«Давайте выберем дату», — сказала она. Она сказала это, потому что он тянул время. Она сказала это, потому что знала, что Кроули будет продолжать тянуть время. Она сказала это, потому что знала, как сильно Кроули всегда хотел разорвать свою книгу в клочья, и она могла только представить, сколько черновиков отредактированной главы постигла именно такая участь.
Она знала, что Кроули не мог принять от себя ничего меньшего, кроме совершенства. Он ненавидел себя от одной перспективы предложить Азирафелю нечто меньшее, чем совершенство. Задачей Обри Тайм было заставить его уже прекратить заниматься этим.
Кроули тянул время, и Обри Тайм должна была заставить его прекратить.
«Оно будет готово, когда будет готово», — сказал он.
«Конечно», — согласилась она. Всегда легче всего заставить кого-то делать то, что ты хочешь, когда ты с ним соглашаешься. — «А как насчет того, чтобы сказать, что оно будет готово через две недели?»
Он ухмыльнулся и заворчал, и казалось, он сейчас будет дуться.
«Какое расписание у Азирафеля?» — подтолкнула она. — «Сможет ли он присоединиться к нам через две недели?»
Это она ведет себя немножко по-мудацки. Они оба знали, что в настоящее время Азирафель проводит каждый их сеанс, сидя в зоне ожидания снаружи. Она вела себя по-мудацки, потому что хотела, чтобы он сказал тот самый ответ.
Он, конечно же, не хотел его говорить. Итак, он не отвечал.
«Что думаешь, Бутончик?» — сказала Обри Тайм, достаточно повернув голову, чтобы было ясно, что она обращается к растению. — «Будет ли Кроули готов через две недели?»
Кроули взглянул на нее. Это был взгляд, говорящий: Как же я хочу иногда тебя ненавидеть. Она ухмыльнулась в ответ. Это была ухмылка, которая говорила: Меня это устраивает.
Она наклонилась чуть вперед, к Кроули, и на прошептала по-театральному: «Что говорит Бутончик?»
«Если бы я знал, что Вы станете такой, когда я впервые приехал сюда, я бы не остался ни на один сеанс. Вы ведь это знаете?»
«Если бы я тогда знала, что стану такой, я бы тоже не осталась». — Она продолжала улыбаться. Приятно было быть открытой и честной. — «Что говорит Бутончик?»
Бутончик, судя по всему, не хотела отвечать. Итак, Обри Тайм снова обратилась к маленькому растению. — «Эй, Бутончик, может ли Кроули мне доверять?»
Снова смотрим на Кроули: что говорит Бутончик?
«Да, Травинка, я доверяю тебе», — сказал Кроули, как будто он смирился с тем, что ему придется играть в ее игру, хотя на самом деле он отказывался играть в ее игру. Как же приятно быть открытым и честным.
«И может ли он доверять Азирафелю?» — спросила она маленькое растение.
«Конечно», — сказал Кроули без колебаний, без паузы, даже без вида смиренного принятия того, что он капитулировал перед ее игрой. Потому что то, что Кроули чувствовал к Азирафелю, он чувствовал всем собой.
«Еще один вопрос, Бутончик», — сказала она, потому что Обри Тайм знала, как работать с правилом троицы, и она знала, для чего здесь Бутончик. — «Может ли Кроули доверять себе?»
А этот вопрос был ей знаком. Это был больной вопрос, из-за которого было трудно быть открытым и честным. Она могла видела по лицу Кроули, когда отвела внимание от маленького растения. Она видела по его глазам, что этот вопрос напугал его.
«Две недели», — сказала она мягко и нежно, позволяя великому состраданию, которое она испытывала к нему, убрать глупость и легкомыслие последних нескольких минут. Она сказала: «Доверьтесьь мне, Азирафаэлю и Бутончик».
Он не сказал «да», но и не сказал «нет». Он не сказал «нет», и поэтому она подтолкнула еще немного. — «Вы можете поделиться главой с Азирафелем через две недели».
«Хорошо», — пробормотал он.
Она видела, что его это пугало до усрачки, но он все равно сказал это. Это наполнило ее сердце чем-то вроде гордости, чем-то большим, чем гордость, чем-то, что она особенно чувствовала по отношению к своим клиентам, которые были готовы выполнять тяжелую работу, даже когда это их до смерти пугало. Это было чувство, которое она испытывала всей собой.
***
Следующая неделя была посвящена планированию и подготовке. Они устанавливали основные правила. Они тренировались. Они разыграли, как все пойдет. Они оценили наихудший сценарий, лучший сценарий и наиболее вероятные сценарии. Они сделали все, что могли, чтобы Кроули почувствовал себя комфортно.
Они сидели в тишине, пока система Кроули натягивалась, как струна, от нервной энергии, исходящей от попыток доверять себе.
«Он не готов», — сказал он. — «Этого недостаточно».
«А когда будет достаточно?» — спросила она, зная ответ.
«Никогда», — ответил он, потому что это всегда будет его ответ.
«Нет, это неправильно, — сказала она. — «Перестаньте пытаться сделать его идеальным. Ему необязательно быть идеальным».
Он вздохнул.
«Я знаю, что это трудно, но Вам придется поверить, что этого достаточно», — сказала она, а затем подтолкнула еще немного. — «Вам придется поверить, что Вас достаточно».
Он снова вздохнул.
***
Кроули первым вошел в ее кабинет, а Азирафель проследовал за ним. Она переставила комнату так, чтобы всем троим было удобно сидеть: два кресла рядом, а компьютерный стул напротив них обоих. Кроули, конечно, немедленно пошел и сел на свое привычное место, поставив Бутончик на ее место. Азирафель же, в отличие от Кроули, остановился прямо в дверном проеме. Он одарил Обри Тайм легкой улыбкой, а затем оглядел комнату.
Когда он оглядел комнату, ей пришло в голову, что это был первый раз, когда он был в ее офисе, не отвлекаясь на надвигающуюся чрезвычайную ситуацию. Возможно, это был первый раз, когда он мог почувствовать себя комфортно в ее пространстве.
«Оу!» — воскликнул Азирафель очень довольным тоном и подошел к дереву на окне. — «Я тебя помню!»
Обри Тайм и Кроули повернулись, чтобы посмотреть, как он потянулся к дереву. Они наблюдали, как Азирафель коснулся одного из листьев дерева. Они наблюдали, как дерево завибрировало и стало немного полнее, а листья стали более крепкими и зелеными. Они смотрели, как Азирафель, даже не задумываясь, исцелил дерево Обри Тайм.
«Азирафель!» — Кроули зашипел со своего места. — «Уйди оттуда!»
«Что?» — Азирафель явно понял, что расстроил Кроули, но он явно не понимал, как и почему. Он повернулся, чтобы посмотреть на Кроули, но остался на месте.
«Ты не можешь просто взять и исцелить ее дерево!» — Кроули был в ярости.
«Но почему нет-то?!» — Азирафель защищался.
«Ребята—» — попыталась сказать Обри Тайм, все еще стоя у двери.
«У нас даже контракт есть», — заныл Кроули, жестикулируя. — «Я только убедил ее, что растительное продовольствие реально существует, а ты пришел и попросту его вылечил?»
Это было не совсем так. Она признала, что существуют продукты, называемые растительным продовольствием. После того, как он впервые заговорил об этом, после того, как она перестала смеяться над тем, что она сочла шуткой, после того, как он очень энергично настоял, что это не шутка, она зашла в Интернет и обнаружила, что растительное продовольствие — действительно вещь, которую можно купить. Но она все еще не была убеждена, что эта штука всегда существовала. Она не знала, насколько силен Кроули, но знала степень его мелочности и его готовность довести до конца свою шутку. Она согласилась, что быть смертной с демоном в качестве клиента означало не всегда знать наверняка, существовало ли растительное продовольствие, прежде чем он решил убедить ее в этом.
«У вас есть контракт насчет дерева?» — сказал Азирафель, как будто сбитый с толку.
«Послушай, ты просто не понимаешь», — сказал Кроули. «Это целая штука. Все это символично. Она одержима символами. Тут даже нос нельзя почесать, чтобы она не смотрела на это так, как будто это что-то значит».
«И ты тоже иди на хуй, Кроули», — подумала она.
«Ребята», — она попыталась снова, теперь громче, устремив мощный взгляд на Кроули. Казалось, это сработало, поэтому она смягчила выражение своего лица и повернулась к Азирафелю.
Она обратила свое внимание на Азирафеля и набралась всей смелости, чтобы сделать то, что пугало ее до усрачки.
«Спасибо», — сказала она и заставила себя серьезно задуматься. Она быстро взглянула на Кроули и продолжила. — «Вы увидели, что дереву трудно, и Вы помогли ему. Спасибо».
Это было несправедливо по отношению к Азирафелю. Он не знал, на что подписался. Он не понимал всей значимости происходящего. Он просто проявил доброту по доброте душевной, даже не задумываясь. Это было несправедливо по отношению к нему, и он, казалось, знал это, и он, казалось, не знал, что с этим делать. Выражение его лица выражало то ли чувство вины, то ли милосердия.
«О, ну…» — начал он, затем остановился. Его пальцы потянули за жилет. Его взгляд продолжал перемещаться между ней и Кроули. — «Не за что. Я просто подумал—»
«Сядь, Ангел», — сказал Кроули, раздражение полностью исчезло, весь его голос был наполнен тем, что он чувствовал к Азирафелю. Он был терпеливым и добрым, нежным и щедрым. Он всегда был терпеливым и добрым с Азирафелем, даже когда был раздражен и сварлив. Возможно, особенно когда он был раздражен и сварлив.
Азирафель подошел и сел рядом с ним.
Обри Тайм на мгновение задержался у двери. Она остановилась и поймала взгляд Кроули. Она остановилась, поймала его взгляд и подождала, пока он кивнул. Она кивнула в ответ. Они были согласны: контракт остается в силе.
Затем она подошла и села напротив них обоих.
«Итак», — сказала она, собираясь с мыслями, думая, как далеко они ушли от темы. — «Спасибо, что присоединились к нам сегодня, Азирафель».
«И этим она тоже занимается, — пробормотал Кроули. «Говорит спасибо абсолютно за все».
«Старый добрый Кроули», — подумала она, но она не собиралась клевать на его приманку. Ничего страшного, если он чувствовал, что ему нужно ее приманить — она знала, как он нервничал, как сильно она подталкивала его к этому — и она не собиралась клевать на его приманку.
«Как Вы знаете», — продолжила она, обращаясь к Азирафелю, потому что она собиралась продолжить план, который они так кропотливо разработали, даже если Кроули намеревался и дальше отклоняться от сценария. — «Кроули и я много времени работали над событиями вокруг пожара в Вашем книжном магазине».
«Верно, да», — сказал Азирафель. Он был предан. Он был так предан делу. Он пришел сюда сегодня ради Кроули, и он был полностью предан делу. Он кивнул и подождал, пока она продолжит.
«Вот, я написал это», — сказал Кроули, слишком быстро прерывая ее объяснение. Он сказал это, вытаскивая бумагу из кармана пиджака и протягивая её Азирафелю. — «Можешь прочитать, что ли».
Они планировали. Они, блядь, готовились. Они придумали хренов сценарий и отработали его, и, конечно же, Кроули всю работу вышвырнул прямо в окно, как только он оказался в реальной ситуации.
Обри Тайм потребовался её полный профессионализм, чтобы не закатить глаза настолько, чтобы они не вывалились нахрен у нее из головы.
«Это ты написал?» — сказал Азирафель тихим голосом. Он взял бумагу в руки. Он казался удивленным своим неуверенным тоном и, возможно, довольным своими нежностью и осторожностью.
«Мы записывали воспоминания Кроули обо всем, что касалось пожара, — вставила она. Кроули может, и вышвырнул их план прямо в окно, но она-то — нет. Он установил строгие основные правила: она не должна называть то, что они сделали, написанием книги. Кроули был слишком горд, чтобы позволить Азирафелю услышать, как это описывают как книгу. И даже при том, что он ничего не делал, кроме как приманивал ее, и хотя он делал все, что в его силах, чтобы быть своим старым добрым противостоящим собой, она будет уважать его основные правила. — «Однако был один раздел, и он сказал, что не может поделиться им со мной—»
«О, да, конечно», — сказал Азирафель, все еще глядя вниз и, казалось, сразу понимая. Обри Тайм не обиделась на то, что он её перебил.
«Так что просто прочти», — сказал Кроули, и Обри Тайм уже немного обиделась.
«Кроули, не могли бы Вы сказать Азирафелю, почему Вы хотели поделиться с ним этим разделом, прежде чем он его прочитает?» — спросила она, потому что иди-ка ты на хуй, Кроули.
«Нет», — сказал он, этот осел.
«Не могу поверить, что ты что-то написал для меня, дорогой», — сказал Азирафель. Обри Тайм наблюдала, как его взгляд метнулся к Кроули, затем снова к бумаге, затем снова вверх. Обри Тайм следила за его глазами, и она увидела, что они уже стали блестящими.
«Это ничего не значит», — пробормотал Кроули, хотя никто в комнате ему не поверил, даже растения.
«О», — сказал Азирафель, и это было впечатляюще, насколько значительным мог быть один его слог.
«Так что просто прочти, хорошо?» — сказал Кроули. Обри Тайм видела, насколько он нервничает, насколько он напуган, насколько уязвимым он позволяет себе быть.
Азирафель начал читать, словно из милосердия.
Профессиональные психотерапевты, такие как Обри Тайм, могут практиковать множество различных видов терапии. Индивидуальная терапия, при которой терапевт работает с одним клиентом, является, пожалуй, самым известным стилем. Групповая терапия, при которой терапевт работает со всей группой, является невероятно мощным методом, даже если те, кто может получить наибольшую пользу от группы, относятся к ней с подозрением. Обри Тайм практиковала оба этих типа терапии. Она руководила группами и работала с отдельными людьми. Однако были методы терапии, которые она не практиковала, в практике которых она не интересовалась и которые она считала наиболее вероятными эквивалентами того, что с нее сдирают живьём кожу. Семейная терапия была одним из них. Обри Тайм не понимала семьи. И терапия для пар. Обри Тайм не понимала пары. Ей не нравилось разбираться в сложностях взаимоотношений пар, во внутренних механизмах семейной системы. Ей не нравилась потеря контроля, которую она испытывала, столкнувшись с семьей или парой. Они могли быть интересными в клиническом смысле, но она не хотела с ними работать.
Взять хотя бы этот сеанс для доказательства: она работала со своим клиентом, разрабатывая план, и он был послушным и добросовестным, когда практиковал его, а потом весь план улетучился, как только появился третий человек в комнате.
Обри Тайм ненавидела это.
В парах и семьях есть аспекты, и Обри Тайм хватило проницательности понять, что для нее они просто не имели смысла. Она была совершенно уверена, что в них никогда не будет смысла. Она чувствовала, что она просто не была внутренне настроена на то, чтобы разбираться в парах и семьях. Она могла оценить огромную глубину чувства, которое кто-то вроде Кроули может испытывать к кому-то вроде Азирафеля, и она могла быть изумлена этим, опечалена, глубоко тронута значением этого. Но она чувствовала, что не совсем понимала. Она чувствовала, что никогда по-настоящему этого не поймет.
Обри Тайм приняла этот аспект самой себя.
Возможно, она не понимает, но все равно то, как Кроули смотрел на Азирафеля, пока Азирафаэль читал могло разбить ей сердце на части. Она чувствовала, как ее сердце разрывается пополам, когда она видела надежду, привязанность и неприкрытую уязвимость на лице Кроули. Она чувствовала их, наблюдая, как тщательно и бесповоротно внимание Кроули было сосредоточено на Азирафеле, и только Азирафеле.
То, что Кроули чувствовал к Азирафелю, он чувствовал всем собой.
Она наблюдала, как Кроули, казалось, поглощал каждое маленькое движение и звук, исходящие от Азирафеля. Были небольшие звуки: «ах», в какой-то момент, и «ох», даже смешок. Кроули, подумала она, расцветает от этих звуков. Кроули, подумала она, жил ради них.
Обри Тайм не понимала пары и семьи, но она могла оценить то, что видела.
Она могла оценить, как Азирафель вытирал глаза, читая. Она могла оценить, как Кроули потянулся за салфеткой, даже не глядя, и передал ее своему товарищу. Она могла оценить, как Азирафель принял её, подняв глаза и улыбнувшись с более глубокой нежностью, чем Обри Тайм когда-либо видела в выражении кого-либо прежде.
Она могла понять, как много имел в виду Азирафель, когда он закончил читать отредактированную главу, как только он встретился глазами с Кроули, когда он сказал: «О, Кроули, мой дорогой. Кроули».
Обри Тайм знала, что Кроули был поэтом. На самом деле она никогда не читала ни одного из его законченных стихов, но знала, что он поэт.
«Я хочу поставить это на полку. Да, рядом с «Гамлетом», — сказал Азирафель.
«Какого хуя?» — подумала Обри Тайм, но сейчас она не собиралась их отвлекать.
Это был не её момент. Этот момент не был связан с ее переосмыслением того, как сильно Кроули не любил ее шутки о Шекспире. В этот момент роль Обри Тайм заключалась в простом наблюдении. Ее роль заключалась в том, чтобы действовать как свидетель, игнорировать все вопросы, которые внезапно возникали у нее в голове. Ее работа, ее ответственность и честь — быть просто наблюдателем и свидетелем.
«Ты знаешь, что мы не можем этого сделать», — сказал Кроули. Его голос был глубоким, низким и утешающим. Его глаза не отрывались от Азирафеля. — «Мы не можем это оставить».
«О да, я знаю…» — сказал Азирафель. Он посмотрел на Кроули, посмотрел на отредактированную главу, которую держал на коленях. Он провел пальцами по бумаге, как бы разглаживая ее, как будто она была слишком драгоценной, и мысль о ее уничтожении была ужасной. — «Но разве неплохо было бы иметь возможность? О, Кроули. Это просто идеальное призведение».
Роль Обри Тайм заключалась в том, чтобы просто наблюдать и свидетельствовать, то есть до тех пор, пока ее роль не заключалась во вмешивании.
«Мне интересно, Азирафель…» — сказала она тихо, мягко откашлявшись. — «Не могли бы Вы прояснить немного? Когда Вы говорите, что это идеальное…»
«Я имею в виду, оно же от тебя», — сказал Азирафель, не колеблясь, ища глаза Кроули. Он протянул руку в пространство между двумя стульями. Он протянул руку, и Кроули встретил его в этом промежутке. Они вместе потянулись друг к другу и взялись за руки. Они держались друг за друга, держались крепко.
«Ты написал это», — продолжил Азирафель. В свободной руке он держал салфетку, и он снова вытер глаза, не отрывая взгляда, не отворачиваясь от Кроули. «Ты написал это для меня, Кроули. Ах, почему ты не всегда пишешь, мой дорогой?»
Кроули улыбнулся. Он улыбнулся Азирафелю. Обри Тайм смотрела, как Кроули улыбнулся Азирафелю. Она никогда не поймет всего, что может передать такая улыбка, но она могла это оценить. Она могла быть удостоена этой чести, если ей была предоставлена роль наблюдателя и свидетеля.
«Мы должны это сжечь», — сказал Кроули.
«Да», — сказал Азирафель. Он казался покорным, но потом на его лице промелькнуло что-то многозначительное. Он как-то про себя улыбнулся. — «Да, мы должны сжечь это, а потом возьмем пепел и утопим его, верно?»
«Да», — сказал Кроули, и настала его очередь улыбнуться. Его улыбка быстро перетекла в довольную ухмылку. — «Да, именно это мы и сделаем».