Клавдюшкин опаздывал.
Провертевшись большую часть ночи без сна, отключился под утро. Будильника не услышал. Проснулся оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо.
— Вставай-вставай, дарагой, щастье сваё праспишь, — Клавдюшкин только глянул в окно и кубарем скатился с кровати. Рванулся в ванную, одеваясь на скаку. Пока натягивал майку, запутался в штанинах джинсов. Естественно, споткнулся. Естественно, с размаху приложился физиономией о дверной косяк. Естественно, нос тут же распух, глаза заплыли и под ними образовалась пара кругов нежно-лилового цвета…
— Вах! — коротко и ёмко описал полученный художественный эффект дедушка Имеди.
— Аааа, пропади оно всё пропадом! — матом сказал Клавдюшкин, вывалился на улицу. И побежал.
Ирка проснулась ни свет ни заря. Гладила котов. Бродила кругами по комнате, места себе не находила — что-то гнало её на улицу. В город. Вышла на воздух, стало легче. Ненамного, но легче. Перепад давления, — решила Ирка.
Кофе. Откуда-то пахло кофе. Ирка жила на улице Арагви, а запах кофе доносился из-за угла, из маленькой пекарни «У Буки». Ирка пришла прямо к открытию, сдоба была свежайшей, хозяин улыбчивым, кофе — душистым и на редкость вкусным. Внезапно среди вездесущих эклеров и шу обнаружились Иркины любимые булочки с корицей. Ирка возликовала, странно начавшийся день реабилитировался прямо на глазах.
В пекаренке Ирка просидела без малого час, примостилась на жёрдочке у окна и просто смотрела на прохожих. За стеклом, как рыбки в аквариуме, туда-сюда прогуливались смешные влюблённые парочки, неспешно брели по своим делам степенные беловолосые старцы, стремглав неслись куда-то лохматые большеглазые мальчишки, вальяжно раскинувшись, возлежали на тёплом камне тротуара мохнопузые коты. Каждый раз, когда открывалась дверь пекарни, внутрь вихрем врывались звуки улицы — обрывки разговоров, птичий гомон, звяканье велосипедных звонков. Ирка решила пойти на реку. Взяла ещё один кофе, булочку в бумажном пакете засунула в карман кофты и направилась к выходу.
Григорий Петрович стоял по центру комнаты и рассматривал заставленные книгами стеллажи. Они с Клавдюшкиным договорились, что Григорий Петрович постережёт квартиру, пока хозяин отсутствует. Иркин папа был только рад — завзятый читатель, он уже предвкушал длинные вечера, проведённые за любимым занятием.
Вытянул с полки увесистый том. И, осматриваясь в поисках места, где можно было бы осесть с добычей, заметил торчащую из-под кровати книгу. Книга «Алгоритмы. Построение и анализ» была огромной, толстой и тяжеленной. Что она делала под кроватью, было совершенно непонятно — Клавдюшкин ничуть не походил на человека, любящего читать в постели. Григорий Петрович пожал плечами. Увидел приоткрытый ящик тумбочки, где, должно быть, лежал сей почтенный фолиант. И выдвинул ящик полностью…
Из ящика на Григория Петровича недобро уставились три десятка презервативов. Три десятка квадратиков, ощетинившихся мелкими стальными шипами. Иркин папа запустил руку в ящик и выудил оттуда одного такого стратегического ежа. С тыльной стороны колючую упаковку украшали обыкновенные канцелярские кнопки… Григорий Петрович перевернул книгу — вся обложка сзади была испещрена крохотными оспинками — следами от иголок.
— Оррригинааально, — задумчиво протянул Иркин папа.
Верующие от неверующих отличаются в основном тем, что просьбы от первых поступают в Небесную Канцелярию не просто ежедневно, а по нескольку раз на день — сначала по традиции просят еды, защиты и не соблазнять. Потом переходят к более личным просьбам. Неверующие же чувствуют себя немножко изгоями, немножко бунтарями, и просить решаются только в крайнем случае, по очень большой необходимости. Все эти просьбы поступают прямо на рабочий стол Главному. В Канцелярии его уже в шутку давно переименовали в Стол Заказов.
Главный разбирал Стол и разговаривал с Анхелем (Главный всех ассистентов называл в зависимости от настроения — Анхель, Анжело, Анжела и Геля. Сейчас, судя по всему, настроение было насквозь рабочим).
— Вот скажи мне, если кто-то приготовил суп и разлил его всем по тарелкам, суп в тарелках будет таким же, как и в кастрюле? — вопрошал Главный. Анхель, не понимая, к чему Главный ведёт и от этого немножко нервничая, отвечал уклончиво…
— Ну, это с какой стороны посмотреть… Ощущение вкуса может меняться в зависимости от глубины посуды, от материала, да даже от формы ложки…
— Да с какой стороны ни смотри! — перебил Главный, — Суп, это суп и есть! Будь он в кастрюле, в тарелке, в ложке или во рту! Это — суп.
— А когда переварится, то вроде бы уже и не совсем… — от Главного вдруг запахло озоном, воздух вокруг него начал сгущаться и искрить.
— Может я, это, пойду? — робко предложил осознавший, что ляпнул что-то не то, Анхель…
— Иди уж, подобру-поздорову…
Дверь за ассистентом давно закрылась, а Главный всё ещё продолжал недовольно потрескивать.
— Ну вот и на кой ляд они все норовят своей ложкой мимо тарелки — да в кастрюлю?…
Главный не очень любил разбирать Стол. Вообще не любил. Каждый раз это занятие казалось ему бессмысленным. Зачем, спрашивается, нужно было вкладывать в каждого душу, кусочек себя… Можно сказать, предоставить каждому своего личного полномочного представителя. Всячески напоминать про образ и подобие… Зачем? Чтобы что? Чтобы Главному потом приходилось разгребать горы корреспонденции с просьбами из разряда «Мама, принеси мне из шкафа конфетку, мне лень вставать»?
Изначально стол задумывался, как возможность обратиться к Главному напрямую, когда ситуация сложна и запутана настолько, что своими силами её никак не решить. А получилось всё, как всегда…
Раздосадованный Главный выудил из кучи записку со знакомой формулировкой (последние лет пять Григорий Петрович любое обращение заканчивал фразой: «и внуков»). Улыбнулся. И переложил записку в папку «сделано».
Ирка и Клавдюшкин столкнулись в дверях кафе. Просто стояли и смотрели друг на друга. Молча. А потом всё вокруг вдруг потемнело и перестало быть.
***
Ирка приподнялась на локте. Осмотрелась. Постель не была лучшим наблюдательным пунктом, с неё можно было разглядеть только книжные стеллажи, разбросанную одежду. Зеркало. И Клавдюшкина, мирно сопящего рядом.
Свесившись с кровати, обнаружила открытый ящик тумбочки и книгу. «Алгоритмы. Построение и анализ.»
Тихонечко оделась и направилась к зеркалу, нашаривая в сумочке тушь.
— Даже не думай, — раздался сонный, но очень решительный голос.
— Я только ресницы накрашу, — буркнула Ирка.
— И в Грузию едем вместе, я тебя с дедушкой Имеди познакомлю…
— А я тебя — с папой, он, кстати, скоро придёт… Ты ему обязательно понравишься.
— Знаю. Уже. Взаимно.
Когда раздался стук в дверь, Ирка, Клавдюшкин и Григорий Петрович сидели на кухне, пили чай и искоса поглядывали друг на друга.
— Кажется, мама приехала… — упавшим голосом доложил Клавдюшкин.
— Мама — это не страшно. Маму я беру на себя, — заявил Григорий Петрович и пошёл к дверям встречать вторую большую любовь всей своей жизни.
Иркин куратор явился к Главному с просьбой на перевод.
— Уверен? Хранители — работа спокойная, ни адреналина тебе, ни карьерного роста. Да и Земля опять же — сыро, холодно… оно тебе надо?
— Имеди заходил недавно в офис. Рассказывал разное из жизни. Говорит, нравится ему, интересно. Имя красивое себе выберу, — размечтался куратор.
— Да и должен же кто-нибудь присмотреть за этой троицей, — сказали хором.