– Лариса Алексеевна, ну как можно работать рядом с таким человеком? У меня же жених есть. Что мне ему рассказывать? Что я в подсобку боюсь заходить, потому что санитаров таких набрали, что хоть увольняйся всем составом. Ну что ж это такое? Да гнать таких надо!
Могучая старшая сестра Лариса, с высокой прической из толстых крашенных хной волос, шла по коридору. А рядом приставными шажками, обняв руками чью-то историю болезни, передвигалась сестричка Наташа Муранец.
– Да какое там гнать? Наташа! – сокрушенно вздыхала Лариса Алексеевна. – А кто работать будет? Кому инфарктников перекладывать – тебе с Олей? Да не смеши ты меня! Скажу ему, так и быть. Но и ты веди себя поприличней.
– Смотрите, Лариса Алексеевна, – стервозно поджав губы, напирала Наташа, – если вы его оставите, я заявление мигом напишу. Я просто не могу после всего приходить на работу и видеть, что он тут шныряет. У меня руки трясутся – в вену не попасть! Больным же хуже будет. А сестры в каждой больнице нужны. У меня подружка в больнице Ленина. Им тоже народ нужен. И больница, между прочим, еще получше нашей.
– Наташа, ну чего ты наговариваешь на него, а? – Лариса даже приостановилась и всплеснула руками. – Ведь цела же, невредима!
– Вон синяк какой, смотрите. – Наташа задрала халатик и показала вполне созревший фиолетовый синяк.
– Лапочка моя, так и я тебе такой показать могу… О тумбочку позавчера ударилась.
– Знаете, Лариса Алексеевна, ищите потом сестричек!.. Таких не найдете.
– Да зачем ты ему нужна? Он, вон, пацан еще совсем. Работает как славно. Всем-то ты нужна. Даже с митральными клапанами вставными за тобой бегут и падают. Хоть к кроватям привязывай, ей Богу! А не показалось? Работала бы лучше, да не бегала за санитарами по подсобкам.
– Я не бегала, – со слезами в голосе оскорбленно сказала Наташа. – Я его клеенку достать попросила. Сволочь! Не могу. – Она всхлипнула. – И вы его еще защищаете! Ларисочка Алексевна! Придется увольняться теперь из-за санитара какого-то полоумного…
Когда он сел за свою парту, вынул из портфеля учебник английского и тетрадку, ему совершенно отчетливо показалось, что все это уже было. Что точно так же, закрывая наискосок букву E, уже лежала когда-то тетрадка. И точно так же упала у кого-то на пол линейка, и чья-то рука зашарила под партой. Дежа-вю случались с ним нечасто. Перенервничал. А может, устал.
Он очень хотел увидеть Альбину. Просто посмотреть на нее. Занавесить ее лицом навязчиво выплывающие из подсознания голубенькие глазки. Но ее еще не было. Он специально пришел немного пораньше. Чтобы успеть посмотреть. Но она в этот день опаздывала.
С Альбиной он не виделся уже несколько дней. То, что они каждый день встречались в школе, не считалось. С этой недели после уроков она стала ходить на дополнительные занятия по химии. Из двух десятых классов в медицинский собиралось поступать шесть человек. Двое – в педиатрический, четверо в Первый мед. По доброте душевной Татьяна Викторовна решила преподать им химию немного поглубже, чем в школьной программе. И теперь Альбина задерживалась на час.
Ждать ее Женька не мог.
Он сам ничего не успевал. В пять ему надо было уже бежать на работу. Приходил он домой в девять. Оставалось только четыре свободных дня. А вопросов к экзаменам было море. Иногда он впадал в панику, перечитывая их и понимая, что не то, что ответов не знает, но и не понимает, о чем идет речь в вопросах. Этот учебный год промелькнул для него незаметно. А вот так, после всего хорошего, что подарила ему судьба, взять и провалиться на выпускных экзаменах он позволить себе не мог.
Она вошла в класс со звонком. Женьке пришлось подавить в себе неожиданное мерзкое чувство отчаянного страха. Страха, что он может ее потерять. Что она покатится в свою новую институтскую жизнь и даже ждать ее за углом у него не будет никакой возможности, а может быть, и права. И как же тогда жить? Ради кого совершать поступки и преодолевать свои собственные слабости?
Прикрывшись от всех ладонью, он смотрел на нее. На ее точеный профиль и выбившуюся из хвоста волнистую прядь волос. Он вынул из тетрадки промокашку и попробовал зарисовать эту красоту на память. Но чернила сразу же начали расплываться. И уже в следующую секунду получившийся образ превратился в синего причудливого червяка.
После уроков он ждал ее напрасно. Из-за своей телефонной будки ему было прекрасно видно, как она вышла. Он успел обрадоваться. И с блаженной улыбкой прислонился спиной к стене. Но она из-за угла так и не появилась. А когда он не выдержал и выглянул опять, то увидел, что идет она не к нему, а совершенно в противоположную сторону. А рядом с ней, что-то объясняя и нагло улыбаясь, тащится Акентьев.
Он отработал без всякого энтузиазма. Радовало только то, что Наташа сегодня была выходная. И все же в сестринскую, куда его вызвала старшая сестра Лариса, он зашел с неприятным чувством, успев перебрать в голове все, что он мог сделать не так.
Лариса говорила и говорила. С жаром говорила. И сама себе, похоже, не верила.
– Нехорошо получается. Я все понимаю, растешь, гормоны. Но ведь у всех так, родимый! Что ж теперь, на всех кидаться? Да еще ведь где? В Академии! Пришел. Нате вам, я тут без году неделю – хлебайте! Как же так, мальчик ты мой? А ведь так и не скажешь. На вид-то ты – скромный. Стыд-то терять нельзя! А правда всегда всплывает! Ну! Что ты молчишь?
– А что мне говорить? – неожиданно хладнокровно ответил ей Невский. – Вы ведь мне, конечно, не поверите.
– Я бы, может, тебе и поверила, – вроде бы смягчилась Лариса и стала смотреть куда-то вниз, мимо Женьки. – Да не могу. Сестер обижать не могу. Уволится одна – всему отделению наказание. Девочки хоть день между дежурствами должны поспать. А кем я ее заменю? А без сестры никак. Она санитарку заменит, а санитар за сестру не сможет. Вот и приходится выбирать. Или ты. Или она.
Она тяжело вздохнула, повернулась к нему спиной и достала из ящика белый лист.
– Пиши, дружок, заявление по собственному желанию. Тебе так и так уходить придется – экзамены в школе все равно в июне сдавать будешь. Я Марлену Андреевичу так и скажу. Уволился, потому что в школе экзамены.
Он не вышел, он выскочил из дверей отделения кардиологии, как ошпаренный. И долго спешил неизвестно куда. По каким-то малюсеньким и не хоженным ранее улочкам Выборгской стороны. А потом долго стоял в маленьком скверике, прижавшись лбом к холодной железной качели.
Надо было уйти из школы в восьмом классе и давно уже ходить по морям-океанам. И горя никакого не знать.
Он подумал, что хочет одного. Прийти домой, позвонить ей по телефону и сказать одну только фразу:
– Мне плохо, Альбина.
Ведь для того и существуют друзья, чтобы помогать в трудную минуту. Не маму же бедную грузить своими проблемами.
Но потом он подумал еще чуть-чуть. И решил, что такие слова никому и никогда не скажет. Вот после этого-то он точно перестанет для нее существовать.
Интернет, как и телевидение, доживал последние дни. Почти все сайты, где любил бывать Саша, уже позакрывались, но на одном до сих пор теплилась жизнь.
Саша сидел с ноутбуком на коленях и допытывался у знакомых, какой путь они для себя избрали. Ответы не баловали разнообразием. Больше половины опрошенных заявили, что не видят смысла куда-то дергаться, а потому тупо дождутся Перехода. Другие мялись, отделываясь неопределенными «посмотрим» и «видно будет».
Оставалось еще несколько френдов, которые строили из себя нонконформистов, кичились независимостью суждений, а оппонентов сходу причисляли к быдлу. Особых симпатий к ним Саша не испытывал, но, поколебавшись, все-таки задал свой вопрос одному из этого узкого круга. Самому заносчивому, известному в тусовке под амбициозным ником Пророк.
Ответ был ожидаемым. Пророк высокопарно разъяснил, что с послушным стадом ему не по пути. Пусть отправляются в свой Иномир, как овцы на заклание. Только он не какой-нибудь паршивый баран, он Хомо сапиенс. А посему останется здесь, на Земле, прекрасной и удивительной родине предавшего ее человечества, ибо должен же кто-то нести этот тяжкий крест.
Излагал он красиво. Но вместо того, чтобы проникнуться, Саша почему-то представил Пророка маленьким жалким человечком, который скрывает за словесной шелухой ужас перед надвигающимся потрясением основ. И не поверил.
На следующий день позвонила Лена.
— Вот и до меня очередь дошла, — сообщила она неестественно спокойным голосом, и Саша понял. — Мы уже как будто все обсудили, но… Если хочешь, приходи. Устрою прощальный ужин…
— Я подумаю, — неопределенно ответил Саша и отключился.
Думал он долго, перебирая в памяти последние разговоры с Леной и отчетливо сознавая, что новая встреча не принесет обоим ничего, кроме боли. Но отказаться не смог.
Транспорт уже неделю как встал, а отправиться куда-то на своих двоих и не нарваться на неприятности считалось редкой удачей. Вот и на этот раз не обошлось без приключений.
Сначала Сашу плотно обступили какие-то сектанты. Они совали ему в руки разноцветные брошюры и призывали немедленно принять их веру, ибо конец света близок, а другого способа избежать геенны огненной не существует. Поняв, что так просто из окружения не вырваться, Саша поблагодарил за заботу о своей душе и набрал целый ворох спасительных книжечек. А несколько минут спустя выкинул их в мусорный бак.
Дальше было хуже.
— Братан! — услышал Саша, подходя к Центральному парку. Обернувшись на голос, он увидел коротко стриженного мордатого парня с кожаной сумкой через плечо.
«Вот черт!» — подумал Саша. Мордатый был почти на полголовы выше его и заметно шире в плечах, а выглядел как уголовник, только что отмотавший срок. Пожалуй, он и впрямь еще недавно давил нары — ясно же, что зоны сейчас охранять некому, и вчерашние заключенные ломанулись в города.
— Слышь, братан! — Парень приближался вразвалочку, уверенный, что жертва никуда не убежит. — Прививку сделал?
Саша напрягся. До него не раз доходили слухи, что богачи нанимают разных подонков, и те насильно вводят людям симпедол. То ли отлавливают их прямо на улицах, то ли ходят по квартирам. Он не очень-то этому верил — видать, зря.
— Ну, сделал. Давно, еще когда…
— Не гони пургу, — оборвал его мордатый, доставая из сумки оранжевую коробочку. — У тебя на табло написано, что лепишь горбатого. Подставляй руку.
Саша не любил ввязываться в конфликты, хотя и умел за себя постоять. Но еще больше не любил, когда что-то пытались решить за него. Перед тем, как ответить, он убедился, что за спиной у парня никто не отсвечивает. Похоже, тот действительно был один, без подельников — надеялся на свою дурную силу. Вот и хорошо.
— Слушай, — миролюбиво начал Саша, — ну зачем тебе это надо? Что они пообещали за работу? Денег? Так это сейчас — труха. Квартиру, тачку, девочек? Но ведь…
— Че? — Парень удивленно уставился на него. — Язык прорезался, братан? Я вчера одному такому хлебальник разбил — за лишний базар. Тоже хочешь?
— Нет, но с этой штукой погожу. Я уж лучше сам как-нибудь.
— …! — взвился мордатый. — Ну, все, урод, ты нарвался! — Он переложил футляр в левую руку, а правой сделал такой замах, будто собрался одним ударом выбросить смельчака на проезжую часть.
Когда-то Саша занимался боевыми единоборствами. Всеми подряд и понемногу — никак не мог найти стиль, который бы ему понравился без оговорок. Нигде, конечно, не преуспел, но кое-какие приемчики, отработанные до автоматизма, взял на вооружение.
Удар амбала пришелся в пустоту. Отскочив, Саша поймал его руку, крутанул и по всем правилам заломил назад. Да так, что парень согнулся в три погибели, почти уткнувшись носом в асфальт.
— Ааа!!! — заорал мордатый. — Пусти, сука! Б…, я ж тебя урою! Ааа-ооо-ууу!..
Саша немного послушал его вопли, затем брезгливо оттолкнул поверженного врага, и тот неуклюже повалился набок. С трудом верилось, что еще полминуты назад он не видел вокруг никого круче себя.
Сделав несколько шагов, Саша обернулся. Парень уже поднялся, но его шатало. Держа правую руку на весу, он кривился от боли.
— Ну, падла, — прошипел мордатый, — мы еще встретимся. Я не я буду, если не замочу!
— Посмотрим, — философски ответил Саша. — Поправляйся… братан!
Ответом ему был сплошной мат.
В ту ночь, когда звездное покрывало накрыло книжный магазин, Кроули и Азирафаэль лежали в постели Азирафаэля.
Аромат тлеющего в горелке ладана плыл по воздуху, свечи мерцали вокруг них и отбрасывали длинные тени на стены. Между подушками стоял полированный серебряный поднос, до краев заваленный ломтиками яблок, ягодами и жирным красным виноградом. Они разговаривали, хихикали и передавали друг другу бутылку вина, голые под одеялом, которое почему-то тоже покраснело.
Кроули перевернулся на живот.
— Забавно, что мы оба оказались тут и так.
— Как?
— Голые и с яблоком.
— О, — фыркнул Азирафаэль. — Теперь, когда ты упомянул об этом… действительно забавно.
— Насколько я понимаю, люди почти всегда были одинаковыми. Они хотят хорошей еды. Они хотят хорошего вина.
Азирафаэль отпил из бутылки.
— И с кем-нибудь поделиться.
— Как ты думаешь, они когда-нибудь… держались за руки? Говорили о том, что им нравится?
— Они так и делали. — Азирафаэль поставил бутылку. — Это было очень мило. Однажды ночью я видел, как они смотрели на звезды под смоковницей у моих Врат. Он положил голову ей на плечо и спросил, как они должны называть Луну.
— Ты помнишь это?
— Да. Они очень любили ваши творения. Я был там незадолго до их… ухода. Но я всегда помнил…
Кроули выудил спелую малину.
— Я не это имел в виду.
Азирафаэль наблюдал за ним.
— Нет? Тогда что?
— Не знаю, — Кроули сделал паузу, чтобы глотнуть вина, и поставил бутылку на поднос. — Наверное, забавно думать, что история мира свелась к влюбленным детям.
— Если бы Ад знал, какой ты мягкий, они бы никогда не заставили тебя пройти через такое.
Кроули уклончиво фыркнул. Лицо Азирафаэля вытянулось.
— Ну да. Конечно… Мне очень жаль.
— Эй! Не беспокойся об этом. Они видели меня не в последний раз. Это моя работа — раздражать. Вот что они забывают. — Кроули прожевал и проглотил малину, прежде чем продолжить. — Это, и еще заманивание тебя в постель гигантскими тарелками фруктов.
Азирафаэль взял кусочек яблока.
— Так вот ради чего все это было?
— Неужели ты думаешь, что я раздел тебя по доброте душевной? — Кроули нахмурился, глядя на него с полным недоверием. — Ты же меня знаешь.
Азирафаэль надул губы.
— Коварный демон. Ты бы не стал.
— Ха! Еще как стал бы!
— Ах ты, старый коварный змей!
— Ты — тот самый старый голубь, который попался.
Азирафаэль притворно нахмурился в ответ. Кроули устроился поудобнее на матрасе. Спросил, старательно делая голос беззаботным:
— Знаешь, а что, если все это все-таки было мошенничеством?
— Что?
— Ну… вдруг я и на самом деле коварный обманщик. Шесть тысяч лет вешал тебе лапшу на уши. — Кроули передал Азирафаэлю еще один ломтик яблока. — Самое долгое искушение из всех, когда-либо испытанных.
— Я думаю, что ты более искусен в этом деле.
— Но что, если? — Кроули стащил с грозди виноградину и пошел развивать свою мысль дальше. — Я имею в виду, что я все-таки демон. Со всеми отягчающими. Лягушки, улитки и хвосты адских гончих.
— Тогда я был бы полностью искушен, и ваша сторона победила бы.
— Хм. Ух ты. — Кроули нахмурился. — Это сильно запятнало бы твой нимб.
— Он и так уже поцарапан.
Кроули пожал плечами.
— Ничего такого, что нельзя было бы стереть.
Азирафаэль сорвал виноградину и поднес ее к открытому рту, затем остановился и сердито посмотрел на него через кровать.
— Ты сделал это нарочно.
Кроули положил себе в рот кусочек яблока.
— Знаешь, мне неприятно это говорить, но…
— Что?
— Гавриил…
— А что с ним?
Кроули выглядел огорченным.
— Вы похожи. Ты тоже в некотором роде лицемер.
— О да. Я ужасен. — Азирафаэль не выглядел огорченным, скорее самодовольным.
— Я так и думал, когда ты давал ему отповедь. Но это была такая разухабистая речь, что у меня не хватило духу прервать тебя.
Азирафаэль бросил на него виноватый взгляд.
— Я вспомнил об этом примерно на полпути. Но ведь это не я начал. Я был предан.
— Ну да. Ты должен был довести дело до конца.
— В свою защиту скажу, что я не командир всего небесного воинства.
— Нет, это не так. — Кроули лег рядом с Азирафаэлем. — Ты ничего из себя не представляешь. То есть нет, не так: ты не представляешь из себя ничего, чем бы ты не хотел быть. И вот. Спустя шесть тысяч лет я наконец-то тебя имею. В смысле, обрел. Ну, ты понял.
Азирафаэль поднял брови, глаза его смеялись.
— Неужели прошло так много времени?
— Да, — Кроули вздернул подбородок и отвел взгляд. — Так и есть.
Азирафаэль театрально схватился за грудь и сделал неглубокий вдох.
— Боже Милостивый!
— Ты тогда сказал, что отдал меч, и я понял, что ты другой. Единственный. И что никакой другой другой мне не нужен.
— Ты имеешь в виду?..
Кроули обвился вокруг него, пряча лицо.
— Что?
— Неужели больше никогда никого не было?
— Если не с тобой, то… оно того не стоило, — пробормотал Кроули. — Ну, мне так показалось.
Азирафаэль просиял.
— О, Кроули…
— Я знаю. Звучит жалко.
— Нет, это не так. — Азирафаэль притянул Кроули в свои объятия. — Если бы я только знал…
— Все в порядке. Тебе все равно потребовалось бы время, чтобы прийти в себя. И прийти ко мне. — Кроули прижался щекой к плечу Азирафаэля. — Теперь у меня есть ты, и это главное.
— Мы могли бы танцевать вальс в «Савое». Я потратил столько времени впустую.
— Я не танцую вальс.
— Со мной ты бы танцевал.
— Нет.
— Я бы позволил тебе отдавить мне все ноги.
Азирафаэль убрал прядь волос Кроули за ухо, и Кроули зарылся в изгиб его шеи.
— Давай не будем вставать. Давай просто останемся здесь в постели на сто лет.
Азирафаэль подвинулся, освободив ему место.
— Когда-нибудь нам придется есть и вести хозяйство.
— Нет, не придется. Мы можем просто чудом все сотворить. — Кроули щелкнул по окну. — Когда мы увидим за ним летающую машину, то поймем, что пора возвращаться.
— Боюсь, что если они не изобрели таких машин до сих пор, то никогда не изобретут.
— Боюсь, что ты прав. Какая разница? Я бы все равно поехал на ”Бентли». — Кроули приподнялся и подпер голову рукой. — Ты хоть вообще понимаешь…
Азирафаэль пристально смотрел на него.
— Что?
— Теперь, когда все это улажено, ты будешь видеть меня гораздо чаще. Тебя это не пугает?
— А должно?
— О да. — Кроули провел языком по зубам. — Я затемню твой дом всеми видами адского влияния.
— Ты бы не стал.
— Я бы так и сделал.— Кроули сверкнул своей фирменной ухмылкой. — На самом деле, если ты не будешь осторожен, то, возможно, никогда не избавишься от меня.
— Вечность? С тобой? — Азирафаэль вздохнул и прищелкнул языком. — И как я вообще с этим справлюсь?
— Даже не представляю.
Кроули наклонился, обхватил ладонью щеку Азирафаэля и поцеловал его в губы, а когда Азирафаэль проглотил наживку, Кроули ущипнул его за бока. Азирафаэль взвизгнул, забил ногами и попытался оттолкнуть Кроули. Кроули хихикнул и прижал плечи Азирафаэля к подушкам. Они извивались. Они стукались лбами. Они взъерошили друг другу волосы. Виноград и ягоды посыпались с блюда и упали на пол. И так добро и зло боролись со смехом в глазах, как будто весь любопытный мир принадлежал только им одним.
Двадцать семь минут спустя в идеальном сентябрьском холоде молодая пара прогуливалась рука об руку по берегу Темзы.
Они что-то бормотали друг другу, размахивали руками и любовались огнями проплывающего мимо экскурсионного катера. Когда женщина вздрогнула, мужчина положил руку ей на плечо, а потом вдруг остановился и перевел дыхание.
— Подожди.
Женщина тоже остановилась и обернулась.
— Что случилось?
— Я… — Мужчина похлопал себя по спортивной куртке. — У меня есть кое-что для тебя.
Женщина слушала и смотрела с выражением недоумения на миловидном лице.
— Я собирался сделать это на протяжении всего ужина, и все время терял самообладание. Если я не сделаю этого сейчас, то никогда не сделаю. — Мужчина сжал обе ее руки и проглотил комок в горле. — Мне стыдно, что я не произнес большую, красивую речь, но, думаю, через три года ты либо знаешь, либо нет.
Женщина продолжала смотреть.
— Ева Элизабет Харпер, — мужчина пристально посмотрел ей в глаза и опустился на одно колено, — ты сделаешь меня самым счастливым человеком на свете?
Он порылся в нагрудном кармане и достал черную бархатную коробочку, а когда протянул ее и открыл, женщина побледнела от потрясения. На кремовой клетчатой подушке лежало блестящее платиновое кольцо с нелепым бриллиантом королевской огранки размером с виноградину.
Женщина ахнула.
— О Боже!
Мужчина колебался.
— Что?
Женщина задохнулась:
— Он настоящий?
Мужчина заглянул в коробку.
— Да?
— Ты только посмотри!
Глаза мужчины расширились.
— В магазине выглядел меньше…
— Где ты его нашел?!
Мужчина растерянно улыбнулся ей.
— Что угодно… для тебя?
Глаза женщины наполнились слезами.
— Ты самый лучший жених, о котором любая девушка может только мечтать!
Мужчина пришел в себя.
— Значит, это «да»?
— А сам-то ты как думаешь? А теперь надень!
Мужчина дрожащей рукой надел кольцо ей на палец, встал, обнял ее и поцеловал. Когда они тронулись с места, над Биг-Беном взорвался фейерверк и залил залитые звездным светом улицы небесным золотом, голубизной и белизной.
Женщина изумленно уставилась на них.
— Адам, это тоже твоих рук дело?
Мужчина пробормотал:
— Э-э-э…
Женщина схватила его за щеки и снова поцеловала.
Мужчина выглядел так, будто сам Купидон ударил его по голове, но он подчинился ей с выражением, которое говорило: «о, какого черта?” Женщина наконец оторвалась и потащила его за запястье, и их смех эхом отдавался позади, когда они бежали по тротуару.
Но когда они сели в свою маленькую синюю машину и уехали, по пустой дороге пронесся резкий, тревожный ветер.
Он просвистывал сквозь аккуратные цветочные горшки в окнах, и ливневая канализация булькала, когда он раздувал поднимавшийся из темных глубин пар. Старинный фонарный столб мерцал и гудел, а висящая деревянная вывеска паба скрипела, раскачиваясь взад-вперед. Куча листьев рассыпалась в конце тротуара, где на сучковатой ветке старого орехового дерева сидела ворона.
А потом — словно по волшебству — электрический провод закачался на ветру, заискрился и запутался в ветвях, ворона закричала и упала замертво.