22 день холодных вод, Суард
Рональд шер Бастерхази
Карету с весами Конвента горожане провожали полными любопытства и страха взглядами. Придворный маг слишком редко выезжал вот так, напоказ, чтобы стать обыденностью. На тихой и респектабельной улице Второго Ирийского Договора карета остановилась. Кучер протрубил в рожок, ворота с тяжелым скрипом отворились – и на этом представление для широкой публики завершилось. Зато началось лично для графа Седейра, советника короны по делам внешней торговли.
Роне подождал, пока Эйты откроет дверцу и опустит подножку, потом подождал еще полминуты, оценивая диспозицию и давая возможность графскому дворецкому добежать до подъезда. И только тогда неторопливо покинул карету и позволил любопытствующим разглядеть свой черно-алый короткий плащ, элегантный черный камзол, массивную золотую цепь с амулетом Конвента и тяжелую трость с набалдашником-ястребом, гербом герцогства Бастьер.
– Светлого дня, ваша темность! Соблаговолите пожаловать!
Дворецкий кланялся чуть не до земли, провожая Роне к распахнутым двустворчатым дверям. Насмерть перепуганный граф, едва успевший нацепить парадный сюртук, самолично встречал нежданного гостя.
– Ваш визит – большая честь для нашей семьи, ваша темность. Не изволите ли отобедать с нами? У нас сегодня кабанчик по-ольберски…
Граф Седейра тянул время, а от него тянуло страхом. Разумеется, граф знал, что именно привез его сын из Сашмира, знал – для кого и догадывался, зачем приехал Бастерхази. И Роне знал, что поставил графа в крайне неудобное положение, но и не думал облегчать ему задачу. Иногда быть чудовищем очень удобно. Граф же спешно пытался сообразить, как сманеврировать между придворным магом с жутковатой репутацией и Имперским Палачом. От тяжких раздумий граф взмок.
– С удовольствием, мой сиятельный шер. Надеюсь, к кабанчику у вас найдется «Кровь девственницы». Диета, видите ли, – без улыбки отозвался Роне.
Граф побледнел, по виску его скатилась капля, но он не посмел ее утереть.
– Э… ваша темность… мы… – замычал Седейра, спешно припоминая, есть ли у него в служанках хоть одна девственница, и отгоняя мысль о старшей дочери.
Позволив графу поужасаться вдоволь, Роне рассмеялся. Искренне, открыто, заразительно – так, что даже подслушивающие под дверьми лакеи заулыбались до ушей.
– О, я вижу, до вас еще не дошла столичная мода. – Роне похлопал облегченно вздыхающего графа по плечу. – Очаровательное название для горячего красного с медом и корицей, не так ли?
Концентрация страха в особняке Седейра резко снизилась. Призрак Ужасного Темного Колдуна – для Роне он выглядел как старикашка с жидкой бороденкой и узкими глазами – растаял. Вместо пожара и наводнения в гости к семейству Седейра явился прекрасно знакомый высшему свету очаровательный шер Бастерхази, обожающий прекрасных дам и веселье. Конечно, два образа резко друг другу противоречили, и по логике шерам следовало бы бояться Роне всегда, но логика и эмоции – материи противоположные и отторгающие друг друга.
«Если кто-то хочет обмануться, никто не сумеет ему помешать», как говорил Паук.
Дожидаться обеда Роне не стал. Кабанчик по-ольберски привлекал его куда меньше содержимого сейфа в графском кабинете. Тонкий аромат смерти, источаемый документами, однозначно говорил об их подлинности и о том, что Дюбрайн опоздал. Оставалось лишь убедиться, что нечитаемые письмена – нечитаемые для необразованных тупиц, не знающих даже простейшего перекрестно-зеркального шифра и старого сашмирского – содержат не любовные вирши.
– Но они запечатаны султанской печатью! Я не могу, вы же понимаете, ваша темность, дипломатический скандал… – пытался отбрехаться граф Седейра.
– Никакого скандала, сиятельный шер, – очаровательно улыбнулся Роне. – Как представитель Конвента, я должен убедиться, что эти тетради безопасны.
– Они совершенно безопасны, ваша темность! – граф чуть ли не грудью встал на защиту сейфа. – Прошу вас, мы не можем… Это же личный подарок султана!
Упрямство графа восхитило Роне. Бояться до судорог, и все равно не давать темному шеру то, что темный шер желает получить – дорогого стоит. Жаль, что в семье Седейра почти не сохранилось драконьей крови. Полкапли водного дара, доставшиеся единственному графскому сыну и едва дотягивающие до третьей категории – не в счет.
– Конечно, граф, и его следует немедленно передать шеру Дюбрайну. К сожалению, он чрезвычайно занят во дворце. Почему, кстати, виконт Седейра не отдал ему тетради еще вчера? Нет, я не желаю слушать оправданий! Непростительное промедление! Доставайте.
Роне сопроводил слова ментальным приказом. Воздействие всего лишь третьего уровня, по идее амулет графа не должен был его пропустить, но то по идее. Право, каким надо быть идиотом, чтобы надеяться на амулеты, купленные в лавке!
– А… конечно, ваша темность. – Граф Седейра облегченно выдохнул и принялся открывать сейф. – Так любезно с вашей стороны передать подарок шеру Дюбрайну!
– Так вы говорите, они хранились у?..
– Эдуардо нашел тетради у последней из рода Саравенати. По ее словам, брат того самого Андераса приходился троюродным прапрадедом ее покойному мужу. Как жаль, что мой сын отсутствует по делам службы! Но, если ваша темность желает узнать все в подробностях, он всего через полтора часа вернется из Торговой Палаты. Их светозарное величество выкупил тетради по совету моего сына!
– Вы тоже прекрасно рассказываете, советник. Продолжайте!
– С этими тетрадями связано проклятие…
Роне вполуха слушал болтовню графа, сам же прощупывал заклинания, оплетающие шкатулку с тетрадями. Открывать ее, не предприняв необходимых мер безопасности, будет только анацефал.
Однако пальцы почти подрагивали от нетерпения. Столько лет Роне собирал по крупицам историю школы Одноглазой Рыбы, выкупал или забирал у несговорчивых дураков мемуары современников, письма, дневники, амулеты – все, что могло помочь воссоздать ритуал, с помощью которого Ману с учениками почти избежали Бездны. Роне уже догадывался, какую именно ошибку совершил величайший темный шер последнего тысячелетия. Он хотел осчастливить всех и сразу, и за глобальностью задачи просмотрел самое важное – мир после Мертвой войны изменился. И то, что сработало бы раньше, убило Ману и его учеников.
Однако мало догадываться. Надо знать точно, в чем ошибся Ману, и экспериментировать дальше. Без глобальных задач, Роне хватит изменения собственной судьбы. Точнее, судьбы двух шеров, своей и Дюбрайна. Полковник не только старше, но и умнее Зефриды. В конце концов, Имперского Палача не должен смущать союз с чудовищем. Он и сам то еще чудовище.
От воспоминаний о последней встрече с Дюбрайном что-то внутри сладко дрогнуло и затрепетало в предвкушении. Быть может, когда Роне принесет ему дневники Андераса, Дайм разозлится и…
Проклятье. Как же страшно признаваться себе, что это – нужно. Необходимо. Что мечтал об этом проклятом унижении и сладкой беспомощности в чужих руках. И не решался. Не то что попросить, даже намекнуть кому-то о своих желаниях. Потому что насмешки. Потому что зависимость и уязвимость. А Дайм… Дайм все понял сам, и… не воспользовался слабостью, просто дал необходимое, не брезгливо и свысока, а на равных, словно нет ничего естественнее. И после всего – его отношение не изменилось, Роне это чувствовал, знал наверняка. Потому что ждал другого, искал и был готов… а его не было, другого. Ни малейшего намека на презрение, только… любовь? Ладно, пусть не любовь, но хотя бы потребность, не стоит рассчитывать на большее. Пока.
Рано.
И признаваться ему, что ради повторения готов наизнанку вывернуться, Роне пока не готов. Рано.
– Тут личная печать султана, не повредите ее, прошу вас!
– Не беспокойтесь, милейший, – Роне еле сдержался, чтобы не выхватить драгоценность из рук графа.
Боги, о какой ерунде беспокоится этот бездарный глупец!
Заговоренный сургуч Роне снял, не повредив. И достал из четыре хрупкие тетрадки.
«Какая из них? В какой – сокровище? Или все?» – страх, надежда и предвкушение смешались в дрожи пальцев, бережно касающихся четырехсотлетней бумаги.
– Но как же… – нервно шепнул Седейра.
Роне недовольно повел плечом. Этого хватило, чтобы Седейра упал в кресло, сжался и затих. До него начинало доходить, что уже никакие слова и оправдания не изменят случившегося. Если султан узнает, что Эдуардо позволил кому-то вскрыть предназначенное Дюбрайну письмо, с его дипломатической карьерой будет покончено.
Но чья-то там карьера сейчас волновала Роне меньше всего.
Глядя на знакомые каракули старосашмирского, он погружался в текст слой за слоем, разгадывая матрицу шифра, настраиваясь на перо в руке несколько сотен лет как почившего шера. Большая часть букв расплылась и стерлась, тетради хранились в слишком сыром месте, к тому же оболочку кто-то давно нарушил кривой попыткой прочитать текст. Но в руках умелого некроманта и мертвая книга заговорит.
Тетради окутались туманом возвращенного времени, из бестолковых штрихов начали вырисовываться буквы и всплывать лоскуты смысла:
«…недели, как я ушел с Ману. Он так увлечен исследованиями, что не видит…»
«…брат Ястреба идет на поправку. Странно, не думал, что мне удастся…»
«…погиб Эспада. В клинке остался лишь крохотный осколок души, без памяти и разума. Ману сказал, этот путь ведет в тупик. У нас недостаточно…»
«…считает это выдумкой Барда. Для Ману существует лишь разум, воля и сила. Смешно было надеяться, что…»
«…храм Карума. Мертвый дом мертвого бога, страшно…»
«…Ману говорит, что старый трактат надо запретить и сжечь. Все равно не понимают…»
«…с тех пор как нашел кристаллы. Безумная затея, но я все равно пойду с ним. Может быть, когда-нибудь удастся вернуться в Сашмир. Ястреб получил вести из дома, их с братом считают мертвыми. Младший стал главой рода…»
Роне еле подавил дрожь. Значит, Рональд Ястреб Бастерхази не погиб в стычке с имперскими войсками. Слава Двуединым, ему хватило ума обезопасить семью. Но в самом тексте что-то странное, написано в мужском роде, но пахнет женщиной. Не может быть, что чудовище Андерас – не просто светлый шер, а светлая шера!
«…пишет в книге, не показывает… странное название…»
«Утром идем в Ирсиду, Ласло не может сдержать их сам, а Ману не хочет бросать ученика…»
Из коротких строк, из обрывков мыслей проступала история Ману Одноглазого и его школы. Та сторона, что не изучается в гимнасиях: юным шерам не полагается знать, что злодей Андерас, жестокостью превосходящий самого Ману, родился светлым. И что мятеж в Ирсиде поднял вовсе не Ману, а один из его учеников, чеславский князь Ласло. И живым богом Ману назвали темные шеры, а не сам Ману. Очень интересные дневники для историка, но о сути экспериментов – почти ничего.
С трудом вынырнув из времен молодости своей прапрабабки Магды, той, что отдала его в обучение к Пауку, Роне поднял взгляд на безмолвного Седейру.
– Что ж, благодарность Конвента и лично шера Дюбрайна вашему сыну обеспечена. Весьма ценные исторические документы, – равнодушно сказал Роне.
Граф молчал. Страх сковал его разум, а жалкий ошметок шера глубоко внутри него впал в ужас перед хищником и притворялся дохлым.
«Шисов слабак!» – выругался про себя Роне. Пришлось не меньше пяти минут потратить на успокоительную иллюзию и подчистку памяти, чтобы советник не сошел с ума или не умер, упаси Двуединые. Да и скандал с султаном Роне не нужен.
– Выпейте, дорогой мой. Вы утомились, здесь душно. – Роне поднес ко рту графа бокал бренди и заставил выпить. – Вы же видите, султанские печати целы. Я всего лишь убедился, что все безопасно, а то в этих старых документах бывают ужасные ловушки. Вы же не хотели, чтобы шер Дюбрайн пострадал.
В глаза графа постепенно возвращалась осмысленность, бледное до зелени лицо розовело. Успокоительная чушь, иллюзия и горячительное сработали.
– Я что-то могу для вас сделать, дорогой мой шер Седейра?
Последние слова оказали на графа волшебное действие: он оживился и попробовал что-то сказать.
– Да, дорогой советник? – От ласковой улыбки уже немели губы, но Роне не мог себе позволить оставить графа недовольным. Только не тогда, когда он может наговорить лишнего герцогу Альгредо или, хуже того, сообщить о дневниках Андераса непосредственно в Конвент. – Вы про вашу старшую дочь?
Титулованный проныра, даже при смерти не забывающий о шкурных интересах, кивнул.
– Несомненно, сложный случай. Но… – Роне сделал паузу, словно фокусник перед тем, как вынуть из шляпы живого ширхаба. – Для вас, любезнейший советник, Конвент сделает все возможное и даже невозможное!
Седейра оживал на глазах, послушно впитывая крохи собственной жизненной силы, рассеянные в воздухе и заботливо собранные для него Роне.
– Ваша све… темность так добры!
Роне чуть не рассмеялся: граф не зря запнулся. Темный и доброта! Да, темным не свойственно подрабатывать целителями душ. Но правилам следуют только неудачники.
– Вы что-то говорили о кабанчике по-ольберски?
– О да! – Граф глянул на старинные напольные часы, показывающие без десяти минут три. – Самое время отобедать! Извольте, ваша темность.
– Надеюсь, вы не возражаете, если я сейчас же заберу документы для шера Дюбрайна? Они требуют особой осторожности.
– Разумеется, ваша темность. Счастлив служить Империи!
В верноподданническом восторге графа пронзительной нотой звенела надежда на устройство судьбы дочери, и лишь глухим обертоном диссонировала опаска: сын должен был отдать бумаги Дюбрайну лично в руки. Но шер Бастерхази обещал, а слово шера – нерушимо.
– Вы отдадите их шеру Дюбрайну сегодня же, не так ли?
– Шер Дюбрайн получит эту шкатулку сегодня же, видят Двуединые! – без малейшей опаски поклялся Роне.
Во-первых, он в самом деле собирался отдать тетради Дюбрайну. А во-вторых, шкатулка была пуста, а тетради уже лежали в заговоренном ящике дома у Роне. На всякий случай.
За обедом он присмотрелся к старшей графской дочке. Свежее, всего-то во втором поколении, проклятье сделало ее совершенно непривлекательной ни для мужчин, ни для женщин. Внешне она была хороша: с правильными чертами, стройна, в меру округла, ухожена, со вкусом одета. Но при взгляде на нее, если не подниматься над примитивным животным, коим и является обычный человек, возникало стойкое отвращение. Конечно, Роне бы мог снять проклятие и подкорректировать ее ауру. Даже наделить ее звериной притягательностью Ристаны. Но зачем портить прекрасную работу? Лучше использовать с толком. Исполнению желания графа Седейра это не повредит, ведь он всего-то и хочет, что удачно выдать дочь замуж за титулованного шера. Какая, право же, ерунда!