, гордясь собой и так своевременно пришедшему на ум (во время тридцати часового перелёта из Пекина, который китайские братья называли почему то Бейджинг) решением проблемы наблюдения за весьма сомнительным отделом, контролируемым лично товарищем Берия. Теперь и он сможет проследить за непонятно откуда свалившимся полковником, обладающим запредельными для такого наглеца возможностями. Хотя следует признать, пока он не ошибся ни разу, этот странный человек. Он нужен стране. Он полезен партии. Но знать, что делается за забором в Тропаревском лесном массиве, не помешает.
По дороге генерал немного подремал и поднимаясь к себе на второй этаж даже задумался о горячем душе и сладком чае, но увидев в приемной уже ожидающую его, отмёл свои личные желания, нетерпеливо сделав резкое движение рукой, заменявшее приказ «Пошли!»
— Не стану вас разочаровывать, Елена Дмитриевна…— начальник 4-го отдела СМЕРШ непривычно тихо и внятно, старался подбирать слова. Такое поведение и весь его вид и тон (словно говоривший отрывал время у куда более занятого и значимого сотрудника чем он сам) напрягали сидевшую перед ним женщину, одетую в строгое чёрное платье, мало украшавшее ее и выглядящее нелепо в этом царстве цвета хаки и заправленных в начищенные до блеска сапоги галифе.
— Вам следует переехать с целью постоянного длительного проживания, — Георгий Валентинович замялся, но, закурив, продолжил уже увереннее, — и работать! Выполнять любые функции от переводчика (если потребуется) до кухарки. Вы направляетесь в Особый отдел. Вот, ознакомьтесь с имеющимися у меня материалами.
Он протянул тонкую папку – там было не больше десятка печатных листков и фотографий.
Последний документ состоял из нескольких предложений «Выполненные задания (три). Данные недоступны. Код 1.00. Разрешено для доступа 00.3 и выше»
Ввиду скудости данных времени на чтение ушло немного. Пять минут – и женщина подняла голову и, отложив бумаги, заметила:
— Слишком мало для анализа.
Утехин воодушевился. Резко встал, подошёл к окну, распахнул форточку:
— Просто живите с ними. Слушайте. Смотрите. Не мешайте. Даже помогайте при необходимости. Мне важно знать, с кем мы имеем дело, кто это и каким образом этим личностям удаётся выполнять… сложно объяснимое. Полковник чрезвычайно умён. Он не постесняется выяснить даже самые нелицеприятные ваши тайны. Я не стану скрывать от него личное дело. При этом надеюсь на понимание серьезности вопроса. Я лично представлю вас. Поезжайте домой, собирайтесь. Через два часа за вами приедет машина…
***
Марья… так назвали женщину, насильно выданную замуж за Ивана, управляющего имуществом в советском посольстве в Варшаве в декабре 1940… Это благодаря работе «Ивана да Марьи» на стол Сталина легли совершенно секретные документы с точной датой начала войны. Именно Елена Дмитриевна Морджинская, обозначенная на старых пожелтевших от времени листках с грифом «совершенно секретно» как «одна разведчица», передала их в срок.
22 июня 1941 года семейная пара смогла вернуться в Москву. С 1942 она по личному распоряжению Берии возглавляла аналитический отдел и активно сотрудничала с «кембриджской пятеркой», сотрудниками Defence Intelligence (DI). Сама из потомственных аристократов, эта женщина смогла в 1929 получить юридическое образование, стать специалистом по советскому праву. Знала в совершенстве английский, немецкий, французский, испанский языки…
На фоне полного благополучия и признания среди коллег ее 35-летнюю, молодую, энергичную, преданную делу партии, после окончания войны внезапно отправляют в отставку. Официально. Во всяком случае, в ее биографии за последующие годы — пробел. Известно лишь, что долгие годы она проживает в районе Тропаревского лесного массива.
…Елена Дмитриевна также станет профессором, до конца своей жизни (в 1982 году) будет возглавлять в Институте философии сектор критики антикоммунизма.
…Будет и прихожанкой в Храме Воскресения Словущего. Потом.
…Похоронена она на Ваганьковском кладбище. На ее могиле лежит простая черная плита с инициалами, датой рождения и датой окончания земной жизни… а также художественно выполненной фигурой огромного кота, сидящего спиной к зрителям и машущего мохнатой лапой вслед уходящей в бесконечность фигуре…
***
В половине одиннадцатого, когда луна, несмотря на листопад и появившуюся возможность подсмотреть, была аккуратно отодвинута от окон тучками, у ворот загудел клаксон и машина закатилась на охраняемую территорию.
Мрак поднял мохнатую голову и на всякий случай гавкнул. Потом зевнул, поднялся и направился в холл, откуда доносились громкие голоса и нежный женский смех.
В гостиной загорелся камин, на кухне зашумел чайник, и компания, рассевшись по креслам, приступила к обсуждению недавно увиденного.
— Ну что же, ты довольна? — спросил Ян Ксению.
— Очень. Я никак не думала, что это настолько интересно! Чудесно! Прекрасно!
— А вам, Борис, понравилась русская опера?
Бернагард старательно прикинул в голове возможное содержание вопроса и услышав знакомое слово «опера» приветливо кивнул головой.
— Бууумашкаа — послышалось за спиной.
Оладию не терпелось узнать содержимое хранящееся в дурно пахнущем опасностью бумажном конверте.
— Прочитал, — буркнул Ян, теряя миг совершенно живого, естественного семейного тепла. — Умеешь же ты гадость сказать. Через неделю. Готовьтесь. Надо людей отобрать. Илья проверишь, чтоб все сыты и здоровы. И ввести их в курс дела…. мммм, кратко.
Ксения посмотрела на говорящего и хорошее настроение растворилось в повисшей тишине гостиной. Ей захотелось выйти на улицу и искупаться в холодном осеннем воздухе, найти на чёрном полотне неба ковш Большой Медведицы, вечно присматривающей за Медвежонком, умыть лицо в серебряных струях света Луны, очиститься и успокоить тревогу в своей душе.
— Не надо сомневаться, — тихо сказала она. — Сомнения свойственны слабости человеческой…
Ян повернул голову — и в очередной раз удивился чутью этой женщины.
Но такой вечер нельзя было портить глупыми мыслями.
— Илюх, принеси бутылку.
И, поймав удивленный взгляд, пояснил:
— Ну, ту, которую сперли из замка. Дай ее Борису. Он поймет. Пусть разливает.
Бернагард смотрел, как одним глотком опрокинул в рот бесценную Чёрную жемчужину Луи XIII дома «Реми Мартин» Илья, как сморщилась Ксения и как долго крутил граненый, совсем не подходящий для такого напитка стакан Ян. Он молчал и думал, что ему… тепло среди этих странных людей.
***
Утром после завтрака их без предупреждения навестил Утехин. Автомобиль привез вместе с начальником СМЕРШа женщину в габардиновом, шитом по фигуре платье и смешной фетровой шляпке, а также безапелляционный приказ, подписанный лично Лаврентием Павловичем: «О вхождении в состав оперативной группы».
— Кто это, Ян Геннадьевич? — спросил недоумевающий Илья.
Ян засмеялся и, посмотрев на вытянутые удивленные лица, весело сообщил:
— А это она, наша Бабушка Яга! Давайте знакомится!
И протянул приехавшей даме руку…
***
Париж. Ночь на 24 августа 1572 года. Варфоломеевская ночь. Амбруаз Паре.
Среди ясного дня, словно дым от тысяч орудий, на землю в полной тишине наполз плотный, как овсяный кисель, густой туман и окутал Нотр Дам де Пари и стоящий рядом с ним Отель Дье…
Странное чудо природы было отмечено королевскими летописцами, но совершенно не замечено ни торговцами, ни калеками, ни слугами Господа, ни мамашами с выводками радостно орущих ребятишек. Солдаты в полном обмундировании и нищие в отрепьях — все готовились и наблюдали, чтобы при первой возможности напасть и ограбить.
— Смотреть внимательно, — отдал приказ ночной король Парижа. И все бродяги, сбивая ноги, вычисляли дома, не отмеченные тайным белым крестом.
— Живите ночью, — был второй приказ.
И все, включая ремесленников и золотарей, обходя знать с белой повязкой на рукаве, рвали остальных дворян, разбивая в щепу их дубовые ворота.
— Не забудьте десятину, — третье наставление не требовало дополнительного толкования. Оно родилось в голове Святой троицы за полгода до душной августовской ночи и было благостно принято в душах всех заинтересованных лиц.
***
Старый Колиньи, тяжело раненый две ночи назад, хотел умереть. Но заранее одетая в чёрное жена не удержалась и позвала из «Божьего дома» королевского лейб-медика Амбруаза Парэ, гугенота. Медная пуля ловко была извлечена из раны, и адмиралу полегчало. Однако призрак надежды лишь поиграл с ревнителем протестантской веры, и полученное ближе к ночи письмо расставило все по местам.
«Его Величество повторил неоднократно « In Huguenots occidere nolite timere bonum est…», — гласило послание. И хотя высказывание было весьма двусмысленным и сопровождалось строгими осуждающими взглядами, посылаемыми сыну королевой-матерью, Екатериной из рода Медичи, оно могло трактоваться только однозначно. («Не бойтесь убивать гугенотов, это доброе дело» или: «Гугенотов не убивайте, бойтесь недоброго дела» (лат.)) Так убивать или не убивать?
Проживший суровую военную жизнь старик открыл глаза и посмотрел на сидящего рядом с ним мужчину.
— Вам пора, мессир Парэ. Я больше не нуждаюсь в ваших услугах. Но в них нуждается моя страна. Вам надо уйти.
Человек в скромном чёрном костюме, в котором, кроме кружевного брабантского воротника, не было ничего от дворянина, только пожал плечами.
— Мне некуда идти, монсеньор, я протестант. И это решает все.
— Вы королевский врач, мой дорогой. Карл тяжело болен. Он обязан умереть на ваших руках, как его отец и дед. Карл дальновиден и понимает это. Ваше место при дворе. Поспешите.
— Мое место рядом с больным, ибо сказано … «кто даст голове моей воду и глазам моим – источник слез». (Иер.8:21-22; 9:1)
Колиньи зашевелился в подушках, пытаясь сесть. Врач поднялся помочь больному принять более удобное положение и сквозь появившееся тяжелое дыхание усталого, старого человека расслышал:
— «Я Господь, целитель твой» (Исх 15:26). Вы пойдёте. И в благодарность за лечение возьмёте вазу из далекого Китая. Оставьте ее при дворе….
Адмирал закрыл глаза и задремал. Врач некоторое время размышлял, а затем, взяв свёрток и свой кожаный баул, закутавшись в плащ и поглубже на глаза надвинув шляпу, поспешил во дворец.
***
Амбруаз Паре, родившийся в ничем не примечательном Лавале на севере Бретани. Сын сундучника, начавший свой путь подмастерьем цирюльника. Великий врач и гуманист. Королевский лейб-медик, проводивший в мир иной четырёх королей и единолично лечивший их всю свою долгую жизнь. Человек, знавший самые страшные тайны Екатерины Медичи, Екатерины- Отравительницы, матери всех королей. Владевший временем, отведённым правящей династии самим Создателем.
Это он запретил лить расплавленный свинец на кровоточащие раны с целью остановки кровотечения, заменив их наложением бинтов и мазевыми повязками. Это он изобрёл поворот плода на ножку, спасая детей и матерей от рассечения их в утробе, порой вместе с матерью. Это он впервые в истории хирургии без обезболивания и карболового антисептика совершил вычленение локтевого сустава. Он изобретал протезы и медицинские инструменты, которыми пользуются и сейчас. А ещё он писал трактаты по медицине на французском языке, неслыханная наглость по тем временам. Его ненавидели. Его боготворили. Его боялись. Его уважали.
И его единственного из протестантов спрятал за массивными портьерами в собственном кабинете великий интриган, ханжа и обманщик Карл IX. Он нуждался в своём лейб-гугеноте!
Много позже, описывая страшную Варфоломеевскую резню и свое путешествие по Парижу от «Отель Дье» до королевского замка, Амбруаз Паре расскажет случившееся с ним другу- хирургу Никола Савино, который и запишет эту странную историю.
«Я нёс курительницу и чувствовал, как теплый и нежный фарфор словно пульсировал телом новорожденного под моими руками. На ощупь вещица была словно обтянута тонкой телячьей живой кожей, и под ней что-то переливалось, плакало и шептало странные непристойности. Я был рад оставить сей предмет в малой синей гостиной. Прошли годы, но я не могу забыть этого жуткого ощущения».
Остров (а это был именно остров — один из островов Огненного ожерелья) представлял собою уголок южного курортного рая среди суровой аскезы Севера. Янтарный песок пляжей, редкие купы пальм и такое же совершенно не соответствующее окружающему миру легкомысленное птичье изобилие (Оддбэлл готов был поклясться, что безо всякой подзорной трубы разглядел большущего красно-зелёного попугая, нырнувшего в густые ветки), создавали полную иллюзию мгновенного волшебного перемещения в пространстве, что-то вроде модного фокуса, называемого шарлатанами «телекинезом» и вызывающего неизменный восторг среди юнцов и скучающих дамочек на светских вечеринках.
Не сказать, чтобы Оддбэлл не слышал о легендарном тёплом течении, зарождающемся, вопреки всем законам океанологии, где-то ещё севернее Огненного архипелага, огибающего его с востока и превращающего пару крайних островов в кусочек южного рая. Но вот так, воочию — видел впервые.
Дирижабль подносило всё ближе. Остров был населённым, причём весьма густо: отчётливо виднелся порт, пирсы с пришвартованными к ним кораблями, большое количество разношёрстного народа на берегу. Не иначе ярмарка какая-нибудь.
Такие мысли отрешённо проплывали в больной голове мистера Блэста, пока воздух и ветер делали своё дело. И вот береговая линия с белым кружевом разбегающейся пены уже практически под днищем гондолы. По левому борту виден пришвартованный к пирсу большой корабль, явно находящийся на ремонте: сверху хорошо заметны чёрные разверстые бреши частично разобранной палубы, за борт свисают неряшливые сосульки старого, гнилого, сброшенного с мачт такелажа, часть рангоута тоже снята и разложена на целом участке юта — видимо, в ожидании дефектации… Вдруг что-то пронеслось, мелькнуло над фальшбортом и плюхнулось в воду. Оддбэлл пригляделся. Через несколько минут в волнах, медленно отплывая от борта корабля, показался обломок рея с обрывками такелажа и лохмотьями полуистлевшего паруса. В центре колышущегося в такт волне куска ткани угадывалась странная выпуклость — мяч там, снизу, что ли плавает, или буй какой…
Тем временем на близком берегу разгоралась драка. Целая толпа моряков накинулась на кого-то, кого практически погребла под собой. Каждый норовил добавить несчастному собственных тумаков. Образовалась изрядная куча-мала, люди напрыгивали на неё сверху, не переставая молотить кулаками, и, кажется, слабо разбирая, по кому именно попадают…
Тут кто-то заметил плывущий фактически прямо на них воздушный аппарат.
— Смотрите, смотрите, мужики! Дирижоп!
— Э-эйй, в ухо, в ухо! В ухо дай ему…
— Ух же-ж ты! Да погоди ты со своими кулаками… А-аа, рыбье вымя, на тебе, на!
— Йййё, смари, смари! Пупырь, пупырь летит!
— А-аа? Где?! Ойй…
Куча-мала распалась на отдельные группы, в каждой из которых кто-то кого-то всё ещё продолжал мутузить, но общий пыл изначального побоища уже сошёл на нет.
Лишь в центре, в самой большой группировке, по-прежнему шёл самый настоящий бой. Кто-то, погребённый под шевелящейся грудой тел, продолжал отбиваться, жестоко и исступлённо.
И тут дирижабль тряхнуло. Сорвав последние витки резьбы, винт сорвался с цапфы, понёсся вниз и гигантским трёхлезвийным серпом врезался в дерущуюся толпу. Раздались вопли неожиданности и боли, полетели клочья одежды, брызнула кровь. Ватага мгновенно распалась, и отдельные составлявшие её люди россыпью кинулись прочь от берега. Кто-то хромал, кто-то «баюкал» окровавленную руку в клочьях изодранного рукава.
Лишь одно тело осталось неподвижно лежать на песке. Обессиленный неравной дракой, человек уже не мог не то что бежать — а даже привстать или подняться на колени.
— Бедняга… Не знаю кто он, но мы должны оказать ему помощь! Мы же не можем вот так вот просто взять и пролететь мимо! — посетовал Оддбэлл.
— Из тебя что, весь твой ум разом вышибло, сыч? — подал голос из своего угла лис Борн. — Нас самих бы кто спас! Да и как ты представляешь себе спасение того ушлёпка, если мы даже не управляем дирижаблем?
— Как и в первый раз, с твоим дружком. Держи, а потом — тяни!
Мистер Чудак кинул лису верёвку, заправив становой конец в кабестан, затем стянул комбинезон, открыл дверь, перекинулся, схватил второй конец лапами и неуклюже вывалился наружу.
Звуки внешнего мира нахлынули на Сэмюэля волной, не уступающей океанской. Чуть притупившаяся головная боль с новой силой бросилась в атаку, упёрлась паровым домкратом во внутреннюю сторону глаз, с размаху ударила тупыми колотушками в виски. А в ушах, разбавляемые шумом близкого прибоя, бились истошные крики напуганных, слабо понимающих происходящее людей:
— Да он разваливается весь!
— Падает! Пупырь падает! Щща весь целиком грохнется!
— ПАМАГИИИТИИИ!!!
— Клоп! Клоп, мать твою крысу, бабку свинью и прабабку шлюху! Ты чё, сдох? Вот только сдохни — убью ублюдка!
— Валим отсюда, валим!!!
Один несомненный плюс был у всей этой чехарды. Возле лежащего посреди пляжа тела уже не было ни души, мешать Оддбэллу было некому. Поэтому он плюхнулся на песок, перекинулся и быстро обвязал вокруг тела матросскую беседку. Парень лежал колодой и, похоже, был без сознания. Сэмюэль решил разбираться с этими тонкостями позже, когда они все вместе или выживут… Или будет уже всё равно.
Он выпрямился и сильно дёрнул трос. Лис снова оказался на удивление понятлив, трос натянулся, поднял пострадавшего и короткими рывками потащил его к продолжающему свой дрейф дирижаблю. Парень в переплетении верёвок дёргался, словно кукла-марионетка в руках неопытного кукловода. Видимо, первый такой рывок вытряхнул сознание из небытия. Пострадавший приподнял голову, сделал неуклюжую попытку перехватить трос рукой, промахнулся, снова обвис, но глаза его оставались открытыми. Увидев стоящего на песке абсолютно голого мужчину, парень закрыл их и хрипло произнёс:
— Девушка… Эми… Она — курица… Я бросил её в море, вон туда, — слабый взмах руки куда-то в сторону пирса с полуразобранным судном, — Спасите… её…
Дальше Оддбэлл не расслышал: лис поднял парня слишком высоко, чтобы разобрать его полушёпот, а уши сразу же заполнил тихий серебряный звон… Эми… Курица… Сомнений не было. Парень говорил про Эмилию. И она сейчас в море. Одна.
Последняя мысль мелькнула уже в голове не человека, но сыча, рывками набирающего высоту и скорость и направляющегося в сторону, противоположную курсу влекомого ветром дирижабля.
В открытый океан.
Отдуваясь и кряхтя, Борн втащил пострадавшего на борт, отволок его от двери и выглянул вниз. Сыч не возвращался. Мало того — его вообще нигде не было видно. Под дирижаблем медленно проплывали какие-то манежи или загоны, бараки, отдельно стоящие палатки. Возле одной из таких палаток лис заметил тот самый грешный винт, который должен благодарить за своё спасение вот этот горемыка. Винт торчал наискосок, уйдя одной лопастью в песок по самую ступицу, что и спасло палатку от разрушения…
Спасённый застонал и пошевелился.
— Эмилия… Поворачивайте к морю… Пожалуйста…
— Э-ээ… Чё? — захлопнув наконец дверь, повернулся к нему Борн. — Эмилия? Извиняй, брат, тут таких нету. Ты, видать, это… Бредишь. По голове тебе наверное прилетело знатно, вот и мерещится.
— Поверните… Прошу вас, — продолжал упорствовать парень. — Хватило же у вас души для меня, раз спасли. Неужели бросите в океане девушку?
— Слышь, братан, — постарался быть как можно более миролюбивым лис, — Да нету тут никакой девушки, и не было, во — Борн цыкнул, привычно поддев большим пальцем левой руки верхний резец — зуб даю! Да и если б хотели — всё равно не повернули бы. Эта штуковина, — он обвёл помещение грязной ладонью — ни хрена уже не управляемая, летит, куда ветер тащит. Её бы хоть вниз — да не знаем как. Был один, который умел — так он за тобой прыгнул, а потом — того… Не вернулся назад. Вот такая фигня. А ты говоришь — «Девушки, девушки»…
— Что? Девушки? ГДЕ??!! — с шакала мгновенно слетели и сон, и усталость. — У нас тут девки завелись?
Танри вскочил, выпятил колесом впалую грудь и немедленно треснулся затылком о переборку.
— А-ааауу-уууууййй, йййёёёёё…!
От неожиданности, боли и обиды Танри перекинулся, и тут более-менее сфокусировавшийся взгляд его упал на спасённого парня.
Шакал подпрыгнул на месте сразу на всех четырёх лапах, приземлился уже на задницу, не удержал равновесия, опрокинулся на спину и в конце концов кубарем покатился обратно в угол, где остались грудой лежать брошенные одеяла.
— У-УУУУУ-УУУ!УуУуУуУуУуууууу! — завыл шакал, путаясь в одеялах и пытаясь закопаться в них с головой
По помещению густыми едкими волнами поплыла тяжёлая, тягучая, липкая вонь, напоминающая дерьмо, тухлую рыбу и гнилые овощи, щедро политые одновременно десятком матёрых мартовских котов.
Замкнутый в показавшемся вдруг крохотным помещении гондолы, Танри ошалел от запаха собственного мускуса и перекинулся обратно в человеческое обличье.
-Матьмояшакалихаиотецшакалибратмойволкитывеликийорёлхранительмудростипостиженияначалавсегоиконцавсегосохранизаступисьукройотбедсмертныхизащитиотдланисупостатазловредного, — бубнил Танри, по-прежнему продолжая возиться среди сбитых в кучу одеял, — Борн! Чтоб мне провалиться! Это же ДРАКОН!!!
— Где? Где дракон, придурок, что ты мелешь? Окончательно с катушек съехал от страха!
Лис Борн внимательно вглядывался в приборную панель.
— Слушай, — он пошевелил спасённого парня за плечо, — Я всё понимаю, но ты это… Случайно не знаешь, как с такими штуками управляться? А то я подозреваю, что спасли мы тебя одного, а гробанёмся вот-вот все вместе. И этот ещё чудак на букву «М» куда-то слинял…
— Кто? Кто был тот, который слинял?
Парень приподнялся, сел, ойкнул, схватился за бок рукой, покряхтел, неуклюже встал и прохромал к пульту.
— Ну-ка пусти. Вряд-ли тут сложнее… (далее последовало слово на абсолютно не знакомом лису языке).
— Так кто слинял-то? Как выглядел? В кого перекидывался?
— Ну, — Борн встал с кресла, уступая место спасённому, — Он был такой… — лис изобразил рукой верзилу, затем втянул живот: худой, нескладный, но умный, вот чё да — то да. А перекидывался в этого… В сову, во. Мелкую такую, серенькую и растрёпанную.
— Сыч, — утвердительно определил парень и тут же встрепенулся и напрягся: — Дракон?
Он обернулся в кресле, пытаясь разглядеть всё ещё путающегося в одеялах шакала. — Дракон, ты сказал? Эй… Я к тебе обращаюсь.
Шакал, продолжая активно ароматизировать воздух, высунул из-под одеяла длинную тонкую морду.
— Ф-ффу, — парень поморщился, встал с кресла и попытался открыть раздвижную форточку. Со второй попытки ему это удалось. — Ну у вас тут и воняет! Помойка тухлая, а не дирижабль. Так чего ты про дракона говорил? И почему так боишься, словно тебя этот дракон уже есть начал?
Танри неуклюже перекинулся, потянул валяющуюся одежду, уже изрядно потрёпанную и порванную в нескольких местах.
— А то ты не знаешь, — из-под носа пробурчал он. — Это тебя надо про дракона спрашивать, а не меня.
— М-м? — парень осторожно подошёл поближе и присел на корточки, положив одну руку локтем на согнутое колено. — Погоди… Так ты что, этот… Зрячий, что-ль? Волки чего-то болтали про зрячих — мол, такие иногда бывают, раз в сто лет рождаются, во всём остальном убогие, зато эту способность им даёт природа. Я думал — просто байки…
— Да не знаю я, — истеричные нотки снова стали проскакивать в голосе шакала, — Я первый раз такое увидел… Чуть от страха не обстрекался… А может и обстрекался — тут уже по запаху всё равно не разберёшь…
— Та-аак, — парень задумался, — Значит, ауры видишь. И у меня драконью разглядел. Стало быть, силу она набрала, действие яда кончилось… Так я что, и перекинуться могу?!
Парень резко перекатился, встав на четвереньки, мускулы напряглись. Но вовремя спохватился, заоглядывался.
— Не, я ж так разнесу эту халабуду вдребезги и пополам. Надо как-то её остановить… Э-э, летуны, да у вас же тут якоря! Вон, из окна видно. И канат вот, на лебёдке намотан. Ну-ка!
Он встал, подошёл к кабестану, быстро прикинул его устройство и сбросил стопор с храповика, навалившись на вымбовку.
— Эй, помогите!
Лис подошёл и взялся за отполированную рукоять с другой стороны. Шакал тоже сделал попытку присоединиться, но на него шикнули и он предпочёл ретироваться обратно к своим одеялам.
Под дирижаблем неторопливо проплывал чахлый подлесок, а впереди в пугающей близости возносили к небу вечнозелёные кроны гигантские деревья, за долгие тысячи лет переродившиеся из угрюмых северных сосен, которыми в изобилии заросли все остальные острова Огненного архипелага.
Кабестан заскрипел, тяжёлый якорь резво пошёл вниз и вскоре зацепился за что-то, несколько раз дёрнув и снова ослабив трос. Наконец он намертво застрял в зарослях, кабестан натужно крякнул, дирижабль дёрнулся, клюнул носом и замер, слегка покачивая по инерции кормой.
— Навались! — скомандовал новенький и первым толкнул вымбовку вперёд. Лис повторил его движение, барабан медленно повернулся, наматывая трос, храповик защёлкал, и воздушное судно плавно потянулось к земле, нехотя уступая последние десятки метров высоты неумолимому упорству вращающегося барабана.
У самых кустов парень застопорил барабан.
— Ну всё, ребят. Спасибо за спасение. Должен буду. А теперь мне пора, девушка у меня там, в море. Тоже спасать надо, ей там сейчас хуже, чем мне, гораздо хуже.
Парень открыл дверь, коротко глянул вниз и прыгнул.
— Э-ээ! Куда? А мы? Это… Нам-то теперь чего делать тут? — неожиданно взвизгнул шакал Танри. — Стой!
Словно крыса, завороженная флейтой крысолова, шакал вскочил, зацепился ногой за змеившуюся по полу верёвку, так и оставшуюся лежать на палубе после спасения дракона, и неловко кувыркнулся следом.
— Ааа.. Э-э, а я? А меня? Тан, стоять, подонок!
Лис Борн оценил расстояние до земли и сиганул следом за остальными. Довольно изящно, впрочем. Лис всё-таки.
— Вы чего, парни? Спятили совсем? Я вам что — нянька теперь?
Парень стоял в чём мать родила, скинув ворох одежды под куст держидерева, в непролазных переплетениях которого и застрял якорь «Летящего на…».
— Да не, мы это… Просто этот вон дебил выпрыгнул — а я чё, один там сидеть должен и куковать? — расплывчато пояснил лис. А шакал почему-то вдруг преисполнился решимости и заявил:
— Мы с тобой!
Подошёл и встал рядом с незнакомцем, по-собачьи охватываясь и выдирая из задней части одежды колючки держидерева и какие-то продолговатые репьи.
Дракон всплеснул руками и зашёлся нервным хохотом.
— Ну вы точно чокнутые! Куда — со мной? В океан? Мне одну там спасать надо, не хватало ещё и вас двоих! Да и как вы за мной собрались? Бегом через колючки, что ли?
Остров полого поднимался вверх. Заросли держидерева тянулись к подножию, насколько хватало взгляда.
— А ты нас верхом посади. Мы лёгкие!- от всего пережитого у шакала явно случился заворот мозга.
— Тан, слышь… — попытался вклиниться Борн, но шакал не был расположен слушать напарника.
— Дракон, ты сам сказал: должен ты нам за своё спасение! Теперь бери с собой! Долг платежом красен!
Лис шумно изобразил жест «рука-лицо». До него дошла причина чудесного преображения Танри из закостенелого труса в неожиданно отважного потенциального наездника на драконах. Шакалом руководили отнюдь не высокие чувства. Его гнал за мощным хищником банальный инстинкт падальщика.
Дракон помрачнел.
Ответить на Правило Священного Долга было нечем: любой ответ прозвучал бы просто подлой отмазкой.
Парень вздохнул, отпихнул шакала немного в сторону, опустился на четвереньки и перекинулся.
Лис и шакал, не сговариваясь, охнули. Перед ними на земле, присев на могучие трёхпалые задние лапы, возвышалась гигантская крылатая рептилия. Бока плавно ходили туда-сюда, словно внутри дракона неустанно работал кузнечный горн. Чешуя на зазубренном хребтовом гребне переливалась в лучах клонящегося к закату солнца то золотом, то бронзой, то старой, покрытой патиной медью. Размером дракон был минимум с полтора «Летящих на…».
— Н-ну? Долго ссмотреть будете? З-ззабирайтесь уже, быс-ссстро! — прошелестел дракон и, полурасправив щетинистое кожаное крыло, положил его на каменистую землю.
Уже ничего не понимая, практически потеряв всякую связь с реальностью, двое балбесов разделись, перекинулись, запрыгнули на крыло, гуськом перебрались на спину и устроились между выступов гребня, крепко вцепившись когтями в твёрдую, как гранит, чешую.
Дракон оглянулся на незваных наездников, осторожно поднялся на вытянутые лапы, спружинил, приноравливаясь к развесовке, подпрыгнул и упруго толкнул крыльями тёплый влажный воздух, заставляя лечь на землю жёсткую сухую траву. Пару секунд побалансировав на одном месте, дракон поймал восходящий поток, оттолкнулся от него и начал медленно набирать высоту. Крылья низко высвистывали на каждом тяжёлом взмахе. Вот левое крыло, выпрямившись, словно рука косаря на замахе, самым кончиком чиркнуло по кажущемуся игрушечным на фоне гигантского ящера дирижаблю. Блестящий коготь, острый, словно бритва, вонзился в обшивку, с лёгкостью вспарывая её наискосок от середины к корме. Дирижабль охнул, оглушительно зашипел и грузно осел на землю, медленно оплывая, сморщиваясь и с треском подминая неподатливые кусты.
Ни лису, ни шакалу было не до него. Мёртвой хваткой вцепившись в драконью шкуру, они смотрели вперёд — туда, откуда брал свой разбег упругий и влажный юго-западный ветер.
«А может, всё-таки не совсем инстинкт загнал сюда Танри? Может, на самом деле не такой уж он и трус?» — вдруг подумалось Борну.
«Матьмоясобака, до чего ж страшно, — думал в это время шакал Танри. — Но, блин… До чего ж здорово!»
Легкий ветерок доносил с улицы нежные ароматы цветов и манящий запах горячего хлеба и булочек. Первой он разбудил Мариду, чье оборотничье обоняние было намного чувствительнее человеческого. Рэйса потянулась и едва не скатилась с кровати — она спала на самом краю, под утро ей стало жарко, она отодвинулась от Илланы, рядом с которой лежала, и вот результат. Вскочив с постели, Марида принялась тормошить девчонок:
— Вставайте, сони! Весь праздник проспите!
Девушки сперва непонимающе уставились на нее заспанными глазами, потом встрепенулись и дружно подорвались с кровати. В итоге, запутались в одеяле и чуть не попадали на пол. Пару шишек все-таки набили — Иллана и Лиэль нечаянно столкнулись лбами. Марида и Тиль дружно рассмеялись, глядя на подружек, потирающих ушибленные места.
— Идите сюда, полечу, — предложила рэйса. — Из-за таких пустяков не обязательно беспокоить Лантирэля, я и сама прекрасно справлюсь.
Она прошептала заклинание, коснулась лба каждой девушки и все прошло.
По-быстрому умывшись и одевшись, они уже собирались пойти к парням, когда в дверь постучали. Тиль открыла и в комнату шагнул Кьярри.
— Идемте к нам. Пытаться найти местечко в какой-нибудь таверне совершенно бесполезно. Мы с отцом вчера проверили. Все забито приехавшими на Фестиваль цветов. Так что сейчас решили поесть у себя. Мы уже накрыли стол к завтраку.
Девушки прихватили свои сумки и кошельки — вдруг захочется что-то купить, — и последовали за гномом в соседнюю комнату. Наскоро подкрепившись, вся честная компания направилась на главную площадь Ромара.
Город словно и сам расцвел к началу Фестиваля. Дома были увиты гирляндами живых и искусственных цветов. По улицам двигались нескончаемые толпы народа. Все постарались принарядиться — у женщин были на головах венки, а у мужчин были приколоты к курткам и шляпам маленькие букетики или хотя бы один цветок. Чтобы не выделяться, путешественники завернули на цветочный рынок и купили очаровательные венки для девушек и бутоньерки для мужчин. Цветочницы помогли им выбрать наиболее подходящие цветы: для Лиэль — белоснежные лилии, для Мариды — гибискусы огненных цветов — желтые, оранжевые и красные, для Илланы — бело-золотые плюмерии, для Тиль — крупные алые и бордовые маки. Даже Лантирэля и Тиора уговорили надеть венки из душистых соцветий шалфея, лаванды и клевера. Гномы от венков отказались наотрез, зато позволили вплести ромашки в свои ярко-рыжие бороды и теперь посмеиваясь пихали друг-друга локтями в бока.
Путешественники едва успели добраться до главной площади к назначенному времени, хотя о том, чтобы пробиться к пышно украшенному цветами, лентами и драпировками из ткани помосту речи вообще не шло. Стража, тоже с цветками, приколотыми прямо к кольчугам, с трудом сдерживала напор толпы, оставляя свободным широкий проход, по которому должно было пройти праздничное шествие. Хорошо еще, что один из краев площади, расположенной на берегу реки, плавно поднимался вверх на косогор — людям, собравшимся здесь, все было видно, как на ладони, словно в амфитеатре. Вот на этой возвышенности и оказались друзья. Даже Мариде с ее невысоким ростом никто не заслонял обзор, хотя Тиор пообещал посадить ее к себе на плечи, чтобы ей было лучше видно.
И вот на площадь прибыли король и королева Ромара. Народ шумно приветствовал своих владык. Глашатай объявил, что сейчас состоится церемония выборов Королевы Цветов.
Как поведали цветочницы на рынке, еще пять веков тому назад земли Ромарии посетила сама богиня растений Флоримель. В то время поля и сады королевства постигла ужасная беда — какая-то болезнь поразила все посевы и посадки. Люди безустанно молили богов о милости. Когда же появилась Флоримель, представшая под видом простой эльфийки, и предложила свою помощь, на нее смотрели, как на последнюю надежду. И объявила она, что ей необходимо золото по ее весу и самые лучшие драгоценные камни из королевской сокровищницы и тогда она навсегда избавит земли Ромара от напасти. Тогдашний король внимательно выслушал требование, поразмыслил и согласился. Он провел Флоримель в сокровищницу и предложил ей взять все, что ей нужно. Богиня отвергла самые прекрасные украшения, которые сами по себе стоили столько, сколько целый замок, вместо них выбрав ограненные рубины, сапфиры, изумруды и аквамарины. Затем потребовала позвать к ней лучших златокузнецов и ювелиров. Целую неделю все вместе они работали под ее началом, а затем явили королю и собравшемуся на площади народу великолепное золотое изваяние в рост человека — невероятной красоты золотой цветок с ажурными листьями и причудливо завитыми лепестками, усыпанными драгоценными камнями. И явила Флоримель свои истиный божественный лик и объявила, что должен он провезти этот волшебный цветок по всем дорогам, по всем городам и деревням королевства и тогда будут они избавлены от напасти, поразившей их сады, поля и леса. А в награду за готовность короля Ромарии сделать все, чтобы помочь своей стране и своим подданным, Флоримель даровала волшебный цветок королевству, чтобы его установили в беседке в центре сада в королевском замке. Он будет защищать земли Ромарии от неурожаев и прочих напастей. И еще один дар оставила богиня: невероятной красоты бабочку, размером больше, чем две сложенных вместе мужские ладони. Именно эта бабочка и выбирала каждый год Королеву Цветов на Фестивале, который проводится вот уже пятьсот лет в тот самый день, когда богиня Флоримель одарила королевство своей милостью. Волшебная бабочка обитала в королевском саду, а в холодное время года — в огромной оранжерее, где для нее круглый год цвели самые прекрасные и самые ароматные цветы.
Народ на площади запереговаривался, заволновался, когда король Ромарии снял со своего плеча крылатую красавицу и, подняв руки с нею вверх, отпустил ее в полет.
Путешественники даже со своего места видели волшебную бабочку — она, и вправду, была очень крупная, яркая, а кроме того светилась золотисто-зеленоватым светом и роняла искры со своих крыльев, когда порхала над толпой. Покружив над задравшими головы людьми, она устремилась прямо к удивленным друзьям, зависла на мгновение над ними, словно не решаясь, кого из четырех красавиц выбрать, а затем под дружный вздох толпы опустилась на плечо… Тиль. Наемница подставила бабочке ладонь и та охотно перебралась туда, чтобы дать всем полюбоваться собой. Ее темно-синее тельце казалось покрытым чернью, а огромные крылья переливались, как живой огонь. В середине они были сиренево-голубыми, затем переходили в зеленый, который к краям становился гуще и темнее почти до черноты. Прожилки на крылышках были-золотисто-зелеными, а сами они светились ровным мягким светом.
К Тиль и друзьям тут же подошли королевские слуги и попросили ее проследовать с ними, естественно, пригласили и всю остальную компанию, которой предоставили места на самом подиуме рядом с королевской четой и придворными.
Тиль увели переодеваться. Наемница побоялась, что сейчас ее вырядят в какое-нибудь замысловатое платье, сплетенное из цветов — видела она такие на девушках, выстроившихся на помосте. Но платье Королевы Цветов было довольно простого кроя, с драпировкой на груди, оно открывало правое плечо и руку и было сшито из переливчатой белой ткани эльфийской работы. Голову ее украсили венком из белых, нежно-розовых и бледно-палевых роз. Волшебная бабочка по окончании облачения Королевы Цветов, уселась к ней на левое плечо и оставалась там до самого конца праздника.
Тиль вновь вышла на помост, где ее усадили на самый настоящий трон под пышной цветочной аркой, украшенной лентами и драпировками из полупрозрачной белой и кремовой ткани. Затем на помост вынесли Золотой Цветок — дар богини Флоримель. Тиль уже рассказали, что она должна делать. Девушка подошла к цветку, воздела руки к небу и громко торжественно произнесла: «О, божественная Флоримель! Посмотри, какие прекрасные цветы вырастил народ Ромарии к твоему празднику! Как счастливы мы все, что ты не оставляешь своей милостью нашу страну! О, божественная Флоримель! Яви свою милость народу Ромарии!» С этими словами Тиль подошла к Золотому Цветку и возложила обе ладони на основание чашечки цветка. Она стояла так несколько минут. Толпа на площади, казалось, перестала даже дышать, все ждали — произойдет ли традиционное чудо явления милости богини Флоримель. И тут девушка почувствовала, как у нее словно задрожало все внутри, в груди разгорелся жар, который перетек в руки, которые просто засветились. Золотой Цветок словно впитал это свечение с ее ладоней, несколько мгновений и из самого центра усыпанного драгоценными камнями венчика в небо ударил столб ослепительно-яркого света, а затем во все стороны хлынула волна золотисто-зеленого сияния, кольцом распространившегося по всей площади и дальше, за ее пределы, по всей столице, по всему королевству.
Тиль потрясенно замерла на месте, ноги подкашивались, две служанки тотчас подхватили ее под руки, бережно усадили на трон Королевы Цветов и поднесли хрустальный кубок с водой и укрепляющим зельем. Народ на площади ликовал, а король во всеуслышание объявил, что столба света такой силы не было еще на его памяти. Это был добрый знак — королевство ждал необычайно богатый урожай.
Тиль поздравили король Ромарии с королевой, придворные, а затем глашатай объявил о начале праздничного шествия.
Что это было за зрелище! Ни Тиль, ни ее подруги в жизни никогда не видывали ничего подобного. По площади катились крестьянские телеги, на которых возвышались фигуры зверей и диковинных птиц, сделанные из цветочных головок, проходили пышно украшенные цветами делегации из каждого города, каждой деревни королевства, от каждого ремесленного цеха. Все постарались нарядиться как можно красивее — ведь считалось, чем ярче и затейливее укршения на Фестиваль Цветов, тем богаче будет урожай. Звучала музыка, участвующие в шествии люди, да и нелюди тоже, пели веселые песни. Праздник царил в столице и во всем королевстве.