Несмотря на оптимистичные заверения директора Бейнса, полковник Рейс не мог примириться с наглым вмешательством ветеранов Адмиралтейства в дела Секьюрити Сервис. Но… и сделать он ничего не мог тоже. Оставалось только скрежетать зубами и строить нереальные планы мести людям Уинстона.
В ту ночь с квартиры Аллена беспардонно сняли наблюдение – на этот раз не ветераны, а люди из придворной дивизии. И ребенок бы догадался, что к Аллену в эту ночь пришел не Его Величество Эдуард VIII… Жест был столь вызывающим, столь вопиющим, что полковника прошиб холодный пот: куда катится монархия, если любовница короля доказывает причастность Аллена к немецкой разведке!
После этого игра показалась полковнику скучной – нет противника, нет и азарта. Закатывать мяч в пустые ворота – много ли в том интересного?
Он отдавал себе отчет, что ищет в игре подвох только ради того, чтобы вернуть себе азарт – непременную составляющую своей работы в МИ5. И легкость, с которой сложилась операция «Резон», не давала ему покоя по ночам только потому, что он не хотел покоя.
Адмиралтейство – серьезный противник для МИ5. Первому Лорду ничего не стоило подсунуть контрразведке своего человека под видом немецкого агента, в этом случае убийство Кинга выглядело логичным: сначала свести Аллена с немецким шпионом, потом шпиона убрать, чтобы не путался под ногами, – и вот МИ5 не сомневается, что имеет дело с немцем… Эта версия показалась полковнику даже более вероятной, нежели принадлежность Аллена ко Второму бюро.
Полковник принял решение поговорить с Салли Боулз вопреки указаниям Бейнса. Сначала он собирался арестовать ее и как следует напугать, но, посетив заведение, где она работала, и потолковав с ее гримершей, отказался от этого необдуманного шага. Салли Боулз оказалась тщеславной глупышкой – после знакомства с нею у полковника не повернулся бы язык назвать ее тупицей. Будучи человеком благородным, полковник испытал что-то вроде стыда, обманывая наивную и простодушную девушку, – казалось бы, нелегкая жизнь давно должна была развенчать иллюзии, превратить ее в циничную и расчетливую стерву, но… вся расчетливость Салли лежала на поверхности, а вера в лучшее била неиссякаемым ключом жизненной силы.
Полковник принес цветы в ее крохотную гримерку и назвался меценатом, жертвующим деньги на театральные постановки. О, она поверила ему безоговорочно, сразу! Маленькая, худенькая, похожая на обезьянку, она не усомнилась ни на миг, что немолодой меценат нашел ее внешние данные, голос и актерские способности достойными отдельной театральной постановки! Эта поразительная детская непосредственность, наивность, беззащитность перед обманом сразили полковника наповал… Он не смог объяснить, что его чувства к ней более напоминают отношение деда к внучке, а не мужчины к женщине.
Однако о деле он не забыл и прибегнул к новому обману: объяснил, что театральная постановка состоится только в обмен на сведения о Максе фон Хёйне и Тони Аллене, потому что информация нужна его партнеру и без нее тот не согласится выделить деньги. Салли и в это поверила безоговорочно! Надо отдать ей должное, она поколебалась. Но, со свойственной ей непосредственностью, приняла решение в пользу постановки.
– Тонкин, конечно, славный парень, но он ведь в мюзик-холл меня не пристроит, верно? – рассуждала она. – А Максу, например, это ничего не стоило еще в Германии, но он предпочел покупать мне шубы и кормить икрой… А постановка стоит сильно дороже шубы?
Полковник с улыбкой кивнул – ощущая себя подлецом. И можно было придумать себе сотню оправданий, обвинить Салли в глупости, алчности, распутстве – но почему-то оправдания меркли в свете ее искренности и отсутствия хитрости.
Бесчестный поступок был вознагражден. Знакомство Тони Аллена и Макса фон Хёйне произошло на глазах у Салли, три года назад. И, похоже, с подачи Аллена, а не Макса. Возможно, для Салли они разыграли представление, но… вовсе не обязательно. Аллен сам попросил Салли познакомить его с немцем. И не говорить ему об этой просьбе, выдать знакомство за случайность.
Да, их знакомство могло быть спектаклем. И, скорей всего, было спектаклем. Но если на минуту допустить, что это не так, – сложенная полковником (и директором Бейнсом) мозаика разваливалась, Аллен превращался в завербованного немцами осведомителя. А это совсем другая игра – неинтересная полковнику. И только одно предположение возвращало интерес к игре: неужели Аллен искал встречи с фон Хёйне, желая продавать немцам секреты Великобритании? Это было непохоже на Аллена, каким его представлял себе полковник, а в людях он разбирался. А значит… Значит, Аллен работал на Адмиралтейство. Или все-таки на Второе бюро?
И на заявление Салли о том, что в постели она с легкостью определит национальность любовника, полковник Рейс спросил:
– Как вы думаете, Аллен немец или англичанин?
– Уж не африканец точно! – расхохоталась она и рассказала о своем любовнике из Алжира.
Пришлось повторить вопрос, и трудно было сделать это снова, чтобы не показаться навязчивым.
– Тонкин точно не немец. Немцы пускают ветры, когда им заблагорассудится, а Тонкин никогда такого не делал, – заявила Салли со свойственной ей непосредственностью. – К тому же он всегда опаздывает, сорит деньгами и поздно ложится. А его куртка? Вы видели его куртку? Это же черт знает что! В Берлине его бы сочли иностранцем.
– Но согласитесь, мисс, его куртка нетипична и для англичанина… – заметил полковник.
– Ерунда. Все англичане завидуют тем, кто выглядит экстравагантно. А Тонкин – он же не просто англичанин, он из колонии. О, эти его индийские штучки! Я писала кипятком! Я так думаю, хороших любовников из Англии высылают нарочно. Или они сами бегут подальше, чтобы не спать с англичанками. – Она расхохоталась.
Вряд ли Салли хотела выгородить Аллена. Но и Аллену никто не мешал откорректировать поведение и привычки под типичного выходца из колонии. Кроме того, по данным военного министерства Аллен ни разу не опоздал на службу, во всяком случае с тех пор, как там появились фискальные машины…
***
«Ищу опытного работника скотного двора, обращаться в агентство по адресу: 2-а, Латчмир-роуд, Кингстон Апон Темз».
Агент Второго бюро отправил объявление в газету с наручного телеграфа, приобретенного на чужое имя, и после этого выбросил его в канализационный люк.