14. Канис люпус тундрар
Стоят два еврея. Подходит третий:
— Я не знаю, о чем вы тут разговариваете, но ехать надо!
Ленинград, 1989
За два дня до поездки в Петрокрепость ему приснился сон. Будто бы он в Сестрорецке, сидит на том самом валуне на берегу залива. Валун огромный, тёплый, солнце светит ярко-ярко, а Александр снова совсем маленький. И хорошо ему несказанно, как тогда, когда каждый его день был длиною в год. В Сестрорецке, на Дубковском шоссе ему снимали дачу, и мир был тогда огромен и прекрасен. Он не вспоминал Сестрорецк очень давно, а тут вдруг увидел во сне, настолько ярко и детально, будто опять побывал там. И проснувшись, некоторое время ещё продолжал ощущать под ладонями шероховатость камня…
Машина, не снижая скорости, мягко вошла в длинный пологий поворот. Впереди полотно дороги слегка понижалось, и Александр перевел кулису в нейтральное положение, позволив машине идти накатом, а когда поворот закончился, «воткнул» пониженную и резко поддал газ. Долгое время маячившая впереди, ещё довольно редко встречающаяся на дорогах «бэха», осталась позади — Александр обошел её, как стоячую. Этот приём он увидел в фильме «Большой приз», и потом не раз пользовался им в бытность свою преуспевающего советского фарцовщика, когда нужно было резко оторваться от внезапно появившегося наряда милиции, и не просто оторваться, а, уведя за собой, потом раствориться и исчезнуть, как и не было. Александр улыбнулся.
Последнюю четверть пути, километров двадцать-двадцать пять, дорога шла вдоль Невы, и слева по ходу движения открывался вид на широченную водную гладь. Когда пригород со своими двух- трехэтажными появившимися за последнее десятилетие краснокирпичными домами закончился, и окружающие их заборы раздвинулись, а потом совсем исчезли, оставшись позади, перед Александром распахнулся столь непривычный, сколь и прекрасный и непонятно почему всегда волнующий для городского жителя вид. Эрика, которая всю дорогу была занята проверкой и перепроверкой пунктов лежащего у неё на коленях договора, подписание которого и было целью их поездки — последнего дела, завершавшего на неопределенный период, скорее всего надолго, а возможно, навсегда, деятельность, да и само пребывание Александра в России — сняла свои дорогущие моднющие очки с диоптриями, сложила в папочку листы документа и, чуть прищурив глазки на сверкающую под солнечными лучами серебром невскую воду, откинулась на спинку кресла.
Конечно, Александр мог поручить сделать всё необходимое по этому вопросу кому-нибудь из исполнителей, но, поддавшись какому-то наитию, решил сам проехать этим солнечным утром в Петрокрепость, ещё раз посмотреть на всегда почему-то необъяснимо, по-особому волновавшую его эту великую реку. Да и кто знает, может статься, проститься с Невой навсегда. Ибо неисповедимы пути Господни и дороги, которыми Он ведет нас…
Мысль о том, что скорее всего, придётся с этим, довольно дорогим ему пейзажем, расстаться надолго, возможно навсегда, вызвала какую-то необыкновенно острую и четкую способность восприятия и запечатления…
Шоссе, сверкающая под солнцем широкая река — Александр точно знал, что независимо от того, как сложится дальше, этот берег, эту кажущуюся бездонной и вечной гладь он запомнит навсегда.
Он уезжал в далёкую Америку, потому что этого в свойственной ему жесткой, безапелляционной манере потребовал отец, как всегда не снизойдя до каких-либо объяснений. Александр, хоть и был этим решением огорчён и озадачен, — с какой бы стати ему бросать более чем хлебное местечко коммерческого директора малого предприятия при комбинате шампанских вин и отчаливать в полную неизвестность с непонятными перспективами, — но даже и не ослушаться отца. И дело было не столько в непререкаемом авторитете Игоря Григорьевича, а в том, что отец помимо немалого количества прочих способностей обладал одной, совершенно уникальной. Правильнее было бы сказать, даром.
Дар этот, по-другому его назвать как-то язык не поворачивался, заключался в том, что он мог предвидеть будущее. Не в такой, конечно, степени, как это делали великие маги ушедших в Лету веков Мерлин и Нострадамус или их последователи господин Кейси и госпожа Ванга, нет. Отец Александра не мог назвать конкретные события и их даты, да и не стремился к этому. Но, основываясь на своих чувствах и ощущениях, точно знал, что нужно, просто необходимо сделать сейчас, не медля ни секунды, и чего делать нельзя ни при каких обстоятельствах. Эта способность, этот дар не касался житейских мелочей, он проявлялся и начинал работать только в том случае, если возникала реальная угроза. Только благодаря дару отец сумел в свое время избежать суда и статьи, когда в рамках кампании, инициированной «Елисеевским делом» компетентные органы принялись шерстить торговлю по всей стране. Игорь Григорьевич тогда упорно молчал на всех допросах и через полгода следствия был выпущен из СИЗО за отсутствием состава преступления – больным и страшно исхудавшим, но чистым перед законом.
Александру, только что вернувшемуся из Одессы, пришлось тогда срочно увольняться из гастронома. С подачи «бармена» Влада он устроился на невразумительную должность представителя союза потребительских кооперативов с окладом 85 рублей. Должность позволяла разъезжать по стране и относительно спокойно заниматься фарцовкой, спекуляцией и прочими увлекательными делами, попутно выполняя кое-какие поручения Влада – капитана, а позже и майора КГБ Посипаки Владлена Делеоровича. Собственно, товарищ майор и двинул Александра на нынешнюю должность, позволявшую обоим ловить нехилую рыбу в мутных водах горбачевской перестройки.
И он же подтвердил феерическую прозорливость Игоря Григорьевича.
— Ты когда с жёнушкой в Штаты летишь? – осведомился он за чашкой кофе в знакомом до боли номере гостиницы. – Послезавтра утром?
— Все-то вы знаете.
— Мы и больше знаем. В некоем уголовном деле не сегодня-завтра выйдут на фигуранта, на убийцу, то есть… Ну ты понимаешь…
Александр не то что не любил вспоминать о том, что произошло два месяца назад, он прилагал все силы, чтобы не думать об этом, потому что не может человек жить с таким грузом, а если живёт, то перестает быть нормальным человеком вообще. А ему нужно, необходимо было жить, оставаясь собой, человеком, как прежде… до того…
Пока ему это удавалось.
Началось все около трёх месяцев назад. Александр ехал мимо известного, как говорится в узких кругах, ресторана, когда припаркованный у ресторана «мерс» сорвался с места и, свистя покрышками, задом врезался в его машину, слегка помяв себе бампер и расколов поворотник на машине Александра. Происшествие, если его вообще так можно назвать, было банальным, подобное в конце восьмидесятых случалось сплошь и рядом, и было бы «разведено» и «разрулено» на раз за пять минут. Но за рулём подержанного «мерина» случился сидеть молодой отморозок, произведённый на свет по пьянке третью неделю находившегося в тяжёлом запое тракториста и Люськи-Народноедостояние, известной своей сговорчивостью не только на 101 км, но и далеко за его пределами.
Всех дел было на сто баксов, но отморозок упёрся и заявил, что за такую к нему «неуважуху» Александр уже покойник!
Народ посмеялся и, выпив по рюмке, разъехался.
Александр забыл обо всём этом уже через десять минут, но на следующее утро лобовое стекло его машины было вдребезги разнесено полуметровым куском поребрика, а на сидении лежала обгорелая фотография Эрики…
А вечером Александру люди сказали, что молодой ублюдок во всеуслышание заявил, что он крут как никто, и никому ничего не прощает, и завалит жида и всю породу его, и братьев, и сестёр под корень сведёт.
Александр ждать не стал, и как только ему шепнули адрес, взял свой старый арбалет. Дождался четырёх утра, нашел во дворе запаркованный автомобиль этого отморозка, отомкнул на раз и вырвал руль. Потом позвонил в квартиру, чужим старческим голосом сообщил, что во дворе кто-то громит хозяйский «мерседес». Когда сонный отморозок открыл дверь, Александр выпустил в него четыре стрелы, а на детородный член привязал руль от злополучной «девятки»…
Он сделал как должно, как обязан был сделать, но внутри у него стала иногда поднимать голову серая пустота…
Шоссе было почти пустое, что было в общем-то для позднего утра буднего дня странно, но и очень здорово, потому как можно было, почти не отвлекаясь на дорогу, наслаждаться созерцанием неожиданно явившегося во всей красоте пейзажа.
Немного не доезжая до ГЭС, Александр остановил машину на небольшой парковочной площадке. Эрика, пристроив или, как говорили во дни Герцена и Добролюбова, вздев на свой милый носик до невозможности шедшие ей очки, тут же снова предалась изучению договора, а он осторожно, согнув и спружинив колени, спустился к самой воде. Оглянулся. Над ним круто уходил вверх метров на двадцать как минимум, склон невского берега, оставляя у воды узкую, метра два-три, не более, песчаную полоску.
Из-за старого высокого тополя ударило по глазам яркое солнце. Александр отвернулся от слепящих лучей к реке. Песчаный, пологий в этом месте берег порос пучками невысокой травы…
Автор публикации
