— Она сказала… — Голос Жанет затвердел, стал обезличено тусклым, — она сказала, что если он дорог мне, как я утверждаю, то единственный выкуп, который она согласна принять и который явится доказательством подлинности моих чувств, это моё имя и моё положение. Если я готова всем этим пожертвовать и назвать Геро своим мужем, то она, со своей стороны, готова раз и навсегда отступиться от своих прав и претензий. То есть, его свобода в обмен на моё… падение.
Кормилица ахнула и прикрыла рот рукой. Перл изобразил не то восторг, не то испуг, затем передумал и помрачнел. Лючия дёрнула за рукав брата, чтобы тот перевёл на итальянский сказанное Жанет. Клермон пытался выбрать между растерянностью и негодованием.
С одной стороны, даме, которой он служил с верностью паладина, грозят изгнание и позор, и он обязан вступиться за её честь, броситься в бой, наказать оскорбителя. А с другой стороны — кого наказать?
Первой опомнилась Мишель.
— Так прямо и сказала? – прошептала она. Жанет кивнула.
— Так и сказала. Я не ослышалась и ничего не перепутала. И Геро её тоже слышал. Потому и бросился из дома сломя голову, чтобы я не успела ответить. После этих её слов глаза всех присутствующих — глаза, которые прежде смущенно отводили, глаза, которые занимала игра пятен света, глаза, которые в спасительном неучастии и даже боязливо жмурились — обратились к Жанет в ожидании и восторге.
Жанет ощутила себя безрассудным военачальником, спартанским царем Леонидом, которому предстояло сделать выбор, отступить или вести своё маленькое войско к Фермопилам. Разумная осторожность, отступление, спасёт им всем жизнь, но вместе с тем окрасит эти преданные взгляды презрением.
Безрассудная храбрость, которая бросит их на мечи и копья врага, решением принять бой вызовет единодушный порыв одобрения. Ибо своим безрассудством, своей безоглядной дерзостью она выберет не только Геро, безродного и отверженного, она выберет их, мало чем от него отличных, пусть и обладающих потёртым родовым именем.
Своим безрассудством, заранее безнадежным выбором, Жанет подтвердит, что между ними, пусть формально госпожой и приближёнными, существует нечто гораздо более ценное, чем знаки на пергаменте и золотые обрезки в сундуке, что есть нечто высшее, нетленное, незамаранное суетой и тщеславием, своим выбором она подтвердит свою принадлежность не к сословию, а ко всему роду человеческому, к сообществу смертных, упорно отрицающих различия по цвету флага и по форме герба.
Она признает их изначальное единство, которое дарует жизнь и утверждает неподкупная смерть. Своем решением она пройдёт некую инициацию, испытание, бессмысленное на суетной земле, но определяющее где-то в запредельных сферах.
Геро был принят в их семью, как некогда украденный ребёнок, его родство подтвердили сразу же, без верительных грамот, ибо родство это определялось не кровью, а гармонией. Жанет тоже была частью этой семьи, которая возникла из общности душ, и малейшее отступничество послужило бы причиной разрушения этой семьи.
— И каким он был, твой ответ? – очень осторожно, даже вкрадчиво осведомился Перл. – Или каким бы он мог бы быть?
Жанет вдруг пришло в голову, что Геро метнулся прочь не из опасения услышать согласие, он боялся услышать её колебания и отказ. В неведении он оставлял себе смутную, исчезающую надежду. Принцесса крови не отказалась от него, не отвергла, не предала. Но грозные судии за столом такого великодушия себе не позволят.
Они ждут ответа. Жанет выпрямилась и взглянула так, как умеют смотреть только королевские дети.
— А ты как думаешь, шут?
Но Перл не унимался.
— Это означает «да»? Или «нет»?
— Да ты не смущайся, доченька, — вмешалась кормилица, — мы тебя заранее прощаем.
Катерина отвернулась. Липпо потупился.
— Да вы с ума сошли! – не выдержала Жанет. – За кого вы меня принимаете?
— За благородную даму, которая прежде всего руководствуется рассудком, — вежливо пояснил Липпо. – За даму, чье происхождение, имя и положение при дворе являются основополагающими в стиле поведения и решений принятых, во имя собственных интересов, а также ради сохранения благополучия людей близких и зависимых.
— Липпо, тебе не стыдно? Вот что ты несёшь? Каких ещё интересов?
— В том числе и наших, — пожал плечами лекарь. – Ибо наше положение находится в прямой зависимости от вашего положения при дворе. Если по какой-либо причине, в результате необдуманного поступка, решения, принятого под влиянием чувств, ваше положение пошатнётся, вы лишитесь королевской милости и даже отправитесь в изгнание, то и нам предстоит позаботиться о своём будущем и тоже отправиться в изгнание.
Жанет обвела своих приближенных торжествующим взглядом.
— Ну, если ваше благополучие, сытое и беззаботное существование зависит от моего положения, тогда готовьтесь. Вы все отправляетесь в изгнание.
На днях ей приснился сон. Она стояла на мосту, на узком, горбатом мостике под пропастью. Мостик был будто бы из камня, на высоких опорах, но изрядно потрёпанный временем, истонченный ветрами. Так как мост висел над бездонным провалом, то местонахождение переправы угадывалось с лёгкостью – скалистая гряда, цепляющая вершинами небо.
Что это за гряда? Где располагается? Имеет ли этот горный обломок имя на карте? Жанет не знала.
Случалось, что в снах Жанет угадывала очертания домов, расположение улиц, привязывая место действия грезы к определенной географической точке, даже если само название не складывалось в буквы. Память расставляла декорации из виденных прежде лиц и предметов.
Но в этом сне всё было чужим. Жанет могла бы предположить, что горные вершины — это размытое отражение Везувия, нависающего над Неаполем. Она частенько с детским и сладким страхом вглядывалась в его укутанную облаками вершину, такую обманчиво отрешённую. Временами этот вулкан выдыхал дымные струи, будто там, глубоко внизу, с адского котла сдвигали тяжелую крышку.
А суеверная Бити называла спящий вулкан вратами ада. Если подняться на его плоскую макушку, а затем спуститься в кратер, то попадешь прямиком к Церберу. Находились безумцы, желавшие эту легенду проверить.
Некоторые возвращались и отчаянно врали, что заглянули в огненное жерло, некоторые угрюмо молчали, а некоторые и вовсе не возвращались. Жанет слушала все эти небылицы с плохо скрываемым интересом. Признаться, что курящийся дымом Везувий и в самом деле манит своим смертоносным жерлом, как огненным цветок, было очень стыдно, ибо взрослой замужней даме, княгине уже не пристало занимать себя детскими сказками, но и любознательности природной ей было не унять.
Внутри дремлющей горы таилась губительная подземная сила. Когда-то это сила уже погубила немало жизней, укрыв горячим пеплом Помпеи и Геркуланум. Эта сила до сих пор там, земля под ногами изредка содрогается, а из-под земли доносится гул. И когда-нибудь эта сила вновь возжаждет кровавых жертв.
Бити говорила, что в Помпеях и Геркулануме погибли язычники, что Господь наказал их, позволив адским полчищам стечь на землю огненной слизью, а теперь в Италии проживают добрые христиане, и Господу вовсе незачем их наказывать. Жанет не стала ей возражать. Только подумала, что у Господа и помимо вулкана есть немало средств напомнить о себе грешникам.
В близость адского пламени, изображающего фонтан, она и верила, и не верила, но дремлющая гора внушала ей если не ужас, то благоговейный страх. И, как следствие, этот страх иногда облекался образами в снах.
Ей снился покрытый раскалёнными камнями склон, и она взбиралась по этому склону, старательно обходя самые большие, дымящиеся глыбы. Правда, если не неосторожности она всё же на них натыкалась, то камни оказывались не горячими, а прохладными, будто их заранее окатили морской водой.
Но по возвращении во Францию, эти сны прекратились. Она больше не взбиралась по пылающему склону.
0
0