Закат прекрасно понимал, о чём промолчал магистр. Его ведь привязали к позорному столбу. Это делается не только для всеобщего обозрения, но и для того, чтобы кто угодно мог бросить камень в осужденного. А тут, где нет даже помоста, который отделял бы его от зрителей, они могут сделать с ним что угодно.
Магистр удалился вместе со своими помощниками, остальные рыцари вернулись к своим занятиям. Несколько юношей и девушек тренировались с мечами, их гоняла красивая женщина с длинной русой косой и страшным шрамом, пересекающим лицо. Сновали слуги, кто к колодцу за водой, кто к воротам, забирать у торговцев продукты. Старик неторопливо чинил тренировочный манекен, пришивая латку на прохудившийся бок, из которого торчала солома. Пара оруженосцев, перешучиваясь, надраивали доспехи, их друзья расписывали щиты, обмотав лица тряпками, чтобы не надышаться краской.
Казалось, никому нет дела до пленника.
Только казалось.
Он чувствовал взгляды на коже, ловил то и дело глазами — ненавидящие, холодные. Иногда — испуганные. Совсем редко — жалостливые.
На него старались не смотреть. На него смотрели — все, кто только появлялся во дворе.
Закат повёл неудобно вывернутыми руками, пытаясь одновременно не касаться спиной дерева. Боль в оставленных плетью рубцах блекла на фоне новой: плечи, для которых долгие часы висения в камере не прошли бесследно, ныли, стремительно опухая. Хотелось размять их, приложить что-нибудь холодное.
На землю перед ним легла тень, Закат поднял голову. Яросвет, гонец, приехавший когда-то в Залесье, картинно откусил от пышной лепёшки. Прожевав, откусил ещё. Бросил недоеденный хлеб на землю, вызвав изумленное ойканье кого-то из слуг. Спросил чванливо:
— Интересно, как скоро ты попытаешься её подобрать?
Закат только улыбнулся в ответ. Две луны назад пришедшие мысли оказались пророческими, опыт голодовки ему здесь пригодится. Но Яросвет, видимо, не догадывался, что пить всегда хочется сильнее, чем есть.
Лепёшку, едва рыцарь ушел, подобрал слуга, отряхнул хозяйственно, спрятал за пазуху. Покосившись на пленника, поспешил отойти.
К вечеру стало хуже. Двор опустел, только дети бегали, дрались на палках вместо мечей и спасали друг друга от Тёмного Властелина. От боли кружилась голова, Закат рассеянно покусывал язык — набегавшая слюна смачивала рот. Неподалеку собрались трое оруженосцев, юноша и две девушки прихлебывали что-то из кувшинов, подзуживая друг друга. Проходящий мимо молодой рыцарь фыркнул, подал пример, подобрав с земли камень и швырнув в пленника. Попал в грудь и не сильно, собрался уже отойти…
— Ха, так и я могу! — Похоже, оруженосцы допились уже до полной потери колеи. — А слабо точно попасть?
— Не слабо, — рыцарь смерил пленника взглядом, скорчил презрительную мину. — Боюсь убить, если попаду в висок.
— А ты в щеку, в щеку цель! Спорим на монетку, промахнёшься!
— На пять.
Рыцарь колупнул землю сапогом, наклонился, выбирая. Нашел камень поудобней. Закат следил, как юноша — года на три старше оруженосцев, со смешно вздернутым носом — целится. Прикрыл глаза, чуть повернулся.
Он тоже предпочел бы, чтобы рыцарь попал точно.
Камень ударил по губе, разбив её, неприятно заныли зубы. Рыцарь пожал плечами, отсчитал спорщику монеты. Ушел, пряча глаза. Балагуры, чуть протрезвевшие от вида крови, продолжали тем не менее куражиться. Заспорили, кто решится подбежать к пленнику и коснуться его. Закат усмехнулся через силу, спросил:
— А что в этом опасного?
Они примолкли, переглядываясь. По глазам видно было, как выветривается из них хмель.
— Ну, ты же Тёмный, — неуверенно подал голос юноша, не зная, стоит ли говорить с пленником.
— И что? Я ничего не могу сделать. Я избит и связан, и я всё-таки не волк, чтобы кусаться.
— А я люблю волков, — вдруг выдала одна из девушек. Вздохнула мечтательно: — Таких, как в восточном лесу, где они в людей умеют превращаться.
Её друзья недоверчиво смотрели, как она приближается к пленнику. За пару шагов остановилась, спросила:
— А Чёрный замок, он же на востоке, да? Совсем близко от волчьих земель?
Закат кивнул. Девушка подошла совсем близко, осторожно положила ладонь ему на голову, провела по волосам, перебрала пальцами, будто в самом деле волка гладила.
— Красивые… Вот бы их вымыть, как дома, с травами…
— Мирослава! — она отшатнулась, отдернув руку. К ним шагал сердитый Доброяр. — Трёхдневный суровый пост! Ты соблазнилась речами зла и должна очиститься. И вы тоже!
Оруженосцы покаянно проблеяли что-то, ушли, растеряно оглядываясь. Рыцарь стоял, непримиримо сложив руки на груди, пока молодежь не скрылась в цитадели. Повернулся к пленнику.
— Я попрошу магистра завязать тебе рот, чтобы ты не соблазнял неокрепшие души своими речами.
Закат пожал плечами и тут же пожалел об этом, когда они вспыхнули болью. Сумел все-таки сказать, с трудом выбираясь из сгустившейся перед глазами темноты:
— Несомненно лучше, чтобы неокрепшие души учились кидать камни в того, кто не может им ответить.
Доброяр нахмурился, но в спор вступать не стал, ушел. Видимо, правда пожаловался магистру на разговорчивого пленника — вскоре во дворе появился молодой рыцарь с верёвкой в руках. Закат узнал его с отрешенной горечью — тот самый, гонявшийся за Ясей, едва не упавший с крыши и провожавший Заката до границы леса. Не послушал совета, остался.
Рыцарь, чьего полного имя он до сих пор не знал, нерешительно приблизился. Миг они смотрели друг на друга, Закат прямо в глаза, рыцарь — старательно пряча взгляд. Наконец того осенило: он обошёл столб, зайдя за спину пленника, наклонился и зажал ему нос. Закат только губы разомкнул, дыша сквозь сжатые зубы. Рыцарь отстранился растерянно, завертел головой, пытаясь что-нибудь придумать.
— Мог бы просто попросить, — усмехнулся Закат, следя за ним через плечо. Рыцарь опасливо оглянулся, попросил шепотом:
— Извини. Открой рот, пожалуйста. — Тут же добавил громко, с нарочитой угрозой: — А то если я не смогу засунуть тебе кляп, это сделает кто-нибудь другой!
Закат хмыкнул, но решил не разочаровывать мальчишку. Позволил завести себе верёвку между зубов, затянуть на затылке. Тот даже постарался сделать всё аккуратно, не раздирая уголки рта. Пробормотал:
— Я сейчас, — и убежал.
Закат тяжело осел на колени, сгорбился. Напряженные плечи молили о покое, зато спина, не касаясь дерева, болела чуть меньше. Он одновременно надеялся на возвращение рыцаря и нет. Не понимал — почему тот ещё здесь? Ласк сильно рисковал, оставаясь в Цитадели после того, как прошел рядом с Темным Властелином через город. Может, не придумал, куда пойти?
Рыцарь вскоре вернулся с кувшином, распутал тщательно завязанный кляп. Руки у него дрожали, вода плескалась, брызгала в нос. Закат то и дело захлебывался, кашлял, и рыцарь каждый раз вжимал голову в плечи от страха, что их могут заметить. Наконец кувшин опустел. Закат тихо поблагодарил и торопливо, пока рыцарь не вернул кляп на место, сказал:
— Ты можешь уйти в деревню красильщиков, Черный выгон, это близко. Или… — запнулся на миг, представив, что будет, если тот последует совету, но все же договорил, — или прибиться к бродягам. Караван сейчас идёт на юг вдоль побережья.
Рыцарь кивнул, снова затягивая узел на затылке.
— Спасибо. Мне правда некуда было уходить. К тому же все вещи тут, так что я решил потом… Ты только не говори никому.
Закат фыркнул сквозь протянувшуюся между зубами верёвку. Рыцарь смущенно улыбнулся, подскочил и, воровато прижимая к груди кувшин, убежал.
Спать было неудобно и потому не хотелось. Закат больше беспокоился, что за три дня ему всё-таки потребуется если не посещение выгребной ямы, то хотя бы удовлетворение малой нужды, для которой мужчине достаточно отвернуться от зрителей и распустить пояс. Увы, вряд ли магистр согласится отвязать его от столба — тем более считалось, что всё это время пленник не будет ни есть, ни пить.
Шло время, сменился караул у ворот, в кольца на стене воткнули новые факелы. Закат смотрел на них, вспоминая костры бродяг, пытаясь представить — наверное, там тоже не спят. Может, как раз сейчас присоединяются к пёстрой стоянке Яся и Лис, округляет глаза Искра, слушая про столицу и помогая отмывать недокрашенного коня. Заботливо присматривает за всеми Принц, язвит в своей обычной манере Пепел, вертятся вокруг обожающие его дети…
Закат поймал себя на том, что улыбается. Бывший дракон Тёмного Властелина, оружие, сотворенное Левшой, был счастлив. Он жил своей жизнью, попадал и выпутывался из передряг, у него был друг, который мог защитить его даже от воспоминаний.
Хорошо бы так было со всеми. Может, если магистр наконец убьёт свой «сосуд зла», то успокоится? Свет восторжествовал, можно праздновать?
Вздохнул, поёжился. Он не мог ни подтянуть колени к груди, ни прижаться к столбу в поисках тепла, и дрожал всем телом. Принц обещал, что после травяного отвара можно будет не бояться болезней целый год, вот только распространялось ли это на ночи, проведенные почти голышом во дворе Цитадели?
Закат отвернулся от рыжих факельных бликов, закрывая глаза. Он знал, что магистр не остановится. Даже убедившись, что извечный противник больше не воскресает, он всё равно продолжит искать тьму, если не в Тёмном Властелине, то в обычных людях. Так что наоборот — чем дольше продержится пленник, тем меньше внимания рыцари уделят остальным. В том числе бродягам. В том числе дальним деревням.
Закат надеялся, что останется единственным заключенным в Светлой цитадели.
***
Он входит в тронный зал, высыпает у камина охапку дров с ещё не растаявшими шапками снега. Пай тут же кидается разводить огонь, влажное дерево дымит, в конце концов занимается неохотно, пламя облизывает поленья, как невкусную, но единственно доступную еду.
На полу у камина старое одеяло, и на него, а не на трон, садится Тёмный Властелин. Комнату совершенно выстудило за ночь, впрочем, остальной замок ещё холодней. Тронный зал должен быть жилым — а раз так, проще жить только в нём.
Он смотрит, как единственный слуга дышит на замерзшие пальцы, указывает на место рядом с собой.
— Иди сюда, — и, дождавшись, когда Пай сядет, накрывает его плечи плащом.
Последние зимы в Чёрном замке. Хорошо, что рыцари предпочитали лето. Иначе они могли бы застать Тёмного Властелина, дремлющего у камина, и слугу, свернувшегося у него под боком.
***
Удивительно, но он все же сумел заснуть. Даже выспался, хотя теперь ныла каждая жилка, затекшая от неподвижности: стоило шевельнуться, и тут же пришлось зажмуриться от боли. Опираясь затылком, Закат приподнялся, отрывая от столба присохшие к нему раны, попытался сесть на корточки, но верёвки натянулись, дёрнули плечи, которым за ночь тоже не полегчало.
0
0