Ника сидела на кушетке, сжимая в руках скрученную валиком куртку, и наблюдала, как дэгэбисты прицепились с вопросами к светловолосому парню. Она дрожала – то ли от холода, то ли от пережитого стресса. Похоже, после досмотра ей снова стало хуже. Голова была невероятно тяжёлой. Хотелось спать. Прилечь прямо здесь, на кушетке.
Она тёрла виски и лоб, подпирала подбородок и вдруг почувствовала на себе чужой взгляд. Резко повернув голову, она встретилась глазами с парнем в капюшоне. На неё смотрели выразительные глаза, настолько тёмные в электрическом освещении больницы, что зрачок сливался с радужной оболочкой. Длинные пряди чёрных волос слегка выбились из-под капюшона, он тут же запрятал их обратно и перехватил на себе взгляд журналистки.
– Плохо? – спросил он, глядя ей в лицо. Не в глаза, а именно в лицо.
Девушка кивнула, продолжая смотреть на незнакомца воспалёнными глазами.
– А ты расслабься, – тихо произнёс парень, роясь в карманах своей куртки. – И получай удовольствие.
Он протянул к Нике левую руку, слегка похлопал её по правому плечу, и тут же правой рукой молниеносно засадил ей в предплечье компактный шприц с короткой и тонкой иглой. Девушка испуганно дёрнулась, чувствуя, как кожа внутри набухает и раздувается. Но спустя пару секунд ощущение прекратилось.
Парень, к которому прицепились с вопросами сотрудники департамента, оказался не робкого десятка. На требование предъявить документы он ответил группе встречной просьбой, чтобы те показали ему свои. При этом, казалось, он и не думал вставать с кушетки, чем дико бесил стоящих над ним дэгэбэшников.
– Ты мне, сотруднику департамента госбезопасности, будешь указывать, что мне делать? – попытался психологически «наехать» на него мужчина крепкого телосложения, изрядно повысив голос. – А ну быстро встал! И документы свои показал, живо!
– Во-первых, вы мне не командир, чтобы я перед вами вскакивал. Во-вторых, я пришёл в больницу, у меня больная печень и стоять мне тяжело. В-третьих, не «показал живо», а «предъявите, пожалуйста». Так, как общаются люди в цивилизованном обществе, – не меняя тона, принялся учить его парень, отчего тот явно опешил. – В-четвёртых, то, что вы сотрудник органов безопасности, я знаю только с ваших слов. В-пятых, вы так по-хамски начали со мной диалог, что дали мне повод усомниться в том, что вы действительно являетесь тем, за кого себя выдаёте.
Дэгэбисты непонимающе переглянулись. Их боялись намного больше, чем полиции. Перед ними обычно робели и лепетали, старались лишний раз их не гневить. Такого смельчака, казалось, они видели впервые.
– Поэтому покажите мне, пожалуйста, свои документы, а я покажу вам свои, – спокойно продолжил парень. – В конце концов, это же вы ко мне обращаетесь, а не я к вам.
Недовольно пыхтя, старший группы достал из нагрудного кармана удостоверение, на секунду открыл его перед парнем и сунул обратно.
– Нет, подождите, так дело не пойдёт, – начал вносить их собеседник свои коррективы. – Мои документы, когда я вам их предъявлю, вы будете переписывать с особой тщательностью. Так что дайте мне переписать ваши. А не так, что помахал перед глазами корочкой – и всё, король.
Кряхтя и сжимая губы, дэгэбист ещё раз достал свою «ксиву».
– Решко Борис Петрович… лейтенант… – проговорил светловолосый, доставая из нагрудного кармана маленький блокнот с прикреплённой к нему ручкой. – Номер удостоверения…
– Всё, хватит! – резко оборвал сотрудник органов и выхватил удостоверение.
– Что значит «хватит»? И чего вы сразу руки свои тянете? – возмутился парень, чем привёл стоящих перед ним дэгэбистов в полное недоумение. – Этот документ удостоверяет вас как сотрудника правоохранительных органов. По закону вы мне обязаны представиться.
– Ничего я тебе не обязан, – отрезал дэгэбист.
– Это вы так привыкли, – глядя в лицо ему, ответил парень. – А по закону вы обязаны. Поэтому дайте мне, пожалуйста, ознакомиться с вашим удостоверением и переписать его данные. Иначе я буду считать, что оно у вас поддельное.
– По какому ещё закону?
– А вы что, работая в такой структуре, не знаете закона, который регламентирует вашу деятельность? А я – знаю. Вы за эти три минуты уже несколько раз нарушили свои инструкции…
Лейтенант Решко скривился, еле сдерживая гнев.
Тем временем русоволосый переписал все его данные.
– Всё, спасибо, – сказал он, возвращая удостоверение его владельцу. – Теперь ваше, девушка.
– Я вам не девушка, – оборвала светловолосая. – А работник органов госбезопасности.
Она уже предвкушала, как наглый парень ей начнёт втирать, что она не просто девушка, а красивая девушка, что не стоит стесняться своей женственности и вообще, как это замечательно, что в органах работают такие люди. Такое ей говорили постоянно и у неё была припасена пара хлёстких фраз в ответ. Но в этот раз что-то пошло не так.
– Ну, об этом я пока знаю только с ваших слов, и верить не обязан. Удостоверение.
Сотрудница ДГБ полезла в правый нагрудный карман, потом в левый. Она наморщила лоб и переносицу. В конец растерявшись, она начала искать своё удостоверение во внутренних карманах.
– Только не говорите, что вы его в дамской сумочке забыли, – подколол русоволосый. – Иначе там вы будете искать очень долго.
На щеках дэгэбистки проступил румянец.
Капитан департамента государственной безопасности Кирилл Егоров наблюдал за работой своих подчинённых, проводящих обыски, переходя от автомобиля к автомобилю. Для оперативности, сразу несколько групп сотрудников ДГБ обыскивали транспортные средства «адмиральской троицы», как прозвал дэгэбист Громова, Стешкина и Караваева.
В отличие от других сотрудников Департамента госбезопасности, Егоров обладал довольно редким для своей профессии качеством – чувством юмора. Почти все следователи ДГБ придумывали прозвища находящимся у них в оперативной разработке лицам и фигурантам различных дел, но, пожалуй, только у Егорова они были смешные и одновременно отражали характер того, кому давались.
Так, Громова, Стешкина и Караваева он окрестил Адмиральской Троицей. «Кто-то на них молится – на всех сразу, или на каждого по отдельности. Кто-то от них бежит, кто-то, наоборот, прибегает. Кто-то считает, что они влияют на его судьбу, а кто-то уверен, что ни на что повлиять они не смогут», – так он объяснял своим коллегам данное прозвище с оттенком религиозности.
Свою родную контору капитан ДГБ называл «лабораторией», а лиц, находящихся у него в разработке — «подопытными».
И вот сейчас дэгэбист с интересом оглядывал лица своих «подопытных», пытаясь уловить малейшие изменения мимики, прочитать их эмоции. Егоров сделал вывод, что больше всех нервничал ректор Адмиральского кораблестроительного университета Семён Караваев. С перепуганным лицом мужчина наблюдал за каждым движением оперативников, ловя взглядом не только извлекаемые предметы, но даже направление, в котором осуществлялся поиск.
«Видимо, ему есть что скрывать, и он опасается, что мы это что-то найдём», – сделал для себя выводы Егоров.
Куда интереснее ему было изучать Александра Громова. Главный редактор «Баррикад» тоже переживал, но, в отличие от ректора, лишь изредка бросал взгляды на свой фольксваген. Однако каждый раз, когда у дэгэбиста оживала рация, он напряжённо прислушивался.
Главный редактор интернет издания «Баррикады» скорее с любопытством наблюдал, как сотрудники департамента госбезопасности копаются в его вещах. У Громова не было причин волноваться за себя, но он сожалел о том, что не объяснил своим сотрудникам, как вести себя во время встреч с представителями спецслужб.
Несмотря на то, что Громов был справедливым руководителем и не раз вытаскивал своих подчинённых из разных передряг и сам неплохо знал законы, он не учил молодых журналистов, что делать, если их вызовут на допрос или начнут обыскивать.
– Мы сейчас возле журналистки. Начать проведение досмотра? – раздался грубый мужской голос из динамика.
– Начинайте! – ответил Егоров и покосился на свою вторую жертву.
Громов хоть и пытался скрыть волнение, но постоянно запускал пятерню в волосы, ероша короткий ежик, и нервно сглатывал.
– Боитесь, что у неё что-то найдут, Александр Васильевич? – подколол дэгэбист.
– А что у неё можно найти? Всё украдено до вас! – сыронизировал Громов.
Дэгэбист ухмыльнулся, оценив хорошую шутку, но мгновение спустя его лицо снова стало серьёзным.
– Переживаешь, да? – Егоров подошёл вплотную и демонстративно похлопал его по плечу, а потом заговорил тихо, почти на ухо: – Громов, скажи честно, зачем ты втравил её в это? У тебя же там есть Ланина, Железнов, Яров, в конце концов ты сам. Мог бы нанять для этих вонючих дел кого-то со стороны, кого не жалко. Но тем не менее ты послал на это задание зелёную, не проработавшую у тебя и года девчонку. Сначала на заводе, теперь вот с прибором. Почему? Потому что у неё нет чувства опасности и её проще контролировать? Чтобы потом на своих «Баррикадах» кричать о том, что злые дэгэбэшники преследуют маленькую девочку, буквально вчера окончившую университет?
– А почему бы не предположить обратное: маленькую девочку ещё не успели запугать злыми дэгэбэшниками. Следовательно, у неё намного больше смелости и сноровки, – ответил Громов, глядя на особиста в упор.
Егоров сделал знак рукой, попросив Громова замолчать и напряжённо прислушался. Среди ночной тишины по больничной плитке отчётливо раздавался звук каблуков. В свете фонарей показался силуэт приближающейся девушки в деловом костюме с гладко зачёсанными волосами.
– Настя? Почему ты здесь? – удивился капитан ДГБ Егоров.
– Да вот, удостоверение забыла, – раздался растерянный девичий голос.
– Так а что, медперсонал потребовал показать документы?
– Да нет, не персонал. Мы осматривали журналистку, но ничего у неё не нашли. И решили досмотреть парня, который сидел на соседней кушетке. Он и потребовал.
Громов с интересом разглядывал сотрудницу ДГБ. Совсем девчонка, внешне ничуть не старше Калинковой. Спокойное лицо с изящными чертами, распахнутые глаза голубого цвета. Точёная фигурка, при этом довольно крупная грудь и крутые бёдра. Её светлые волосы длиной ниже пояса были схвачены в хвост.
Она подошла к служебной машине и дождалась, пока водитель откроет дверь. Схватив сумочку, Настя начала заглядывать во все отсеки и карманы, потом достала бордовый чехол, который оказался косметичкой, извлекая изнутри тушь, губную помаду, карандаши для глаз и бровей. На самом дне чехла лежало её удостоверение.
– Ты его в косметичке носишь? – вздёрнул брови Егоров.
– Последний раз его на переаттестации требовали, – оправдывалась девушка. – До этого всем было достаточно моей должности. Даже фамилии и имени никто не спрашивал.
На этот раз она взяла сумочку с собой. Пробормотав что-то про ненормированный график, устало ойкнув и потупив взгляд, она отправилась обратно. Было глубоко за полночь.
Главный редактор интернет-издания «Баррикады» Александр Громов с любопытством наблюдал за этой сценой, стоя возле своей машины и глядя то на Егорова с Настей, то как сотрудники департамента госбезопасности копаются в его вещах. Когда девушка ушла, главред обратился к дэгэбисту.
– Ты тут давеча про Калинкову спрашивал. У меня к тебе встречный вопрос. А зачем ты взял на сверхважную операцию типичную блондинку, которая носит своё удостоверение в косметичке? У тебя же есть другие сотрудники. Не так ли, Егоров?
Громов нервничал и пытался шутками разрядить обстановку. Он испытывал угрызения совести за то, что отдал молодой и недостаточно опытной сотруднице прибор, за которым уже велась охота. Мог ли он в этот момент предположить, что её тоже начнут досматривать?
Судя по тому, что у неё ничего не нашли, она могла передать устройство в чехле от видеокамеры на сохранение кому-то из пациентов или медперсонала. Видимо, так и было, раз блондинка, которая примчалась за удостоверением, проговорилась, что досматривают кого-то ещё. Но если сейчас они найдут чехол с устройством у другого человека, а этот человек укажет на Нику? Вот что она будет говорить? Как выкрутится? Ведь это будет означать одно: она старалась его перепрятать, а раз старалась, значит понимала, что этот прибор ищут, и не хотела, чтобы его нашли. Он пытался представить, что сейчас должна чувствовать бедная Ника.
Продолжая сидеть на кушетке после внезапного укола, Ника вдруг ощутила невероятный прилив сил, словно хорошо выспалась и выпила чашечку кофе. Головной боли, озноба, болезненной пульсации в висках как не бывало. Парень с капюшоном и в медицинской маске также цепко смотрел на неё.
– Тебе лучше? – спросил он.
– Что это было? – удивлённо разинула рот девушка, не сводя глаз со странного парня.
Он показал ей шприц с остатками вещества. Тёмно-красный поршень, алый шток и такая же по цвету, тёмно-красная пятиконечная звезда на круглом упоре штока. Ника разглядела на прозрачном цилиндре шприца надпись. Шрифт был крайне мелкий, но, к своему удивлению, Ника его прочла.
НИК «ЗАЛП» СССР 1993
Нейроимпульсный катализатор прямого действия
Срок годности – 80 лет
– Нейроимпульсный катализатор? – переспросила журналистка.
– Мы используем наш мозг меньше чем на десять процентов. А ресурсы нашего организма – примерно на тридцать. Нейроимпульсный катализатор позволяет временно повысить этот коэффициент, задействовав втрое больше ресурсов, чем те, на которые мы можем в данный момент рассчитывать, – как машина проговаривал слова парень. – Изготовлен по заказу Министерства Обороны СССР. Экспериментальный препарат. Был разработан для военных на случай ранения или контузии. Блокирует боль, активизирует нейроны, чтобы у раненного хватило сил покинуть поле боя и добраться до своих. Эмоции отключает, голову включает.
– Так это после него у меня зрение обострилось, – прозвучал от Калинковой то ли вопрос, то ли утверждение.
– Добровольцы-десантники, на которых испытывали препарат, также получали дополнительную активизацию органов чувств: зрение, слух, обоняние… Кроме того, после его введения они вспоминали до мельчайших подробностей карты местности, которые им показывали всего раз. Препарат очень сильный и рассчитан на мгновенный эффект в самых кризисных ситуациях.
Человек в капюшоне глянул в сторону дэгэбистов. Но те были заняты русоволосым парнем и на парочку, сидящую на противоположной кушетке, не обращали никакого внимания. Калинкова тоже повернула голову.
– Это что, чей-то сын? – услышала Ника шёпот дэгэбистки, когда та обращалась на ухо к компьютерщику, своему коллеге.
– Не знаю. Первый раз его вижу, – ответил ей тот.
– Слишком грамотно себя ведёт.
Мужчина пожал плечами.
– Ну, ты на всякий случай поосторожнее, – посоветовала ему дэгэбистка. – Мало ли что. Какой-то шибко грамотный. Я ещё с такими не сталкивалась. Поэтому поделикатнее.
Ника даже удивилась, что смогла расслышать эти фразы, потому что произносились они шёпотом на ухо, на расстоянии двух метров от неё. Неужели, это и есть эффект введения нейроимпульсного катализатора?
Тем временем русоволосый переписал данные удостоверения дэгэбистки и парня-компьютерщика.
– Артамонова Анастасия Викторовна, сержант… номер удостоверения… Самокуров Валерий Владимирович, сержант… – всё так же спокойно проговаривал сидящий, записывая данные мелким, но разборчивым почерком, похожим на чертёжный шрифт.
Наконец он дописал и закрыл блокнот. Сержант Артамонова, та светловолосая девушка, спрятала своё удостоверение в нагрудный карман строгого жакета.
– Ваша очередь, – вежливо произнесла она, намекая на документы.
– Хорошо. Но для начала позвольте узнать: вы в чём-то конкретно меня подозреваете? – интересовался парень, пряча блокнот и ручку в нагрудный карман. – Потому как я не видел, чтобы у всех пациентов этой больницы вы просили документы. Обратились с этим вы конкретно ко мне.
– А с какой целью вы сели возле этой девушки? – спокойно произнесла сержант Артамонова.
– Во-первых, не возле, а напротив, – уверенно ответил парень. – Во-вторых, я сел там, где было свободно. Откуда мне было знать, что вы сейчас ворвётесь и начнёте меня допрашивать? Я виноват в том, что я сюда присел, или что?
– Вас никто пока ни в чём не обвиняет. Вас просто попросили показать документы, – миролюбиво продолжала она. – Но вот я вам свои документы предъявила, а вы мне свои – нет.
Русоволосый парень ещё раз окинул её взглядом. Сотрудница ДГБ была младше его лет как минимум на пять. Покачав головой и снисходительно улыбнувшись, он достал из потёртой чёрной барсетки свои документы. Там был загранпаспорт, какие-то визы, студенческий билет и ещё много разных бумажек. Открыв загранпаспорт, сержант Артамонова округлила глаза.
– Владислав Федорец. Гражданство – Республика Беларусь… С какой целью вы сюда прибыли?
– Что значит – с какой целью? – удивился белорус. – Это больница. Я сюда пришёл в больницу. Потому что мне стало плохо. А вот что здесь делаете вы, я не понимаю.
– Мы здесь проводим следственные действия…
– А я каким боком к вашим следственным действиям? – оборвал её иностранец. – Вы куда угодно можете ворваться и кого угодно обыскивать, или что?.. Меня в чём-то обвиняют? Если да, то предъявите обвинение.
Дэгэбистам крайне не нравилась манера, с которой этот человек разговаривал с ними. Обычно их боятся, просят. А здесь ни тени страха. Это им показалось странным. Либо он не понял, с кем имеет дело, либо наоборот — понимает очень хорошо и знает, как с ними общаться.
– Вообще-то, я имела в виду, с какой целью вы прибыли в Адмиральск? – Анастасия Артамонова пристально смотрела в лицо парня, который вёл себя нагло и, казалось, был полностью уверен в себе и своих действиях.
– А вы внимательно всё посмотрите, – назидательно говорил белорус. – Там есть мой студенческий. Вот из него и узнаете, зачем я сюда приехал.
После этого документы иностранца взял в руки старший группы, лейтенант Решко.
– Ага. Студент, Адмиральский кораблестроительный университет. Всё ясно, – сказал он, зловеще улыбаясь, и поручил подчинённому переписать все данные. – Сейчас как раз обыскивают вашего ректора. Вас мы тоже, пожалуй, осмотрим.
– Вы обыскиваете ректора, а я здесь при чём? – возмутился белорус. – У нас двенадцать с половиной тысяч студентов. Вы что, теперь всех их будете обыскивать?
– Эти двенадцать тысяч сейчас в своих кроватях десятый сон видят. В крайнем случае где-нибудь пьют или кувыркаются на койках в своих общежитиях. И только вы почему-то здесь, – продолжал лейтенант.
– То есть, по-вашему, было бы лучше, если бы я где-нибудь пил? Странные у вас понятия о безопасности. – И, повысив голос, словно перед этим его плохо расслышали, парень продолжил: – Ещё раз повторяю! Мне стало плохо – и я пришёл в больницу!
– Вы сидите рядом с девушкой, которая подозревается в краже важного оборудования. Соответственно, возникает вопрос: с какой целью вы сюда пришли?
– Даже если бы я пришёл к этой девушке, что дальше? Что вы можете мне предъявить? Какую-то железяку, которую я и в руках не держал?
Калинкову от услышанного аж подкинуло. Сотрудники Департамента госбезопасности, похоже, были окончательно сражены смелостью и наглостью этого парня. Другие, когда им говорили о связях с некими подозреваемыми, наоборот, начинали сразу открещиваться, оправдываться: нет-нет, что вы? А этот, казалось, даже провоцирует их.
Тем временем парень в капюшоне, который сидел рядом с Калинковой, спрятал шприц с остатками вещества в нагрудный карман куртки.
– Голова болеть перестала, – призналась Ника, тут её мысли заработали совершенно в другом направлении. – Слушай, а собственно, что я здесь делаю, меня ведь уже досмотрели?
– Вот и я о том же, – подмигнул ей парень. – А теперь не переживай ни за меня, ни за него, и постарайся незаметно исчезнуть. Мы тут разыграем небольшой спектакль и попробуем их отвлечь. А ты поосторожнее с курткой.
Пользуясь тем, что его напарник приковал всё внимание дэгэбистов к себе, парень в капюшоне достал из бокового кармана куртки две небольшие пластиковые баночки диаметром около десяти сантиметров и надписью «Автопаста». Встав с кушетки, он отошёл к окну.
Став спиной к окружающим, парень что-то разложил на подоконнике, проводя какие-то манипуляции с головой. В его левой руке Ника увидела медицинскую маску, которую он снял и через несколько секунд снова надел. По приёмному покою потянуло запахом машинного масла.
Потом он достал несколько влажных салфеток и, по всей видимости, стал протирать руки. После чего выбросил использованные салфетки и пластиковые банки в стоящую рядом урну и надел чёрные латексные перчатки.
Мельком глянув в его сторону, светловолосый парень, белорус, демонстративно встал с кушетки.
– Лучше обращусь в частную клинику, – напоследок бросил он, собираясь уйти.
Дэгэбэшники опасливо переглянулись и тот, кто был старше по званию, отдал поручение проверить содержимое карманов иностранца.
– Вы в своём уме? У вас хоть ордер на совершение этих действий есть? – снова взбунтовался белорус.
Но те как будто его и не слышали, и силой повели его на досмотр в процедурную.
Дедок с палочкой, который по-прежнему сидел на кушетке, снова начал недовольничать:
– Эй, я в очереди! Её без очереди завели, теперь этого!
– Вот правильно! Чего вы деда обижаете? Зачем меня без очереди? – возмущался белорус. Однако даже в этот момент в его словах слышались глумливые нотки, которые были непонятны дэгэбистам. Словно это был не досмотр, а действительно какой-то спектакль.
По коридору как раз проходила медсестра:
– Что здесь происходит?
– Меня ведут без очереди! Деда вытолкали! – кричал ей из прохода в смотровую белорус. – Дед! Я бы на твоём месте пожаловался! Они меня ведут без очереди, ещё и против моей воли! Вместо того, чтобы провести сюда вас, они зачем-то заводят меня!
Дед ничего не слышал. Но слово «пожаловался» он, похоже, расслышал хорошо.
И в момент, когда дэгэбисты Решко и Самокуров затолкали иностранца и закрылись в смотровой, дед своей клюкой начал вышибать дверь.
Стоящая снаружи Анастасия Артамонова совсем растерялась.
– Группа-Б, приёмный покой, быстро! – закричала в рацию молодая дэгэбистка. – Нападение на сотрудников.
Трое людей в экипировке и бронежилетах в одно мгновение оказались в приёмном покое и набросились на деда, выбив палку из его рук и практически сбив и так хромого старика с ног.
К месту всеобщего крика и гомона начали сбегаться другие сотрудники больницы.
– Что здесь происходит? Оставьте старика в покое! Да что за беспредел? Мы сейчас вызовем полицию! – наперебой кричали сбежавшиеся в приёмный покой врачи и медсёстры.
В это время человек в капюшоне открыл рюкзак, достал смартфон в чехле камуфляжной раскраски и начал демонстративно снимать, как трое спецназовцев в бронежилетах завинтили старого деда, который просто барабанил своей палкой в дверь смотровой.
– Он палкой избивал сотрудников! – начал объяснять один из заскочивших в приёмный покой спецназовцев, видимо действительно подумав, что дед набросился на его коллег.
– Да никого он не избивал! – тут же вступились за старика невольные свидетели инцидента. – Он дверь пытался палкой открыть, потому что час уже сидит и ждёт, когда его осмотрят, а вместо этого туда заводят кого-то ваши сотрудники!
Парень со смартфоном продолжал вести съёмку, приближаясь с каждой секундой к смотровой, как будто специально делал так, чтобы его заметили.
– Эй, пацан, ты что творишь? – закричал ему выскочивший из смотровой дэгэбист-компьютерщик. – Отдай мобилу!
– Не хочу, – ответил тот, переведя камеру мобильного телефона на сотрудника органов.
Лейтенант Решко предчувствовал, какой разразится скандал, если запись со спецназовцами и дедом попадёт сеть, и тут же дал команду силовикам отобрать у парня в капюшоне записывающее устройство.
Справившись с дедом, трое людей в экипировке перешли к парню с мобилкой, который и не думал прекращать съёмку. Его схватили за предплечья и завели руки за спину.
У журналистки в горле застыл ком.
Резкими и отработанными движениями двое спецназовцев развернули парня лицом к больничной стене.
– Ноги по ширине плеч! Руки на стену! – командовал третий, наставив на человека в капюшоне табельный пистолет.
Больные с воплями ужаса стали подниматься со своих кушеток. Несколько человек бросились к аварийному выходу. Другие, вопя и причитая, скрылись на лестнице, ведущей на второй этаж.
Члены съёмочной группы «Фарватер» — Потапов и Алютина, находящиеся в это время возле лестницы в коридоре, и тоже прибежали на крик тут же начали вести съёмку. Перепуганные больные, растерянный медперсонал.
Лейтенант Решко заставил развернуть человека к себе лицом. Парня практически вдавили в стену и содрали с головы капюшон, а с лица – медицинскую маску. После чего и Калинкова, и Алютина, и молодая дэгэбистка одновременно вскрикнули от шока. Лицо и часть волос парня были сочно перемазаны защитной краской, похожей на ту, которую используют военные для маскировки. Остальные волосы были покрыты какой-то липкой субстанцией цвета болотной тины с жутким запахом то ли мазута, то ли машинного масла. Такие же липкие болотные следы остались на больничной стене, к которой он прикасался. Это всё настолько невыносимо воняло, что резкий запах начал разноситься по отделению.
Пока спецназовцы держали парня «на мушке», лейтенант Решко снял со спины задержанного рюкзак и похлопывающими движениями начал ощупывать его тело и одежду.
Из нагрудного кармана куртки он извлёк шприц с остатками вещества, которое незнакомец вколол Калинковой. Анастасия Артамонова, сотрудница ДГБ, которая обыскивала Калинкову, надела на руки резиновые перчатки и тут же забрала его, поместив в герметичный пакет с наклеенной на него незаполненной этикеткой, которые использовались сотрудниками органов для хранения вещдоков.
– Что это? Наркота? – вопил Решко, сжимая верхушку пакета с изъятым шприцем и тыча в лицо парня.
Тот не произнёс ни звука.
– Глухой, что ли? – багровел особист.
Вполне возможно, что он бы заехал парню по физиономии, но побрезговал к нему прикоснуться, чтобы не провоняться и не перепачкаться непонятной ерундой.
Тем временем ещё один сотрудник начал брезгливо, но настойчиво ощупывать одежду парня и достал из левого кармана куртки документы, а из правого – какой-то жетон. Сержант Самокуров, компьютерщик, достал портативную видеокамеру и начал вести оперативную съёмку, а остальные, тут же, на подоконнике, стали раскладывать содержимое рюкзака. Они извлекли оттуда бейсбольную биту, две дымовые шашки, чёрную шапку-балаклаву, охотничий нож со специальной рукояткой и отпечатанную на принтере брошюрку, на обложке которой была изображена собачья пасть. Тут же из мусорной корзины были извлечены пластиковые баночки с остатками непонятных субстанций, которыми неизвестный перемазал себя.
Оператор Потапов приблизился к эпицентру событий и снимал происходящее уже практически впритык. Увлечённые обыском сотрудники ДГБ то ли не обратили на него внимания, то ли наоборот решили, что их спецоперация проходит успешно и такое видео задержания вполне достойно показа на городском телеканале.
Пока парни отвлекали особистов, Ника осторожно подтянула к себе куртку, по-прежнему скрученную валиком. На удивление, она была тяжёлой. Слегка развернув, девушка поняла, что в наружном кармане лежит тот самый прибор. Надев куртку на себя, она тихо встала с кушетки и неспешно направилась к боковому выходу. Однако человек в гражданском преградил ей путь. Спустя полминуты подошла сержант Артамонова.
– Гражданка Калинкова, а вас не велено отпускать, – сладким, нетипичным для работников спецслужб голосом произнесла она. – Сейчас капитан Егоров освободится и будет вас допрашивать.
– Допрашивать?! Я повестки не получала, чтобы кто-то имел право устраивать мне допросы, – с возмущением произнесла Калинкова и сама удивилась тому, откуда у неё такие познания.
– Извините, но такая сейчас ситуация, – всё так же сладко говорила дэгэбистка, пытаясь придать своему голосу жёсткость. – И вы знаете, чем эта ситуация вызвана. Поэтому сидите и ждите.
– Я не поняла: я что, задержана? – снова возмутилась Калинкова. – Сидеть и смотреть на этот цирк я не собираюсь. В госпитализации мне отказано, чувствую я себя не ахти, поэтому дальше здесь находиться желания у меня нет.
– Слышь, ты! Борзая сильно? – человек в штатском приблизился к ней и дыхнул прямо в лицо. Ника почувствовала запах крепкого табака, практически перебитый ядрёным луком.
На миг он отвернулся и смачно сплюнул, но это была не слюна. Зрение Ники в эти минуты обострилось настолько, что она даже сумела разглядеть кусочек табака на языке у дэгэбиста во время этого плевка. Видимо, перед этим он ел гамбургер и курил самокрутку.
– Условия нам будешь ставить, соплячка? Сейчас в контору поедем, там тебе быстро перья пообломают!
Тут в разговор вмешался гражданин Беларуси, нагло выйдя из смотровой, где его против его воли пытались досматривать.
– Эй, алё! Ты как с девушкой разговариваешь? – выкрикнул он. – Совсем охренел?
Лицо особиста начало багроветь. Он едва сдерживался.
– Я и тебя сейчас в управление отвезу, придурок! Тебе как пить дать статью вкатают за неуважение к органам!
– А чем это я тебя не уважаю? Тем, что обратил внимание на неуважительное обращение с дамой? Корочку получил – и всё, теперь хозяин жизни, да?
Человек в штатском с ненавистью схватив белоруса за воротник куртки и заглянул ему в лицо.
– Руки свои убрал! – спокойно процедил тот, нагло глядя в глаза.
Тут по коридору замаячил силуэт старшей медсестры, которая ставила Калинковой капельницы. Набрав воздуха в грудь, Ника что есть силы закричала.
– Ты чего орёшь, как овца недорезанная? – повысил на неё голос человек в штатском, держащий иностранца за грудки.
Грузный силуэт в белом халате стремительно приблизился к боковому выходу, у которого развернулись действия.
– Вы что, охренели совсем? Устраивайте свои разборки на улице! Это вам больница, а не полицейский участок! – раздался на весь коридор зычный голос старшей медсестры Телегиной.
Возмущённая женщина в шею вытолкала Калинкову, иностранного гражданина, который за неё вступился, и двух особистов на улицу. И пока Артамонова доказывала ей, что она срывает операцию, а иностранец возмущался, что пришёл в больницу, Ника бросилась наутёк. Она обогнула больничную парковку, на которой проходил обыск её товарищей, и понеслась к воротам, через который заезжали кареты «скорой помощи». Оперативник, дежуривший у входа, метнулся за ней. Артамонова секунду соображала, что произошло, после чего поднесла к губам рацию и сообщила, что журналистка сбежала.
В свете больничных фонарей мелькнуло два силуэта: маленький – девушки или подростка – и мужской. Громов, Стешкин, Караваев и капитан ДГБ Егоров смотрели на это, разинув рты.
– Это Ника? – шёпотом спросил Стешкин у Громова.
– Сам не пойму, – ответил главный редактор.
«Калинкова сбежала!», – в подтверждение донеслось из рации Егорова.
Капитан ДГБ глянул на удаляющийся силуэт, за которым пытался угнаться оперативник, а потом зло посмотрел на Громова.
– Вот так оно – брать на спецоперацию блондинок, – съязвил главред, не скрывая своего облегчения.
То, что Ника могла сбежать во время обыска или задержания, вполне соответствовало её характеру и темпераменту, но как-то совсем не увязывалось с полученным сотрясением мозга и шоком после асфиксии.
Она остановилась, пропуская въезжающие одна за другой две «скорые». Заметив, что её настигает оперативник, метнулась вдоль забора, в сторону больничного морга. Внезапно она вспомнила, что там видела брешь: проём без калитки.
Мозг отчаянно искал выход, словно и вправду помогал выбраться из окружения. Но едва журналистка достигла здания морга, со стороны желанного проёма на территорию забежала ещё одна группа оперативников. Ника прижалась к стене здания. С фонарями в руках, они начали просвечивать территорию.
Руководствуясь непонятным порывом, журналистка тихо присела, а потом и вовсе легла на землю и заползла под кустарник. Её зрение на удивление отчётливо выхватывало их темноты силуэты людей, свет фонаря, блуждающий по растениям и стенам зданий, и звуки приближающихся шагов.
В этот момент тяжёлые деревянные двери со скрипом распахнулись и на пороге показалась сгорбленная фигура.
– Чего ищите, парни? – раздался скрипучий голос человека, который вышел из здания морга.
– Одна девчонка сбежала, – послышался голос оперативника. – Вы позволите нам осмотреть здание?
Он направил фонарик на вход, осветив абсолютно седого косматого старика со странной линейкой в руке. Нике показалось, что этот же силуэт она видела на крейсере.
– Здесь живых нет! – сказал, как отрезал, косматый старик.
– А вы тогда кто? – шутя бросил оперативник.
– А? Что? – дед прислушался, видимо был глуховат.
– Разрешите обыскать помещение, – настаивал оперативник.
– Да пожалуйста! – старик повёл рукой, делая приглашающий жест.
Группа оперативников разделилась на две: часть зашла в помещение морга, другая принялась обшаривать территорию. Мозг подсказывал, что надо затаиться и ждать. Ника не знала, сколько времени она провела здесь. Наконец, вторая группа вышла из здания. Свет фонарей тускнел, люди удалялись.
Поднявшись с земли и проверив в кармане наличие прибора, она дошла до столбов с сиротливо висевшими дверными петлями и покинула территорию больницы. Она шла вдоль больничного забора навстречу движению. Силы снова начали покидать её. Хотелось спать и пить. Кое-как она добрела до остановочного павильона, тускло освещаемого одиноким фонарём и устало опустилась на скамейку.