Ястреб — не сова.
Не в том смысле не сова, что плохо фаршируется глобусом… Это Ссеубех так сказал, про сов и глобусы. Надо бы, кстати, как-нибудь при случае уточнить у него, в какой местности и в какие исторические периоды придерживались столь экзотических кулинарных изысков. А заодно и что за фрукт или овощ в те времена и в той местности именовали глобусом. Вряд ли получавшееся в процессе фаршировки блюдо представляло собою что-то совсем несъедобное, иначе с чего бы дважды дохлому некроманту так запомнилось? Может, стоило бы и возродить старинный рецепт, особенно если Ссеубех помнит его хотя бы приблизительно…
Но сейчас глобус был совершенно ни при чем.
Ястреб не сова, да. Ничего общего. Хотя бы потому, что ночью спит. Дневная он птица, этот ястреб. Тем более если огненный. Хотя… тут, конечно, можно было бы притянуть за уши, что днем огонь не нужен… за очень длинные уши… Нет. Не будем притягивать. И об ушах сегодня тоже не будем, особенно длинных, особенно…
Нет!
Самый большой огонь — это солнце. Солнце бывает лишь днем. Точка. Проехали.
Ястреб — дневная птица.
Все.
Но иногда имя — это просто имя…
И самому Роне, если уж на то пошло, всегда намного лучше работалось в вечерне-ночное время, еще с раннего детства, и точно так же всегда было трудно рано вставать. Словно вовсе и не Огненный Ястреб он, а самая настоящая Сова. Лунная какая-нибудь. Как фиалки…(Проехали, я сказал!)
Впрочем, в какой-то мере это даже естественно: ночь принадлежит тьме.
Роне лежал, уставившись широко открытыми глазами в темноту. Пробуждение было резким, словно в лицо плеснули холодной водой или мокрым ветром — он даже подумал в первый миг, что на улице опять гроза, и это она распахнула окно. И надо бы закрыть, а то попортит книги…
Но окно оказалось плотно закрытым. В него заглядывали любопытные звезды, по-летнему крупные и яркие и не спрятанные ни за какими тучами. Никакого дождя, никакого ветра, никакой грозы. Большое настенное зеркало (а к нему взгляд непроизвольно метнулся сразу же после окна) тоже оставалось просто зеркалом, его рама слабо мерцала в спящем режиме, совсем чуть, днем и не увидел бы. Никаких пропущенных вызовов, никакой магической активности. Ничего.
И никакого сна — ни в одном глазу.
Без четверти пять. Так рано, что еще поздно. В это время Роне и ложился-то не всегда, светать начнет через час, не раньше. Проспал-то немногим более трех часов, и чего подкинуло, спрашивается? Впрочем, понятно, чего: энергия до сих пор аж из ушей хлещет, какой уж тут сон. Вчера Дюбрайн был щедр как никогда ранее… Ладно, проехали.
Дареной химере под хвост не заглядывают. Дали — пользуйся.
Роне качнулся на спине, подтянув колени к груди, а потом, резко распрямившись, словно пружина, спрыгнул с кровати. Одним движением, без помощи рук (энергия распирала и требовала немедленного выхода) и уже облаченным в домашний халат. Старая привычка, доведенная до автоматизма. Встаешь? Так будь приличным шером и встречай новый день одетым.
Эльфийские груши по углам спальни вспыхнули словно бы сами, он даже про них не думал. Прикроватный ковер с длинным ворсом приятно щекотал босые ступни, а запах йода, хвои и соленого мокрого ветра — ноздри. Просто утренний бриз, ничего особенного, просто ветер и свежесть, просто хороший рабочий настрой. Приятно, когда в спальне пахнет не душным старым бархатом и умирающими розами, а такой вот свежестью, предгрозовой или прибрежной. Этот запах свежести уже сам по себе словно вливает дополнительную энергию, она пузырится в крови и рвется наружу веселым пенящимся азартом. И хочется дышать полной грудью, получая дополнительную радость оттого, что теперь это можно, теперь от такого больше не простреливает болью плохо сросшиеся ключицы и ребра. И чувствовать, как губы сами собой растягиваются в улыбке. И хочется сделать какую-нибудь неопасную глупость… ну, например, крутануться на пятках от избытка всего (сил, чувств, энергий, стихий, возможностей), чтобы полы шелкового халата хлестнули по икрам, а длинный пушистый ворс ковра прощекотал под пальцами, заставляя их поджаться.
Будучи у себя в башне и в одиночестве, Роне предпочитал ходить именно так, в шелковом халате и босиком, иногда и гостей так принимал, если настроение подходящее было. Ну разве что в лаборатории, даже почти безопасную, показушно-официальную на первом этаже, спускался обутым и в наряде, более приспособленном для работы с веществами и сущностями, склонными к шеровредительству. Но сейчас он не собирался немедленно лезть в самую гущу токсичных заклинаний и хищных артефактов, пока что он собирался просто позавтракать. А переодеваться к завтраку — жуткая глупость. Особенно если завтракаешь ты в одиночестве. Можно и вообще не одеваться.
Впрочем, если завтракаешь ты не один, то одеваться еще большая глупость…
Глупость.
Проехали.
Точка.
глава 56. Утро в Рассветной башне 2 (Рональд шер Бастерхази)
Отполированные ступеньки из каменного дерева для босых ног были ничуть не менее приятны, чем ковер в спальне. Роне сбежал по лестнице, почти не касаясь перил, лишь чуть скользя по ним подушечками пальцев — это тоже было приятно. Когда он вошел в гостиную, вода в стеклянном чайничке для шамьета как раз закипела, вспенившись струйками серебристых пузырей. Тоже получилось само собой, не старался специально. Хорошо иметь правильные и четко закрепленные условные рефлексы, которые сам же себе и поставил. Удобно и времени экономит массу. Ну и… да, и приятно.
— Ты сегодня что-то рановато, Ястреб.
Голос дважды дохлого некроманта был хмур и подозрителен, отчего улыбка Роне сделалась только ярче.
— И тебе доброе утро, Ссеубех.
— А как быть с твоим утверждением, что утро добрым не бывает?
— Я такое утверждал? Да быть не может!
— Может. Две недели назад.
— Да? Ну значит, я ошибался.
Приготовление хорошего шамьета требует полной сосредоточенности, и поэтому дальнейшее недовольное брюзжание пребывающего в дурном настроении фолианта Роне проигнорировал. Сегодня шамьет должен быть идеален, и вовсе не потому, что это зачем-то надо, просто Роне так хочется. А раз Роне так хочется, то никто этому не помешает. И насладиться идеальным напитком ему тоже не помешает никто — горьким, терпким, бодрящим, с легкой ноткой мускатного ореха и безо всех этих лишних добавок вроде сливок и меда, превращающих благородный напиток в приторную гадость, которую почему-то так любят некоторые полковники Магбезопасности…
Ну вот они такое пусть и пьют. А Роне себя мучить не станет. И издеваться над превосходным шамьетом тоже.
Конечно, он уже и вчера мог бы наслаждаться шамьетом именно в том виде и так, как любит, но вчера на достойное и продолжительное наслаждение не было времени: он торопился напомнить столичным жителям о возвращении страшного черного колдуна. А то расслабились, пока он отсутствовал, скоро совсем страх потеряют. А куда это годится? Нет уж! Пусть боятся. Пусть видят и трепещут!
Не то чтобы ему сейчас так уж был нужен их страх — совсем не нужен, если на то пошло, таким сытым он себя не чувствовал с тех самых пор, как… да вообще никогда не чувствовал, если честно. Только вот с этими бездарными надо держать ухо востро! Чуть зазеваешься, ослабишь удавку — и они тебе мигом устроят такое, что десять шеров-прим не расхлебают. Нет уж, лучше пусть боятся!
А значит — проехать по городу во всем мрачном великолепии, с клубящимися за спиной черно-алыми крыльями, сделать парочку устрашающих чудес на глазах у послушно ужасающегося народа, и вишенкой на торте позволить Нинье кого-нибудь сожрать… ладно, ладно, пусть ограничится самым наглым песиком, так будет лучше для всех: и ей потом одежки из зубов не выковыривать, и Роне лишние отчеты не писать.
А главное, все это надо было провернуть в темпе вельсы, чтобы успеть вернуться к тому времени, как… ну, короче, просто успеть вернуться. Так что вчера ни о каких шамьетопитейных церемониях и речи не шло: заглотить, обжигаясь, по-быстрому, и в седло.
Сегодня же он никуда не торопился. И проснулся намного раньше, и… вообще. И можно было сидеть, улыбаться, наслаждаться любимым напитком, горячим и горьким, и воровать обжигающие буши прямо из духовки. Не потому что был голоден и не хотел ждать, а просто потому что мог. И это было приятно. И почти так же приятно было представлять лицо повара, когда он откроет дверцу плиты и увидит пустой противень.
Спускаться сразу после завтрака в подвальную лабораторию и возобновлять замороженные перед отъездом эксперименты решительно не хотелось, подождут еще денек, ничего страшного не случится. Хотелось чего-нибудь легкого, хоть и не бесполезного, но не особо напряжного.
Сходить, что ли, с утра пораньше приятно удивить Ристану? Выполнить, так сказать, внесупружеский долг? Сегодня Роне настолько переполнен силой, что даже бездарная не сможет не почувствовать.
Роне просканировал Риль-Суардис, и улыбка его сделалась задумчиво-злорадной и даже слегка предвкушающей: ай-ай-ай, как неловко может выйти… Ристана, конечно, будет удивлена приятно, это факт. А вот про де Сильву такое уже вряд ли можно будет сказать.
Сходить, что ли, восстановить статус-кво? Устроить маленький показательный скандальчик с дымом, шумом и фейерверками? Сначала организовать всеобщую побудку придворным, а потом выпнуть зарвавшегося наглеца пинком под зад пред их ошалевшие очи в чем мать родила, пусть побегает. Или наоборот, побыть великодушным и предложить ему тройничок? В этом случае, пожалуй, он и сам выскочит прямо в окно впереди собственного визга…
Да, конечно, после этого его Тайна перестанет быть такой уж тайной… но когда это смущало истинных шеров?