31 мая – 2 июня 427 года от н.э.с. Исподний мир. (Продолжение)
Дверь распахнулась от ловкого пинка ногой – кофе принесла домоправительница. Крапа сам стал именовать служанку домоправительницей, уж больно горда была и основательна. Высокая, тощая, она смотрела на Крапу чуть ли не свысока, хотя знала своё место и выражала мнение лишь позой и плотно сжатыми губами.
Больше прислуги Крапа не держал.
Домоправительница поставила серебряный поднос на столик перед камином, зажгла свечи на каминной полке и сунула лучинку под давно подготовленные дрова.
– Спасибо, – кивнул ей Крапа.
Она, как всегда, окинула его холодным взглядом и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. В её спальне над кроватью простиралась длань Предвечного, а в углу стоял лик Чудотвора-Спасителя, и домоправительница не ложилась спать, не простояв перед ним на коленях положенной четверти часа, – Крапа чувствовал льющуюся сквозь стены энергию её любви. Искренней любви. Потому что неискренняя любовь силы не имела.
Гость первым пересел поближе к огню и кофе. А Крапа подумал, что если он не солгал (вдруг), то мог бы существенно дополнить и Энциклопедию Исподнего мира, и архивы Тайничной башни.
Крапа по крупицам собирал историю Млчаны, и в особенности историю Цитадели, библиотека которой сгорела во время эпидемии, не оставив никаких летописных свидетельств.
– Какая милая светская беседа у нас с тобой получается, – сказал гость, отхлебывая кофе. – Я слышал, чудотворы дали добро на убийство Государя?
– Твои осведомители неправильно поняли мои слова. Я сказал лишь, что чудотворы не смогут предотвратить это убийство.
– До чего же ты хитрый жук, Крапа Красен. Ты, наверное, знаешь: я люблю убивать чудотворов. Из всех чудотворов мне не хотелось бы убить только двоих: тебя и Инду Хладана.
– Вот как? Почему именно Инду Хладана? – Крапа не спросил о себе, потому что из всех чудотворов именно Хладан заслуживал смерти – с точки зрения интересов Исподнего мира.
– Я не знаю. Он мне интересен. И… я чувствую в нём что-то такое. Кстати, передай ему вот что: змей не может повредить свод при всем желании. Свод – поле, проницаемое для живого.
– Да? И Откровение Танграуса не сбудется? – осклабился Крапа.
– Сбудется, конечно. Но непрочный щит взрежут отнюдь не крылья нетопыря. Инда знает, что́ может привести к ослаблению поля настолько, что в Обитаемый мир хлынет лава.
И внезапно Крапа подумал, что этот человек (или не человек?) не должен умереть. Это была бы слишком большая потеря для обоих миров.
– Обязательно передам. Но, думаю, ты до этого не доживешь.
– Вот как? – усмехнулся гость. – Не сомневаюсь, что чудотворы поставили своей целью меня уничтожить. Не мытьем, так катаньем.
– Да, и если чудотворы ставят перед собой какую-то цель, они не останавливаются, пока её не достигнут. Мы уничтожим тебя, даже если для этого придется утопить в крови всю Млчану. А уж замок Чернокнижника и подавно.
– Ах вот как? – Гость довольно улыбнулся. – Ты предлагаешь мне сдаться добровольно? Или я, или сотни тысяч невинных жертв? Я правильно тебя понял? Чудотворы мастера заключать сделки. А знают ли чудотворы, что тот, кто убьет змея, сам станет змеем? Что на моё место тут же встанет преемник?
– Кто? Меткий стрелок, который застрелит тебя из лука, едва завидит на стене замка? Огненный Сокол уже предложил лучника, у него в бригаде, разумеется, был стрелок. И разумеется, один из лучших в Млчане, – наверняка именно он должен был стрелять и в Государя.
Крапа, конечно, понимал, что прикидываться дурачком, выбалтывающим противнику свои намерения, долго не получится. Но пусть гость думает, что Крапа хочет его напугать.
– А почему нет? Или меткий стрелок не порождение этого мира? Вся разница только в том, что я держу в узде ту силу, которая стоит за моей спиной, а у моего преемника не будет времени этому научиться. Но хода истории это не изменит. Потому что Откровение Танграуса – неотвратимое будущее вашего мира.
Прата Сребрян… Если передать Инде Хладану эти слова, он сразу же подумает о том, что змея должен убить тот, кто порождён не этим миром. А передать ему эти слова придётся. Во-первых, это может его отрезвить и толкнуть на поиск других, менее радикальных решений. А во-вторых… Если этому человеку суждено умереть, то пусть свод лучше стоит на месте.
– Тогда это сделает чудотвор.
– Я не знаю ни одного чудотвора, который умеет стрелять из лука, – усмехнулся гость.
Крапа задумался, прежде чем сказать следующую фразу. И дело не в том, что он побоялся выдать себя и свои намерения, – ведь даже в пылу спора (а этот спор пылким вовсе не был) дипломат должен думать над каждым своим словом. Он понял, что с головой выдаст Прату Сребряна. И вместо того чтобы сказать «А я такого чудотвора знаю», он произнес обтекаемое:
– Это можно сделать и ножом.
Вот так. Пусть знает, что ему и в замке следует опасаться нападения из-за угла.
* * *
Баба Пава намеревалась сидеть в комнате всю ночь (как просидела весь день), но Волчок выставил её вон и закрыл обе двери на засов. Они со Спаской сидели у открытого окна, глядя на болота, – бок о бок. И когда гасли сумерки, ему казалось, что впереди бесконечная ночь.
Он держал её руки в своих, и мял их, и прижимал к лицу, касался губами. Он перебирал её остриженные волосы и вдыхал их травяной запах, согревал её на своей груди и поглаживал по хрупкой спине. Её прикосновения были несмелыми, словно она боялась обжечься – как он боялся ненароком оцарапать её ладонью.
Он рассказывал ей о детстве, лавре и немного о гвардии, она – о родной деревне, об отце и жизни в замке. Он не стал говорить о том, что ему ответил Змай, а она не спросила.
В окно с болот тянуло холодком, слышны были крики ночных птиц и лягушачий хор, и не успел Волчок оглянуться, как чернота ночи начала стремительно сереть: пасмурный рассвет набирал силу, скоротечное время неслось вперед, и Волчку казалось, он слышит грохот колес, и стук копыт, и посвист возничего, который торопит лошадей, гонит время вперед всё быстрей и быстрей. И не боится, что дорога, по которой летит время, ведёт к обрыву.
Волчок прижал её к себе, обхватив обеими руками. Удивительное махонькое и нежное существо… Такое хрупкое, такое уязвимое, что, кажется, сожми чуть посильнее – и сомнется, как цветок. Дохни чуть горячее – и растает, как снежинка, дунь – и развеется, как парок над горячей кружкой.
– А вы можете, когда посылаете голубя, и мне написать письмо?
– Голуби не для этого. Каждая записка с голубем – риск. Знаешь, зачем Огненный Сокол возит с собой своего Рыжика? Чтобы перехватывать голубей.
Она послушно вздохнула.
– А можно я вам письмо напишу? Кто-нибудь из замка в Хстов поедет, и я попрошу Зоричу передать.
– Только не называй меня по имени. А лучше дай Милушу прочитать, перед тем как отправить.
– Нет, я не смогу Милушу такое дать. Разве можно! – Она повернулась боком и потерлась щекой о его грудь. – Я ещё подумала… Если мне нельзя из замка выходить, а вы будете тут рядом где-нибудь… Я могла бы выйти к вам. Ну хоть на минутку…
– Нет.
– Ну пожалуйста…
– Нет. Тебе нельзя выходить из замка даже на минутку. И мне нельзя к замку подходить.
– Неужели вы сможете пройти мимо и не взглянуть на меня?
– Ну только если я буду совсем близко, – улыбнулся Волчок. – И смогу незаметно пройти в замок.
Рассвет сменило утро – летнее, зелёное, тёплое. Давно прошла пора завтрака, и баба Пава похрапывала под дверью: устала, наверное, подглядывать в щелку и прислушиваться.
И каждая минута казалась последней, и мучительными стали объятья, и всё внутри металось между счастьем и болью скорого расставания, и невозможно было выпустить её из рук, оставить хоть на миг, но нужно было это сделать…
Они уже не тратили время на слова: Волчок целовал её лицо, и она отвечала ему торопливыми и короткими поцелуями. И иногда замирала, глядя в его глаза. И он тоже смотрел на неё, как будто хотел навсегда насмотреться…
Послышалась короткая возня под дверью и сонный удивленный возглас бабы Павы, кто-то дернул дверь, а потом забарабанил в неё кулаком.
– Волче, открывай немедленно! – раздался голос Змая.
– Татка приехал… – Спаска прикусила губу, а Волчок поднялся на ноги.
– Немедленно открывай, я сказал! – Змай снова шарахнул кулаком в дверь. – Какого лиха вы там делаете?
Волчок отодвинул засов и не успел её толкнуть, как она распахнулась. Змай решительно шагнул через порог, но, оглядев Волчка, остановился и вытер пот со лба:
– Уф… А я-то думал…
– Татка, ты что, сердишься? – Спаска вышла ему навстречу.
– Уже нет. – Змай прошел в комнату и, кинув на пол увесистую сумку, сел за стол.
Баба Пава хотела войти вслед за ним, но Волчок лишь глянул на неё, и она прикрыла дверь снаружи.
– Татка, я никогда не видела, как ты сердишься! – рассмеялась Спаска.
– Да я бы его убил… Если что… – проворчал Змай.
– Ты плохо думаешь о своей дочери. – Волчок сел напротив.
– Разве? – усмехнулся Змай.
– Мне казалось, она настолько тебе доверяет, что не задумываясь сделает всё, о чем ты попросишь.
– А я, по-твоему, только и ищу подходящего случая, чтобы предать её доверие? – Волчок вдруг разозлился. – Да пошел ты!..
– А то я не знаю, как легко потерять голову! Наедине с девушкой, запершись на засовы…
– Я, в отличие от тебя, головы никогда не теряю. И в Хстове не кричу при встрече: «Здорово, Змай, давно не виделись».
– А я что, назвал тебя по имени?.. – спохватился Змай.
– Ты проорал его на весь замок.
– Едрить твою бабушку… Я не хотел…
– Да ну? А может, наоборот, решил от меня избавиться?
– Чушь не городи. Я сам с тобой разберусь, мне для этого Огненный Сокол не понадобится. Кстати, об Огненном Соколе: он вчера тебя искал. Кроха, принеси нам поесть чего-нибудь, а?
– Хорошо, – согласилась Спаска, и Змай продолжил, когда она вышла: – Любица сказала, что ты уехал в Горький Мох, сватать её племянницу. Там подтвердят, конечно, но лучше бы до этого не доводить. Огненный Сокол велел тебе передать, чтобы ты не возвращался на заставу, а явился в «Сыч и Сом» завтра к десяти утра. Сдаётся мне, он тебя вытащит из бригады штрафников. И очень вовремя.
– Что-то случилось? – Волчок с тоской подумал о встрече с Огненным Соколом. На заставе служить было гораздо проще.
– Да. Для начала чудотворы дали добро на осаду замка. И на самом деле у меня к тебе серьёзное дело, гораздо более важное, чем твои шуры-муры с моей дочерью. Головы он не теряет… А кто избил горбуна при всём честном народе?
– Горбун убивал детей. Я жалею, что не изрубил его в куски.
– Да ладно, это я к слову. Слушай меня: я никогда раньше о невозможном тебя не просил, а теперь попрошу. Чудотворы передали Храму оружие – бездымный порох. Его будут называть оружейным хло́пком. Мне нужно знать, где его будут делать и где хранить. Иначе замок за один день сровняют с землей. И это будет не самое страшное – того и гляди от Хстова камня на камне не останется.
– Всё зависит от того, где я буду служить. Если на заставе, это невозможно.
– Сделай невозможное, Волче. Из этого оружейного хлопка будут делать разрывные снаряды. Представь себе, что бочка с порохом влетает в это окно и взрывается, – вот что такое этот оружейный хлопок. И стрелять они будут с расстояния в тысячу локтей, их не достанут ни лучники, ни наши пушки. А три их пушки за час уничтожат замок: им не надо остывать по полчаса, скорострельность примерно один выстрел в минуту. Мы даже не успеем вывести отсюда женщин и детей. Десяток выстрелов, и упадет стена. Ещё три – и рухнет Укромная.
– Я попробую.
– Если тебе придётся выдать себя – уходи в замок. Эти сведения стоят того, чтобы считать твоё дело в гвардии законченным. Кстати, в сумке – гвардейская форма. Не новая. Сапоги я взял побольше. Во-первых, боялся, что будут жать, во-вторых, нужно хоть одно отличие от тех примет, которые теперь знает Огненный Сокол.
– Нельзя носить сапоги не по размеру, стучать будут. Это сразу заметно.
– Наматывай портянки потолще, – пожал плечами Змай. – И подковки прибей – никто стука не услышит.
– Понимаешь, если Огненный Сокол хоть раз уличит меня во лжи, он никогда мне больше не поверит.
– Право, не будет же он тебя разувать? – фыркнул Змай.
– Знаешь, когда я болел тифом, он раздевать меня не стал, но рубаху порвал до подола. Проверял, есть ли сыпь.
– Вот как… Я не знал.
– Именно так. Хотел сказать тебе спасибо за вычищенную саблю – её он проверил тоже. И булавку, конечно…
– Твоя золотая булавка мне надоела хуже горькой редьки – я сделал сразу четыре. Две будут у Зорича, если снова потеряешь – возьми у него.