И свет и тьма смешались в одночасье.
Никто не знал, где грань добра и зла.
Там, где одни узрели ангельскую святость,
Другим лишь виделась дьявольская тьма.
Беспросветный мрак… Абсолютная темень… Теплая и обволакивающая, словно пуховое одеяло, она совсем не пугала, а, наоборот, словно защищала, даруя покой и умиротворение. Дивная ангельская песнь все также звучала сотнями чистых детских голосов, лилась отовсюду, из всех уголков мягкой, сказочной темноты. Ни боли , ни страха, ни забот, ни желаний – все растаяло в бесконечном черном тумане.
Келли ощущала безумную легкость, неимоверную воздушность и, казалось, безграничную свободу. Ее бренное тело словно растворилось в волшебной небесной мелодии, вторя чарующему хору. Девочка пела бесподобную песнь, и в то же время, словно сама превратилась в звучание, в переливчатый и всепроникающий звук льющейся музыки, божественной и бесподобной, трогающей до самых глубин души.
Музыка – это магия! Волшебство, излучаемое вселенной и даруемое всем ее обитателям. И в этот момент Келли тоже стала частью этого волшебства, сроднившись с абсолютным бескрайним миром.
Небольшой сияющий шар, тот самый, что растворился в ее груди, появился словно из ниоткуда, переливаясь голубоватыми искорками в холодном белом свечении. Он не рассеивал окутавшую все вокруг тьму, удерживая свет лишь внутри себя.
— Келли! Келли! – звонкий и чистый детский смешливый голосок донесся из искрящейся сферы. – Просыпайся! Пора! Надо идти! Спускайся вниз!
С трудом, через силу, Келли разлепила тяжелые, словно налитые свинцом, веки. Она и прочие воспитанники злополучного пансиона, взъерошенными птенцами прижавшись друг к другу, сидели на выступающих корнях исполинского дерева. Необъятный ствол этого сказочного гиганта возвышался скалой над детьми, уходя ввысь за облака, целиком скрывающие крону. Вокруг непроглядной стеной стоял плотный клубящийся туман.
Ошеломленные сонмом произошедших с ними будоражащих, странных событий, воспитанники, казалось, уже исчерпали свои силы, ничему не дивясь, не задавая вопросов. Они так и сидели, почти не двигаясь, лишь неспешно озираясь по сторонам. Но везде, куда бы не падал их взгляд, густой туман живой завесой дрожал, перекатываясь и клубясь.
Он появился бесшумно и неожиданно. Только что вокруг все было абсолютно белым, и вмиг из ниоткуда возникла черная фигура в рогатой костяной маске. Высокий темный силуэт стоял перед детьми, протягивая руку, невидимый для всех, кроме одной. Келли неспешно поднялась и, балансируя на утопающих в тумане корнях массивного древа, подошла к своему давнему другу. Детская белая узенькая ладошка плавно легла в широкую черную ладонь, в доверчивых девичьих изумрудах глаз светились радость и надежда.
— Ты пришел?! – улыбаясь, воскликнула воодушевленная воспитанница.
— Следуйте за мной! – глубокий, всепроникающий голос обволакивал, проникая в самые глубины разума и души.
Волосы девочки, некогда покрытые серым чепцом, ныне утерянным в череде событий, растрепались, вороньими перьями торча во все стороны. В обрамлении этого черного взъерошенного безобразия узкое детское личико поражало фарфоровой бледностью. Келли свободной рукой махнула своим товарищам, призывая следовать за ней. Так, взявшись за руки, воспитанники кошмарного пансиона вереницей двинулись друг за другом через вязкий непроницаемый туман.
Путешествие сквозь облачное марево оказалось недолгим, и вскоре под ногами захрустел ноябрьский снежок, а тяжелые серые стены мрачного альма—матер нависли над головами огромной тенью в предрассветных сумерках. И все же это место уже не казалось таким уж жутким и неприглядным, что-то изменилось, как будто стало легче дышать, словно в эти призрачные безмолвные места вливалась жизнь.
— Что нам теперь делать? – нарушил тишину тоненький мальчишечий голосок.
Келли, развернувшись к своему загадочному другу, вгляделась в темные провалы глазниц костяной маски. Безмолвный спутник, все также придерживая свою подопечнуюза тоненькую детскую ручку, не издал ни звука, но все же слова, произносимые все тем же пронзительным голосом, возникали в сознании девочки.
Зима уже вступала в свои права, и их маленькой стае предстояло ее пережить самостоятельно. За толстыми стенами мрачного пансиона находилось все необходимое для этого. Сами же воспитанники, как никто другой знали как позаботиться о себе и выжить.
— Мы теперь сами себе хозяева! – воскликнула Келли, обращаясь к своим сотоварищам. – Нам, главное, продержаться до весны! А когда растает снег, мы выберемся из этого леса!
Таково было мысленное послание – «дождаться, когда растают снега, и первая зелень пробьет себе путь!». Некогда враждебный и жуткий пансион стал теперь их убежищем на время холодов, крепостью, окруженной плотным туманом, словно высокойглухой стеной. Дом для потерянных сирот, обретших свободу, но все еще не понимающих, что же их ждет впереди.
Полусонные и измождённые чередой необъяснимых событий, воспитанники, еле передвигая ноги, направились ко входу в серое, покрытое мхом, мрачное зданиенамереваясь умыться, переодеться и выспаться. Келли, глядя на медленно удаляющихся детей, что по очереди скрывались за массивными деревянными дверьми, так и не тронулась с места. Рука об руку они стояли в предрассветной мгле – тоненькая, хрупкая девочка и огромное пугающее темное существо.
— Ты останешься? – детский голосок был полон надежды.
— Нет. – все тот же всепроникающий гулкий голос, звучащий отовсюду.
— Но ты вернешься?
— Да. Я буду присматривать за тобой.
— А весной? Весной я смогу вернуться домой? – детский доверчивый взгляд зеленых глаз коснулся костяной маски.
— Весна – время возрождения! Испытание ждет! – с этими словами мрачный темный спутник обнял девочку, окутав своим мраком.
А когда клубящаяся тьма рассеялась, Келли обнаружила себя в ее комнате, где на узенькой кровати лежала раскрытая, недочитанная ею книга. Усталость и сонливость мгновенно нахлынули гигантской волной, будто сбивая с ног. Пообещав себе подумать обо всем завтра, девочка, сняв верхнюю одежду, очутилась в объятьях морфея, лишь только ее голова коснулась подушки.
Снаружи вдоль ограды окружающей территорию пансиона все также стояла плотная завеса клубящегося белого тумана. Мягкий пушистый снег, словно являющийся продолжением этого марева, искрился в лучах восходящего солнца. Начинался новый день.