Утро Закат встретил в камере, сидя у стены. Рассматривал вышивку на подоле рубахи, скользил пальцами по линии стежков, угадывая, как пролегал их путь.
Вот здесь проезжали город, телегу трясло и Пай, прикусив губу, раз за разом пытался попасть в намеченную линию. Здесь кончились нитки, новый моток купили в ближайшем селе, поэтому цвет немного другой. Закат представлял, как Светозар, Дичка и Пай останавливались в деревнях, предлагали помощь, делили на троих сараи и сеновалы. Спали в обнимку, чтобы не замёрзнуть, потом добыли одеяло… Или просто не забыли взять его в Залесье? Может, телега с самого начала ломилась от припасов, и вовсе не нужно было останавливаться каждый день. Они ехали упрямо и упорно, колеса мерили дорогу. Наверняка заблудились пару раз, иначе нагнали бы его намного раньше. Заплутав в трёх соснах, долго не могли выбраться; сердилась Дичка, удивлялся Светозар, молча хмурился Пай.
Он ведь знал о колее. Неужели не догадался, что мешает им догнать ушедшего?
Закат сполз ниже на тюфяк, поднял лицо к серому окошку.
Почему должен был догадаться Пай, если он сам, три столетия живший в колее, не понял?
И до сих пор не понимал. Тогда, в подземельях, злая тропка раскатилась перед ним от края до края, так, что поверил сразу. Сейчас снова сомневался, не почудилось ли? Ну как плен может быть частью судьбы Тёмного Властелина?
Заскрежетала по полу дверь, Закат поднялся навстречу рыцарям.
Не то чтобы он совсем не боялся будущих мук. Просто колея, незнакомая и непонятная, но определенная от начала до конца, пугала намного сильнее.
***
Похоже, раньше в Светлой цитадели не было пыточной. Во всяком случае, комната, в которую привели Заката, больше напоминала заброшенную караулку. Для магистра здесь поставили высокое резное кресло, для пленника приготовили мотки веревки и что-то в лежащем на полу мешке. Палачом должна была стать женщина, та самая, которая два дня назад тренировала юнцов во дворе, а позже отвязывала Заката от столба. Её красивое, молодое совсем лицо пересекал длинный шрам, в толстой косе русые пряди чередовались с седыми.
Закат отвернулся. Женщина смотрела с обжигающей ненавистью.
— Я хочу познакомить тебя с Огнеславой, — магистр кивком отослал сопровождающих рыцарей, женщина стащила с Заката рубашку, заставила перевести за спину скованные руки. Туго, до боли стянула локти верёвкой, связала ноги.
— Ведомая светом, — продолжал магистр, — эта прекрасная дева отправилась в путь в одном далеком селе, чтобы присоединиться к нашему ордену.
Закат следил, как Огнеслава привязывала тянущийся от щиколоток конец к мешку на полу. Понимал — может, у магистра и нет приспособлений для пыток, но он прекрасно обходится без них. Например, это сочетание пары верёвок, груза и балки над головой заменит дыбу. Знал, что после такой пытки руки его станут бесполезны, и, когда Огнеслава потянула за спускающуюся с потолка верёвку, не смог сдержать страх, наклонился, пытаясь хоть немного отсрочить неизбежное.
Вряд ли магистр окажет своему врагу милость и велит вправить вырванные суставы. Ему даже воспалённые раны не собирались обрабатывать.
— Но прекрасной деве опасно путешествовать в одиночку, — с наигранной скорбью говорил магистр. — Ведь тьму ещё только предстоит одолеть, и дороги полнятся твоими слугами.
— У меня уже много лет нет слуг, — возразил Закат. Конечно, магистру было плевать, а вот Огнеславе…
Сильный рывок поднял его в воздух, заставил подавиться словами.
— Пока ты не побеждён, многие служат тьме, — отрезал магистр. Продолжил, словно его не прерывали: — И когда Огнеслава проезжала через город, люди, склонившиеся ко злу, напали на неё.
Боль ещё можно было терпеть, сил хватало, чтобы сопротивляться, удерживая свой вес, но Закат понимал, что это ненадолго. Раскрасневшаяся Огнеслава хмурилась, налегая на верёвку. Вряд ли она хотела, чтобы о ней говорили вот так.
— Воистину только тёмные твари могли надругаться над светлой невинностью! И даже этого им показалось мало. Они захотели оставить красавицу себе.
Закат скрипнул зубами, когда от пола оторвался тяжёлый мешок, привязанный к ногам. Боль вгрызалась в плечи, даже дышать стало тяжело. Огнеслава закрепила верёвку, подошла к грузу, положила на него широкую ладонь. Магистр, подавшись вперёд и жадно пожирая глазами пленника, рассказывал её историю:
— Однако наша прекрасная рыцарь сумела сохранить веру в свет. Спустя шесть лун плена, подкараулив своих врагов, Огнеслава одолела их. Она убила всех, хотя один из них и тяжело ранил её, навсегда лишив былой красоты.
Сквозь тянущую боль Закат смотрел на русую макушку девушки. Вспомнилась вдруг другая, тоже из дальней деревни, с такой же толстой косой и упрямым лицом. Он видел Стояну лишь раз, зато её мать встречал каждый день и мог представить старостиху Залесья моложе на тридцать лет. Эта девушка, названная орденом Огнеславой, отличалась от неё не больше, чем яблоко, сорванное с соседней ветки, и было отчаянно жаль, что шрам изменил не столько её лицо, сколько сердце. Что он для неё так много значит.
— Ты всё ещё очень красива, — тихо сказал Закат, не зная, как ещё объяснить, что чувствует. Она опешила на миг, вскинула голову, проступило на лице давно похороненное в глубине страдание.
Ему показалось, тело вот-вот разорвётся надвое, как перетянутая струна. Вывернулись над головой руки, от боли перехватило дыхание. Это не было похоже на размеренные удары плети, здесь мука становилась страшней с каждым мгновением, и даже когда Огнеслава отпустила мешок, чтобы перехватить поудобней, стало только хуже. Закат едва успел глотнуть воздуха, понял, что всё-таки закричит, и не смог заставить себя стиснуть зубы.
Он очнулся, когда его опускали на пол. Довольно щурился магистр, наконец-то вырвавший у пленника крик, тяжело дышала палач. Закат не устоял на ногах, но от него этого и не ждали, Огнеслава медленно отпускала верёвку, пока он не сел на пол, придержала, развязала руки. Те повисли плетьми. Закату почудились слёзы в глазах девушки, он попытался сказать — ты ни в чем не виновата… Но из горла вырвался только хрип. Поэтому вместо слов, сквозь боль, сквозь собственный заволокший зрение туман, он улыбнулся ей.
Магистр поджал губы, вышел, коротко распорядившись:
— В камеру его.
Огнеслава вместо выполнения приказа наклонилась над Закатом, взяла за запястья. Уперлась коленом в грудь и с силой дернула.
Ему показалось, он снова на миг потерял сознание от боли, но всё равно был благодарен: ведь хотя боль простреливала от плеч до кончиков пальцев, Закат чувствовал, что снова может шевелить руками.
— Спасибо, — беззвучно прошептал он. Огнеслава молча накинула ему через голову рубашку, перевязала поясом. Схватив за воротник, поволокла, не пытаясь заставить встать.
Она дотащила его до камеры и ушла, даже не заперев. Вернулась быстро, подняла ему голову, грубо прижала к губам тёплый край кружки. Напоила, однако, аккуратно, не позволяя захлебываться. Саднящее горло немного отпустило. Огнеслава накормила Заката жидкой, потрясающе вкусной подслащенной кашей. Он догадался, что она принесла еду с рыцарской кухни, улыбнулся благодарно. Она резко отвернулась. Впервые заговорила:
— Ты унижался ради спасения Залесья, а я отплатила тебе этим. Прекрати улыбаться.
— Светана, — еле слышно позвал Закат, не в силах согнать радость с лица. Хотелось сказать, что дома всё в порядке, что Горляна за неё волнуется и ждёт письма. Что шрам её совсем не портит, и она могла бы съездить к родителям.
На это уже не было сил. Он закрыл глаза, не то погружаясь в беспамятство, не то засыпая. Почувствовал ещё, как Светана коснулась его лба губами, донеслись слова Залесинской клятвы-извинения:
— Прости. Мне не расплатиться.
Закат беспокойно дёрнулся — не надо, ты и без того сделала слишком много, тебя за одну эту кашу могут изгнать! Но провалился в сон.
***
Шестой день шестой луны, последний ритуал. Поединок с куда более сильным противником, идеальное завершение оборота, начинающегося с простой смерти от ритуального ножа. Люди во всех землях сейчас тянут жребий, облизывают пересохшие губы. Продолжают отчаянно надеяться, даже сжимая в потных ладонях оружие — вдруг повезёт?
Здесь, в Черном замке, жребий не нужен. Жертва давно известна.
На мраморные плиты тронного зала падает меч — такой ржавый и грязный, будто пять лет пролежал без дела.
— Ну же! Поднимай. Меч под стать воину!
Герой и правда выглядит не лучше клинка — измождённый, в синяках и ссадинах, с мешаниной шрамов и свежих ран на спине и груди. Но меч берет, сверкают непреклонно голубые глаза, огонь в которых не погас за все годы плена. Становится в боевую стойку. Картину портит лишь неловкое покачивание кончика клинка, выдающее, как тяжело истерзанному пленнику держаться на ногах.
Тёмный Властелин смеется, медленно сходит с трона. Красиво расстегивает фибулу плаща, позволяя тяжёлой ткани растечься по полу чернильной кляксой. Обнажает свой клинок — сияющий, острый как бритва.
Он играет с пленником, как кот с мышью. Обходит, стремится измотать обманными выпадами и финтами. То и дело достает кончиком клинка — не опасно, но унизительно. Герой не парирует, зная, что не сможет удержать вражеский клинок. Уворачивается скупо, не тратя лишних сил. Позволяет себя ранить, когда знает, что удар не нанесет большого урона.
Он не может выиграть бой. Он должен сделать это, несмотря ни на что.
И чудо случается: Тёмный Властелин, кружа вокруг жертвы, наступает на собственный плащ, поскальзывается, теряет равновесие всего на миг…
Этого достаточно.
Герой врезается в него пущенной стрелой — даже если сломается от удара, убить успеет.
Меч входит меж пластин доспеха, в щель не толще волоса.
Герой медленно поднимается с колен, на которые бросил его рывок. Не до конца веря в успех, вытягивает клинок из тела поверженного врага. Воздевает над головой, чувствуя толчками возвращающиеся силы, приходящие в такт хлопкам, звучащим на грани между тишиной и биением крови в ушах.
На лице умершего зла маска изумления. Герой покидает замок, и никто из тёмной свиты не пытается его остановить.
Сказка разыграна.
Сказка готовится начаться заново — во второй из будущего множества раз.
***
Просыпаться было тяжело. Всё тело ныло, каждая жилка кричала, умоляя о покое. Хотелось свернуться клубком, словно избитый пес, и просто спать. Вечно, до конца времен.
Закат всё-таки заставил себя разлепить веки. Кто-то ходил по коридору за дверью камеры, видимо, снова за ним. Неужели он спал весь день и новая пытка будет уже сейчас?..
Попытался опереться на руки и едва не взвыл: плечи напомнили о вчерашней дыбе. Лежал, думая, как хотя бы сесть, чтобы рыцари не тащили его волоком. Рывком подтянул к груди ноги, скрипнул зубами, когда живот вдруг решил напомнить о полученных синяках. Перекатился за счет веса, благодарно вспомнив мазь и Солнцеяра — спина почти не болела. С трудом развернулся, оперся о стену, глядя на дверь камеры и безучастно ожидая, когда она распахнется. На пороге стоял кувшин, накрытый краюхой хлеба. Мутило от одного их вида.
0
0