Поселок был невелик, и пилот обошел его за час, тщательно инспектируя каждый дом на предмет забытых ценностей. Когда он вернулся к замершим посреди площади аэронартам, солнце сдвинулось совсем немного к югу. На этих широтах оно выглядело сплюснутым пузырем, полным неяркого пламени, и движение его по небосклону было осторожным и медлительным.
Уходя, местные бросили многое. Жизнь их не зависела сейчас от количества прихваченных с собой шкур пушного зверя, запасов целебных трав или оберегов-хранителей, которые сиротливо висели над остывающими очагами в каждом доме. Пилот знал людей, которые на большой земле давали хорошую цену за все эти вещи, которым так и так предстояло исчезнуть с лица земли совсем скоро — так зачем оставлять их здесь, в месте, куда никогда уже не вернутся их хозяева?
Загружая законную добычу в грузовое отделение нарт, пилот спиной почувствовал чужой взгляд. Лопатки свело судорогой. Пилот, прошедший горнило революции и войны, в которой брат вставал супротив брата, повидал всякое и знал наверняка – мародеров не любит никто. Ни власть, нетерпимая к людской несознательности и буржуазному вещизму, ни тем уж более те, чье имущество пилоту не раз приходилось экспроприировать – в свою, разумеется, пользу.
Впрочем, власть сейчас была далеко, а мнение бывших хозяев экспроприированного имущества мало интересовало человека с пистолетом. Убивать ему тоже было не впервой.
Не делая лишних движений, пилот медленно расстегнул кобуру и не спеша распрямился. Потом молниеносно обернулся, выбрасывая руку с вырванным из кобуры большим черным пистолетом навстречу… кому?
Под одним из резных столбов сидел прямо на снегу ребенок, одетый в простую меховую кухлянку, и смотрел на него в упор. Мальчишка лет десяти, смуглый, как и все они здесь, с черным ежиком волос на непокрытой голове. Глаза у него были странные — очень темные, с огромными зрачками, за которыми почти не видно было белков. Не мигая, мальчишка смотрел на пилота. Челюсти его мерно двигались, пережевывая что-то, а рот был испачкан красным.
Ни резкое движение пилота, ни пистолет мальчишку не напугали. Продолжая жевать, он не спеша поднялся на ноги, и только сейчас пилот увидел, что мальчик бос.
«Убогий, — подумал пилот, убирая пистолет в кобуру. — Родители забыли… или нарочно оставили. Что тащить такого с собой? Или сам от суеты спрятался, и вышел, когда все стихло. А, все равно!»
Взгляд бездонных черных глаз неотрывно следовал за ним, когда пилот вернулся к прерванному занятию. Наконец добыча была погружена на борт, пилот похлопал рукавицами одну о другую и снова повернулся к мальчишке.
— Тебя как звать-то, малой? — спросил он, не надеясь на ответ и не получив его. Пожав плечами, продолжил: — Один здесь? Отстал? Или сам остался?
Ребенок молчал. Только смотрел и жевал. Красное стекало по подбородку на мех одеяния, замерзая рубиновыми бусами вокруг шеи.
— Сирота? Или бросили тебя? Кто ты есть-то? Найденыш какой? Али подкидыш? Снегушонок?… — продолжал допытываться пилот, уже не ради ответа, а для того, чтобы заглушить жуткую тишину, повисшую вдруг над покинутым поселением.
Где-то далеко, среди снега и льда, раздался волчий вой, протяжный и тоскливый. Пилот чертыхнулся, прислушиваясь. Ответил еще один зверь, потом еще и еще. Воздух шевельнулся,и поземка завихрилась вокруг босых ног мальчишки.
— И что с тобой теперь, убогим, делать? — беспомощно спросил невесть кого пилот. — Ведь видел же все… Убогий-не убогий, а расскажешь еще кому… А мне это ни к чему. Тут оставить — так ведь не по-людски. Пристрелить, что ли?… Грех на душу что так, что этак — тьфу ты, опять поповщина из меня полезла!
Вконец раздосадованный, пилот матерно выругался, перекрикивая непрекращающийся теперь волчий вой, которому вторил посвист ветра в растянутых между брошенными домами сыромятных веревках.
Где-то вдали зародился едва слышный, но крепнущий с каждым мгновением гул — словно пока еще далеко, но уже все ближе и ближе с каждой минутой на снежной равнине пришла в движение некая неотвратимая и несокрушимая силища, которая совсем уже скоро проявит себя в этом замерзшем мире, навсегда изменив сам этот мир и всех, кого ей предстоит коснуться.
И посреди бескрайнего белого пространства в центре затерянного в снегах человеческого поселения на крошечном пятачке площади в окружении покинутых домов замерли они двое: пилот, бывший здесь чужим, и туземный мальчик, плоть от плоти этого негостеприимного мира.
Какое-то время они молчали.
— Со мной поедешь, — решил наконец пилот. — После разберемся.
Утоптанный снег площади начал едва заметно подрагивать. Приложив козырьком руку к глазам, пилот разглядел далеко на юге, там, откуда он сам примчался несколько часов назад, полоску тьмы, протянувшуюся от одного края равнины до другого. Полоска была едва различима, и контуры ее чуть заметно менялись — но пилот знал наверняка, что это не было обманом зрения.
Приближалась миграция, и времени уже почти не оставалось.
— Пошли, малой, — пилот шагнул к убогому, протягивая раскрытую ладонь… И замер на полушаге, когда из-за ближайших домов показались и неторопливо порысили, направляясь к стоящим в центре площади людям, здоровенные полярные волки.
Два. Еще два. Еще… Тварей в белых с прожелтью шкурах, каждая из которых в холке былапо пояс взрослому человеку, становилось все больше. Пилот, пятясь, начал отступать к машине, боясь обернуться и увидеть там тоже волков. Пальцы лихорадочно расстегивали ремень кобуры.
— Эй, пацан, пацанчик, миленький, ну же, — шептал пилот помертвевшими вмиг губами, не сводя глаз со смыкающихся вокруг площади хищников, в движениях которых сквозила абсолютная, с ленцой, уверенность в том, что добыча никуда уже от них не денется, и от этого делалось особенно жутко. — Давай сюда, родной, тихонько, не беги только…
И все тянулся к чужому малоумному ребенку, пытаясь уберечь его от смерти и понимая, что не властен над этим…
Мальчик стоял, не шелохнувшись. Волки обступили его.
Не глядя протянув руку, мальчик коснулся лобастой башки самого крупного из волков и погладил его между ушей. Глаза его неотрывно следили за пилотом, который, перекосившись словно краб, полубоком отодвигался от волчьей стаи все дальше.
Волк шевельнул поленом хвоста и игриво куснул детскую ладошку. Ребенок выхватил что-то из волчьей пасти и, не глядя, сунул в рот. Красное хлынуло на грудь, заливая и без того слипшийся мех. Челюсти мальчика размеренно задвигались вновь. Пальцы легко порхнули по лицу, оставляя странный узор из жирных красных линий под глазами. Потом мальчик оскалил зубы и зарычал.
Пилот отшатнулся. С детского лица на него смотрела жуткая рожа туземного идола — такая же, что украшала каждый столб в поселке.
Волки садились кружком рядом с мальчишкой, помахивая хвостами, взвизгивая и рыча. Самый крупный лег у самых босых ног, с интересом глядя на отступающего чужака.
Пилот наткнулся спиной на борт машины. На ощупь скользнул вдоль гофрированного корпуса гондолы к кокпиту, не глядя, щелкнул тумблерами насоса и зажигания. Защелкали, просыпаясь, реле, и волки насторожили уши.
— Что же ты, пацанчик? — с горечью спросил пилот, сам не ведая кого. Он понял вдруг, что это странное существо знает все про него: про все его мечты и неудачи, про все любови и предательства, про веру его и безверие, рвущие напополам его мятежную и подленькую душу, про всех тех, кто был с ним и от кого он отказался, и тех, кто хотел его смерти, и кого умертвил он сам способами жестокими, быстрыми или мучительными, и его несбыточной надежде на светлое будущее, в котором, как в царстве небесном, каждому воздастся по делам его, и все будут прощены и заживут в мире…
И еще понял он, что и про замысел высоких лиц, облеченных в этой стране абсолютной властью, известно этому странному существу. Все ведомо ему — и то, что в сотнях метров под их ногами, под снегом, под промерзшей навеки землей лежит нескончаемый источник богатства для молодой страны, а подписанные некогда сгоряча декреты обещают бескультурным и диким народам, населяющим золотоносный край, вечное владение этими землями и вечный на них покой… Ведомо и то, что неспроста сорвались в неудержимый бег пасшиеся себе на зимниках бесчисленные стада мохнатых гигантов, и что не случайно оказались столь удачно у скованного льдами побережья баржи да дирижабли, да несколько рот бойцов из Народной Канцелярии дел внутренних… И что некому больше будет мазать свежей звериной и человеческой кровью зубастые пасти деревянных истуканов, приютивших души тех, кто ушел на небо…
И пришло осознание, что возмездие за все эти деяния, свои и чужие, за поступки и их последствия настигло его — здесь и сейчас.
Но он не стал бы тем человеком, каким был, если бы хоть раз в жизни покорился своей судьбе.
Мощным рывком пилот послал свое тело в кокпит, скользнув в его тесное нутро единым слитным движением. Рычаги управления сами прыгнули в руки. Ожил, взрыкнув и выплюнув едкое облачко выхлопа, двигатель за спинкой кресла, и запела, раскручиваясь в прозрачный диск, крыльчатка пропеллера.
Жутким многоголосым хором на одной леденящей ноте взвыли волки.
Бешено кося глазом, как загнанное животное, пилот увидел сквозь плексиглас ветрового щитка, как рванулись с места, смазываясь в движении, бело-желтые тени, и дал полный газ. Машина прыгнула навстречу стремительно стелющимся над снегом зверям.
На ее пути стоял, как вкопанный, мальчишка. Руки его уже не были пусты. Смертоносным движением мальчик натянул длинный лук, и поверх дрожащей на тетиве стрелы с ярким оперением прямо в лицо пилоту глянули прищуренные безжалостные глаза — черные, как небытие.
Пилот прицелился чуть ниже этих страшных глаз и нажал на спуск.
Рев мотора заглушил и выстрел, и треньканье тетивы, и посвист стрелы, пронесшейся мимо. Пилот успел еще заметить, как опрокинулся на спину, сверкнув в воздухе пятками, мальчишка, а потом был гул потока набегающего воздуха, звериный рык и вой и хруст снега и костей под полозьями нарт.
Волки сумели в прыжке сорвать с головы пилота треух вместе с клочьями волос и порвать в кровь лицо. Едва касаясь снега, они некоторое время еще бежали совсем рядом, бежали страшно, молча, целеустремленно. Потом по одному, по два начинали отставать. Пилот выстрелил пару раз для острастки, и волки отстали вовсе.
Можно было ненадолго перевести дух. Нарты неслись навстречу темной полосе, приближающейся с юга. Уже можно было разглядеть, как казавшаяся монолитной масса распадается на бесчисленное множество смутных мохнатых фигур, пока еще крошечных из-за расстояния. Заложив вираж, пилот по широкой дуге отклонился сначала к востоку, а потом, в объезд поселка, к северу, оставляя позади пережитый ужас и грядущее бедствие.
Потом он начал хохотать.
Он все еще хохотал, когда полчаса спустя зафыркал и заглох мотор. Нарты проскользили еще сотню метров по инерции и встали. Скрип снега под полозьями стих.
В наступившей тишине пилот выбрался из кокпита и обошел машину. В гофрированном боку, сверкая оперением, торчала стрела. Из пробитого ею отверстия на снег все истончающимся ручейком вытекало топливо, распространяя сильный спиртовой аромат.
Вдали, едва слышный пока на расстоянии, раздался тоскливый волчий вой.
Наст под ногами начал ощутимо подрагивать.
Пилот невидящим взглядом обвел горизонт, погрозил кулаком бесстрастным небесам с равнодушным багровым глазом солнца в них и зашагал на север.
То и дело проваливаясь сквозь корку наста, часом позже он добрался до очередной линии торосов. Взойдя на нее, пилот увидел далеко впереди тонкий ручеек из человеческих и звериных фигурок, вьющийся среди снежных заносов в направлении бескрайнего ледяного поля, до которого им оставалось совсем уже немного пути. Ледовую гладь раскалывала широкая полоса темной воды, на которой замерли красные корабли. В небе над ними парили сигары дирижаблей с огромными звездами на округлых боках.
Дошел, подумал пилот и улыбнулся. Что-то толкнуло его в спину, и он обернулся в удивлении.
Оставшаяся позади равнина с нагромождениями снега и льда была от края до края заполнена тысячами огромных лохматых туш, слитной массой несущихся прямо на него. Лед дрожал под ногами от тяжкой поступи бесчисленного стада, и пилот успел удивиться звенящей тишине, заполнившей весь мир.
Совсем рядом с ним, у подножия линии торосов, стояли и смотрели на него белые волки. Верхом на самом крупном из них сидел мальчишка в алой на груди кухлянке и деловито натягивал лук, глядя прямо в глаза пилоту и улыбаясь окровавленным ртом.
Вторая стрела вошла пилоту в грудь, и, уже опрокидываясь навзничь в летящее ему навстречу небо, он успел почувствовать, как что-то освободилось внутри от наложенных им самим давным-давно оков — и полетело с ним рядом, поднимаясь все выше и выше, выше и выше…
К самому солнцу.
0
0