Храбриться перед полковником, а тем более перед бывшей принцессой было не так уж трудно и в какой-то степени весело – на миру и смерть красна. В холодном же карцере наедине с самим собой побороть страх и прогнать мысли о ближайшем будущем становилось все тяжелее. В злой шутке доктора Сальватора была, конечно, доля шутки, но ощущение собственной беспомощности и наготы на операционном столе Тони запомнил хорошо. И теперь без труда мог представить, каково находиться в полной власти палача (будь тот врачом или ученым) – особенно если шутить палач не собирается. Перед полковником можно было бы сказать несколько красивых слов о том, что Тони боится своей собственной слабости, боится не выдержать, предать. Но перед самим собой стоило признать, что боится он не собственной слабости, а боли и смерти. И боится до дрожи в коленках.
Вы такой мужественный человек, мистер Аллен, вы выслушали смертный приговор и даже бровью не повели! А вот попробуйте теперь не разреветься, как девчонка, подумав о том, сколько криптоанализаторов, простых и не очень, имеется в распоряжении хирурга-экспериментатора. И каковы будут ваши ощущения, когда вас как следует дернут за правую руку – если и от малейшего движения ею из глаз летят искры. А дантисты? Как много могут дантисты! Сколько зубов у вас осталось? Двадцать четыре? Двух-трех вполне достаточно, чтобы довести вас до полной деморализации, – а это детский лепет по сравнению с вивисекцией. Да что там вивисекция – по сравнению с обычными кусачками детский лепет.
Попытайтесь хотя бы не упираться на выходе из карцера и не хвататься за дверные косяки – это было бы слишком. Умолять о пощаде тюремных охранников тоже не стоит, хотя бы потому, что это бессмысленно. Впрочем, просить пощады у экспериментаторов смысла не многим больше – надо напрямую обращаться в МИ5. Только после этого не останется больше ничего, кроме как повеситься в сортире. Так может, лучше с этого и начать? Жаль, в карцере нет сортира.
Черт бы побрал агента Маклина! Черт бы побрал упавшую сумочку Кейт! И доктора W., который всегда прикидывался ненаблюдательным простофилей!
Вам, мистер Аллен, следовало бы научиться проигрывать – ветераны вас обштопали, объехали на кривой козе. И сумочка Кейт в этой игре ничего не решала. Скажите спасибо, что проиграли вы ветеранам, а не Секьюрити Сервис, – ваша участь была бы столь же незавидной, зато теперь можно тешиться мыслью о том, что какой-то кайзер обиделся на какого-то Уинстона и не стал союзником Англии против СССР. Что, не помогает? Вы ханжа, мистер Аллен. Вам собственная шкура дороже мира на Земле. Признайтесь, как на духу, вам бы хотелось, чтобы миссис Кинг оказалась на вашем месте? Вместо вас, разумеется. Нет? Вы, наверное, лжете самому себе.
– Нет, нет, нет! – Тони втянул воздух сквозь зубы и закашлялся.
Не хотел бы. Ну честно! Это еще страшней. Как крики рожениц за стенкой.
Подумайте, мистер Аллен… Миссис Кинг совершенно чужая вам женщина, вы даже настоящего имени ее не знаете. Если бы речь шла о мисс О’Нейл, тогда еще можно было бы вам поверить, но миссис Кинг? Не беспокойтесь, вы бы не услышали ее криков из-за стены – так же как она не услышит ваших. И, поверьте, она сейчас тоже лжет самой себе, думая, что легче было бы оказаться на вашем месте, чем всю жизнь винить себя в упавшей сумочке. Не легче! Это все красивые слова и красивые мысли. Доктор Фрейд убедительно доказал, что́ за ними стоит.
Ну и пусть не легче. И пусть доказал. Все равно лучше быть расстрелянным в Тауэре, чем повеситься в сортире.
Не лучше, мистер Аллен, – всего лишь красивей.
Это горячка, жар. Наверное, все-таки воспаление легких, а не бронхит…
***
Директор Бейнс выступил против «медицинских экспериментов» – сказал, что ветераны слишком пристально следят за судьбой Аллена, чтобы МИ5 мог позволить себе столь вопиющее беззаконие. Однако полковник подозревал, что дело в личной неприязни его шефа к миссис Симпсон и нежелании исполнять ее прихоти.
– Как вы считаете, Рейс, Аллен в конце концов сломается или все наши усилия напрасны?
– Сломать можно любого человека, – пожал плечами полковник. – Я видел, как это делается: и в Африке, и в Азии. Надеюсь, вы не хотите последовать примеру дикарей.
– Нет, полковник. И дело не в чистоте моей совести, а в репутации Секьюрити Сервис. Я бы поискал методы цивилизованные, что-нибудь вроде гипноза или наркотиков. «Анимал Фарм», я знаю, ведет фармакологические исследования в области «эликсиров истины». Вот такого рода медицинский эксперимент мы применим без зазрения совести – даже если он и вредит здоровью, это будет очень трудно доказать. Кстати, доктор Сальватор, мне помнится, здорово напугал Аллена – попытаемся сделать нечто подобное. Пусть Аллен думает о калечащих пытках и смертельных болезнях.
– Но согласится ли доктор Сальватор на проведение такого эксперимента? Он весьма щепетилен в вопросах этики… – усомнился полковник.
– Доктора Сальватора мы вытащили из гнилой аргентинской тюрьмы. Это во-первых. Во-вторых, испытывать на моро свои эликсиры он не считает зазорным. А в-третьих, я слышал, красных доктор тоже не жалует, хотя и относится к ним спокойней, чем к наци, но говорить ему, что Аллен русский, пока не стоит – пусть думает, что имеет дело с нацистом.
– Мне кажется, доктору Сальватору не стоит показываться Аллену на глаза – Аллен вполне разобрался, кто такой Сальватор и чего от него можно ждать.
– Пусть пришлет помощников, ассистентов – он же не единственный врач «Анимал Фарм».
Полковник встретился с доктором Сальватором лично, нарочно сам поехал на Ферму – не стал вызывать доктора к себе.
О гипнозе доктор высказался однозначно: нет такого гипноза, который заставит человека делать то, чего тот не хочет. Но иногда человек сам не подозревает о том, чего хочет на самом деле, а потому попытаться стоит, однако рассчитывать на успех не следует.
Что же до эликсиров истины, то «Анимал Фарм» действительно нуждается в испытании препаратов на людях – и не просто на людях, а именно на тех, кому есть что скрывать. Сам Сальватор не углублялся в эти исследования, но руководитель направления наверняка обрадовался бы предложению МИ5.
Руководил разработками Джонатан Челленджер, профессор университета королевы Марии, – сын зоолога, антрополога и спиритиста Джорджа Челленджера от второго брака. В молодости полковник был чрезвычайно увлечен личностью знаменитого профессора и отметил несомненное внешнее сходство отца и сына. Однако по характеру молодой (около сорока лет) профессор, должно быть, пошел в мать, потому что был сдержан, уравновешен, холоден и мыслил чрезвычайно трезво. Он в общих чертах рассказал полковнику о своих разработках и дал инструкции о ведении допроса под воздействием эликсира истины, который намеревался испытать.
Рассказ профессора обнадежил полковника: нет ничего невозможного, современная наука творит чудеса, и у МИ5 найдутся средства против упрямого Аллена. Вторую часть консультации полковник слушал вполуха – право, не фармакологам учить его методам ведения допроса…
***
Нет, Тони не цеплялся руками за дверной косяк (потому что на руках были наручники, застегнутые на этот раз за спиной) и не упирался на пороге карцера. Даже наоборот – боялся о порог споткнуться, ведь тогда стало бы заметно, что у него подгибаются коленки. На миру и смерть красна… И конечно, была надежда, что его и на этот раз ведут на встречу с полковником или возвращают из карцера в крыло.
Надежда не оправдалась, вели его в тюремный госпиталь, и тогда появилась новая надежда: а вдруг тюремный врач вспомнил о врачебной клятве и решил, что больного воспалением легких нужно держать в больничке?
Не оправдалась и эта надежда. Госпиталь был переполнен – зима, сырость, вши, дурная пища, – и больные лежали не только на двухъярусных койках, но и в коридорах на тощеньких тюфяках. Именно лежали – тех, кто мог самостоятельно идти, сюда не брали.
Едва хватило силы сохранять лицо невозмутимым, особенно на входе в процедурный кабинет, белый и гулкий, как вокзальный сортир (а не как блестящий чистотой оперблок «Анимал Фарм»).
Незнакомый врач в белом халате оглянулся к раскрывшейся двери, но тут же вернулся к прерванному занятию – раскладыванию инструментов на столике возле кресла, подозрительно похожего на зубоврачебное. По-видимому, кресло тюремному госпиталю не принадлежало – слишком было чистым, новым и дорогим, с регулировкой высоты и наклона спинки. И мощная газовая лампа над ним тоже появилась здесь недавно.
Внешне врач-экспериментатор более всего напоминал мясника: невысокий, но чрезвычайно широкий в плечах, с длинными мускулистыми руками, покрытыми жестким черным волосом, – как обычно у мясников, рукава его халата были закатаны до локтей.
Лицом к забранному решеткой окну стоял моро – не в белом, а в серо-голубом рабочем халате, – и за ширмой звенел инструментами еще один врач. Надо сказать, от этого звона повело голову и заболел живот.
Врач, стоявший у кресла, обернулся еще раз, окинул Тони взглядом – и лицо его потемнело. Он уже открыл рот, чтобы начать говорить, но будто опомнился, качнул головой и глубоко вдохнул.
– Подведите заключенного сюда и снимите с него наручники, – сказал он сухо и сдержанно.
– Это опасный тип, – предупредил охранник. – Может, браслеты пока не снимать?
– Делайте, что вам сказали. Если он будет сопротивляться, мы справимся с ним без вас. – Доктор кивнул на моро, смотревшего в окошко.
Охранник пожал плечами и долго возился потом с ключом от наручников, а когда ему удалось их снять, доктор потребовал, чтобы охранники вышли за дверь.
В эту минуту на пороге кабинета неожиданно возник полковник Рейс. Что ж, МИ5 под рукой, есть у кого просить пощады…
– Здравствуйте, господин Рейс, – кивнул врач в ответ на его приветствие. – Подождите, пожалуйста, за дверью. Все будет готово примерно через полчаса.
– Вы уверены? – Тони не удержался от вопроса. Отсутствие сомнений у врача-экспериментатора вызвало вдруг злость и в некотором роде кураж: не на того напали!
Врач снова смерил его взглядом и ответил без вызова, спокойно, буднично:
– Совершенно.
Его спокойствие разозлило Тони еще сильней.
Полковник убрался в коридор вместе с охраной, и врач, несколько раз оглянувшись на дверь, подошел к Тони вплотную.
– Я помогу вам раздеться, – сказал он вполголоса. – Старайтесь не шевелить больной рукой.
Столь деликатное обращение настораживало…
– Уму непостижимо, надеть наручник на сломанную руку… – проворчал врач себе под нос.
И тюремная роба, и нижняя рубаха снимались через голову, но врач проявил удивительную ловкость, не потревожив перелома. То ли от тепла, то ли от страха Тони раскашлялся, и экспериментатор прервался – принес из-за ширмы таблетку, которую велел проглотить, а не положить под язык.
– У вас как минимум бронхит, а возможно, и воспаление легких. Вы получаете какое-то лечение? – спросил он.
– Да, – коротко ответил Тони.
– Садитесь. – Врач поставил спинку кресла в вертикальное положение.
Наверное, если бы не кураж – который едва не прошел от странной заботливости экспериментатора, – Тони не хватило бы силы сесть в это кресло. Нет, хорошо, конечно, что раздели не донага, в штанах он чувствовал себя гораздо уверенней, чем без них… И все же прикосновение холодного дерматина к голой спине обожгло, вызвало дрожь, прокатившуюся по всему телу – и наверняка заметную со стороны.
– Мистер Пинчер, – шутливо обратился врач к моро, стоявшему у окна, – принесите все необходимое для иммобилизации конечности.
– Чего? – переспросил моро.
– Две деревянные планки из нашей аптечки, вату и бинт. Два рулончика бинта. А вы, мистер, положите здоровую руку на подлокотник.
Моро отправился за ширму, где продолжали позвякивать инструменты.
Ремень, туго прижавший запястье к подлокотнику, сильно поколебал и решимость, и кураж. А ремни, застегнутые чуть выше колена и на щиколотках, свели кураж на нет, как Тони за него ни цеплялся. От решимости тоже мало что осталось. В эту минуту из-за ширмы появился моро с дощечками и белыми свертками в руках, и Тони узнал его лицо с первого взгляда.
– Бадди?.. – то ли радостно, то ли удивленно выговорил он.
Тот прижал палец к губам одновременно с врачом, а потом подмигнул и, подойдя поближе, шепнул:
– Я тоже сразу узнал вас, мастер.
Из-за ширмы выглянул молодой симпатичный врач, смахнул густую челку со лба и с каменным лицом сообщил:
– У меня все готово.
– Подождите, доктор. Я должен зафиксировать пациента.
Каменное лицо молодого экспериментатора не изменилось, и Тони подумал, что тот не просто человек с альтернативным способом жизнедеятельности, а стал таковым очень давно – не менее двадцати лет назад. Известно, что внешний вид первых моделей с годами не меняется… Волосы, брови, ресницы, усы – сейчас это не проблема. А тот, кто обрел альтернативный способ жизнедеятельности двадцать лет назад, ныне считается ветераном…
– Прошу меня извинить, но сейчас я не могу тратить время на обезболивание и вправление перелома, – негромко сказал врач. – Я согну вам руку в локте и наложу шину. Потом мы решим этот вопрос. Мистер Пинчер, помогите мне.
Обезболивание? Деликатность экспериментатора вызывала все больше вопросов – верней, все сильней укрепляла надежду, отдаваться которой не следовало. Возможно, это такой хитрый ход: усыпить бдительность, заставить расслабиться…
– Расслабьтесь, – сказал врач будто нарочно. – Не напрягайте руку.
– Да не бойтесь вы так, мастер, – шепнул подошедший Бадди. – Ничего с вами не сделается.
Прибинтовывая руку к телу, врач заговорил тихо и быстро.
– Слушайте внимательно. Мы вынуждены ввести вам препарат, вызывающий расторможенность, желание поговорить и сказать лишнее. Имитировать действие препарата вы не сможете, не сумеете, а потому ввести препарат нам придется. Однако доза будет снижена, потому просто будьте готовы и старайтесь держать себя под контролем. Некоторым удается это и при высоких дозах.
– Ч-ч-черт… – Тони втянул воздух сквозь зубы. Это хуже, чем пытки… То есть медицинские эксперименты… Он и будучи просто выпивши не всегда держал себя под контролем, что уж говорить о спецпрепаратах!
– Вам больно? – удивился врач.
– Нет, – проворчал Тони.
Вариант повеситься в сортире был ничем не хуже… А может, и лучше.
– Есть несколько способов, которые могут помочь противостоять действию препарата. Самый лучший – повторять про себя какую-нибудь песенку или стишок. Знаете, из тех, от которых трудно избавиться, которые сами собой вертятся на языке… Вы кто по профессии?
– Математик.
– Ого! Впрочем, это к лучшему: хорошо помогает устный счет.
– Устный счет мне не поможет – когда я считаю в уме, мне мозг не требуется. Разве что решение дифференциальных уравнений…
– Вот-вот. Что-то такое я и имел в виду, – кивнул экспериментатор и сказал довольно громко, чуть повернув лицо к вентиляционной отдушине: – Введение препарата требует некоторых неприятных и даже болезненных процедур, но вам придется их вытерпеть.
– Сильно болезненных? – так же громко спросил Тони.
– Достаточно. – Врач подмигнул Тони и продолжил гораздо тише: – Детям в таких случаях делают обезболивание.
– Да нет же, мастер, – свистящим шепотом вставил Бадди. – Мне это делали, ничего страшного.
Врач застегнул ремень под мышками Тони, завершив фиксацию, и повернулся в сторону ширмы.
– Доктор, можете приступать.
Молодой врач-ветеран вышел из-за ширмы с подушечкой в руках – на ней лежало стерильное полотенце и шприц. Несмотря на отсутствие мимики, было очевидно, что он волнуется и чувствует себя неуверенно. Он водрузил подушечку на стеклянный стол и несколько раз нажал на рычаг, поднимающий кресло. Взял в руки шприц. Посмотрел в окно. На коллегу, который ему кивнул. На Тони. На Бадди. Снова на коллегу. А потом нагнулся и зашептал:
– Нет, я не могу, я не имею никакого права делать это без вашего разрешения, Аллен…
Аллен? Впрочем, инкогнито молодого врача раскрыло не столько обращение по имени, сколько знакомые интонации в голосе.
Коллега посмотрел на него с укоризной.
– Доктор, вам же никогда не удавался маскарад! – улыбнулся Тони.
– На этот раз мне помогал профессионал высокого класса, – самодовольно ответил доктор W.
– Мистер Пинчер, – поглядел на Бадди врач-экспериментатор. – Будьте так добры, уберите пустые ампулы…
Слово «уберите» он произнес с нажимом, с намеком. Бадди, посвистывая, поплелся за ширму.
– Доктор Уотсон, у нас очень мало времени… – процедил сквозь зубы экспериментатор. – И… мы с вами договаривались: после.
Доктор W. расстегнул ремень, прижимавший руку Тони к подлокотнику, и, перехватывая жгутом плечо, все же высказал сомнение:
– Да-да, конечно, я понимаю… Эликсир истины… И все же это неэтично. Мы собираемся вводить неоттестированную в полной мере, экспериментальную сыворотку…
– Доктор, не переживайте, меня для того и отдали в руки экспериментаторов, чтобы тестировать на мне ваши препараты, – усмехнулся Тони.
А из-за ширмы раздался негромкий голос Бадди:
– Мастер Челленджер, эн эй си эл тоже убрать, как ар ви ти эл восемь? Или можно просто выбросить?
Экспериментатор резко повернул голову к ширме и сжал губы. Если бы он этого не сделал, Тони не обратил бы внимания на прочитанные Бадди аббревиатуры. «Эн эй си эл» – это натрий хлор, физраствор, по всей видимости. А «ар ви ти эл восемь» почему-то смутно напоминал слово «ревитализация»… Или… Или просто слишком хочется в это поверить?
– А вы уверены, что нас не слушают? – задал Тони вопрос, который волновал его с той минуты, как он узнал Бадди.
– Я поставил в вентиляцию заглушку. – Доктор помял вену на сгибе локтя пальцами. – Прибор, имитирующий шум ветра. Громкие голоса будут слышны, а тихие нет. Это надежный, проверенный прибор.
Доктор, посомневавшись еще немного, ввел иглу в вену, нажал осторожно на поршень.
– Если почувствуете что-нибудь, обязательно скажите…
– Это тяжелый укол, несколько дней после него вам будет трудно дышать, появятся загрудинные боли, ломота в костях, покажется, будто что-то давит на ребра, на легкие. Это нормально, пусть вас это не пугает, – сказал коллега доктора W.
Это точно никакой не «эликсир истины». Тот имеет какие угодно побочные действия, только не перечисленные экспериментатором.
– Да и черт бы с ним… – хмыкнул Тони, ощущая, как на глаза наворачиваются слезы. От радости. От облегчения.
– Ну-ну, Ален. – Доктор вынул иглу из вены, легонько похлопал его по плечу и виновато посмотрел на своего коллегу. – Вам сейчас нельзя расслабляться.
Тони шмыгнул носом и кивнул.
– Это целиком и полностью ваша вина, доктор, – проворчал его коллега. – Мне придется снизить дозу до минимума. Препарат непредсказуем, если он не подействует, МИ5 потребует дополнительной дозы.
После этого врач-экспериментатор перехватил у доктора W. инициативу – положил спинку кресла горизонтально, и Тони оказался лежащим, а не сидящим в кресле.
– Я сделаю вам пункцию, введу иглу между ребер, под грудину. Это довольно болезненно: приготовьтесь и постарайтесь не шевелиться. И не кашляйте, как бы вам этого ни хотелось.
Да, теперь сомнений не осталось вообще: это ревитализация. Для применения «эликсира истины» иглы между ребер вводить совершенно необязательно.
Размер шприца и толщина иглы впечатляли, но не шли ни в какое сравнение с клещами, которыми вырывают ногти.