Тэдфилд, 2019 год часть 2
После этого Кроули окончательно теряет счет времени. Так много полуобнажённой кожи, на которую можно смотреть, которую можно трогать, целовать и гладить, и он впечатывает преданные, неистовые, стремительные поцелуи, отодвигая щекой воротник Азирафаэля, когда осознает, что именно ангел ему говорит.
— Полагаю, — говорит ангел. — То есть я уверен, что ты… со многими уже… ну, раньше. То с одним, то с другим… на протяжении многих лет…
— Что? — рычит Кроули. Он только что нашел самое идеальное место на полпути к горлу Азирафаэля, где пульс ангела ровно бьется в его губы, а нос утыкается в впадину между ухом и нижним краем челюсти Азирафаэля, где он так хорошо пахнет, и о, Кроули хочет жить здесь, хочет дышать этим запахом и провести всю следующую неделю, целуя своего ангела и не делая ничего другого.
— Тогда я полагаю, что ты… делал это раньше, — говорит Азирафаэль, одной рукой обнимая голову Кроули и прижимая его к себе. — Много раз. На протяжении веков. Пожалуй, даже больше, чем некоторые.
Кроули хмыкает в знак согласия, не желая покидать свое нынешнее место.
— Конечно же, делал. Я же демон. Попрание моральных устоев и разжигание похоти входит в список моих должностных обязанностей.
— Да. — Они так близко друг к другу, что Кроули чувствует, как Азирафаэль сглатывает. — Да, конечно же, это твоя работа.
Пальцы Азирафаэля двигаются по голому животу Кроули, нежно поглаживая его, и Кроули закрывает глаза и содрогается от острого желания. Он слепо поднимает лицо, ловя рот Азирафаэля для поцелуя, и ангел тихо стонет, а его рука скользит по пояснице Кроули, прижимая их друг к другу ещё плотнее.
Наконец Азирафаэль разрывает затянувшийся поцелуи и не позволяет Кроули поцеловать его снова, и Кроули недовольно рычит, когда Азирафаэль продолжает решительно, хоть и с некоторой запинкой:
— Для меня это все не так. Видишь ли, исторически к этому относились довольно неодобрительно. Особенно… — Азирафаэль нервно усмехается, — Боже мой, особенно после нефилимов, конечно, я… На самом деле, видишь ли, был указ сверху, и поэтому… и конечно, за эти годы было так много других дел, что я почему-то так и не смог до конца собраться…
— Ангел, — перебивает его Кроули, прежде чем Азирафаэль застрянет в этом бессвязном потоке на всю оставшуюся ночь. — Ты хочешь сказать, что у тебя никогда не было секса?
Азирафаэль сглатывает, и Кроули на мгновение отвлекается на изящно очерченный изгиб его горла, так красиво выставленного напоказ в расстёгнутом воротнике рубашки.
— Нет.
— Что, никогда? — Кроули слегка шокирован.
Он знает, что Азирафаэлю не нравится спать, но ангел хотя бы попробовал; он знает, что Азирафаэль любит вино, но гораздо больше любит хорошую еду; и он также знает, что ничто не мешает человеку преуспеть там, где демон потерпел неудачу.
— А как насчет того джентльменского клуба в 1800-х годах? — спрашивает Кроули.
— Они учили гавоту, — пожимает плечами Азирафаэль. На его щеках всё жарче разгорается румянец, хотя это может быть следствием того, что рука Кроули сползла с его талии и легла на бедро. — Я же тебе говорил.
— Что, действительно гавот?
— Да!
— Я думал, это эвфемизм. — Кроули проводит большим пальцем по голой коже рядом с поясом брюк Азирафаэля.
— О, Кроули… — Азирафаэль ёрзает, коротко прикусывая губу, и Кроули пробегает пальцами вокруг, чтобы слегка проскользнуть ими за пряжку ангельского ремня. — Значит, я просто хочу сказать, что… ну, это может быть и не…
— О, заткнись, ангел! — Кроули никогда не был чрезмерно терпелив, и он прижимается ближе, чтобы провести кончиками пальцев по ширинке Азирафаэля, и слушает, как у того перехватывает дыхание. — И как только такое умное существо может быть таким глупым!
***
За последние столетия Кроули потратил некоторое время — довольно много времени, честно говоря, — на размышления о том, каким бы мог быть Азирафаэль в постели. Он провел почти весь двадцатый век в мыслях об этом, прежде чем понял, что такой путь ведет к безумию, и неохотно переключился, попытавшись отвлечься при помощи людей.
Теперь, наконец, он знает. Он знает, что Азирафаэль снимает с себя одежду, как подобает человеку, и вешает её на вешалку. Он знает, что Азирафаэлю очень нравится дорогой матрас с эффектом памяти на огромной кровати Кроули. Азирафаэль немного пухлый из-за пристрастия к изысканной пище, и его запах сильнее всего ощущается в сгибах локтей, впадинах горла и в паху. Он знает, что Азирафаэлю нравятся поцелуи Кроули во всех этих местах на его теле, но, когда Кроули наконец кладёт руку между его бёдер, Азирафаэль стонет и тянет Кроули вверх, чтобы поцеловать его в губы, его руки дрожат, а сердце колотится так сильно, что Кроули чувствует это через грудную клетку. Оно похоже на дикую тварь, пытающуюся вырваться на свободу.
Поначалу Азирафаэль немного стеснителен и неуклюж и боится сделать что-то не так, даже когда Кроули обвился вокруг него, подсунул руку ему под шею и, маскируя обожание под угрозу, начал нашептывать на ухо разные обещания, что он сделает с ангелом, если Азирафаэль остановит его хотя бы на секунду. Но к тому времени, когда он приближается к финишу, Азирафаэль забывает нервничать, его руки становятся жадными и с силой хватаются за Кроули, оставляя на нем синяки, он стонет от удовольствия, и его тело бесстыдно обмякает в руках Кроули.
Нужно невероятное мужество, чтобы протянуть руку за тем, чего желает твоё сердце, зная, что это может стоить тебе всего. Кроули смиряется перед лицом такой смелости. Он перекатывает Азирафаэля на спину и целует его шею, грудь, выискивая все места, которые заставляют ангела извиваться и вскрикивать. Если это будет концом их обоих — ибо если Азирафаэль будет уничтожен из-за этого, то Кроули отправится в Рим с одной мыслью в сердце и переживёт его ненадолго — тогда Кроули полон решимости сделать так, чтобы оно того стоило.
В ту ночь Кроули узнает, что в отличие от людей, которые во время секса частенько разражаются проклятиями или взывают к Богу, Азирафаэль в основном молчит, разве что не может сдержать негромких стонов удовольствия или собственного имени Кроули, оно срывается с его губ мягко, потрясенно, умоляюще, он почти задыхается, теряется в нем, и Кроули целует ухо Азирафаэля и бормочет грязные ободрения, плотно вжимаясь бёдрами между бёдер Азирафаэля.
Только в самом конце храбрость Азирафаэля ослабевает, и он отворачивается в самый ответственный момент, зарываясь лицом в толстые пуховые подушки Кроули и давя в них свой крик.
— Не надо! — яростно шипит Кроули, используя свободную руку — руку, которая не гладит Азирафаэля, поддерживая его дрожь и пульсацию — чтобы оторвать подушки. — Не надо, почему ты… зачем ты так делаешь…
Он в бешенстве рвёт одну из подушек, и из неё вылетает облако белых перьев, но к тому времени, когда последнее из них падает на пол, уже слишком поздно, всё кончено, и Азирафаэль, раскрасневшийся и расслабленный, улыбается Кроули так, что тому вдруг становится трудно дышать.
— Иди сюда, — бормочет Азирафаэль, притягивая Кроули к себе, и Кроули обнюхивает его горло и высовывает язык, чтобы попробовать кожу на вкус. Он скользит своим членом по тёплому, скользкому, полностью человеческому на животе Азирафаэля и отдается в его сильные руки.
Тела, которые, строго говоря, не нуждаются в еде или сне, так же не нуждаются и в отдыхе между раундами, и, как это ни удивительно, Азирафаэль понимает это раньше Кроули. Честно говоря, Кроули до сих пор спал только с людьми, которые любили отдыхать, когда всё кончается, — если только он не вставал и не уходил сразу после акта. Но Азирафаэль невероятно умён и вынослив, и тот факт, что Кроули получает удовольствие, ёрзая по его тёплому животу, возбуждает и самого ангела, всё сильнее с каждым движением бёдер Кроули.
— Опять? — Кроули опасливо целует Азирафаэля в шею, а тот сжимает его плечи.
— Да. — Азирафаэль вздрагивает, когда Кроули осторожно толкает свой член, чтобы медленно, плотно и решительно прижать его к члену Азирафаэля. — Да, да, именно так. Хорошо.
Поцелуи и трение членами друг о друга — едва ли самое захватывающее занятие, которое когда-либо было придумано для секса. Но это Азирафаэль, которого Кроули жаждал веками, и сам Азирафаэль стонет в ухо Кроули, его руки горячие, трясущиеся, так крепко сжимают плечи Кроули и терзают его спину, как будто Кроули — самый искусный инкуб во всех девяти кругах.
Конечно, Кроули и раньше занимался сексом. С людьми, когда нужно было искусить их на грех, или просто потому, что он был в настроении провести ночь с одним из них, но это совсем другое. Он не испытывал к ним никакой привязанности — сама мысль об этом была смехотворна, — и пережитый ранее опыт никоим образом не подготовил его к тому, что происходит сейчас. Удовольствие потрескивает электрическими искорками на его коже, когда он подтягивает локти и двигается над ангелом, и он наблюдает за лицом Азирафаэля, внимая каждому проблеску удовольствия. Но внезапно всё это становится уже слишком безбрежным и всепоглощающим, и он прижимается лбом к ключице Азирафаэля, дрожа от того, как близко он подошел к самому краю.
0
0