… Змеи полезли перед самым рассветом.
Никакого совпадения, совершенно нормальное и предсказуемое развитие событий, если подумать головой хотя бы немного: Роне не мог бы поручиться за детали, но помнил точно, что длительность созревания кладок у ире к конкретным срокам почти не привязана и куда больше зависит от количества магии. Кладка морского змея наверняка вызревала в этой бухточке десятилетиями, потихоньку подпитываясь крохами магии от случайных морячков. И могла бы пролежать еще столько же, а то и больше.
Но сегодня ночью растущим в черном песке детенышам повезло, Дайм с Роне их хорошо подогрели, вот и пошли они вылупляться. Песок буквально вскипел, выстреливая гибкие темные тела, резво устремлявшиеся к морю, — Роне сбился со счета после второго десятка. И почти все разумные. Змей гудел на нижних частотах торжество-ликование-удовлетворенность, детеныши ему вторили тонкими пронзительными нотками, воздух звенел от ритмизованной магии, тело ознобно щекотало стихийными энергиями, голову вело. И Роне не сразу заметил, что Дайм уходит.
В сторону леса.
Вернее, в сторону гибких кошачье-женских силуэтов, зазывно изгибающихся в брачных танцах на границе песка и травы…
Граница прочерчена жестко, она буквально светится. И даже странно, что в самом начале Роне ее не заметил. Ракшаски не могут ее пересечь и шагнуть на черный песок. Песок принадлежит не им, их владенья — лес, полоса травы выступает своеобразной нейтральной территорией. Выстроившиеся вдоль ее края полуженщины-полукошки очень хотят, но не могут шагнуть дальше.
Но они могут позвать.
И они зовут.
…Иди к нам, светлый шер. Оставайся с нами, танцуй с нами, будь с нами счастлив. Мы дадим тебе все, что ты захочешь, мы будем тебя любить так, как не полюбит больше никто. Мы красивые, светлый шер, сильный шер. Мы умеем ласкать, как не умеют ваши женщины. Чего ты хочешь, светлый шер? Богатства? В джунглях много затерянных городов, о которых знаем только мы, все их сокровища будут твоими, если ты останешься с нами. Власти? Ты будешь нашим королем, властителем наших дум, повелителем наших ночей. Любви? Мы будем тебя любить. Детей? Мы будем счастливы их родить для тебя, много прекрасных пушистых деток, рыженьких и с глазами, как море… Иди к нам, оставайся с нами, светлый шер, сильный шер…
И этому зову ничто больше не мешает — змей доволен, он получил свое. Ему не надо больше.
И Дайм поддается.
И хочется рвануться следом, крикнуть — стойте! Не трогайте! Это не ваш воробушек! Болливар когда-то не вывез двоих, а вас не двое, вас больше, вас слишком много! Крикнуть, защитить, метнуться на помощь, укрыть своими крыльями драгоценный яркий цветок от всех этих, черных, хищных, жадных до света…
Роне молчит.
Потому что его крылья тоже черные.
Потому что он — такой же. Ничем не лучше. Жадный до света. Хищный и ненасытный. Он точно так же не умеет ничего давать, только брать, снова и снова. И единственное, что он может — не приближаться. Оставаться за границей черного песка и черной травы, за гранью, просто за…
Просто молчать вслед, надеясь, что не услышат.
Просто… надеясь.
Дайм, вернись! Ты не можешь там остаться! У тебя еще здесь дела! У тебя Шу, у тебя империя!
…у тебя я…
Он не слышит, а вслух нельзя, ни в коем случае не вслух, пусть даже это и не то, жалкое и ненужное, чего уж точно нельзя, ну вот совсем…
Не бросай нас!
И со стороны леса ответным хром с мяукающими подвываниями:
…Не бросай нас! Мы хорошие, нас много, мы ласковые, верные, не бросай нас, небросайнаснебросай…
И ответным шипением с моря:
…Ос-с-ставатьс-с-ся… с-с-светлый ш-ш-шер, с-с-сильный ш-ш-ер, хорош-ш-шая нас-с-седка, лучш-ш-шая нас-с-седка. Ос-с-ставайс-с-ся! С-с-с тебя не убудет, а дети с-с-станут разумными, принес-с-сут пользу, разумные морс-с-ские змеи на с-с-страже империи, разве это не то, о чем с-с-стоит мечтать… ос-с-ставайс-с-ся…
А Роне нечего предложить, и только и остается, что шептать короткое имя вслед, почти беззвучно и безнадежно, одними губами, зная, что не услышит, и надеясь…
Стоп.
Какого, простите, шисьего дысса?!
Это тебе-то нечего предложить?! Тебе, который на полном серьезе совсем недавно собирался бросить к его ногам весь мир и фигурные коньки в придачу?! Тебе, полпреду Конвента, придворному колдуну Валанты, перед которым трепещет весь Суард, лучшему ученику Темнейшего, без пяти минут шеру прим?!
У кого-то тут конкретно продуло чердак, иначе с чего бы в него понанесло такой чуши!
Роне вскочил.
Шелковый черный халат — это, конечно, не плащ с кровавым подбоем. Особенно когда на голое тело. Но он тоже черный. И блестящий. И крыльями за спиной взвивается так же эффектно. Бежать по песку сложно. Но полпреду ли Конвента пасовать перед сложностями?!
Впрочем, если и полпреду, то этот полпред точно не Роне.
*
— В одном плаще, в одном ваще…
— Я попросил бы, Ссеубех, не передергивать факты.
— Стесняюсь заметить, о зоркоглазый Ястреб, что мне, вообще-то больше и нечего передергивать. Ну это так. К слову.
— Халат! Это был халат, Ссеубех! Ясно?!
— Стесняюсь спросить: а есть какая-то принципиальная разница?
— Да.
— И вовсе незачем так нервничать и скрежетать зубами, словно только что выкопавшийся лич. И вообще не понимаю твоего раздражения. Ты же ученый! Тебе, как никому другому, должен быть понятен мой интерес. Хм… чисто исследовательский Она кроется в поясе?
— Что?
— Разница. Принципиальная. Ты сказал, что она-таки есть, и вот я стесняюсь спросить, кроется ли она в поясе? Не от плаща, Ястреб, нет, это я понял, не надо смотреть так грозно.
— Каком поясе?
— Том самом, который ты потерял.