…Каждый, видевший это представление, описывает его по-своему.
Жуткое дело! Последствия для каждого также были свои. Некоторые беспрерывно пели дурацкие куплеты на мотив польки типа: «Покупайте кислый квас, и нужда покинет вас». Некоторые пошаливали с пилой в глухих переулках. Содержательница дома свиданий попалась в хозяйственном магазине на краже ножиков, ровно пятнадцати. Один ксендз пытался сделать в автобусе сальто в два оборота и заехал ногой в живот кондуктору, тот счёл его злостным зайцем и потянул в полицейский участок. Одна официантка обернулась кошкой и, в кровь расцарапав морду метрдотелю, попала в сумасшедший дом…»
(Из очерка варшавского журналиста Леха Кварто, перепечатанного журналом «Гудок» в 1932)
После одного из триумфальных выступлений Анне в гримёрку передали роскошный букет — пятнадцать алых махровых роз. К букету прилагался конвертик с запиской: «Графине Пилсуцкой от любящего отца». Анна ахнула, выскочила в коридор, но вместо Иегуды увидела смешного ушастого коротышку в роскошном смокинге.
— Вы?.. А где мой… где граф? — в растерянности спросила она.
— Здравствуй, Кристина. — Незнакомец обаятельно улыбнулся.
— Здравствуйте… а вы кто?
— Друзья зовут меня Малыш… Возьми мою руку и смотри мне в глаза, — в его голосе было столько властности, что Анна безропотно подчинилась.
Через несколько секунд карие глаза незнакомца налились ледяной синевой.
— Ты?… — выдохнула Анна. — Но как?..
— Долго рассказывать. Сегодня в «Секрете» выступает сам маэстро Петербургский, я заказал столик…
— Я не готова… без Аркадиуша.
— О, пан фокусник получил предложение, от которого не смог отказаться… Не волнуйся, ближе к ночи он к нам присоединится…
— …Примерно за год до встречи с тобой я помог его семье перебраться из Гродно в Нью-Йорк. Спустя двенадцать лет я и сам вынужден был бежать в Америку через Германию. Встретились мы в забегаловке на Южном Ист-Сайде и сразу узнали друг друга. Парнишке не было еще и двадцати, а он уже сколотил приличное состояние на бутлегерстве и азартных играх. Шустрый, удачливый, толковый — вылитый я в молодости. Он стал мне как сын, тем более что собственных я потерял безвозвратно. Вместе мы немало славных дел наворотили. Но однажды все пошло не по плану — и вот мой лучший друг истекает кровью у меня на руках, я впервые в жизни пла́чу от бессилия и молю Творца, чтобы поменял нас местами. Наконец ребята привезли в наш схрон врача, и это оказался мой старый знакомый. Он посмотрел на меня, кивнул. Я потерял сознание, а когда очнулся, передо мной на окровавленном топчане лежал Савва Гродненский, он же Иегуда Кац, а я сидел, целый невредимый, молодой, сжимая его безжизненную руку. Я стал Малышом. И при этом остался самим собой.
— Но как такое возможно?
— Такое невозможно, и тем не менее… О, мое любимое танго. Потанцуем?
Не дожидаясь её согласия, Малыш поднял Анну со стула, обнял за талию… Тангировал он ловко и вполне музыкально подпевал:
— То остатня неделя…
Шампанское и страстный танец вскружили Анне голову, и она даже не заметила, как за их столиком оказался третий — Аркадиуш Яблонский собственной персоной. И вид у него был совсем не радостный.
— Вот. Это то, что вы просили. — Он протянул Малышу сложенный вдвое клочок бумаги.
— Благодарю вас. — Малыш развернул бумажку, прочитал, спрятал в карман. — А он не мог соврать или напутать?
— Первое исключено, второе крайне маловероятно.
— Проверим. Так или иначе, вы свою работу выполнили. Прошу покорно… — Он достал чековую книжку, оторвал заранее подписанный чек, вручил Яблонскому. — Такая сумма устраивает?
Взглянув на цифру, фокусник крякнул.
— Вы не ошиблись?
— Ошибки нет. Хороший талант должен хорошо оплачиваться, а ваш талант уникален и при правильном применении мог бы приносить миллионы.
— А под правильным применением вы имеете в виду?..
— Ну не цирковые же фокусы, — ухмыльнулся Малыш. — Хотя… это могло бы стать хорошей ширмой. — Взгляд Аркадиуша стал колючим, напряжённым. От греха подальше Анна мягким движением стянула чек со стола и спрятала в сумочку. Малыш понимающе подмигнул. — Вот что я вам скажу, пан Яблонский. Давайте-ка я организую вам гастроли в Нью-Йорк. Сами всё увидите и сами всё поймёте.
— Считайте, что я уже всё увидел и всё понял. Достаточно было взглянуть на этого несчастного, прикованного цепями в подвале…
— Жалейте лишь достойных жалости, — прогнусавил Малыш с интонациями проповедника. — А я-то держал вас за серьёзного человека. Что ж не отказались тогда?
— Знаете, если бы не осознание того, что вы удерживаете мою жену…
— Здесь никто никого не удерживает. — Малыш встал. — Желаю здравствовать. И в любом случае — моё предложение насчет Нью-Йорка остается в силе…
Анна все же уломала мужа обналичить чек, полученный от Малыша. Суммы хватило на приобретение и реконструкцию графского замка под Вильно, родине Аркадиуша. Через полтора года замок был готов. Там их и застал сентябрь 1939-го…
Анна навсегда запомнила имя, золотыми буквами отпечатанное на чеке. Меер Лански.
***
«Третий день береговые службы Майами безуспешно разыскивают тело миссис Анны Яблонски, 1890 года рождения, туристки из Нью-Йорка. Пропавшая была идентифицирована по карточке социального страхования, обнаруженной на пляже отеля «Дабл-Три Хилтон» вместе с солнечными очками, панамой и томиком Станислава Ежи Леца на польском. Но мнению шефа береговой полиции Грэма Мак-Манчина, тело пожилой дамы могло быть унесено приливом на несколько миль вглубь залива и сожрано акулами».
Господин в чёрном показывал Анне фотографии внука Лёни и правнучки Софии (она же Лялька), приехавшими разбираться в происшедшем. Анна расцеловала фотографии и украдкой перекрестила.
За полтора месяца, безвылазно проведённых ею на роскошной вилле Меера Лански, с ней произошли разительные перемены. Она совсем перестала пользоваться косметикой, сменила блузки с высоким воротником на короткие халатики, открывавшими шею, ноги и, до определенных пределов, грудь. Ушли в прошлое бирюзовые нитяные перчатки и еженедельное подкрашивание волос. Теперь из-под обильной белоснежной седины отчетливо проглядывали тёмные корни. После визита парикмахера Анна полчаса не могла оторваться от зеркала, разглядывая молодую (от двадцати пяти до сорока) синеглазую шатенку с безупречно гладкой, успевшей изрядно загореть кожей.
Да, многие десятилетия она прибегала ко всем этим ухищрениям, стремясь скрыть не возрастные изменения, а их полное отсутствие. Она не могла объяснить это чудесное свойство собственного организма, но твердо знала, что оно передалось ей от отца, когда он был ещё Саввой-Иегудой. Мееру же оно, увы, не передалось. В свои восемьдесят он был изможденным, измученным смертельной болезнью стариком.
Под Новый год господин в чёрном сделал с неё несколько фотографий, а десятого января, когда она зашла к Мееру, тот встретил её сидящим на кровати с подушками под спиной. Глаза его сияли лихорадочным огнём.
— Что мне передать там твоему мужу Аркадиушу и брату Анджею? — спросил он.
— Папа, не надо…
— Чего не надо? Ты ж сама все прекрасно понимаешь… Я должен сказать тебе что-то важное… Мои наследники крайне обеспокоены твоим здесь присутствием, моему адвокату даже пришлось собрать их и объяснить, что ты — всего лишь квалифицированная сиделка и в завещании никак не упомянута… Ты действительно не упомянута. На твоё новое имя открыт отдельный счет…
— Новое имя?
— Да… Вот там на столике пакет. Раскрой его.
В указанном пакете были водительские права, карточка соцстраха, диплом об окончании школы медсестер при университете Джонса Хопкинса в Балтиморе, чековая книжка. Во всех документах стояло имя Анны Волковски и дата рождения: 3 августа 1955 года.
— Подробности тебе объяснит мистер Фарелли… Теперь иди… Минут через сорок действие препарата закончится, я впаду в забытье и больше не очнусь никогда. И я не хотел бы, чтобы ты видела мою смерть…
— Папа!
Она рванулась к нему, поцеловала руку и впалую щеку, бережно обняла. Меер выдавил из себя улыбку.
— Не мочи меня слезами, дочка. Есть шанс, что мы довольно скоро увидимся.
— Хочешь сказать, я тоже?!..
— Совсем наоборот. Это я приду к тебе в новом обличии.
— Но как я узнаю тебя?
— О-о, ты узнаешь…
0
0