Дайм смерил Боцмана уничтожающим взглядом и фыркнул. Вышло, правда, немного болезненно: стоило гордо распрямить плечи, как в паху тут же тянуще заныло и зачесалось. Вот же шисов дысс! По ощущениям создавалось полное впечатление, что сегодня утром Дайм впопыхах вместо порядочных подштанников ненароком облачился в те кружевные тряпочки на веревочках, которые используют вместо праздничных нарядов здешние танцовщицы. Там еще блестки и кристаллики разные нашиты, вот они и зудят, царапаясь. Вроде бы не должен был так перепутать, но кто его знает… Однако не полезешь же проверять при всем честном народе?
Настроение это слегка портило и требовало испортить его кому-нибудь еще. Просто так, чисто для соблюдения равновесия. Что ж, Боцман сам напрашивался, причм давно.
— У кого выпускались, светлый шер? — спросил Дайм ласково, делая еле заметный нажим на обращении и тем самым превращая его из простой формальной вежливости в нечто большее. И с ликованием понял, что попал в яблочко: Боцман слегка вздрогнул, твердея улыбкой. — Впрочем… Дайте угадаю. Вода и воздух, возможно, жизнь, но не уверен… Мэтра Вьючиене? То-то мне почудилось что-то знакомое в вашей манере чуть растягивать слова, когда вы перестаете притворяться бедным безграмотным бие, этих слов ну совершенно не знающим и не понимающим. Я прав?
— Не совсем, мой светлый шер. — Надо отдать ему должное: Боцман отлично держал удар. Глаза его оставались настороженными, но и улыбка никуда не делась. В ней даже добавилось гордости и какого-то спокойного почти философского удовлетворения. И по этому вот ироничному спокойствию и принятию того, чего изменить ты не можешь, Дайм как раз и осознал, что ошибся. И насколько. Еще раньше осознал, чем Боцман продолжил все с той же ироничной спокойной улыбкой, намеченной скорее морщинками у глаз: — Мэтра Анжелас весьма достойная шера, и мы с ней провели немало вечеров в приятном, хм, обсуждении некоторых аспектов влияния приливных волн на тонкие материи. Но магистерскую диссертацию я писал под кураторством не ее, а достойного светлого шера Вацлава Куршецки.
И Дайму оставалось только присвистнуть и склонить голову в непритворном почтении: мало кому по силам сдать диссертат въедливому Дождливому Деду, только притворяющемуся добреньким дедушкой, а на деле бессменному декану Магадемии все уже со счету сбились сколько веков! Воистину, подвиг, достойный искреннего уважения.
Вот и кто тут кого уел, спрашивается?
Спас положение Морской Змей, посчитавший именно этот момент достойным того, чтобы преподнести светлому шеру небольшой презентик в знак дружеского расположения и в надежде на дальнейшее плодотворное сотрудничество. От него так и фонило этой заинтересованной надеждой, Дайм даже испытал короткий приступ дежавю, слишком уж Змей напоминал шкипера “Русалки”.
На этот раз подарком оказалась не акула (ту, как Дайм уже выяснил, благополучно — если не сказать “благоговейно” — совместными усилиями двух коков распотрошили, разделали и частично уже употребили в жареном виде, а частично торопливо довяливали над длинным дымным костром у ручья, хорошо хоть сторона была наветренная, а то можно было бы умереть как минимум дважды: если не задохнувшись в каком-то особом остро пахнущем приправами дыму, то уж наверняка захлебнувшись слюной).
И швырять его Змей не стал, а бережно толкнул носом метрах с десяти от кромки прибоя — ближе подплывать не захотел, там для него было уже слишком мелко. Толчок был деликатнее некуда. Во всяком случае, с точки зрения древней магической рептилии, для которой и глубоководная гигантская акула — так, на один зубок, было бы о чем вспоминать. Подарок пронесся по воде на скорости хорошего маглиссера, вздымая веера пенных бурунов по бортам, и еще метров на пять вылетел на берег, оглушительно проскрежетав днищем по песку и гальке.
Не акула.
Дайм обошел подарок кругом, задумчиво хмыкнул. Почесал в затылке (вообще-то почесать хотелось в паху, и куда настоятельнее, но из соображений приличия пришлось ограничиться затылком).
Это была укка. Узкая, очень маневренная парусно-весельная лодка, человек на десять, не более. С обломанной под корень мачтой и солидной дырой в борту ниже ватерлинии. Судя по лишь слегка потемневшему дереву и не обточенным сломам обломанных весел — пробывшая под водой не так уж много времени. А если оценить маневренность и опознать в странных искореженных конструкциях на носу и корме карумитские блокаторы магии — укка явно пиратская.
Дайм послал в сторону дарителя уважение-восхищение-благодарность, а легкий оттенок недоумения постарался задавить на корню Судя по волне ответного насмешливого раздражения — получилось не очень. Вот и стоит после этого развивать ментальные способности, если каждый подводный гад тебя влегкую все равно считывает?!
Нет, ну Дайм понимал желание Змея похвастаться — плыли, мол, себе какие-то гады с гадостью на борту, гадость гадила себе вокруг, от нее зудело под чешуей и вообще гадко было. Змей не сдержался и махнул хвостиком. Не то чтобы на него блокаторы не действовали — действовали. Просто радиус их действия оказался меньше, чем радиус досягаемости хвоста.
Удовлетворение пониманием, раздражение от существования гадости, удовлетворение от окончания существования гадости, удовлетворение от собственного участия в оном окончании, самодовольство, удовлетворение правильным положением вещей. Удовлетворение передачей гадости в нужные руки. Удовлетворение взаимовыгодным сотрудничеством, надежда на будущее. Надежда на будущее совместное участие в прекращении существования подобной гадости.
И тут до Дайма дошло.
Блокаторы магии!
Не жалкие шкатулки-ларцы, в которых мелкие контрабандисты перевозили кристаллы и прочие магические артефакты, утаивая их от таможни. Те блокировали магию только во внутренней полости, да и то не всегда удачно, наружу они не работали. На этой же укке, как и на большинстве карумитских пиратских суденышек, стояли настоящие блокаторы магии, действующие вовне. И на довольно большой радиус, если Дайм правильно помнил соответствие величины угла изгиба центрального стержня несущей конструкции и радиус полноценного поражения. Вот эти странные переплетения проволочек и кристаллов, то ли изначально выглядевшие настолько изломанными, то ли пострадавшие от воздействия хвоста.
До сих пор в распоряжении Магбезопасности не было ни единого настолько целого образца. Карумиты ценили их куда выше собственных жизней, дрались отчаянно, а если не удавалось уйти, то сами ломали или взрывали, и в итоге все, что до сих пор находилось в распоряжении МБ — несколько жалких обломков и теоретические изыскания наименее ретроградных профессоров Магадемии.
А тут — целых два. Почти целых! Пусть и не работающих, но с минимальными физическими повреждениями. И полной возможностью восстановить конструкцию и понять способ действия.
Настоящее сокровище для того, кто понимает! И сокровище это будет самым спешным порядком доставлено в Метрополию, вместе с семейкой ракшасов, отличное прикрытие и поистине королевский подарок… Нет! Не королевский — императорский!
Развернувшись в сторону воды, Дайм отвесил Морскому Змею куда более глубокий поклон, на этот раз полный безграничного восхищения и благодарности.
А потом еще пришлось передоговариваться со шкипером “Русалки”, слегка меняя условия контракта. Пусть и недолгое, но тоже время. Вот так и получилось, что добраться до своей каюты и наконец-то с облегчением стащить бриджи и рассмотреть, что же у него там с самого утра зудит и тянет, Дайм смог только уже во второй половине дня.
Он ожидал увидеть там что угодно. От простой потертости (которую можно будет с облегчением вылечить и забыть) или случайно намотавшегося не на то что нужно побега местного плюща до морского гаденыша, совсем не случайно заползшего куда не надо погреться остатками стихийной энергии.
Вот, собственно, это последнее соображение и не давало Дайму устранить неудобство без помощи рук, просто… ну, устранив его к шисам под хвосты. Ну или выдернув даром на свет Двуединых. Кто их знает, этих новорожденных ире? Вдруг дернешь не как надо — и повредишь чего ненароком? А навредить детенышу того, с кем только что договаривался о долгом и взаимовыгодном сотрудничестве… ну как бы не самый удачный вариант закрепления отношений. Лучше немножко перетерпеть, а потом уже действовать. После того, как внимательно рассмотришь все и убедишься, что хуже не будет.
Так что Дайму казалось, что он готов к любому варианту развития событий.
Но вот чего он точно не ожидал увидеть, так это ленточки. Черной шелковой ленточки, расписанной тонкими алыми языками пламени и подозрительно напоминающей пояс от шелкового халата одного весьма близко знакомого Дайму темного шера.
И того, что теперь этот пояс был завязан на яйцах Дайма кокетливым бантиком.
Интерлюдия
— Как все-таки печально, мой дорогой друг, что меркантильность и скаредность темных шеров, вошедшие в многочисленные пословицы и поговорки, вовсе не являются преувеличением. И что за ломаный динг некоторые из них действительно готовы продать собственную матушку, со всех сторон достойную шеру, если бы, конечно, знали ее новое воплощение.
— Иногда твои намеки настолько витиеваты, Жеже, что меня одолевают сомнения: понимаешь ли их ты сам?
— Я ни на что не намекаю, мой дорогой Ли, но смотрю в твою сторону укоризненно и печально. Да-да, дорогой Ли, именно в твою сторону! И с грустью размышляю о том, не сложилось ли столь скверное мнение о темных шерах благодаря моему дорогому старому другу Ли, который вот уже в который раз пытается нагло зажилить мой кровный и честно выигранный ломаный динг?
— Э, нет, уважаемый Жеже, при всем безграничном моем к тебе почтении ты, как и все светлые, стараешься перетянуть плед на свою сторону кровати всеми доступными законными способами, а при отсутствии оных прибегаешь к откровенному мухлежу! Искажение информации без применения прямой лжи — не ты ли по нему в свое время писал методический трактат для старших сотрудников Магбезопасности?
— Ну и злопамятный же ты жук, дорогой Ли!
— Паук, уважаемый Жеже. Паук! Ты еще и в энтомологии не разбираешься, как я погляжу.
— Я рад, что хотя бы по поводу злопамятности у нас с тобой не возникает разногласий.
— Положение обязывает. Но вообще-то я старый и память у меня дырявая, иначе я бы тебе и еще кое-чего припомнил.
— Может быть, заодно и про мой ломаный динг вспомнишь, раз уж начал копаться в воспоминаниях?
— Не выйдет, Жеже! Мы спорили не об этом, и там все не так просто.
— Я поставил на змееныша. И выиграл. Что может быть проще?
— Изначальный спор был сформулирован четко: “кого пришлют”! Пришлют, уважаемый Жеже.Этого же пролазу никто не присылал, он сам приполз.
— Это незначительные нюансы, Ли, которые не стоит принимать во внимание.
— Это базовая установка, Жеже! Основа основ, ключевое определяющее условие. И его ну никак нельзя проигнорировать.
— Случайность.
— Система. Закон, если хочешь, природы: выживают сильнейшие. И умнейшие. Этот оказался самым мозговитым: сразу смекнул, как и где можно раздобыть неиссякаемую кормушку. И цапнул. Уважаю. Умный, жадный и боевой, своего не упустит. Весь в папочек. Особенно в твоего.
— Не клевещи на мальчиков, Ли. Мальчики славные. И доверчивые. Твой вот, например, до сих пор верит, что сумел украсть у тебя тот самый фолиант, а ты так ничего и не заметил. Даже удивительно, как у такого прожженного и хитро…хм…ногого жука… то есть паука… как ты умудрился вырасти такой наивный и доверчивый ученик! Гляжу и умиляюсь.
— Обидеть хочешь, Жеже?
— Отнюдь. Восхищаюсь.
— Доверчивые темные долго не живут.
— Не умеющие доверять живут еще меньше, независимо от цвета. Тебе ли не знать.
— Ха. Тоже верно.
Какое-то время они молчали, потом Тхемши заговорил снова:
— Вообще-то, если начистоту… Это все Магда. Я только поддержал канву, уж больно красивый узор выплетался. Ну и немного своих петель добавил, хе-хе, как же без этого! Но изначально все она… Вот уж кто действительно достоин восхищения. Так ловко подсунуть малолетнему оболтусу нужный учебник! Причем не навязывать, не заставлять зубрить, а чтобы сам, вроде как тайком и вроде как запретное. Шельма! Не спрятать, чтобы и не заметил, не закрыть заклинаниями, чтобы не нашел — положить на самое видное место и сказать: не смей трогать! Ага. Вот оно, ужасно интересное, под самым носом. И, прочтя эти жутко крутые заклинания, ты станешь жутко крутым магом, чуть ли не круче Ману Одноглазого, но трогать не смей и читать не смей, не для тебя положено, не для тебя! Гениально. Есть ли способ заинтересовать мальчишку надежнее?
— Запретный плод сладок.
— Так я и говорю: гениальная женщина! Хоть и дура, плесневеет в своей глуши, а ведь могла бы, с ее-то талантами…
— И ведь Ястреб верил…
— Да какой он Ястреб?! Он тогда и до Дубины еще не дозрел! Так, личинка. Еще бы ему не верить, когда бабка за него всерьез взялась…
— Меня всегда умиляло, как он прятался за креслом во время вашей беседы. Затаился, хитрый такой и умный, ну просто сил нет. И верил, что два шера-зеро его не замечают и ведут важный и не предназначенный для его ушей разговор исключительно для собственного удовольствия. А он такой хитрый и ловкий и прямо сейчас непременно узнает страшные тайны. Доверчивый мальчик.
Тхемши фыркнул. Припечатал безжалостно:
— Я же говорю: Дубина!
— Доверчивый мальчик, — укоризненно поправил Парьен. — Да и как ему было не поверить? Кому еще и верить, как не родной бабке?
— Прапрапрапрабабке, если не возражаешь.
— Не придирайся к словам, Ли.
— Не люблю неточностей.
— Представляю, как вы тогда мысленно ржали…
— Не без этого, хе-хе, не без этого. И я ее все-таки хорошо тогда подловил, до сих пор греет! Хорошо смеется тот, кто смеется.
— Зловещие тайны, ну да, ну да… Жутко ценная книжка, из-за которой целых два шера-зеро, оказывается, вот уже несколько веков чуть ли не дерутся! И бабка над ней трясется, как над Хиссовым яйцом, и страшный черный колдун тянет загребущие лапки. И только ради нее он согласен взять в обучение этого… хм… Дубину. Как бедному наивному мальчику было не поверить? Отлично заданный вектор подтвержденной ценности, классическое закрепление связки и целеполагания, как по учебнику по ментальной гигиене…
— Для которого я написал чуть ли не треть глав!
Тхемши опять захихикал, самодовольно и ехидно. Тьма клубилась вокруг него ленивыми длинными лентами, спокойная добродушная тьма, пронизанная яркими прожилками света. Света, густо прошитого тьмой. Парьену не надо было даже тянуться — его свет и так сплетался с этой привычной тьмой, сплетался так давно и неразрывно. что уже и трудно было вспомнить, что когда-то было иначе. Отдельно свет. Отдельно тьма. И это казалось единственно правильным.
Надо же, чушь какая!
— А тот его муляж! Ты его помнишь, Жеже? Это же только взглянуть — и тут же разрыдаться от жалости! Или от смеха!
— Я его помню, Ли. Хорошая подделка, вполне качественно изготовленная… для его тогдашнего уровня даже с избытком.
— Жалкая халтура, годная лишь морочить головы бездарным! Кого он с ее помощью обмануть размечтался? Младшекурсников Магадемии?
— Ну, положим, не только. Например, тот же Файербах не заметил подлога. А он был лучшим твоим учеником, ты же сам говорил.
— Ференц был идиотом!
— Правда? А не ты ли, дорогой Ли, вопиял к небесам о вселенском несправедливости, из-за которой тебе для завершения образования одного ученика пришлось позволить ему таки убить другого, чуть менее лучшего, но все равно очень темного и просто таки отраду всех восьми паучьих глазок? Помнится, ты тогда чуть ли не полвека ныл о том, какую утрату понес и какие у тебя на того мерзавца были долгоиграющие планы. Признаться, никогда не понимал твоей тяги к таким личностям, но…
— Ха! Долгоиграющие — это уж точно. Я бы его те же полвека в умертвиях промариновал, а то и все семьдесят лет, голубчика. Ему бы на пользу пошло как следует подумать о собственном поведении. Никаких желаний и страстей, никакой собственной воли, только чистый разум. Что характерно, не нуждающийся во сне или отдыхе. Круглосуточные размышления и переоценка ценностей. Красота! Глядишь. на перерождение вполне достойным шером ушел бы и воплотился в кого приличного. А так… пришлось отпустить как есть. Считай, все труды насмарку, ничего не понял, ничего не проработал… и снова отслеживай и возись с идиотом с самого начала!
— А знаешь, Ли, чем я еще в тебе всегда восхищался?
— Неземной красотой моей бороды?
— Твоим умением вовремя отпускать.
— Хе. Если быть точным, Ференца тогда отпустил не я. И, надо сказать, не без изящества отпустил, все же у этих Бастерхази есть определенный стиль.
— Я сейчас имел в виду не Файербаха.
Тхемши не ответил, но теплая привычная тьма чуть подернулась искрами законной гордости. Темнейший знал, что Парьен прав, и спорить не собирался: Велик тот учитель, что умеет поймать момент, когда больше ничего не может дать ученику. Еще более велик тот, кто может это принять и отпустить закончившего обучение в свободное плавание, потому что время его пришло. И совсем уж грандиозен тот, кто сумеет подобрать своему бывшему ученику следующего достойного наставника, который сможет научить его большему.
Тхемши сделал все это. Но он не был бы Темнейшим, если бы сделал только это.
— Он должен был поверить в свои силы. — Тхемши раздраженно пожал плечами, словно оправдываясь.
— Ну да. Что вырвался сам, сумел, преодолел, перехитрил ужасного черного колдуна, победил и удрал, унося законную добычу. Дважды ценную: фамильный артефакт, хитростью выманенный у семьи, и боевой трофей.
— Вот уж действительно дважды ценная! — фыркнул Тхемши. — Учебник и учитель в одном флаконе. Вернее, под одним корешком.
— Я тебе уже говорил, как меня восхищает это твое умение?
— Раз двести. Зануда! Но я не против, позанудствуй на эту тему еще.
— Но вот что меня совсем не восхищает, так это твои педагогические методы.
— Они работают.
— Они… малоэффективны, Ли. Слишком много материала уходит в отходы.
— Значит, туда ему и дорога, этому… материалу! Шлак и отбросы, пробы негде ставить. Дадут Двуединые — в следующем воплощении и выйдет из них что достойное, а пока над Твердью воздух чище будет.
— И все-таки…
— Жеже! Занудства на эту тему мне не нравятся.
На этот раз пауза была долгой.
— Скоро у них начнутся настоящие неприятности. — сказал Парьен наконец. Очень ровно, как о чем-то неважном. — Думаешь, они справятся?
Вместо ответа Тхемши лишь сильнее сжал руку Парьена, словно пытаясь то ли удержать от чего-то, то ли поддержать, то ли успокоить. То ли просто сжал, сам не заметив движения. И несколько секунд Парьену казалось, что иного ответа не будет. Да и зачем?
Однако Темнейший не был бы Темнейшим, оставь он последнее слово за Светом.
— Ха! Ну мы же как-то справились. Значит, и они тоже…
И Парьен молча склонил голову, соглашаясь.
Неприятное воспоминание о том, чего это им стоило и сколько же они перед этим наломали дров, он постарался проигнорировать, Тем более что не был уверен в том, его ли это была мысль.
Впрочем, последнее давно уже не имело значения, пора было бы и привыкнуть.
Конец 1 книги