Вода в канале была чёрной и гладкой, как стекло. Он тщетно пытался усмотреть в ней своё отражение, но видел лишь звёзды, глядевшиеся в черное зеркало вод.
— Барин! Эгей! Простудитесь! Поедем домой! Барыня, поди, заждались!.. — кричал возница с козел рессорной коляски.
Колесничего окутывали клубы махряного дыма. Лошадь недовольно фыркала и стригла ушами.
— И впрямь, не помереть бы от простуды, — невесело усмехнулся он. Остался на месте.
Взошла луна, высветив его лик. Из черной глубины всплыло отражение. Болезненный пергамент лица, седина в бакенбардах, неистовый блеск глаз. Как знакомо.
Над пустыней по ту сторону канала танцевали миражи. Неописуемой красоты дворцы, цветущие сады, проспекты неизвестного города, полные нарядных людей. Далеко, на самом горизонте, по красноватым дюнам бродили треногие великаны, грустно трубя в рога: эллу… эллу…
Было морозно. По берегам тёмная гладь канала подёрнулась кружевом льда. Дыхание срывалось с губ лёгкими облачками. Зябли руки под тонкой лайкой перчаток. Ветер нёс песок из стынущей за каналом пустыни. Миражи продолжали свой танец в лунных лучах.
«Как мертвецы на погосте», — подумалось вдруг. Тупо заныло в животе, там, где остался страшный рубец. Холод поднялся в грудь, обнял вздрогнувшее сердце. Он закрыл глаза, задержал дыхание. На миг снова оказался в плену у бездны, как когда-то очень, очень давно.
— Ба-ари-ин!.. — звал его кто-то из далёкого далека. — Ба-а!..
Бездна, усмехнувшись, отпустила его.
Не в этот раз. Не сейчас. Не сегодня.
— Иду, Прохор, иду!
Он в раздражении нахлобучил на непослушные кудри такой нелепый здесь щегольской цилиндр, повернулся спиной к каналу, к пустыне, к миражам и, трепеща полами крылатки, зашагал к экипажу.
— Вот давно бы так, — добродушно проворчал возница.
Чмокнул губами, и лошадка бледной, лунной почти масти, встрепенулась и повлекла экипаж по тракту. Как всегда ниоткуда, пришли в голову строки:
Вода канала лепестки несёт
В цветеньи яблонь наступает лето…
«Какое лето? Какие яблони?» — думалось ему меж тем. Впереди лишь студеные месяцы бесконечной зимы под ледяным небом, по которому катится яркой блесткой такое далёкое и холодное солнце. Вспомнилась другая, из прошлой жизни, последняя зима, чёрные воды и долгие, полные муки дни другой, закончившейся жизни. Накатила тоска — и ушла, как не было. Все в прошлом. Незачем грустить.
Вторая луна устремилась в погоню за первой, расчерчивая мир сетью двойных теней. На востоке зажглась голубая звезда — знакомая, манящая, родная.
Коляска катила ей навстречу — вдоль древнего канала, мимо сжатых полей красной травы, мимо садов соконосных кактусов, мимо диковинных руин, над которыми по ночам танцуют призраками прежних хозяев песчаные смерчи.
Домой.
Туда, где ждет постаревшая жена и внезапно взрослые дети, где няня, совсем не изменившаяся с момента той последней, болдинской встречи, накрывает к ужину стол, а в кабинете лежат на бюро исчерканные пером листы с неоконченной ещё поэмой.
0
0