Было ранее утро, воздух был необычайно свеж, а небо – блистало изумительно светлой синевой без единого облачка. Атрей, наскоро умывшись, уже покормил куриц и натаскал пару ведер воды в дом. Мальчик, привыкший вставать с первыми лучами солнца, ежедневно делал все, что мог в свои восемь лет, чтобы хоть как-то помочь своей обожаемой красавице-матушке, такой же ранней пташке, не знающей усталости. Любящая и нежная Кибела каждое утро, крепко обняв сына, целовала его в щеку, и, пригладив его густые светлые волосы, сажала за стол, где уже так и манили своим дразнящим ароматом свежеиспеченный хлеб и парное козье молоко.
Вот уже три года как отец семейства, бесстрашный и жизнерадостный Байон, сгинул где-то вдали от родного дома, скорее всего, в руинах проклятого мертвого города, манящего своими тайнами. Города, окутанного густым зеленоватым туманом и мрачными легендами, что передавались из уст в уста, обрастая все новыми подробностями.
Атрей помнил широкое добродушное лицо отца, сильные широкие руки, привыкшие к тяжелому труду. Будто предчувствуя, что время проведенное вместе будет кратким, Байон отдавал семье всю свою любовь и заботу без остатка. Атрей восхищался им, всезнающим и всесильным, таким, кому любое дело по плечу. Байон, научивший сына многим интересным и полезным вещам, будь то рубка дров, плетение веревки, метание ножей, стрельба из лука, ловля рыбы и много чего еще, казалось, знал ответы на все вопросы. Они жили своей небольшой семьей словно в безмятежной волшебной сказке, испарившейся с исчезновением любящего отца.
Атрей сильно тосковал, но старался не показывать этого маме, видя как та сама одиноко грустит вечерами, смахивая слезу со щеки, стараясь скрыть свою скорбь от любимого чада. Дом, в который глава семейства вложил душу, теперь казался слишком большим для двоих, о чем нередко Кибеле намекали старейшины, да и не только они. Многие в их общине считали, что молодая вдова должна либо отдать дом кому-нибудь из тех, чьи семьи более многочисленны, либо выйти замуж еще раз.
Многие из мужчин сватались к красавице, красуясь и расписывая свои скудные достоинства, норовя показать себя в лучшем свете. Кибела отказывала каждому не только потому, что ни один из них и в подметки не годился Байону. Все они смотрели на ее обожаемого сына либо как на помеху, либо как на пустое место. Если бы хоть один из этих павлинов проявил бы заботу и внимание к ее ребенку, то, может, молодая женщина и подумала бы…
От нападок соплеменников сестру спасал Кастор, чей суровый взгляд и вечно хмурое лицо заставляли каждого жителя их общины чувствовать себя не в своей тарелке. Старший брат, сам так и не ставший отцом, присматривал и заботился об осиротевшей семье. Жена Кастора, не сумевшая подарить ему дитя, ушла к другому мужчине. И, когда выяснилось, что бесплодной была именно она, новоявленный супруг грозился выгнать ее, периодически поколачивая бедняжку. Не прошло и двух лет, как небольшой домишко вечно ссорившейся четы охватил пожар, настолько сильный, что всем поселением тушили огонь всю ночь, таская ведрами воду из озера.
В поселении Кастора считали странным и немного побаивались, считая, что его путешествие в проклятые земли мертвого города все же оставило неизгладимый след в разуме сурового мужчины. А после случая с пожаром поговаривали и о проклятии, что ляжет на каждого, связавшегося с этим молчаливым и угрюмым человеком. Кибела любила своего старшего брата, чей образ жизни с каждым днем все больше походил на затворнический. Их старушка-матушка, все такая же неунывающая Аглая, уже оставила попытки хоть как-то растормошить сына.
Иногда Кастор составлял компанию своему племяннику, обожавшему чуть ли не каждое утро с ведром и удочкой сидеть на берегу озера в секретном месте, что когда-то сыну показал Байон. Вот и сегодня неугомонный Атрей, позавтракав и поцеловав любимую матушку, кинулся к дому своей бабки Аглаи, прихватив рыболовные снасти.
Мальчик мчался со всех ног, наслаждаясь свежестью раннего утра. Дядю он застал за рубкой дров. Кастор методично и молчаливо махал топором и не сразу заметил улыбчивого племянника, потряхивающего в руках ведром и удочкой. Закончив колоть поленья, мужчина умылся водой из бочки и, не говоря ни слова, зашел в дом.
Через пару минут угрюмый мужчина и жизнерадостный мальчик не спеша брели с удочками в руках к озеру. Неугомонный Атрей, раньше болтавший без конца обо всем на свете, привык к извечному молчанию своего неразговорчивого дяди. Тишину их неторопливой прогулки нарушала лишь приглушенная трель какой-то одинокой птицы.
Кастор первым заметил странное темное пятно, чуть скрытое зарослями высокой травы, что росла на берегу их тайного места для рыбалки.
— Стой здесь! – рука мужчины легла на худенькое плечо мальчика.
Кастор передал свои снасти в руки племяннику и, подняв толстую корягу, валявшуюся на песке, осторожно двинулся в сторону странной находки. Атрей замер, казалось, забыв как дышать, и, широко раскрыв глаза, наблюдал за удаляющимся высоким мужчиной. Кастор медленно приближался к темному пятну, казавшемуся грудой сваленного в кучу тряпья.
Кибела, проводив сына и проверив заготовки лечебных трав, занялась огородом, где день ото дня всегда хватало работы. Женщина, копаясь в земле, не заметила как наступил полдень, жарким зноем затопив все вокруг. Она встала и, вытерев тыльной стороной руки пот со лба, глянула на тропу, по которой к дому приближались две фигуры, маленькая и большая. Кастор явно тащил что-то на спине, чуть нагнувшись вперед.
То, что они притащили, оказалось человеком. Мужчиной, таким странным, совсем непохожим на светлокожих и светловолосых, будто лишенных всех красок, жителей общины. Его волосы были черными как смоль, а лицо смуглым и изможденным. Кастор положил, казалось, бездыханное тело на лавочку в кухне.
— Живой, но слабый! – сухо бросил Кибеле брат. – Сможешь выходить? Я останусь здесь, присмотрю за ним.
Женщина кивнула, забегала по дому, ища нужные травы. Атрей, быстро смекнув в чем дело, разжег очаг и поставил кипятиться котелок с водой. Кибела колдовала, смешивая ингредиенты, и к вечеру отвар был готов. Кастор придерживал голову незнакомца, пока сестра аккуратно вливала целебную воду тому в рот сквозь потрескавшиеся сухие губы.
Чужак, не отпив четверти приготовленного лекарства, прокашлялся и открыл глаза, ничем не уступающие по черноте ночному небу. Сфокусировав взгляд на Кибеле, этот необычный человек зашептал что-то непонятное на неведомом никому языке.
0
0