Лена почти не ела, а вино лишь чуть пригубила.
— Что чувствуешь? — спросил Саша, прервав затянувшееся молчание.
— То, что и должно быть. Спину жжет — все сильнее и сильнее. Словно огненные змейки ползают.
— Уже змейки? Значит, недолго осталось.
— Мы об этом с тобой будем говорить? — Лена поджала губы. — О симптомах? Или о том, что из-за твоего невероятного упрямства расстаемся навсегда?
— Так ведь хоть так, хоть этак — навсегда, — горячо заговорил Саша. — Ничего уже у нас с тобой не будет, понимаешь — ни-че-го! Что может быть в мире, где у человека нет тела? У какой-нибудь амебы есть — крошечное, студенистое, а нам и такого не достанется. Одно чистое сознание!
— Не кричи на меня!
— И не думаю.
— Нет, кричишь. Мы не знаем, что нас там ждет. Может, посчитаем себя дикарями за то, что столько лет были втиснуты в тела. Мучились в них, как в клетках, как в приросших к коже чудовищных панцирях. Легко осуждать то, о чем не имеешь понятия. А ты хотя бы попытайся представить, как устроена жизнь в Иномире.
— Пытаюсь. Там образцово-показательный, а потому невыносимо скучный рай. Все одеты в белое, каждый сидит на персональном облачке и терзает струны золотой лиры.
Лена шмыгнула носиком.
— Все юморишь… — Ее голос предательски дрожал. — Наверное, ни разу не задумался о том, что мне из-за тебя бывает больно. Господи, ну почему мужики такие бесчувственные! Вот скажи — что тебя тут держит?
— Все держит. То, что могу ходить, дышать, пробежаться по лугу, искупаться в реке. Радоваться небу, солнцу, траве, деревьям…
Лена нервным движением откинула челку со лба.
— Ты точно не от мира сего! Неужели не доходит, что через день-другой провалишься в каменный век? Даже воды из крана не нальешь! Ни света, ни газа, ни врачей, ни больниц! Зимой будешь околевать от холода, а свалишься с температурой — никто стакан не подаст, с ложечки не накормит. Радоваться солнцу, траве, деревьям… Так и радуйся в Иномире! Думаешь, их там нет?
— Ты никак не хочешь меня понять. Я человеком хочу остаться. Че-ло-ве-ком! А не превратиться в бесплотное облако. Никто не знает, что мы там приобретем, а потеряем — целый мир. И самих себя вместе с ним. Почему ты так легко на это согласилась? Ведь есть же другой путь. Очень простой. Стоит только захотеть…
— Саша, ты разумный человек?
— Конечно. Даже с высшим образованием.
— А почему отказываешься признать, что никакого второго пути нет? Переход неотвратим, как восход солнца. Это закон природы! Человек не может остановиться в развитии, перестать взрослеть. Вот знаешь, есть такие насекомые — поденки. Представь, у них бескрылая стадия длится в тысячу раз дольше, чем крылатая! Личинка три года живет на дне реки, копается в иле, всем довольна и не представляет себе другой жизни. Но приходит срок — и она выбирается из воды, перерождается, чтобы прожить в новом для себя мире всего один день. Но зато какой день!.. Вот так же человечество, начиная с самых отдаленных наших предков, миллион лет ждало перерождения. И дождалось. Что скажешь?
— Ну, тебе лучше знать про поденок. Ты же биофак закончила.
— Это все? — ледяным тоном осведомилась Лена. — Ничего не хочешь добавить?
— Нет.
— Тогда уходи! — Она вскочила так резко, что столик тряхнуло, и вино из ее почти не тронутого бокала выплеснулось на скатерть. — Убирайся! У меня еще есть время, но я больше не хочу тебя видеть.
Саша залпом допил свой бокал, повертел его в пальцах и внезапно швырнул на пол. Брызнули осколки.
— Это тебе на счастье в Иномире! Спасибо за приятный вечер.
Он выскочил из подъезда, хлопнув дверью. И, уже отмахав метров тридцать, услышал, как за спиной кричит Лена:
— Са-аша-а! Вернись! Я дура, я не хотела… Куда ты… уже ночь… нельзя! Прости меня, я была не в себе, только верни-и-ись!
Саша вздрогнул, но шага не сбавил. И еще долго после того, как голос Лены окончательно растаял в воздухе, ему чудилось далекое, еле слышное «Вернись!»
Позже, вспоминая этот эпизод, он поражался собственному безрассудству. На улицах в последнее время и так хватало всякой мрази, а с наступлением темноты она окончательно распоясывалась. Саша жался к домам, избегал открытых мест — и все равно только чудом разминулся с компанией явно обколотых отморозков, вывалившей из-за угла. Другую компанию удачно обошел метров за сто — она отплясывала вокруг жарко пылающего киоска и была видна издалека. А третьей и четвертой оказалось попросту не до него — они увлеченно месили друг друга, помогая кулакам кольями и обрезками труб. Судя по всему, не поделили трех вульгарно одетых девиц, которые как ни в чем не бывало курили в сторонке. Видимо, дожидались исхода битвы, чтобы узнать, кому достанутся.
Саша добрался до дома лишь за полночь. Но, несмотря на усталость, долго не мог уснуть. Сначала думал о разрыве с Леной, потом — почему-то о хрупких крылатых созданиях, живущих всего один день. И, когда он наконец провалился в сон, ему приснился восхитительный мир.
Саша стоял по колено в траве — густой, темно-зеленой, блестящей, словно сбрызнутой недавним дождем. Впереди возвышалась арка, сплетенная из цветов — ослепительно-белых, нежно-сиреневых, канареечно-желтых и пурпурных. Цветы были огромные, диковинного вида, с причудливо изогнутыми лепестками.
В пронзительно-синем небе кружились, кувыркались, носились наперегонки странные крылатые создания. Они не походили ни на птиц, ни на мотыльков, ни на стрекоз, и все же танцующие в воздухе фигурки казались смутно знакомыми.
Нарезвившись, загадочные летуны сбились в плотную стайку и устремились вниз. Через несколько секунд фигурки обрели четкость, и Саша наконец-то смог их разглядеть. У него перехватило дух — это были не птицы, не насекомые, а… люди. Мужчины и женщины довольно складного, хотя и не идеального, телосложения, одетые во что-то обтягивающее наподобие разноцветных трико — в общем, ничего фантастического, если забыть о крыльях.
Но эти крылья!.. Они были невероятно, безумно прекрасны. Не оперенные, как у птиц, не перепончатые, как у летучих лисиц, а словно позаимствованные у гигантских бабочек. Крылья сверкали, переливались на солнце всеми цветами радуги, и постичь их замысловатые узоры было невозможно — казалось, они неуловимо меняются при каждом взмахе.
Метрах в двадцати над землей люди-бабочки прекратили снижение. Зависнув в воздухе, они взялись за руки — точь-в-точь как парашютисты, выполняющие фигуры групповой акробатики — и образовали круг. Случайно или нет, но центр его оказался как раз над Сашиной головой.
«Надо же, словно приглашают», — подумал Саша. Он испытывал странное чувство. Наверное, гадкий утенок, остро переживая свое несовершенство, с таким же замиранием сердца наблюдал за прекрасными лебедями.
Его переполняла невероятная энергия. Казалось, она растворена прямо в воздухе, пронизанном лучами щедрого солнца, и оставалось только впитывать ее всем телом. Для полной гармонии не хватало лишь крыльев, но что-то подсказывало Саше: это не проблема. Стоит как следует захотеть…
И вдруг энергия, разлитая в пространстве, исчезла. Только что этот мир казался безоблачным, полным ничем не замутненного счастья. Но питающий его источник то ли иссяк, то ли перешел в другое русло, и изнеженные эфирные создания узнали на себе, чем кончила басенная Стрекоза. Та самая, что лето красное пропела.
Тропическое тепло сменилось мертвящим холодом. Небо вылиняло и стало безжизненно-серым. Ветер налетал порывами и обдавал колкой ледяной крупой. Цветочная арка прогнулась под выросшей на ней снежной шапкой, сильно накренилась и держалась лишь чудом. Равнина побелела, редкие зеленые пятна казались случайными. Не вызывало сомнений, что скоро и их занесет. Но страшнее всего были скрюченные тела людей-бабочек, лежащие прямо на снегу среди пучков заиндевелой травы. Пиршество смерти…
«Скоро и я улягусь среди них», — трясясь от холода, подумал Саша. От этой мысли у него бешено застучало сердце, захотелось сорваться с места и бежать, бежать, бежать… Но куда?
Вдруг он уловил какое-то движение. Замер на секунду, не веря глазам, затем бросился к шевельнувшемуся холмику, припорошенному снегом.
Это оказалась девушка лет двадцати. Ее насквозь промерзшие крылья раскололись на куски, как льдинки, по которым прошлись сапогами. Волосы, брови и ресницы серебрились инеем. Она лежала на боку, подтянув ноги к груди и обхватив руками колени. Костяшки пальцев у нее были совершенно белые.
Саша обнял девушку, крепко прижал к себе, задышал ей в лицо, затем принялся яростно растирать руки и ноги. Но чем дольше растирал, тем отчетливее сознавал, что все бесполезно, и она уходит.
Он не ошибся. Однако, когда девушка умерла, не сразу в это поверил — какое-то время прижимал ухо к ее груди, надеясь уловить слабые удары сердца. Наконец встал, отряхнул снег с головы и плеч и огляделся. Больше на всем обозримом пространстве никто не двигался.
«Вот и все, — подумал Саша, стуча зубами, переступая с ноги на ногу и пытаясь согреть кисти рук под мышками. — Как внезапно и страшно… Но я-то жив! Смерть не взяла меня — чужака в этом мире, странного уродца, навсегда прикованного к земле. Значит, есть надежда, что выкарабкаюсь?»
В этот момент налетевший ветер прожег его ледяным дыханием насквозь. Саша взвыл и… проснулся.
0
0