Хозяйке, пялившейся на Дюбрайна коровьими глазами и уже раскатавшей губы если и не на даровитый приплод от сиятельного шера (а может, и сразу от двоих, чем Двуединые не шутят?), то хотя бы на веселую ночку, — золотой в зубы (за ужин и комнату) и жесткий посыл валить подальше и надолго, пока Рональд добрый. У нее, конечно, были на эту ночь определенные планы, но перетопчется. Благодаря мелкой похотливой дряни это теперь планы Рональда, а темные не терпят конкурентов. Пусть благодарит Двуединых, что живой ушла, не до нее. Остальных посетителей тоже к шису на дысс… то есть по домам. И плевать, что на улице ливень, не сахарные, да и целее будут. Мебель к стенам. На пол — контур дуэльного круга.
— В такую погоду… Ты совершенно лишен милосердия, мой темный шер!
Так и есть. Абсолютно непрошибаем, можно только позавидовать наивной упертости и уверенности в том, что все и всегда должно быть хорошо, а свет обязан побеждать… Нет. Глупо завидовать глупости, пусть даже и светлой.
Сиреневые молнии оставили в покое Дюбрайна и метнулись к Рональду, завертелись вокруг, тычась под руки и чуть ли не в лицо, словно чайки, любопытные и прожорливые. Они не были злыми, эти молнии, А вот жадными были. Жадными и… голодными, да. Иначе и не скажешь. Очень голодными.
Это не делало их менее опасными: в конце концов, свежеподнятый лич тоже не злой, просто голодный и жадный.
Дюбрайн вдруг резко вздохнул, его глаза расширились. Лицо застыло улыбкой, такой же открытой и светлой, как и секунду назад. И — все-таки не такой.
Ну наконец-то!
Короткие взгляды, осторожные шевеления ауры, никаких имен, не то что вслух, но даже на третьем ментальном слое. Отлично! Чему-то вас в вашей светлой шараге все ж таки учат. Опасливый полувзгляд в сторону темного… Ну да, думай и дальше, что Бастерхази такой дурак и ничего не заметил. Ты-то хоть сам заметил, где она? Просто чтобы дальше не отвлекаться по пустякам… О. Заметил. Прекрасно.
— Приступим, мой светлый шер?
Теперь у него взгляд прямой, оценивающий. Дошло? Быстро соображаешь, когда надо, мой светлый шер. Что ж, значит, будем работать в паре, что не может не радовать. В паре удобнее. И удачнее. Больше шансов вытащить полутемную дурочку из того безумия, в которое она сама себя загнала — и самим остаться нормальными. Ну, более или менее. Как получится.
Дюбрайн продолжал смотреть… Нет, не смотреть — ласкать взглядом, буквально облизывая кожу жаром расплавленной бирюзы до щекотных мурашек. Шисов светлый, как же быстро он умеет переключаться от полного равнодушия и осторожного любопытства до такого вот…
Рональд первым отдернул взгляд — не до детских игр в гляделки! — одновременно сворачивая ауру, старательно скручивая потоки и упихивая их под щиты. Не надо. Не надо так смотреть, светлый. И поддаваться на эти взгляды тоже не надо. Это все аномалия и ее “хочу!”, и ничего больше, и… И это все будет. Потом. Сперва мы с тобой подеремся, как и положено, и лишь потом… тоже, как и положено. Ритуала никто не отменял. Или этикета. Или… Не важно!
— На лопатки, — уточнил Дюбрайн неожиданно хриплым голосом и сглотнул.
Рональд кивнул, стараясь не выдать благодарного облегчения: сам бы он сейчас сказать не смог ничего, восторженный взгляд и хриплый голос продрали по позвоночнику расплавленной бирюзой и перламутром, легко проникли под защитные щиты и теперь растекались под кожей обжигающими мурашками, и не осталось ни мыслей, ни планов, только держаться…
Держаться.
И каким-то шисом держать любопытную идиотку, не давая ей окончательно уйти в ею же порожденную бездну.
0
0