– Противоречивая и таинственная история Ватикана, в котором во все века кипели страсти, и плелась паутина интриг, связана с политикой и только с ней, – несколько заумно и пафосно начал Борис. – Множество разных религиозных общин всегда старались захватить абсолютную власть над народами, история человечества – наполовину борьба таких сообществ. А удалось это только римской, уж точно не самой крупной, религиозной группировке. Почему? Я задаюсь этим вопросом уже не первый год…
Ополовиненная группа сидела в гостиной. Совершенно по-летнему тёплый день медленно, но верно, продвигался к закату. За столом чаёвничали шестеро. В пять утра Борис и Ксения отправлялись в Рим. Остающимся было грустно, улетавшие тяжело вздыхали, разговор не клеился. Но слова Бориса группу всколыхнули.
– Не гневи Бога, немец! – раздражённо сообщил пространству Василий Иванович, кусая пирожок. Безвинно пострадавший пирожок безропотно пал жертвой религиозной вражды, но мира после этого, как водится, не наступило.
– А я считаю, что Борис абсолютно прав, – возразила Елена Дмитриевна.
– «…Обративший грешника от ложного пути его спасёт душу от смерти и покроет множество грехов…» (1).
– Он не грешник, Василий Иванович, он Белый маг…
– Антихрист, значит, – Василий Иванович был непримирим, как и полагается истинному верующему. Но зато всегда готов был принять раскаяние. Если оно, конечно, было.
Неожиданно произведенный в Антихристы, Борис возмущённо фыркнул, но, посмотрев на любопытствующую жену и двух подружек, с горящими глазами продолжил:
– Не одна и не две, а множество легенд, взятых из совершенно независимых источников, утверждают, что римскую христианскую общину основал не кто иной, как апостол Петр. Римская группировка этим подчеркнула свою близость к мессии и выиграла в битве за превосходство. Между прочим, мы с вами точно знаем, что Пётр жил и умер в Риме. Знаем, где его могила, и что, со временем, над ней воздвигли Храм…
– Не богохульствуй, Борис, да и звали его не Пётр! Его подсунул миру наглый и беспринципный Петроний, чудо, как напоминающий мне одного человека…
***
– Как Вы считаете, кардинал, на этого Кастро можно положиться? Я никогда не имел дел с чёрными…
– Меня удивляет ваш вопрос, дорогой друг. Ведь это в вашей стране негры – униженное и оскорбленное стадо без пастыря, вполне заменившее европейский пролетариат. К тому же, Кастро не негр, он из вполне образованной кастильской семьи дворян…
– Побеспокойтесь о безопасности Ватика…
– Простите, кого?
– Это вы извините, я стал забывать, что люди мало читают. Название Ватикан не имеет отношения к Библии и латыни. Двадцать восемь веков назад этруски хоронили своих мертвецов вне городских стен. Вант, слуга Чаруна, позднее названного Аидом, следил за этим местом. Это его изображают с крыльями. В его руках сплелись бородатые змеи. Уничтожьте его посланцев, ибо они мешают нам…
Из телефона послышались звуки, сильно напоминающие карканье вороны на погосте, и разговор прервался. Кардиналу Сьяраконти, посмевшему перечить, на миг стало дурно. Голова закружилась, и, неожиданно, он почувствовал облегчение. От того ли, что тысячи миль отделяют его от абонента, или, может быть, недосказанность давала надежду?
Телефонную трубку хотелось отшвырнуть, как ядовитую змею. Но он положил её подчёркнуто тихо, мягко – точно она и, впрямь, была ядовитой гадиной и могла проснуться резкого движения.
От потолка отделилась еле заметная, при свете дня, тень.
Кардинал снял очки, протёр их и поднял голову.
– Я чувствую тебя, – шепнули сухие губы. – Нам остаётся только молиться, в надежде на твою светлую душу…
Тень удивлённо замерла, на фоне фрески с изображением Савла. Через минуту облако, пожав призрачными плечами, неторопливо последовало в сторону личных покоев Анджело Ронкалли, а кардинал продолжил свою беззвучную молитву.
– Я ощущаю присутствие твоё. Кто ты? Неужели, в наш мир попало твоё ядовитое семя? Где Вышинский с его армией экзорцистов?
***
– Всё в руках божьих, дорогой мой Аллен, пути Господни неисповедимы. И, хотя использование ядерного удара, для ликвидации революции под носом США, не совсем входит в наши планы, однако, морально мир готов к переменам, а уничтоженный остров компенсирует все наши траты и принесёт колоссальную прибыль в будущем…
Аллен Уэлш Даллес, растерянно стоял почти на середине серо-синего ковра и слушал тихую размеренную речь странного старика в инвалидном кресле. Слова падали на него, подобно большим булыжникам с круглыми гладкими краями.
«Не увернёшься, – почему-то подумал он. – Если захочет – попадёт, и будет совершенно всё равно, круглый край у него, или острый».
Аллен не понимал, какая сила сегодня притащила его в этот старый дом, построенный во времена Линкольна. Почему он стоит и слушает этого человека. Ведь это безумие! Войну легко начать. А закончить…
– Зачем русским ядерный конфликт? – попробовал он задать вопрос. Вопрос не возражение, не попытка сопротивления, но… порой, простой вопрос, заданный вовремя, может образумить, или, хотя бы, взять паузу на обдумывание. – При всём самодурстве их лидера Хрущева, они не могли ещё забыть итогов Второй мировой. По самым скромным подсчётам, Европа потеряла семьдесят миллионов человек…
Сидящий в кресле слегка сморщил нос, он не любил возражений.
– Мир приобрёл знания, уважаемый, а люди плодятся быстро. И, почему бы коммунистам не провести эксперимент, подобный нашему в Хиросиме? Во всём надо видеть пользу. У нас пострадает побережье, но, в течение десяти лет, их строй исчезнет с лица планеты, а мы приобретём ни с чем не сравнимые возможности. Просто не мешайте ходу истории. И присядьте, наконец! Руммель, подай мистеру Даллесу кофе.
***
Борис потянулся и посмотрел в окно, отметив для себя, как красиво вырисовывается в свете солнца точёная фигура жены. Её малиновые туфли удивительно сочетались с восхитительным цветом чуть полноватых губ, тёплым блеском густых волос, уложенных в высокую причёску.
Ксения почувствовала взгляд мужа, сделала суровое лицо и удовлетворённо отметила:
– Извращенец!
«Угораздило же с утра попытаться прислониться к её горячей со сна груди», – подумал, муж. Он, быстро опустил взгляд, но было поздно. Осталось только смягчить последствия.
– Красавица, – шепнул он…
Она хитро прищурилась и, едва сдерживая улыбку, констатировала, оценив его внешний вид:
– Следует признать, что вы, мистер Кесслер, тоже весьма ничего.
Третий день они прочесывали окрестности Замка Ангела в поисках «удобной норы», (со слов их незаурядного руководства), предназначенной для прохода в самое сердце Папского государства. Причём, командировали их туда не просто так, а для встречи с живущим там последнее тысячелетие привидением. К сожалению, пока золотой ключик, ведущий к осуществлению их очередной авантюры, находился где-то под панцирем обитающих в канале «тортилл». Поиски осложнялись присутствием многочисленных карабинеров и раскручивались на фоне мрачных предсказаний из непрерывно кричащих о Карибском противостоянии газет. Всё это изрядно нервировало. Тем не менее, приказ к исполнению поручения был озвучен безапелляционно и обсуждению не подлежал: «Встретиться с Иосифом и забрать перстень Жака де Моле, хранящийся в кладовой, принадлежащей почившему шесть веков назад папе Клименту».
***
Его Высокопреосвященство кардинал Стефан Вышинский стоял у окна своего кабинета и смотрел на просыпающийся Рим. В кабинете было ещё темно, и только в углу, напротив, ковром расстилались пугливые лучи рассвета. Вечный город встречал свой очередной восход. Правда, Стефан уже знал о распоряжении спускаться в нижние этажи и, глядя на растущее над горизонтом светило, представлял, как цепочка чёрных, переполненных ядовитой радиацией облаков медленно ползёт над водой с далёких западных островов.
Ещё месяц, назад никто не сомневался в начале грандиозного конфликта, который, в очередной раз, предстояло пережить грешникам. Сейчас эта уверенность только укрепилась. «Господи, спаси и помилуй неразумных рабов Твоих», – почему-то подумал он и, автоматически коснувшись нательного креста, пошёл пить кофе.
Слава Высшим, его, Стефана, как нужного и важного, поставили перед лицом суровой правды, и он, не испытывая значительного снисхождения перед новым методом выбраковки неразумного стада, готовился быть статистом. И даже намеревался, (конечно, по истечении положенного карантинного времени), оказывать посильную помощь нуждающимся в утешении.
***
Борис стоял рядом с парадной лестницей отеля и ждал. Он уже трижды свернул и развернул купленную здесь же Corriere dello Sport – Stadio, несколько раз зевнул и даже ухитрился порезать палец острым краем газетной бумаги. Ксения, как обычно, опаздывала. В последнюю минуту его жена, всё-таки, решила, что её маленькое новое чёрное платье не годится для поисков, и потому задержалась в номере, собираясь переодеться. Борис лизнул саднящий палец и, в который раз, глубоко вздохнул. Желудок недовольно заурчал, требуя законный завтрак, а муж и отец невольно вспомнил уютную гостиную и Телицына, с вечной поварёшкой в руке. Вестибюль отеля, оформленный в вычурно-изысканном стиле, мешал сосредоточиться на задаче. Да ещё и супруга…
Наконец, зашуршало ковровое покрытие лестницы, и Борис поднял взгляд. Тёмно-синие брюки, бледно-розовая водолазка, цвета морской волны пиджак. Волосы заколоты, но несколько прядок – совершенно случайно! – касаются ключиц, струясь по точёной шее…
– Не волнуйся, мы ещё успеваем поесть, – улыбнулась она и протянула руку.
– Волшебница, – смог выдохнуть Борис.
– Мы пойдём пешком, сегодня не жарко, – продолжила Ксения. – В конце концов, есть официальный вход!
В воздухе была разлита первая осенняя прохлада. В канале, приветствуя новый день, квакали лягушки. Пара прошла через мост и остановилась перед небольшой дверью, почти вросшей в стену, и, располагающейся много ниже уровня пешеходного моста.
– Мне кажется, дорогой, нам сюда, – улыбнулась туристка. Пара спрыгнула вниз, старая дверь заскрипела, и они исчезли в небольшом сухом коридоре.
***
– Я ошибаюсь, или ты, в самом деле, так хорошо видишь в темноте? – через двадцать минут удивлённого молчания решился спросить Борис.
И, действительно, Ксения уверенно шла в абсолютной чернильной мгле, крепко держа под руку спотыкающегося мужа. Слишком уверенно.
– А? Что?.. да, хорошо. Не сбивай. Это не я ориентируюсь. Кстати, у тебя какое предчувствие?
Борис споткнулся о камень, охнул и подумал вслух:
– Никакого.
– Значит, остановимся на плохом.
– Не начинай меня пугать, пожалуйста. А что поэтому поводу думает твоя подружка?
– Шути-шути. Моя подружка голодна.
Борис скрипнул зубами, но промолчал. Где-то через триста шагов стало светлее, и наконец, авантюристы поняли, что находятся под Собором.
Ксения резко остановилась и громко позвала:
– Иосиф?!
Над людьми повисла серая марь.
– И не стоит так орать! Принесли? Давайте!
– Мы меняемся! – напомнила Ксения. – Базилика Сан-Клименте немного расстроилась, когда мы забрали у неё кольцо.
– Это для вас кольцо, а для меня помощник явился, – хмыкнуло облако. – Вылезай-давай.
Хмурый Харлампий вырос среди камней старого кладбища…
Иосиф наклонил голову, здороваясь… и на ладонь Бориса легло кольцо. Древнее, без блеска, тяжёлое.
Обмен состоялся.
…Они вылезли ближе к вечеру. Пасмурный день, перед самым закатом, отмыл небеса, и людям открылось синее-синее небо, с небольшими ватно-пушистыми тучками, убегающими куда-то на запад. Тонкая дымка висела над затхлой водной гладью канала. Грязная после лета, перебродившая вода казалась тёмной и неподвижной. Но и там, в этой вонючей жиже, продолжалась жизнь. Шустрые водомерки быстро перемещались чёрными точками, и серебристый росчерк пескаря мелькал под водой. В прибрежном тростнике квакали лягушки, кричали какие-то птицы.
Борис подпрыгнул и вылез на мостовую. Затем нагнулся и поднял на поверхность свою жену. Чуть претерпевшую ущерб в безупречности костюма, но вполне довольную. Ксения прижалась к тёплой груди мужа и сказала:
– Кстати, Кесслер, я давно тебе не говорила… горжусь тобой!
***
27 октября в 12.30 разведывательный самолёт был сбит над территорией Кубы зенитной ракетой. Погиб пилот. Этот день вошёл в историю «чёрной субботой». Мир готовился сделать один шаг в пропасть ядерной войны.
За два месяца до гибели летчика ВВС США майора Рудольфа Андерсона, служители Бога в Ватикане спустили в подземные хранилища более 70% всех ценностей. 12 октября из Собора Святого Петра вынесли ВСЕ скульптуры, по официальной версии, «для чистки и мойки». Их вернут позже, 2 ноября – за одну ночь.
Доподлинно известно, что Папа Иоанн XXIII отказался покинуть свой кабинет. Записаны его слова: «Анджело Ронкалли боится, Иоанн XXIII молится».
12.20 в Рим пришла огромная тяжёлая чёрная туча. Слышались глухие раскаты грома, и до 13.10 небо над Колизеем бросало на сухую землю пучки молний. В эту «сухую грозу» погибло 11 человек. Ни до, ни после, (во весь период метеорологических наблюдений), в Италии не знали таких осенних гроз.
Из коллекции бесследно исчезло кольцо тамплиеров. Его исчезновение было зафиксировано уже 28 октября. Смотритель отец Антонио Месси, до конца своих дней, утверждал, что видел его утром субботы.
И, наконец, ученик Стефана Вышинского, старший экзорцист Ватикана, отец Габриэле Амарт, умерший в 2016 году, позволял себе говорить с Дьяволом… он утверждал: «Сатана – это чистый дух, хотя иногда, он появляется, как бушующее животное». В 2010 году он заявил, что Сатана скрывается в Ватикане. Папа Павел VI в 1972 году, сожалея, что «дым Сатаны откуда-то проник в храм Бога», рассказывал, как часто тёмный дух пьёт утренний кофе и беззвучно беседует с себе подобным нечистым, прозываемым странным прозвищем Ха-Ра-Лампий…
***
Ирина Антонова, долгие годы, (с 1961), бессменно возглавлявшая Музей изобразительных искусств в Москве, вспоминала:
«Сразу после октябрьских праздников, утром, войдя к себе в кабинет, я обнаружила сидящего на диване молодого человека, в строгом тёмном костюме. Он вежливо поздоровался, предъявил удостоверение КГБ и передал мне в простой деревянной коробке артефакт необыкновенной ценности. Только после его ухода, я задумалась: откуда сотрудник КГБ взялся в моём закрытом снаружи кабинете, при том, что я первой пришла в тот день на работу…
Впрочем, подлинность артефакта не вызывает никаких сомнений. В 1979 году Конклав написал прошение о репатриации, якобы похищенного кольца Папы Климента. В связи с открывшимися обстоятельствами, оно было убрано из центральной экспозиции и передано на хранение под номером 253490/56, вначале в запасники Исторического музея, а затем, в конце 90-х, в Лавру. Уходя, странный человек поклонился мне и сообщил, что мне суждена долгая и счастливая жизнь…».
______________________________________________________________________________
1. Иакова 5:20
Эту клиентку я в упор не помнил. Может, продал «хрень» не ей, а ее подруге или родителям? Потому что забыть такое я бы не смог!
Увидел это прекрасное видение на пороге гостильни – залюбовался, тут любой залюбовался бы: фигурка супер, личико – картинка, глазки-бровки-губки – все такое… не просто красивое, а завораживающее… волшебное…
А потом она открыла рот.
И волшебство растаяло.
Осталось непреходящее удивление, сколько на свете ду… альтернативно мыслящих. И насколько альтернативно они могут воспринимать простейший текст!
Девица Нести (предки Анастасией назвали, пфе, некавайно!) уже час выедала мне мозг, причем впечатление, что даже не чайной ложечкой орудовала, а сразу целым совочком.
Ничего не слушая, ни на минуту не усомнившись в своей правоте, красавица требовала даже не немедленного возвращения домой, это бы я еще понял. Но ее интересовало совсем другое! Что – я уже говорил. И она желала, чтобы я срочно (вот ну прям счас, она, мол, за срочность доплатит!) сгонял в Москву и все это приволок!
— Зая, пойми, я не могу ждать, мой пусик очень ревнивый! День-два он еще без меня потерпит, а потом? Приедет и будет отрывать голову! Он меня так любит!
Дурдом. А может, без головы ей будет лучше? Мозга-то там все равно нет! А у меня есть? Что-то я уже сомневаться начинаю. Может, его уже весь и выклевали?
— Любит – значит, не оторвет, — попробовал утешить я, размышляя, куда это сокровище деть.
Небесные очи хлопнули наращенными ресничками:
— Зая, ты не в материале! Любит он меня! А голову оторвет – тебе.
Ну, спасибо! Всю жизнь мечтал ревнивых идиотов отваживать. Голова уловила грядущее на себя покушение и отреагировала предсказуемо – в висках ощутимо заныло. Да-а… отвык я тут от таких девушек. Забыл даже как общаться, не нарываясь.
— Так что тебе лучше соображать побыстрее! – победоносно закончила свою мысль девица.
— Сама соображай! – обозлился я. – Сказал же, в объявлении ни слова не было о поставках товаров! Там речь шла о возвращении домой! Домой, поняла?
Я хотел добавить, что даже это под большим вопросом, что мы просто хотели помочь тем попаданцам, которые из-за неведомого приборчика загремели сюда и попали в беду, дать жилье, поделиться информацией, помочь с работой или лечением, если надо.
Но Нести снова хлопнула ресничками и посмотрела снисходительно:
— Зая, ты дурак?
— Чего?!
— Домой, ха! Нашел дуру! Тут у меня пусик, он меня любит и все для меня делает, тут у меня особняк, прислуга, мне все девочки в городе завидуют! Потому что я самая модная и красивая, вот. Вот я счас я прям все это брошу и помчусь в Москву ЕГЭ сдавать! А потом еще пять лет в каком-то вузе горбатиться, чтобы папа дальше на работу выпихнул? Щас! Пусть обезьяны ишачат! Им за это бананы дают!
Я не нашелся что сказать на такую незамутненность. Вот откуда у красивых девчонок такая непробиваемая уверенность, что им всегда и все должны? Только потому, что талия шестьдесят сантиметров, бюст больше девяноста и хорошенькая мордочка? Мол, к этим неоценимым сокровищам нужно только добавить побольше наглости – и мир ляжет к ногам без сопротивления. Даже как-то жалко стало ее «пусика». Он-то мне ничего плохого не сделал, за что я спустил на этого бедолагу неотразимую Нести?
— Послушай…
— А сервис у вас отвратительный! – тут же перебила меня мстительная девица.
Я даже забыл, что собирался сказать.
— Что?
— Сервис, говорю, ни к черту! Сопровождающего не дали, в отеле удобства – сплошной ужас, про кредитки никто не в курсах, если б не пусик, мне бы пришлось мыть посуду, чтобы отрабатывать проживание, представляешь?
Я не представлял. Нести и посуда монтировались в воображении так же, как и стадо мамонтов и Крабовая туманность. Мне вообще всегда было некомфортно разговаривать с такими. Дурацкая история с моей первой щенячьей влюбленностью пнула в свое время под вздох так, что надолго отшибло даже интерес к девушкам вообще, включая и тех, с «пониженной ответственностью». Потом прошло, конечно… но и потом свихнутые мозги при общении с любой более-менее красивой в первую очередь оценивали ее одежду, сумку и прикидывали, на чем ее можно наколоть. Может, надо было Славке с ней поговорить? А то, чувствую, конкретно с этой землячкой мы не поладим.
— Я даже жалобу на вас подать хотела, но теперь передумала – живите. Если заказ доставите. И вообще, ты тут кто, менеджер?
Э-э… ну, можно, наверное, и так сказать?
— Почти.
По-моему, я упал в ее глазах еще ниже.
— Почти-и? — сморщила хорошенький носик любимая девушка пусика. — Знаешь, займись чем там тебе положено, кофе что ли, принеси. А мне начальника позови.
Голова удвоила старания, намекая, что от источника беспокойства желательно удалиться. И подальше. Желательно сразу в столицу. Там меня в худшем случае тихо отравят или спалят, но хоть мозг выносить не будут!
— Здесь нет кофе.
— Как?!
Я поискал доступную для нее формулировку.
— Перебои с поставками.
Девушка что-то посоображала. И выдала:
— А зачем тогда рекламу рассылаете?
Где там Пятеро богов? Не помню, кто там из них отвечает за терпение, но сейчас оно мне очень срочно нужно и в больших количествах! Ниспошлите, милостивые! Реклама, вы подумайте! Хорошо, Славка не слышит…
Нет, к Славке это дивное создание подпускать не стоит. И вообще, кого-кого, а ее-то ведь спасать не надо? Она здесь как та самая рыба в воде. Ага, пиранья, в Амазонке. Попробуешь спасти – сожрет и не подавится. Значит, задача какая? Вежливо спровадить, взяв телефончик… тьфу, адрес.
Ага.
Мобилизовав память, нервы и включив сильнейшую мотивацию, я таки выпроводил несказанную красоту к ее ревнивому пусику. Рассыпался в комплиментах, обещал ей эксклюзивную косметику (надо будет узнать, что тут из этого есть и где его можно достать), пообещал, что она сможет поразить своего любимого до глубины души, только поставка будет всего одна в этом году, а желающих много, и все надо держать в секрете. Подарил зажигалку, кое-что из украшений, раз уж она такая модная, коробочку пастилы…
Вроде прониклась. Но уходить не спешила. Видно, какой-то из комплиментов все-таки попал в цель, и меня перевели из категории «тупая обслуга», повысив до «мелочи, достойной болтаться в свите». Меня милостиво убрали из «зай» и назвали «котиком». И даже попытались очаровать. Не всерьез, скорее так, для коллекции. Купился бы – стал бы «козел, которому только одно и нужно». Не купился – получи ярлык гада и импотента. Вот это мне точно не было надо!
Я напрягся и намекнул, что она супер, секси, самая-самая… и я даже готов принять от нее жалобу на моего начальника, хоть он не только не «котик», но даже не «зая». И вообще личность нечуткая, дуб дубом. Но есть проблема: жалобы принимаются только в центральном офисе, но для этого надо туда вернуться. Домой, то есть. В Москву девица не захотела. И наконец, стала собираться.
Когда она в пятый раз вернулась что-то дописать в список, голова уже болела всерьез. Голова тоже не хотела в Москву. Тут эта Нести одна, а там такие стаями бродят. Ничего не понимаю. У нее же все-таки есть мозг, как она ухитряется не думать? Или думает, но как-то очень альтернативно?
Как она пароль только назвала? Ну, Москва, положим, понятно. Но Пушкин? Может, просто повторила, как попугай?
Когда Нести, нагруженная подарками, все-таки добралась до дверей гостильни, я не выдержал:
— Слушай, Нести, а ты откуда слово Пушкин знаешь?
Девушка подпрыгнула:
— А ты почему спрашиваешь? Ты и их можешь достать?
Кажется, я чего-то не понимаю.
— Кого – их?
— Ну Пушкина же! Это мои любимые конфеты!
— Что?
— Ну да, трюфели ручной работы! Вкууууусные! Котик, если ты их достанешь…
Трюфели меня добили. На автомате выпроводив землячку, я вернулся в гостильню, напрочь забыв, что меня там ждет еще один… попаданец. Но он, точнее, она, завоевала мое внимание мгновенно. Дело в том, что рядом с ней на низкой длинной лавке восседали две громадные серые зверюги, которых я узнал моментально.
Кавказцы. Те самые, которые псы.
Хм…
Mary выслушала Нину в напряжённом молчании, одновременно принимая от Платона файлы с поездки в Орлово, потом так же молча включила чайник и стала готовить для неё завтрак.
— Нина, я ведь не мать ему… то есть, по документам только и только для того, чтобы меня не забрали… как же я сватать-то буду? Он хороший парень, и Динара с ним будет как за каменной стеной… тебе варенья или мёду?.. но я же киборг!
— Радуйся! Они воспринимают тебя как человека, как приёмную мать… всё же хорошо! Тебе Платон скинул видео, посмотри… ты начнёшь, а я помогу… ты справишься. Очень вкусные блинчики… с корицей? Начало разговора стандартное, ты спрашиваешь, я отвечаю…
— Заметно? — улыбнулась Фрида, — с корицей… но это в твороге корица, а не в тесте. Сама придумала… вкусно ведь? Именно что я должна спрашивать… а без этого никак?
— Очень вкусно. Спасибо за завтрак. Не переживай, у тебя всё получится.
— Будем надеяться… а вот если бы я захотела уехать в деревню и жить в этом доме как жена и хозяйка… отпустишь?
— Без проблем, найди себе замену в модуле… и можешь улететь в деревню. А ты хочешь уехать?
— Я думаю… — совершенно спокойно ответила Фрида, — понимаешь, старик вдовец, старшие сыновья женаты и уже сами имеют сыновей, сейчас младший свататься будет… дом большой, конюшни… а за хозяйку жена старшего сына…
— Так она за хозяйку и останется, а ты будешь вроде няньки при детях… внуках и правнуках старика. Будешь вроде бабушки. Тебе это надо? А здесь… ты без проблем можешь руководить и большим коллективом… у нас нет председателя сельсовета. Конечно, должность выборная и ты можешь не пройти по результатам голосования… но предложить твою кандидатуру я могу. Если ты сама согласна, конечно. Мне пора идти… встречать гостей.
— Знаешь, бабушкой быть я не готова… по программе я должна воспитывать детей, но… мне пока здешних детишек достаточно. А про сельсовет… неожиданно. Я подумаю… спасибо. Сейчас мне тоже надо подготовиться… я подойду.
По пути от модуля к дамбе на Славный остров Нина прошла мимо левад и почти четверть часа смотрела на спокойно гуляющих лошадей.
***
Хозяин конефермы со старшим и младшим сыновьями, двумя DEX’ами и двоюродной сестрой, которая жила в другой деревне и была уже бабушкой, прилетел ровно в половине десятого утра. И вся нарядно одетая толпа крестьян спокойно расположилась на крыльце, собираясь ждать так долго, как будет угодно хозяйке этого дома.
Нина без проблем могла бы выйти к гостям сразу же — но тогда они могли бы подумать, что ей не терпится избавиться от девушки, выдав её поскорее замуж. И потому она выжидала хотя бы полчаса, сидя вместе с Хельги и с переодевшейся в светлое платье Динарой в зимнем саду и наблюдая за гостями. Платон в это же время в домике охраны уговаривал Змея и Волчка выйти к гостям в праздничных (белых с вышивкой) рубахах, а не в повседневных (сине-клетчатых), которые оба DEX’а надели вместо рабочих комбинезонов на случай вероятной ритуальной драки с женихом.
Тем временем к гостям подошла Фрида, одетая так ярко и празднично, словно сватать прилетели её, а не девушку для её приёмного сына. Она явно волновалась — и Нина про себя радовалась, что Mary научилась не скрывать свои эмоции.
Фрида поздоровалась, старик что-то ей сказал чуть слышно, она заметно успокоилась, повернулась к Нине и начала ритуал:
— Доброе утро всем, у вас «товар», у нас «купец»…
Нина спокойно отвечала, переводя взгляд с Фриды на высокого статного светловолосого парня в форме курсанта Полицейской Академии и обратно. Когда первый круг вопросов закончился и Фрида начала задавать те же вопросы по второму кругу, Нина неожиданно для себя спросила парня:
— Ростислав, куда планируешь идти на работу после окончания учебы?
— Пока не думал, — смутился парень, — куда распределят… в нашей деревне полицейский не требуется, а в селе есть… уедем после свадьбы в город, скорее всего… но я там никого не знаю… почти.
— Нам нужен участковый, — поддержал жену Платон, — и мы вполне можем направить на тебя заявку в Академию, чтобы тебя распределили на наши острова. У нас же не только колхоз… если точнее, у нас колхоз «Заря» на территории Сомовского сельского поселения. И ещё нам нужен председатель сельсовета… но эта должность выборная.
— Но по обычаю жена должна следовать за мужем, а не наоборот, — возразил отец жениха.
— Так она и будет следовать, — ответила Нина, — он по распределению получит должность участкового в нашем сельсовете, а Динара последует за ним… если мы сейчас договоримся, то есть время выбрать место для их будущего дома. И поставить фундамент… если венчание назначим на Купалу, то будет время и дом поставить. Или вы предпочитаете квартиру в пятиэтажке?
— Дом лучше, — пробормотал Ростислав, — но… сначала надо точно знать, что я сюда попаду. Посмотрю сначала… это слишком неожиданно… я думал, Динара со мной полетит к месту службы…
— Она полетит к твоему месту службы, — уверенно заявил Платон, — сейчас она поселилась на втором этаже конюшни на этом острове, а после свадьбы перейдёт в твой дом на Жемчужном или любом другом острове. Согласен?
— А вы согласия девушки не хотите спросить?
Динара посмотрела на Нину, которая в качестве приёмной матери выговаривала у сватов для неё лучшие условия и возможность жить в замужестве на архипелаге, потом повернулась к Фриде — и уже ей, как приёмной матери жениха, ответила:
— Я согласна. Ростислав хороший, и меня любит. Но мы с ним в основном по видеосвязи общались… пока он учился… он знает, что я киборг и что хотела бы с лошадьми работать и после свадьбы. И… мы успели поговорить о том, как мы будем жить… но…
— Жить здесь не входило в ваши планы? — рассмеялся Платон, — а почему? Здесь и у него была бы работа по специальности, и у тебя… пока тренером лошадей, а там видно будет.
— Да потому, что негоже здоровому парню в примаки идти, — не выдержал старик, — если бы увечный был, я не возражал бы… а так он жену в свой дом вести должен.
— А если он будет здесь участковым, возражений не будет? — уточнил Платон, — у нас уже почти три сотни киборгов и пока всего около десятка людей… и не все из них живут на островах постоянно. И нас всё больше и больше… и нам нужен участковый уполномоченный… и он сможет любого из киборгов выбрать в помощники.
— Логично, — ответил Ростислав, — если так, согласен. Но вы сегодня же направите в ректорат Академии заявку на распределение меня сюда.
— Пройдите в дом к чаю с пирогами, и после чаепития я прямо в вашем присутствии оформлю все нужные документы. Потом вы можете осмотреть острова и выбрать место для своего дома. Кабинет участкового находится в здании сельского совета. И тоже можно посмотреть.
Гости подумали, одобрили решение Платона и прошли в дом. После первых чашек чая Платон позвонил Степану и тот при помощи директора заповедника составил и отправил в Академию заявку на курсанта Ростислава Зубкова на должность участкового в Сомовский сельский совет.
Затем крестьяне осмотрели жилые модули, мастерские, зашли на медпункт, прошлись по посёлку с заходом в общежития и после плотного обеда в поселковой столовой почти в половину пятого пополудни улетели — и сопровождавшая их Нина наконец попала домой. Но уже через полчаса пришлось идти на конюшню, так как Динара пыталась объяснить Хельги, что Дивана всё-таки надо приучать к упряжи.
Нина с досадой думала, что надо было поговорить об этом с Хельги заранее, ещё утром, когда ждали сватов, ещё до того, как Динара приступит к работе… но днём было некогда, к вечеру забылось, да и Динара появилась на острове очень уж неожиданно.
Сватовство завершилось удачно, и теперь Динара взялась за новую деятельность со всем энтузиазмом начинающего зоотехника. Когда сваты пошли осматривать острова, Динара вернулась в выделенную комнату, переоделась в рабочий комбинезон и вошла на конюшню. Сначала она осмотрела всех лошадей конюшни на Славном острове в денниках, потом Ян показал ей троих мезенских меринов в движении на корде, а после этого она решила надеть сбрую на Дивана. Ян радостно скинул Хельги короткую видеозапись — и возмущенный парень собрался бежать на конюшню, но Нина успела его остановить и узнать, в чём дело.
И вот тогда Нине пришлось идти на конюшню самой, чтобы погасить начинающийся спор между DEX’ами.
К её появлению Ян успел объяснить Динаре, что на этом коне ездит Хельги, сопровождая Нину в её поездках на запряжённом в коляску Ливне по островам.
— Тогда тем более его надо заездить, — убеждала его Динара, — ведь Ливню скоро двадцать лет и пора на пенсию. Он уже не может работать как раньше. А Диван молодой и сильный. И может работать и под седлом, и в упряжи… и не полтора, а шесть часов в сутки.
— Логично, — согласилась Нина и обратилась к Хельги: — В этом Динара права. Ливень действительно очень старый, его клоны ещё не родились, привезенные кобылы жерёбы и не могут работать. Дивана действительно нужно заездить в упряжь… и Динара поможет тебе сделать это. И научит тебя запрягать и управлять конём в упряжи.
— Но… рыцари не ездили в колясках, — неуверенно возразил Хельги, — а я же рыцарь.
— Зато в колясках ездили матери и жёны рыцарей, — нашёлся подошедший Платон, — и для этого коней запрягали. Ты согласен, чтобы на твоём коне ездила твоя мама?
— Да, — обрадовался Хельги, — я сам буду возить её! Тогда надо его научить… и мы будем ездить на прогулки вместе.
— Вот и договорились. Тогда мы с мамой пойдём домой, а ты учись у Динары запрягать, — и Платон попросил Динару скинуть ему и Хельги несколько видео о процессе заездки, чтобы Хельги знал, что будет происходить.
И только после этого повёл Нину домой.
***
На рассвете следующего дня, в понедельник тринадцатого октября, Платон получил по сети от Оскара короткую видеозапись, в которой Тодор сообщал кому-то по видеосвязи о предстоящем полёте на архипелаг: «…и закрою этот колхоз нахрен! Они должны знать своё место! Какой простор для настоящего учёного… представляешь, почти три сотни киберов, которых никто не изучал по-настоящему… в десять… нет, в десять тридцать буду там… да, с женой, если успеешь, лети туда прямо из космопорта…».
Запись была сделана в гостиной номера люкс лучшей гостиницы Воронова, в четыре часа сорок семь минут по местному времени. Оскар явно стоял в углу у входа в гостиную и старательно делал вид, что он просто старая тупая машина — получалось неплохо, так как Тодор даже не догадывался о том, что все его передвижения и переговоры снимаются и эти записи отправляются киборгу-управляющему этого самого колхоза, который он так хотел ликвидировать.
Платон тут же отправил эту видеозапись всем, кому смог: на видеофон светлого волхва, Марату для Темногора, Лазарю для Степана, Леону для Карины, Эстер для Родиона, Гранту, Василию, Златко, Стефану, Бернарду, Дамиру… и попросил всех прилететь на остров к десяти часам утра в праздничной одежде, причем киборгов попросил одеться в обычную одежду, а людей — в киборгские комбинезоны. Если, конечно, и те, и другие не будут против немного осадить представителя местного «DEX-company» в местном ОЗК.
Когда в половине седьмого проснулась Нина, на её терминале и видеофоне было не менее полутора десятков сообщений с согласием прилететь и вопросами «Что происходит?» и «Что привезти?». Она с удивлением уставились на мужа и он с усмешкой всё объяснил:
— Мы можем просто высмеять этого напыщенного дурака… пусть он сам попробует понять, где люди, а где киборги. Я и директоров пригласил, музейного и из заповедника… хуже не будет.
— Это как-то очень уж рискованно… он разозлится и явится снова, уже с полицией.
— Так и мы его встретим с полицией, — рассмеялся Платон, — документы у нас в порядке, ОЗК теперь в силе настолько, что дексисты без регистрации в обществе ни одного киборга продать не могут. Кстати, я и их пригласил… заодно здание сельсовета откроем.
— А почему Степан пишет про акваланги? Привезёт шесть штук заправленных вместе с гидрокостюмами… и двух «семёрок» с турбазы… у нас же есть два акваланга… зачем ещё шесть?
— Помнишь как Хельги достал на дне сначала коробочку, а потом кучу запчастей? В том флайере были три человека и киборг. На дне хоть что-то, да должно от них остаться… конечно, прошло четыре с лишним года, как флайер упал в озеро и от людей вряд ли что-то осталось… но процессор DEX’а или инфокристалл найти возможно. А к десяти прилетит представитель банка, чтобы лично наблюдать за поднятием предметов. На дворе середина октября и летит снег… времени на обследование дна мало… хотелось бы обойтись одним днём, так что чем больше киборгов нырнёт, тем большую площадь дна возможно обследовать и больше шансов что-то найти.
— Логично. И опять ты прав… как же мне повезло с тобой!
— Это мне повезло! Кстати, раз уж все прилетят, заодно откроем сельсовет и выберем председателя, а после обеда покажем первый наш мультфильм и документалку о музее в Кузино. Я уже посмотрел… классно вышло. А потом закинем на сайт… первые бесплатно, а потом за полгалакта за просмотр и скачивание. Давай завтракать, сегодня у нас будет очень насыщенный событиями день.
3 июня 427 года от н.э.с. Исподний мир
Карета Милуша Чернокнижника беспрепятственно обогнула Хстов, проехала по Паромному тракту около лиги и остановилась не более чем на мгновенье, тут же помчавшись дальше.
Волчок в сопровождении одного из всадников Милуша верхом добрался до Южного тракта и благополучно сел в почтовую карету на постоялом дворе возле гати, которая вела в Горький Мох. В руках он держал бутылку хлебного вина, купленную в трактире постоялого двора (там он тоже успел немного пошуметь), и время от времени прихлебывал прямо из горлышка.
В карете ехала молодая супружеская пара, и по броской одежде сразу было видно: обитатели скромного поместья решили не ударить лицом в грязь перед столичными модниками. Напротив них сидели два солидных мниха (из тех, что в лавре стоят не ниже Надзирающих), а рядом с ними в углу прятался скромный и тощенький человечек в сером плаще – наверное, какой-нибудь хстовский счетовод.
Мнихи были особенно кстати. Волчок уселся рядом с молодухой, нарочно поближе, а когда она постаралась подвинуться к мужу, подвинулся тоже. Муж её робел, незаметно косился на Волчка и делал вид, что ничего не замечает.
Лигу до Хстова должны были проехать быстро, поэтому Волчок поспешил хлебнуть вина и перешел в наступление.
– До чего соблазнительные сиськи у твоей благоверной… – Он нагло посмотрел на молодого мужа. – Можно пощупать?
Тот втянул голову в плечи и пробормотал что-то себе под нос. Мнихи переглянулись.
– Не понял? Можно, что ли? – расхохотался Волчок. Бедняжка попыталась вскочить, но ударилась головой о низкий потолок.
– Я думаю, подобная развязность позорит гвардию Храма… – назидательно произнес один из мнихов в пространство.
– Несомненно позорит, – ответил второй.
Мнихов Волчок не любил ещё со времен батрачества, поэтому испытал некоторое удовольствие, показав неприличный жест и дополнив его точным указанием места, куда им следует отправиться. Молодуха возмущенно ахнула и закрыла лицо руками.
Однако пришлось приложить ещё немало усилий, чтобы мнихи поинтересовались именем Волчка, но и этого ему показалось недостаточным: надо было возмутить их так, чтобы они непременно доложили о безобразном поведении гвардейца его начальникам. Пришлось выбросить обоих из кареты на въезде в Хстов.
Перед тем как явиться в «Сыч и Сом», Волчок успел немного поспать. И его расчет на гнев мнихов оказался верным: Огненный Сокол встретил его с усмешкой.
– Я бы дал тебе похмелиться, но боюсь, тебя развезёт…
– Не надо, – ответил Волчок, садясь за пустой стол без скатерти.
– Тебя можно поздравить?
– С чем?
– Говорят, ты собрался жениться.
– А… Нет, рано ещё. Её отец уперся рогом: денег ему мало, и девка слишком молодая.
– Отказал? – удивился Огненный Сокол.
– Нет, поставил условие: свой дом в Хстове. Ну или поблизости.
– Не оценил, значит, высокой чести иметь зятем гвардейца Храма?
– Нет, – усмехнулся Волчок.
– А я как раз хотел предложить тебе немного заработать… Пока пятый легат не потребовал тебя назад. Ты парень расторопный и сообразительный, привык иметь дело с бумагами. В общем, господину Красену нужен секретарь, он же истопник, гонец, лакей, конюх и повар. И господин Красен хочет на этой службе видеть непременно тебя. Я понимаю, чем ты ему приглянулся, – тебя все ценят и отличают, и он не исключение. И, я думаю, он догадывается, что ты будешь докладывать мне о каждом его шаге и передавать содержимое всей его почты. Но, видно, это его устраивает. А ты будешь докладывать мне о каждом его шаге. И в особенности меня интересует та его почта, которую он постарается от тебя скрыть. Если, конечно, такая найдется. Его редко будут посещать гости, но особенно меня интересуют разговоры, которые начинаются со слов: «Иди, Волче, погуляй». Раз в два дня ты будешь составлять мне подробные отчеты и отправлять через капитана заставы.
– Какой заставы? – переспросил Волчок.
– Я не сказал? Ты будешь жить на Змеючьем гребне. Думаю, господин Красен собирается бывать там чаще, чем в Хстове. Для пятого легата и всех остальных ты продолжаешь служить в бригаде штрафников. А вообще, это большая для тебя удача, парень. И если ты убедишь господина Красена в том, что не шпионишь за ним, и он захочет дальше иметь с тобой дело, можешь плюнуть на службу в гвардии: этот человек толкнет тебя гораздо выше, чем дядюшка пятого легата. Но! Я бы хотел, чтобы ты остался моим человеком… Я понимаю, что рассчитывать на вечную твою благодарность глупо. Но лет через пять-семь я стану третьим легатом. И лучше тебе со мной дружить, парень, потому что третий легат в Хстове имеет власть бо́льшую, чем Сверхнадзирающий. А иметь двух сильных покровителей всегда лучше, чем одного.
Трактирщик наконец принёс завтрак: кашу из белой арутской крупы с сушёным виноградом, сливки вместо молока, порезанную крупными кусками буженину, хлебцы из пшеничной муки, мёд и пряные сласти, наподобие кинских.
Волчок поел дома, но повторить не отказался. И надо же было такому случиться, что Огненный Сокол, расплачиваясь, уронил под стол серебряную монетку – прямо к ногам Волчка. Нет, он возился под столом не долго, но вполне достаточно, чтобы померить ладонью сапоги. Наверное, Змай был прав, раздобыв сапоги больше по размеру, потому что выражение лица Огненного Сокола изменилось в сторону полного благодушия.
Подозревал, но снова – лишь подозревал, как подозревает всех. Проверил, убедился в том, что совпадают не все приметы. И обрадовался.
– Ну как? Ты доволен моим предложением? – спросил он, налегая на кашу.
– Я не умею готовить еду, – ответил Волчок.
– Не понял…
– Ну, там же требуется и швец, и жнец, и на дуде игрец… И повар ещё. Я не повар. И очень давно в последний раз ходил за лошадьми.
– Спроси совет у своей… мамоньки? Так ты называешь хозяйку трактира?
Волчок улыбнулся.
– Я позавчера ужинал у неё. Жаль, что это её собственный трактир, я бы хотел иметь такую кухарку. Думаю, не заглядывать ли к тебе в гости почаще.
Этого только не хватало!
– Ладно, ладно. Я понимаю. Сам такого не люблю. Если бы третий легат заглядывал ко мне на квартиру, когда-нибудь я перестал бы отпирать ему дверь. Но твоя хозяйка – до чего же хороша! Знаешь, любить юных дев тоже приятно, однако вдова зачастую искусней в любви, чем дорогая шлюха. И, конечно, никакая шлюха не будет исходить соком, как сладкий перезрелый персик. Не знаешь, у твоей хозяйки есть любовник?
– Иногда у неё в комнате ночует муж её сестры, – проворчал Волчок. – Отец моей невесты.
==3–4 июня 427 года от н.э.с. Исподний мир==
На ужин отец опять позвал Милуша и Славуша, только на этот раз вокруг стола суетились слуги. Спаска не хотела есть, но отец уговорил её немного посидеть за столом.
Она боялась, что после ужина придётся объясняться со Славушем, и поэтому надеялась улизнуть как можно скорей.
В замке только и говорили, что о новом оружии чудотворов, а людей за стенами собиралось всё больше, не только с земель Сизого Нетопыря, но и с Выморочных земель, – в деревнях боялись предстоящей войны. Спаска приняла известие о новом оружии равнодушно, тревожило её только то, что Волче наверняка снова будет что-то узнавать для отца, а это опасно. Милуш собирался говорить об осаде, но отец начал с другого.
– Я хотел рассказать… Чтобы не было недомолвок… – Он посмотрел на Славуша. – Позавчера Волче попросил у меня руки Спаски.
Спаска обмерла. Она думала, что Волче на это так и не решился, раз ничего ей не сказал. А он, оказывается, сдержал слово.
– И что же ты ему ответил? – равнодушно поинтересовался Милуш и оторвал кусок от свиной рульки.
– Пока я ему ничего не ответил. Велел подождать годик.
– Всего годик? – угрюмо спросил Славуш.
– Во-первых, тебе ничто не мешает сделать то же самое. Во-вторых, я знаю надёжный способ избавления от соперника: довольно почаще упоминать его имя в замке. Но я это к чему… Получается, он ухаживает за Спаской… – Отец кашлянул. – …с моего ведома. И намерения у него самые благородные.
– Змай, не надо передергивать. Я не собираюсь избавляться от соперника. И если Спаска не против его ухаживаний и ты тоже не возражаешь, я могу только пожелать ему удачи, а Спаске счастья.
– Я ещё кое-что хотел сказать… Только что прилетел голубь от Зорича. В ближайшее время Волче будет находиться у портала чудотворов, на Змеючьем гребне. Его взял в секретари Крапа Красен. Это очень большая удача для нас, через него пойдёт множество сведений, которые нам необходимы. Но голубей он там держать не сможет, поэтому тебе, Славуш, иногда нужно будет ходить на Лысую горку.
Наверное, Спаска не смогла скрыть радости, потому что отец посмотрел на неё снисходительно и продолжил, обращаясь к Славушу:
– И если ты не хочешь, чтобы Спаска по ночам одна убегала на Змеючий гребень, лучше иногда бери её с собой. Пока я здесь, вопроса нет, но я думаю завтра же уехать в Хстов. Когда вернусь – не знаю. Волче не всесилен. Может, я раньше него выясню, где они будут хранить порох.
Милуш кашлянул.
– Я как раз хотел поговорить о порохе… И об осаде…
– Да можешь даже не начинать, я знаю все, что ты скажешь, – усмехнулся отец.
– Восьмиглавый змей – очень сильное оружие… – Милуш снова кашлянул.
– Милуш, ты не первый, кому это пришло в голову. И ты не первый, кому я отвечу: обойдёшься без змея. Я поклялся, что не явлюсь этому миру в облике чудовища, и я намерен эту клятву сдержать.
– Это та самая глупость, которую я ожидал от тебя услышать… – фыркнул Милуш. – Я в юности тоже давал немало клятв. Например, я клялся, что никогда не лягу в постель с женщиной, потому что это редкостная мерзость. И что теперь? Думаешь, я сдержал эту клятву?
– Когда я давал клятву, я был молод, но вовсе не наивен и не глуп. Это во-первых. А во-вторых, если над замком хоть раз появится восьмиглавый змей, можешь попрощаться с поддержкой армии Государя, она сразу же окажется на стороне храмовников.
– Что мне толку от армии Государя? Она так же разбежится, как только увидит, как бьют разрывные снаряды. И Государь не дурак воевать с храмовниками в таком положении!
– А змей, значит, такой дурак! – Отец рассмеялся. – Или ты думаешь, если снаряд разорвётся у него в брюхе, он отряхнётся и продолжит разить молниями пушки чудотворов? Нет, через десять минут в змея превратится пушкарь и полетит разить молниями колдунов! В общем, не выдумывай. У меня совсем другие планы.
– Скажи мне тогда: если рецепт бездымного пороха так прост, что в Верхнем мире его знает каждый ребёнок, почему мы до сих пор не владеем этим секретом?
– Да потому что это не только рецепт! Хлопок нужной чистоты ты ещё мог бы купить в Кине, а серную кислоту ты будешь делать в реторте? Ладно, ты получишь селитру, но как ты перегонишь её в концентрированную кислоту? Как ты будешь плавить стали высокой прочности? Где ты возьмешь топливо? Это не топорик выковать, тут не тигли нужны, а доменные печи.
– Я думаю, если бы мы занялись этим лет десять назад, сейчас мы диктовали бы Храму условия, а не он нам.
– Да ну? Милуш, не будь наивным, через месяц у Храма было бы такое же оружие, а в замке шныряли бы десятки шпионов. Шила в мешке не утаишь. И… я бы никогда на такое паскудство не пошел. Не ты ли, услышав о кинских мальчиках, грозил чудотворам карой? Гвардия ли, армия ли Государя, война между Киной и Арутой – всё равно! Это гибель наших людей, людей нашего мира, а не мира чудотворов! И нет никакой разницы, у кого это оружие окажется раньше, – через месяц после этого бездымный порох появится и в Кине, и в Лицце, и в Аруте, и в Дерте. И у Государя, смею тебя заверить.
– Думаешь, замку от этого легче?
– Во-первых, Государь создаст на пути храмовников множество препон. А во-вторых, я найду, где они будут делать и хранить порох, чего бы мне это ни стоило. Вот Спаску Волче пообещаю – он в лепёшку расшибется, третьего легата в плен возьмет, а узнает.
– Он и без этого в лепёшку расшибется. – Милуш скривил лицо. – Можешь дочку пока оставить себе.
– Ты так думаешь? – усмехнулся отец.
– Я не знаю, что у него на уме, но он показался мне очень надёжным человеком.
– Знаешь, он и Огненному Соколу кажется надежным человеком, – посмеялся отец. – И, как видишь, Крапе Красену. Я его надежность заметил ещё шесть лет назад, когда он в первый раз в Хстове появился: основательный такой, правильный. А наивный! Рот раскрыв глядел на Чудотвора-Спасителя. У Огненного Сокола хотел служить не за страх, а за совесть. Я тоже не знаю, что у него на уме, он не очень-то любит об этом говорить.
– Татка, он хочет, чтобы светило солнце. Он людей жалеет, как ты. А ещё… он если что-то считает правильным, то от этого не отступится.
– Я не думаю, что тебе стоит доверять его словам, – улыбнулся Милуш.
– А он мне ничего такого и не говорит. Я же сама вижу. Он считает, что колдунов нельзя убивать, что они приносят солнце, и он ни за что нас не предаст, даже если ему гору золота пообещают. И это не из-за меня, это потому что он считает, что так правильно. Он в самом деле надежный.
– Да я и не сомневаюсь, – согласился отец.
2–3 июня 427 года от н.э.с.. (Продолжение)
Исподний мир представлялся Йере чем-то вроде мифологического царства теней, которые бродят во мраке. И чем черней этот мрак, тем сильней тени ненавидят Обитаемый мир.
Йера вдруг улыбнулся, вспомнив наивные рассуждения Йоки о призраках, – воспоминание показалось ему светлым.
– Мой сын однажды спросил, не есть ли причисление призраков к абсолютному злу нарушением презумпции их невиновности. Он говорил, что надо учитывать их мотивы, а не просто обвинять.
– Призраки, которые приходят к мрачунам, вообще не есть зло. А те, что являются обычным людям, – неопытные мальчики, которые просто не умеют найти в межмирье мрачуна. Они понятия не имеют о том, что кого-то убивают.
– Значит, Йока был в чем-то прав? – снова улыбнулся Йера. – Если вы в самом деле знаете, что говорите, это не предумышленные убийства, а убийства по неосторожности?
– Примерно так, – пожал плечами парень.
Мысли о Йоке напомнили о том, какой вопрос задал Горен на пресс-конференции.
– Скажите, а кто подсказал вам идею, что Враг не разрушит этот мир, а, наоборот, поможет его спасению?
– Никто. Но это же очевидно вытекает из Откровения.
– Я никогда не слышал такой трактовки. Хотя, как вы понимаете, в последнее время только и делал, что выслушивал экспертов в этой области.
– Никто из экспертов не посмеет предположить, что свод сам по себе рухнет раньше, чем через сто лет. И, конечно, никакие крылья не могут его поколебать.
Йера с грустью подумал о том, что нельзя отметать в Откровении одно и опираться на другое, это непоследовательно. Но мысль о том, что Йока не разрушитель, а спаситель мира, нравилась ему, успокаивала, примиряла с самим собой, и он отбросил сомнения. Да и спорить с Гореном он побаивался.
– Скажите, а кто-нибудь ещё разделяет ваши взгляды? – спросил Йера, питая надежду на какого-нибудь здравомыслящего учёного, на чьи слова можно будет полагаться.
– Думаю, мрачуны. Но у меня нет знакомых мрачунов. Даже если бы я захотел, мрачуны не стали бы со мной говорить, это закрытая каста.
– Простите за бестактность… А от чего умер ваш отец?
По лицу Горена словно прошла судорога, Йера заметил, как трудно ему справиться с собой, но парень ответил:
– Считается, что он покончил с собой, но это неправда, отец хотел жить. И если бы надеялся покончить с собой, то выбрал бы другой способ. Дядя собирался лечить его от меланхолии, потому полиция в конце концов согласилась с самоубийством. Но я знаю: его убило Внерубежье. И мне бы очень хотелось понять, как ему это удалось…
– Он погиб за пределами свода? – переспросил Йера. Горен помолчал.
– Отец несколько лет назад предсказал и свою, и мою смерть. Мне он, конечно, ничего не говорил, я знал об этом из его дневников, которые тогда читал тайком. Он не верил в это предсказание, но меня с тех пор не брал на рудники, хотя в те времена трещины с лавой ещё не было у границ свода. Он предсказал нам обоим смерть в огненной реке.
– Но… если трещины тогда ещё не было… – пробормотал Йера, потому что Горен снова замолчал.
– Он упал в ковш с расплавленным чугуном… Случайно этого произойти не может, никто в здравом уме близко не подойдет к ковшу, когда из домны выпускают чугун. Полиция подозревала дядю, но до суда дело не дошло. Все рабочие видели, что дядя хотел его остановить. И я видел…
Йера не успел подумать о том, что подобное способно помутить рассудок и более зрелого человека, как Горен резко, безо всякого перехода сменил тему:
– Хотите почитать кое-что из записей моего отца? Всех дневников у меня нет, их… забрали, когда отец… когда полиция вела расследование.
– Что ж, это было бы интересно… – пробормотал Йера, не столько в надежде на сто́ящую информацию, сколько не желая оскорбить память отца Горена.
* * *
Инда не солгал Йере Йелену: на случай локального обрушения свода, причем для самых разных ситуаций, действительно существовали планы эвакуации населения.
Но в случае глобального падения свода эвакуация была бессмысленна, хотя такую модель рассматривали и просчитывали. Более чем неутешительно выглядела эта модель: даже если после первого удара Внерубежья хоть кто-то уцелеет, то долго не проживет – ничего живого Внерубежье Обитаемому миру не оставит. А ведь это было и наиболее вероятным развитием событий.
Накануне Инда снова ездил в Магнитный, не удовлетворившись переданными с метеостанции данными: трещина подползала к границе свода, лишь незначительно отклонившись в сторону Брезена. И…
Инда мог поклясться, профессора Важана и Йоку следовало искать именно там, неподалеку от свода. Скажем, в пределах пешей доступности. На берегу небольшого, но проходимого для лодки водоёма. Впрочем, в девственных лесах, испещрённых сеткой рек и ручьёв, найти одиноко стоящий дом было практически невозможно.
Инда вспомнил о коротком веке воздухоплавания, бесславно завершившемся около пятидесяти лет назад… Если бы не свод, летательные аппараты могли бы стать обыденностью, как авто. Всё возвращается к своду.
Свод – проклятье Обитаемого мира!
В Тайничной башне Инде передали короткий и сухой доклад Красена: при том, что Инда с некоторых пор испытывал к этому человеку явную неприязнь, нельзя было отказать ему в умении собирать информацию и излагать её коротко и по существу.
Инда поднялся к Приору, чтобы обсудить вести Исподнего мира. Особенно важным он счел напоминание о том, что человек, убивший змея, сам превращается в змея. К тому времени проверить это утверждение не составило труда (в известном смысле, конечно): из архивов давно была поднята вся информация о змеях и змееборчестве.
Это утверждение не опровергал ни один миф, ни один научный труд прошлого. Приор поморщился в ответ на слова Инды, посчитал, что тот слишком доверился и словам оборотня, и сомнительным выводам архаичной науки.
– Я всего лишь хочу перестраховаться, – пожал плечами Инда. – Оборотень прав: если вместо него к нам на следующей неделе явится безмозглое чудовище, одержимое ненавистью к Обитаемому миру, ситуация будет непредсказуемой. Нам ведь надо уничтожить оборотня, а не поменять шило на мыло.
– Может, у тебя есть какое-то предложение?
– Конечно. Оборотень ненароком дал понять, что, если его убьет чудотвор, всё будет иначе. И мне кажется, в замке как раз есть подходящая кандидатура убийцы. В конце концов, у кого ещё имеется такая возможность? И для чего мы держим агента в замке колдунов?
– Внедрить этого агента в замок стоило большого труда, он ещё не начал работать в полную силу, а ты хочешь, чтобы он так рисковал?
– Он, часом, не твой родственник? Сдаётся мне, все вокруг только и делают, что пекутся о здоровье Праты Сребряна. Агент в замке – не самоцель, не так ли?
– Он сын моего погибшего друга. – Приор недовольно сложил губы. – И я видел в нём не диверсанта, и даже не осведомителя, а, скорей, созерцателя, учёного наблюдателя за Исподним миром изнутри…
– Нам хватает учёных наблюдателей в Исподнем мире. И созерцателей тоже. К тому же я слышал, что он превосходно стреляет из лука.
Приор помолчал и нехотя ответил:
– Хорошо. Пусть попытается. Но… А если сказки Исподнего мира не лгут? Если он в самом деле превратится в змея?
– Ты только что даже слышать об этом не хотел! – посмеялся Инда. – Думаю, не превратится. А если и превратится, то спасёт этим сотни тысяч жизней – это ли не достойная чудотвора гибель?
– Ты уверен, что спасёт? А не наоборот?
– Нет, не уверен. Но вероятность значительно меньше, чем в случае со стрелком из Исподнего мира. Я, конечно, понимаю, Прата Сребрян – ценный для Тайничной башни экземпляр, но почему бы ему не попытаться убить оборотня так, чтобы мы могли заполучить его мёртвое тело?
– Ты ставишь невыполнимые задачи, Инда…
– Это лишь пожелание.
Это пожелание Инда высказал не просто так. Слишком уж гладко всё складывалось, словно оборотень сам подбросил идею о Прате Сребряне: чудотвор, отличный лучник, живет в замке рядом с жертвой… Не исключено, что оборотень давно вычислил агента чудотворов и теперь навязывает Инде какую-то игру.
Чего проще: заставить агента рапортовать о выполненном задании и объявить себя мёртвым. Никто не проверит… И даже если в замке есть агенты храмовников, каждый его обитатель не приложит голову к груди «убитого», не позволят.
Инда решил лично курировать операцию, и хотя мало понимал в таких вещах, но только тогда он мог быть уверен, что оборотень не дурит головы остальным её участникам.
Впрочем, Инда всё равно сомневался в успехе и не делал ставку на этот кон. Он был весьма удивлен, когда от Дланы Вотана ему передали просьбу о встрече – Инда надеялся, что его дела никак не пересекаются с делами куратора службы здоровья, и с некоторых пор чурался мозговеда.
Но Вотан не собирался лезть в мозги Инды – он был обеспокоен судьбой Праты Сребряна, что раздражило Инду ещё сильней, чем заступничество Приора.
Вотан тоже дружил с отцом Сребряна и принимал некоторое участие в воспитании мальчика. Его родители жили в Исподнем мире (созерцателями, надо полагать), Прата учился в закрытой школе, но Вотан брал его к себе на выходные и каникулы. Они встречались и теперь, когда Сребряну случалось бывать в Тайничной башне.
Инда, возможно, был слишком категоричен, когда ответил Вотану так же, как и Приору. Но задумался: судьба кинских детей не волновала Вотана совершенно, не волновала настолько, что он не видел ничего зазорного в превращении их в животных. Но почему-то он сперва вступился за дочь оборотня, а теперь, пусть и опосредованно, способствует тому, чтобы и сам оборотень остался в живых…
Он ратовал также за передачу ему кураторства над Йеленом.
Складывалось впечатление, что Вотан вовсе не против того, чтобы второе Откровение Танграуса воплотилось в жизнь…
Глупость, конечно, и не вполне логичная, но Инда не отбрасывал пришедшие ему в голову мысли на основании того, что не мог сразу найти им логического подтверждения. Девочка, которую Вотан защищал, в Откровении не упоминалась, забота о её жизни и здоровье полностью отвечала стратегии максимального сброса энергии.
* * *
Ничта Важан никогда не думал, что страх может быть таким пронзительным, таким… острым. Когда он увидел махонькую фигурку Йелена на фоне черных туч Внерубежья, это было только предчувствие страха, его предтеча.
Йелен брёл вперед, словно сомнамбула, шатаясь и переваливаясь с боку на бок, что нисколько не напоминало его обычную походку. И дело было не только в лёгких подземных толчках, которые уже ощущались в теле свода, – нет, он не балансировал на ходу, как это сделал бы любой человек, когда теряет равновесие. Он будто спал.
Когда же они с Цапой подоспели к спуску в долину и Ничта увидел распластанную на камнях мальчишескую фигурку, вот тогда он испугался. Первый раз в жизни так… остро. Он не подумал даже о грудной жабе и спустился вниз быстрей Цапы – вовремя…
Конечно, никаким объяснениям Йелена про удар мрачуна Ничта не поверил, но вид у парня был такой, будто его в самом деле ударил сильный мрачун. А впрочем… оказаться в долине именно в минуту сильнейшего подземного толчка… Парень просто испугался, но не желает в этом признаваться.
Но не его испуг взволновал Важана, а причина, заставившая Йелена спуститься в долину. Ничта долго расспрашивал мальчишку, но вразумительного ответа не получил. Неужели он слышит зов Внерубежья?
Зов крови, инстинкт саморазрушения. Но в этот раз Йелен не брал энергии – ещё не оправился после водопада. Зачем тогда спускался?
Ничта думал, что и во вторник занятия придется отложить, но к вечеру Йелен отошел, взбодрился, был полон нетерпения и желания идти к своду. И профессор не нашел ни одной причины этот поход отложить. Он не сомневался, что парень побоится спускаться вниз, хотя бы на секунду задержится на краю – нет, преподанный Внерубежьем урок пропал напрасно.
Как только Йелен ощутил на лице ветер, его нетерпение перехлестнуло через край, он издал победный клич и бросился вперёд со всех ног (хотя Ничта и кричал, чтобы он остановился). Что-то странное было во всем этом, что-то неразгаданное…
Какие инстинкты он, Ничта Важан, заложил в это тело, в это сознание? В какие странные игры со стихией играет мальчишка! Сколько Ничта ни припоминал, так и не вспомнил ни одного древнего ритуала, похожего на эту игру, а впрочем – много ли историки на самом деле знают о древних ритуалах?
Но… в этом однозначно проглядывало что-то первобытное, что-то архаичное – словно в незапамятные времена не только человек говорил со стихией, а и стихия говорила с человеком.
Не так мила птице холя в роскошном питании,
Как приятна своя воля в свободном летании.
Антиох Кантемир
Выйдя к землянке, Авдей остановился, скинул с плеча рюкзак. Неподалёку от входа развесил лопасти двухместный вертолётик, напоминающий мыльный пузырь на ножках и с хвостиком.
Опять пожаловали.
Оставил поклажу у порога и сошёл по кирпичным ступенькам в подземное своё жилище. Гостей, как нетрудно догадаться, было двое. Один сидел на табурете возле железной печурки, другой стоял рядом с дощатым стеллажом и в задумчивости листал снятую с полки книгу.
— Здравствуйте, — сказал он, завидев хозяина. — И что, каждый раз нужно вот так переворачивать страницу?
— Ну да, — недружелюбно отозвался Авдей. — Каждый раз.
Стоящий вздохнул и отправил книгу на место.
— Как же вы зимой-то? — сочувственно спросил он.
— А что зимой? Печка есть, сушняка в роще полно…
— И стены тепло держат?
— А куда они денутся!
— И не плывут?
— Там каркас из автомобильных покрышек… колоннами… А фанера — так, облицовка…
— Где ж вы их взяли, покрышки? — удивился стоящий. — По нашим-то временам! И фанеру…
— Нигде не брал. Этой норе лет сто уже. Раньше тут, говорят, браконьеры жили…
Стоящий покивал.
— И теперь живут… — добавил он. — Хороший улов?
— Есть маленько… На уху, на жарёху…
Светские темы кончились, возникла пауза. Нарушил её Авдей:
— Уговаривать будете?
— Будем.
— Зря, — хмуро предупредил он. — Не хочу я в ваш погреб.
Сидящий на табуретке нервно рассмеялся.
— Ну что за дикость! — выговорил он в сердцах. — Что за суеверие? Надо же, погреб!.. Если на то пошло, это вы себя в погреб загнали!
И охватил широким жестом тесноватое логово Авдея.
— Вы что же, всерьёз полагаете, — с досадой продолжал он, — что когда говорят «уровнем ниже», это в самом деле уровнем ниже?.. Да, в каком-то смысле ниже! Глубже. Но не в землю, а в прошлое! На одну микросекунду, на две, на полтораста… Мы обитаем в прошлом. И от настоящего оно ничем не отличается!
— Да всё он прекрасно понимает, просто голову морочит… — обронил стоящий и повернулся к Авдею. — На прошлой неделе, — уличил он его, — вы тайком проникли в хроноскрёб. В погреб, как вы только что изволили выразиться. Причём не куда-нибудь, а точнёхонько на сто тридцать четвёртый уровень, в торгушку. Где и приобрели во-он тот светильник… По чужой, естественно, карточке. То есть хронолифтами вы пользоваться умеете и в уровнях ориентируетесь… Ну и где вы там у нас видели подземелье? Всё под открытым небом. И пейзаж вокруг тот же самый…
— Ага, тот же самый! Только хрена с два до него доберёшься, до пейзажа до вашего… Сто шагов вправо, сто шагов влево!
— Ну что делать… — не теряя хладнокровия, отозвался гость. — Зато вверх и вниз чуть ли не тысяча этажей. Парковый комплекс, храмовый, индустриальный, развлекательный… Вот взгляните!
Из плоской сумки он извлёк глянцевый проспект и протянул Авдею.
— Достали вы меня!.. — Хозяин землянки пододвинул ногой вторую табуретку (ножки её шаркнули по гладкому глиняному полу), подсел к столу. — Это что же? — мстительно осведомился он, тыча изъязвлённым леской пальцем в красочную обложку. — Каждый раз страницу переворачивать?
— Ну так специально для вас делали! Для таких, как вы…
Нехотя полистал. Да, выглядело всё красиво.
— Вот, обратите внимание, домик, — сказал гость. — Не дворец, понятно, не вилла, зато все удобства… По рыбалке соскучитесь — у нас там на сто сорок пятом уровне есть рыбный сектор, пруды… (Авдей презрительно фыркнул.) Или, может быть, вы хотите, чтобы мы перенесли туда вашу землянку? Запросто! Вместе со всем содержимым…
— Глаза она вам, что ли, мозолит?
— Мозолит, — твёрдо сказал тот. — Особенно со вчерашнего дня.
— Почему со вчерашнего?
— Н-ну… так вышло…
— А подробнее?
— Ладно… — вздохнул гость. — Давайте прямо. Вчера стало известно, что к нам вот-вот пожалует комиссия…
— Оттуда? — Авдей возвёл глаза к чуть провисшему под тяжестью земли дощатому потолку.
— Да. Из столицы. А нулевой уровень, где мы сейчас с вами находимся, по статусу должен быть экологически чистым. Никаких нор, никаких мышек-наружек… В прошлом — пожалуйста, прошлого отсюда не видать, а в настоящем — ни в коем случае! Теперь понимаете?
— Та-ак… — протянул Авдей соображая. — Комиссия… А вот интересно: город уже весь снесли? Или что-то ещё осталось?
— Кое-что снесли, — подал голос сидящий возле печурки. — Но только кое-что… А всё, что представляет исторический или культурный интерес, берётся под охрану.
— И чем же это вам моя норка не исторический памятник? — хмыкнул Авдей, возвращая проспект. — Настоящее логово браконьера и живой браконьер в придачу! Милости просим на экскурсии…
Сидящий встал.
— Ну ясно, — угрюмо изрёк он. — Разговора не вышло. Как хотите, Авдей, как хотите… Только имейте, Авдей, в виду: полезете вы к нам опять — тут-то мы вас и поймаем. Поймаем, задержим… Как вам такой вариант?
Ответом была бесстыдная ухмылка Авдея.
— А не получится! — проговорил он, устремив на гостя весёлые ясные глаза. — Выставить меня из хроноскрёба — пожалуйста! Тут всё по закону. А вот задержать в хроноскрёбе — это уже, простите, статья. Превышение полномочий. Даже если я у вас что-нибудь натворю, вы обязаны передать меня егерям…
Лица обоих гостей несколько скисли. Федералы (егеря) с местными властями (хроноскрёбышами) не ладили и задержанных ими бродяг-наружников возвращали в дикую природу с особым удовольствием.
— Если на то пошло, — заключил Авдей, — то вы здесь вообще не имеете права находиться как должностные лица… У вас вон своя территория! Там и работайте…
— Надо же!.. — язвительно подивился тот, что брал с полки книгу. — Он ещё и юридически подкован…
Вечером того же дня, трудного для Джейн Болтон и сотрудников группы генерала Ивлева, в тихий купчинский тупичок въехало шикарное антикварное авто – блестящая хромом самая настоящая «М-20», больше известная как «Победа». Главной деталью, которая могла бы привлечь к чудо-автомобилю внимание стороннего наблюдателя, являлся кузов – это был самый настоящий кабриолет. По ленинградским, да и вообще советским меркам описываемого периода, экипаж был настоящим раритетом.
В неспешном его движении, в утробном бархатном рокоте мотора открывались воображению возможного наблюдателя разнообразнейшие видения и картинки – от кинематографических идиллий Александрова и Рязанова до прямых аналогий с известным романом Ремарка, правда, на отечественный лад.
Бежевый, натуральной кожи, верх авто был опущен, и за невысоким V-образным стеклом невозможно было разглядеть личность водителя.
Блестящие покрышки с белыми ободами тихо прошуршали по асфальтовому покрытию тупичка, тихий баритон мотора медленно угас, и машина монументально застыла на месте.
Сколько времени ей придется ожидать Иволгина, Джейн даже предположить не могла. Она надеялась на то, что будущей маме положены продолжительные прогулки, и Вадим, так трепетно относящийся ко всему, связанному с беременностью Натальи, обязательно будет сопровождать жену на прогулке. И если эти предположения верны, то вечерний променад молодой четы не заставит себя ждать.
Удобно устроившись на сдвоенном американском сиденье «Победы», она в который уже раз мысленно выстраивала свой разговор с Вадимом. Дело даже не в сомненьях, согласится ли Домовой после всего, что он увидел на Пряжке, помочь ей. Такие моменты – сопротивление вроде бы очевидному факту – преодолимы. Это азы вербовочной работы, без обладания которыми не стоит идти в разведку. Но сможет ли добрейший и мягкий Иволгин ради спасения жизни друга (а это так!) – пойти против системы, в конце концов – против собственной страны?
Ставка, сделанная Джейн, лежала на красном поле рулеточного стола, который советская пресса громко именовала «противостоянием двух систем». При таком эпическом размахе это самое «противостояние» всегда слепо и глухо к судьбе отдельного человека. Мало того, любая походя совершенная жестокость или несправедливость всегда будет выступать в белых одеждах политической, патриотической и прочих демагогий. Романтику Иволгину, неисправимому идеалисту, такая постановка вопроса должна быть понятна и близка. Близка – это не значит, что он постоянно переживает о судьбах «узников совести» или, борясь с зевотой, до одурения ловит в ночи би-би-сишные волны с меломанскими рассуждениями Севы Новгородцева. Близка – это значит, что она полностью совпадает с отношением Вадима к людям: каждый человек – микрокосм, каждый человек имеет право на самовыражение, и никто не вправе насильно лишать его этих даров судьбы и природы…
Иволгин почти дошел до подъезда, когда Джейн, внезапно отвлеченная от размышлений тревожным наитием, увидела и узнала его сутулую спину. Девушка резко завела мотор, одновременно надавив левой рукой на клаксон. В уличной благости раздался рев сигнала.
В тот самый момент, когда вздрогнувший Иволгин обернулся, шикарный автомобиль рванул с места. Через мгновение «Победа» взвизгнула тормозами, и Джейн, чьи действия были стремительны, широко распахнула правую дверцу:
– Садись, быстро!
– …?! – обалдевший Вадим послушно и быстро исполнил приказание.
И лишь когда машина развернулась и на большой скорости устремилась прочь из тупичка, Домовой спросил:
– Извините, вы не ошиблись?
– Импоссибль, Райка! Итс ми, Джейн Болтон!
– Джейн?!
– Собственной персоной. Мне нужно с тобой поговорить, обстоятельно и серьезно.
Взволнованный Иволгин мертвой хваткой вцепился в потолочный поручень салона.
– Допустимая скорость в пределах городской черты – шестьдесят километров, – машинально, ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил он.
– На спидометре всего пятьдесят девять, ты просто волнуешься и не привык к автомобильной езде! Успокойся.
– Я спокоен. Внутренне… Джейн, куда мы едем?
– Туда, где мы сможем спокойно поговорить.
– Это касается КГБ?
Джейн снова усмехнулась. Жестко и зло:
– Уже успели?
– Да, я только что с Литейного.
– Тебя вызывали?
Вадим усмехнулся:
– Некоторым образом. Шел по улице некто Иволгин, и вдруг рядом с ним затормозила черная «Волга». Так что, похоже, все разведки мира обеспокоились нынче желанием выработать у меня привычку к автомобильной езде.
– У тебя хорошее чувство юмора.
– Благодарю вас, мисс Болтон! Но разрешите напомнить о своем вопросе.
– Мы едем за город. Или? – Джейн отвлеклась от дороги, тревожно и вопросительно посмотрев на Домового.
– Следите за трассой, пожалуйста, меня ждет дома молодая жена.
– Не волнуйтесь, барин. Может быть, пока расскажете, о чем беседовали с вами господа опричники?
– Это вы зря, сударыня. На опричников эти товарищи не похожи, а вот на знаменитые «голубые мундиры» – вполне.
– Они – на «мундиры голубые», а ты — на кого? На «им преданный народ»?
– Это из курса русской литературы?
– Нет. Специальный семинар «История русских спецслужб». Читал, кстати, самый настоящий князь Оболенский.
Машина давно выскочила из города и петляла по серпантину прибрежного шоссе. Стремительно проехав по Сестрорецку, Джейн притормозила у вокзального переезда и после секундного раздумья свернула налево.
Мелькнули кованые ворота посаженных Петром Алексеевичем «Дубков», и после непродолжительного пробега по прямой, как стрела, аллее автомобиль выскочил на безлюдный пляж. К самой воде.
Они немного посидели молча. Джейн вышла первой, обошла автораритет и оперлась на капот. Усталым жестом сняла очки.
– Превращение резидента, – Иволгин присоединился к англичанке.
– Что, раньше я была лучше?
– Лучше в смысле красивее?
Девушка утвердительно кивнула.
Домовой неопределенно пожал плечами.
– Вадим, мне нужна твоя помощь.
– Это я уже понял.
– Дело касается Кирилла, поверь мне…
– Джейн! Я не могу верить тебе.
– После разговора с гэбистами?
– Да.
– Ну, что же…
– Ты не дослушала меня. «Не верить» в данном случае совсем не значит, что я отказываюсь помочь тебе, точнее – тебе и Кириллу. Времена непроходимой темноты среди коренного русского населения преодолены в результате всеобщей кампании по ликвидации неграмотности. Так что ты можешь опустить многочисленные объяснения и просто рассказать, что я могу и должен сделать.
– Ты уверен?
– От улицы Каляева до Витебского вокзала пешком сорок минут. Четверть часа на электричке и заключительная двадцатиминутка к дому. Как видишь, у меня было достаточно времени…
– А если ничего не выйдет?
Иволгин некоторое время молча чертил носком ботинка что-то на рыжем песке пляжа. Наконец тяжело вздохнул:
– Тогда я буду знать: я сделал все, что мог. Все, что должен был сделать.
– И тебя не будут смущать действия по чужой указке?
– Я был в больнице и видел Кирилла. Я разговаривал с его отцом и главврачом. Везде мне приходилось просить, ждать, почти унижаться. Значит, самостоятельно я не могу ничего сделать. И хватит об этом, давай ближе к делу!
Сигнал «Сбор всех частей»
План, задуманный Джейн, был не только нестандартен для действий разведчика, находящегося на чужой территории, но и вовсе – революционен. Конечно, если бы он был реализован где-нибудь у просвещенных мореплавателей, на ухоженных лужайках Гайд-парка или на пыльной Пикадилли-сёркус, ничего удивительного или революционного в нем обыватель не обнаружил бы. Но в городе трех революций, жившем тихой и спокойной провинциальной жизнью, любое иное слово, призванное описать результаты умственного творчества мисс Болтон, было бы просто неуместно.
Эту высокую и несколько неожиданную оценку предстоящим действиям английской агентессы дал профессор Ленинградской консерватории Николай Александрович Инге, а правильнее – глубоко законспирированный агент Интеллидженс сервис с позывными «СТ-30» и давно неупотребляемым именем, данным ему при рождении.
– Лайонелл Фрэнсис Бэттфул, молодая леди. Именно так нарекли меня родители в… Боже, как давно это было! В другом мире, на другой планете. Вы налегайте на эту замечательную ветчину и не пренебрегайте красной икрой. Все отменного качества, дочь только-только вернулась из «Елисеевского». Правда, вот масло – с Кузнечного рынка. Государственная торговля в этом отношении безнадежно хромает. Мое убеждение, уже ставшее давнишним: русские понимают в еде больше англичан и французов вместе взятых. К тому же, попробуйте этот кофе! Шедевр! Страна победившего социализма продает лучшие йеменские сорта вразвес, в жутких на вид бумажных кульках и по ценам, которые просто неприлично произносить вслух при настоящих кофеманах. Причем, потребителю предоставлено право выбора: всегда в наличии сорта три-четыре, в обжаренном виде и нет!
Джейн улыбалась.
– Вам весело слушать мое брюзжание? Но придется потерпеть. Я редко вижу новых людей, а с дочерью мы понимаем друг друга с полуслова. Наше с ней общение давным-давно лишено диалогов. Это, наверное, бич любой музыкальной семьи. Но, как говорится, вернемся к нашим баранам! Вы полностью уверены в друзьях этого молодого человека? Насколько я понял из вашего рассказа, кое-кто из них склонен доверять официальной версии о безумстве… Простите, слишком много новых имен!
– Кирилл. Его зовут Кирилл Марков.
– Все, теперь запомнил. Итак, повторяю вопрос…
– Не стоит, Николай Александрович. Полной уверенности у меня нет. Но, познакомившись с друзьями Кирилла, я увидела совсем других людей, совершенно не похожих на всех, кого я знала раньше, там. – Джейн многозначительно посмотрела в окно. – То есть физически они такие же, но внутренне более душевные, более искренние…
Инге хмыкнул.
– Ваше наблюдение во многом справедливо. Именно этому поколению русских повезло – безоблачное детство, отсутствие голода и прочих социальных напастей. Хотя кто скажет, когда поколениям выпадают настоящие испытания – в детстве, в зрелом возрасте или в старости? Может быть, их подвиг еще впереди… Опять отвлеклись. И сколько же народу вы собираетесь собрать на эту вашу «манифестацию»?
Джейн неопределенно пожала плечами. Ей было уютно и комфортно в столовой старого петербургского дома, за огромным столом, накрытым крахмальной скатертью и уставленным тарелочками с вкуснейшей едой. В обществе Бэттфула она чувствовала себя вновь дедушкиной внучкой, которой нет нужды следить за манерами и осанкой, подбирать слова и выражения.
Обстановка настолько противоречила ситуации, которая разворачивалась за пределами профессорской квартиры, что Джейн хотелось продлить этот неспешный разговор как можно дольше. Но сам характер беседы требовал иного ее состояния – собранности и непреклонной нацеленности на результат.
– Я затрудняюсь ответить однозначно. Могу только предположить, основываясь на своих впечатлениях, что если мне удастся привлечь на свою сторону Вадима Иволгина, то народу будет даже больше, чем требуется.
– Не сочтите меня за старого скептика, Джейн. Просто старости свойственно трезво смотреть на вещи. Ключевой момент вашего плана – присутствие на месте мероприятия представителей генеральных консульств, аккредитованных в Ленинграде. И это – самый уязвимый момент. Если господа дипломаты увидят из салонов служебных авто жалкую кучку из пяти человек, они надменно проедут мимо. Для того, чтобы их присутствие выглядело действительно логичным и оправданным, вы должны собрать настоящую толпу… Некрасивое слово, но верное.
– Мне кажется, что это удастся…
– Дай бог! А что с вашим нелегальным положением? Ведь в первую очередь ка-ге-бе бросится разыскивать вас у этого самого…
– Иволгина. Вадима Иволгина.
– Спасибо, Джейн, теперь запомнил. Так что вы думаете по этому поводу? Снова – грим и переодевания?
– Почему бы и нет?
– Не пойдет. Этот ход легко просчитывается, возможна ставка чекистов на шаблон в ваших действиях. А это чревато. Мы должны действовать наверняка… Вот что, вы водите автомобиль? Хотя о чем я спрашиваю! Советские реалии, при всех моих к ним симпатиях, постоянно заслоняют мое знание об иной жизни. Только предупреждаю сразу – при малейшем подозрении на слежку немедленно оставляйте машину! Бросайте, где бы ни находились, и уходите. Ко мне, в немецкое консульство – куда будет ближе. «СТ-00» гарантировал помощь немцев в самом экстренном случае. Но, бог даст, до этого не дойдет. Договорились?
– Да. Но, Николай Александрович, где же я возьму машину?
– На даче у старого профессора консерватории. Но не это сейчас самое важное. Позвольте поинтересоваться: этот, гм-м, безусловно экстравагантный наряд – ваш, надо понимать, единственный гардероб?
Джейн смутилась.
– Можете ничего не объяснять, наша задача – конструктивные слова и действия. Насытились? Прекрасно. Тогда займемся следующим… Леля! Елена Николаевна!
На профессорский зов из глубины квартиры вышла молодая женщина, впустившая Джейн.
– Леночка и вы, Джейн, встаньте, пожалуйста, рядом, старику необходимо проверить одно предположение… Прекрасно! А теперь развернитесь в профиль. Великолепно! Я так и думал!
Молодые женщины заинтригованно переглянулись.
– Все просто и почти совершенно, как… Как марокканский апельсин! Рост – одинаковый, конституции – схожие, как и абрис профиля. С анфасом проблем не будет. Елена, мне и этой очаровательной юной леди необходима твоя помощь.
– Папа, я ничего не имею против, но помни, что мой отпуск заканчивается через неделю.
– Это же и замечательно! Ты, дочь моя, слишком много времени проводишь подле своего престарелого родителя. Не желаешь ли ты несколько разнообразить свое времяпрепровождение? Съездить, например, в… в… – взгляд Инге наткнулся на олимпийский платок, в котором пришла Джейн. – О! Например, в Таллинн?
– Папа, если это действительно необходимо…
– В первую очередь – тебе, дорогая. Может быть, советские эстонцы не очень привлекательны в качестве мужей, но в других качествах, я думаю, они вполне употребимы. К тому же эта поездка поспособствует обновлению твоего гардероба, который я и наша гостья собираемся изрядно распотрошить. Лена, будь добра, мисс Джейн нужна пара сменных ансамблей, чулки, белье, туфли. А себе возместишь. Да, и где бы раздобыть все необходимое для придания светлым волосам нашей гостьи полное сходство с твоими?
– Папа, полное может дать только парик.
– Хорошо, некомпетентен. Приблизительное?
– Тогда в магазине «Болгарская роза».
– Поистине, Ленинград – чудесный город! Все под рукой!
В скором времени Елена Николаевна отправилась на Невский, в магазин болгарской косметики, находившийся неподалеку, и Джейн, пользуясь моментом, задала вопрос:
– Николай Александрович, ваша дочь знает?..
– А, вы об этом? Нет. Тут другое, мисс Джейн. Варвара Игоревна, мать Елены, умерла в шестьдесят втором, от рака. Нам тогда, вернее, Леночке было всего три годика и, как несложно сообразить, мне пришлось выступать в обеих родительских ипостасях. Соответственно глубина нашего взаимного контакта… Что за бред, канцелярщина какая-то! Дожил до седых волос, а нормально говорить не научился. Просто однажды мы договорились с дочерью: что бы ни случилось со мной внезапного и необычного – она не должна ни о чем спрашивать и удивляться. Вот и все. Я удовлетворил ваше любопытство, мисс Болтон?
Первое, что я почувствовал, — это то, что на мне нет скафандра и что лежу я на чём-то мягком. Затем я открыл глаза и увидел, что надо мной склонился Саша Коренников, зубной врач экспедиции, человек с вечно напряжённо-серьёзным лицом, по нраву же — общительный и даже весёлый; он со всеми был на «ты». Я вспомнил, что Павел зовёт его то дантистом, то Дантом, то Дантоном, то даже Дантесом — и тот не обижается: ему, кажется, даже нравятся эти Пашины подшучивания. Но сейчас выражение лица Коренникова вполне соответствовало серьёзности момента. Держа в левой руке картосхему, правой он нажимал на клавиши датчиков, вмонтированные в нависавший надо мной энергохобот. Я понял, что лежу в реанимационном комбайне.
— Как самочувствие? — спросил Коренников.
— Почти нормально. Только лёгкая слабость и очень хочется спать.
— Благ-за-ин! Видимо, так и должно быть. Через полчаса перейдёшь в каюту.
— Где Паша Белобрысов? — в упор спросил я.
— Жив, жив, — успокоил меня Коренников. — У него была пятая степень, а у тебя — четвёртая… Вам повезло: реакомбайн, к счастью, расположен в десятом отсеке, его не повредило при аварии.
Только теперь я осознал, что происходит нечто странное: реакомбайном, по всем земным и небесным правилам, должен управлять главврач или, на худой конец, дежурный врач, но никак не дантист. Конечно, и зубные врачи космического профиля получают некоторую общемедицинскую подготовку, но ведь только теоретическую…
— Саша, почему именно ты командуешь комбайном? — спросил я.
— Больше некому. Вся биомедицинская группа погибла. Я спасся случайно…
И далее он поведал мне, что примерно за полчаса до аварии в биомедицинском отсеке началось научное совещание космобиологов и медиков, на котором, естественно, присутствовал и он, Александр Коренников. Он успел прослушать часть доклада космобиолога Олафа Нордстерна «Прогнозирование фауны планеты Ялмез на основе некоторых биоспецифических данных планет Третьего пояса дальности», — а затем его, Сашу, по сигналу нулевой тревоги вызвали на сборный пункт дегазационной бригады, членом которой он является. Едва он вышел в коридор, как в нос ему ударил весьма сложный и неприятный запах: пахло ночной фиалкой, но к этому аромату примешивался смрад хлева. Это — как всегда, неожиданно — раскрылась очередная серия ампул дяди Духа с новой ароматической композицией.
Коренников получил дегоборудование и персональное задание от бригадира дегазировать пять кают по правому борту, в том числе и каюту Терентьева. Когда он вошёл туда, Терентьев пожаловался ему, что «проснулся от мерзкой вони» (он отдыхал после вахты), и спросил, есть ли сейчас на нашей небесной посудине хоть какой-нибудь уголок, где не пахнет цветами и дерьмом. Коренников ответил, что он только что из биомедотсека, там атмосфера вполне нормальная; Благовоньев, видно, не сумел проникнуть туда. Тогда Терентьев заявил Саше: «Вот туда я и отправлюсь — и доклад послушаю, и из этого плена ароматов вырвусь».
Он ушёл, а Саша Коренников приступил к деароматизации его каюты. С помощью искателя он выявил местонахождение одной из ампулок: хитроумный дядя Дух ухитрился закрепить её под полкой шкафа, где хранились звёздные атласы. Саша сунул её в герметическую сумку и в этот момент услыхал сигнал опасности номер один. Затем его толкнуло, тряхнуло, швырнуло о стенку. Он упал, но быстро поднялся, добрался до своей каюты, надел скафандр. Вскоре по приказу Карамышева он направился в биоотсек, чтобы принять участие в заделывании пробоины. Но первым делом он — теперь единственный на корабле представитель медицины — осмотрел тела погибших. У всех восьми (с помощью плазмоконсилиатора) он констатировал шестую степень смерти. И Терентьев, и медики, и биологи при проникновении астероида в глубь отсека получили смертельные раны и мгновенно окоченели из-за космического холода, хлынувшего в пробоину. Их останки, по распоряжению Карамышева, были унесены в носовой рефрижераторный трюм: как известно, похороны погибших в пути всегда совершаются по прибытии на планету назначения.
Когда я вернулся в каюту, Павел уже храпел на своей койке. Я улёгся на свою и тоже заснул. Спали мы очень долго и проснулись почти одновременно.
— Жалко Терентьева, — услыхал я голос Павла. — Лучше бы уж я гробанулся. Несправедливо сука-судьба поступает.
Один поставлен к стеночке,
Другой снимает пеночки.
— Паша, но ведь ты тоже мог умереть, — высказался я. — Ты спасал меня, и сам чуть не погиб. Ты был к небытию даже ближе, чем я.
— Да, я пятёрку заработал, — согласился он. — Но ты в этом не виноват. Учти, что я намного-много старше тебя.
Хоть и далёк кладбищенский уют,
Но годы-гады знать себя дают!
Мне тоже было невесело. Я вспомнил день нашего отбытия в Космос и дядю Духа. Если бы я был в тот день внимательнее, серьёзнее, если бы я воспрепятствовал осуществлению его замысла, корабль наш был бы избавлен от ароматических ампул. И тогда не погиб бы Терентьев… Да, но ведь Саша Коренников тогда бы безусловно погиб. Выходит вот что: одного я погубил, другого спас. Убийца — спаситель…
Отряд Совета Матерей снова достиг мертвого города Жизни, покинутого несчетные циклы назад. Как и в первый раз, пылевая буря встала на пути шагающего вездехода, и путники отсиживались, полузанесенные снегом. Войдя в глубинные галереи, сообщавшиеся с атмосферой Мара теперь уже без всякого шлюза, они снова шли по тропинке, покрытой вековой пылью.
Мона Тихая невольно искала здесь следы сына. А ее спутник с выпяченной грудью и горбом, казавшийся в скафандре даже не марианином, а пришельцем, взволнованно смотрел по сторонам.
Холодные факелы не могли рассеять глубинный мрак, вырывая только части стен, полуобвалившиеся входы в былые жилища.
Рядом с Моной Тихой брела грузная Лада Луа.
Вот и знакомая пещера. Свисавшие со свода сталактиты срослись с каменными натеками сталагмитов, образовав причудливые столбы. В одном из них была скрыта в натеках каменная фигура Великого Старца.
Немало времени провела здесь Мона Тихая, упорно освобождая древнее творение от наросших на нем слоев.
Мона Тихая задумала сделать свою скульптуру Великого Старца.
Но теперь иная цель привела ее сюда.
Из пещеры колонн нужно было спуститься крутым ходом в нижнюю пещеру, где находился вход в тайник.
В нем Инка Тихий, Кара Яр и Гиго Гант когда-то нашли не только письмена, рисунки, но и сами аппараты, без которых остов «Поиска», сохраненного фаэтами, был бы мертв.
Но ни Гиго Гант, ни Кара Яр, ни Инка Тихий не знали тогда, что в тайнике есть еще один тайник. О нем знала только Первая Мать, но она молчала.
И вот теперь в глубинной тишине при свете холодных факелов две Матери и их уродливый спутник остановились не перед дальней стеной тайника, как можно было бы ожидать, а перед стеной, в которой была уже открыта дверь, но только изнутри хранилища.
– Мне не открыть, – Мона Тихая бессильно опустилась на камень. – Мои глаза не смогут лгать… Во мне нет желания двинуть стены.
– Тогда пусть матери позволят мне, – вмешался молодой марианин и, прихрамывая, подошел к стене. – Но я не вижу здесь спирали. Куда смотреть? Чему приказывать открыться?
– Собери всю силу воли, – певуче сказала Лада Луа. – Представь себе все то, что сейчас увидишь, когда падет стена.
– Устройство для распада вещества? Но на что оно похоже, хотел бы я знать! На остродышащую ящерицу или на мой несчастный горб?
– Сейчас увидишь. В предании сказано, что все зависит от силы желания дерзающих и от чистоты их замысла.
– Тогда стена не устоит!
Обе матери сели на камень поодаль. Лада Луа тихо сказала:
– Без нашей помощи, пожалуй, он скорее откроет.
Мона Тихая усмехнулась:
– Вспоминаешь, как я мешала сыну?
– Нет, почему же? Ты сама привела нас сюда, решилась.
Марианин стоял перед стеной и пристально смотрел перед собой, вкладывая во взгляд всю силу своего желания.
И опять, как несколько циклов назад, сработали древние механизмы, настроенные на излучение мозга. Не понадобилось даже помогать противовесам. Стена сама собой упала внутрь, Марианин, чуть волоча ногу, бросился вперед.
– Здесь пусто! – закричал он. – Ничего нет!
Обе Матери переглянулись. Разгневанный юноша стоял перед ними:
– Ты обещала, Мона Тихая, что мы возьмем отсюда готовое устройство, чтоб сразу же лететь на Луа! Кто взял его?
Мона Тихая развела руками.
– Я обвиняю! – вне себя от гнева бросил ей в лицо юноша.
Никогда еще не было на Маре такой смуты, как в пору, когда Кир Яркий доказал подвигом зрелости, что планеты Луа и Земля столкнутся много раньше, чем на основе прежних расчетов Инки Тихого и Нота Кри считал старейший звездовед Вокар Несущий. Старец был задет за живое и наотрез отказался признать подвиг зрелости своего ученика. Пылкий, невоздержанный в отличие от спокойной и холодной старшей сестры Кары Яр, тот готов был – впрочем, как и она, – во имя истины смести все на своем пути.
Природа сурово обошлась с ним. Он был горбат и хром от рождения. Сознание ущербности развило в нем честолюбие, чрезмерное даже среди мариан. Он гордился Карой Яр. Она была для него воплощением красоты и примером поведения. Он мечтал, подобно ей, посвятить себя спасению людей на Земле.
И несмотря на физические недостатки, готовился к полету на Луа.
Его необыкновенные способности поразили Вокара Несущего. Сочувствуя гордому юноше, он поначалу отнесся к нему с особым вниманием и даже прощал коробящую всех резкость его суждений обо всем на свете. Но когда тот стал опровергать его собственные выводы, оскорбленный старец пришел поделиться обидой с своим давним другом Моной Тихой.
Мона Тихая была занята завершением каменного изваяния сказочного фаэта.
Продолжая работу, неуловимыми движениями делая каменное лицо живым, Мона Тихая выслушала старого звездоведа.
– Не горевало бы сердце мое, – она отложила резец, – ежели бы прав оказался не ты, Вокар Несущий, оплот Знания на Маре, а юный Кир Яркий. Не обижайся и узнай, что передано Совету Матерей по электромагнитной связи с Земли.
И Вокар Несущий выслушал печальную историю изгнания из Толлы бога Кетсалькоатля и злодеяний в городе Солнца.
– Ответствуй мне, можно ли признать разумными людей, столь кровожадных и коварных? Там, возможно, все женщины жестоки и ревнивы. Кровавые преступления – обыденность. Могли бы стать такими извергами потомки просвещенных фаэтов? Могли ли так одичать? Не земные ли это чудища, обретшие зачатки разума, чтобы стать свирепее и страшнее всех зверей планеты?
Вокар Несущий не мог отделаться от ощущения, что в их беседе принимает участие и этот третий, с высоким лбом, нависшими бровями и вьющейся каменной бородой. Ему хотелось угадать, что сказал бы он, побывавший на Земле? Но изваяние молчало.
– Ты права, Первая Мать, – после раздумья произнес Вокар Несущий. – Вмешательство в судьбу планет не было бы оправдано Великим Старцем. Думаю, что он, заботясь о марианах, ради которых наложил свои Запреты на опасные области Знания, предложил бы сейчас Миссии Разума вернуться с Земы на Map прежде, чем планеты столкнутся.
Мона Тихая проницательно посмотрела на звездоведа:
– Так вещал бы древний Старец? Но ты, хранитель Знания, заложенного им, ты сам-то ведь считаешь, что предстоящее противостояние не так опасно и твой новый ученик не прав?
– Сближение планет рождает взрыв стихий. Не счесть всех бедствий на Земле. Марианам надобно вернуться.
– Тогда истинно жаль, что ты, первый звездовед Мара, не согласен с юным Киром Ярким, – сказала Мона Тихая, углубляя резцом складки между бровями на изваянии Великого Старца.
– Почему? – изумился Вокар Несущий.
– Увы, тебе дано познать лишь звезды, а не сердца мариан.
– Сердца и звезды?
– Пойми, разгул стихий лишь привлечет к себе тех, кто ищет подвига. Будь твое мнение о скором столкновении планет таким же, как у дерзкого юнца, оно могло бы убедить Инку Тихого скорей вернуться, к нам на Map. А его ведь ждет мать.
Вокар Несущий задумался, искоса глядя на скульптуру и ваятельницу, нервно перекладывающую резцы.
– Математический расчет порой зависит от того, как пользоваться вычислительными устройствами, – неуверенно начал он. – Первая Мать подсказала новый подход, – уже решительнее продолжал он. – Я проверю выводы своего юного ученика, и пусть он будет прав, дабы я мог присоединить свой голос к предостережению участникам Миссии Разума.
– Значит, мы понимаем друг друга, – закончила Мона Тихая, набрасывая на скульптуру кусок ткани. – Когда вернутся с Земли мариане, распад вещества должен остаться тайной навеки, как завещал Он.
Так неожиданно для Кира Яркого его подвиг зрелости был вдруг признан «содеянным», а он сам – достойным участия в полете на космическом корабле «Поиск-2», сооружение которого по чертежам древних фаэтов завершалось в глубинных мастерских Мара.
Кир Яркий в запале молодости приписал успех себе и направил всю присущую ему энергию на снаряжение корабля, которым будет управлять.
Велико же было его потрясение, когда он узнал, что готовый корабль будет бесполезен для полета к Луа, потому что самого главного в его снаряжении – устройства распада вещества – на нем нет…
Глубинный город мариан жил своей повседневной жизнью.
Бесчисленные галереи на разных уровнях пересекались сложной сетью. Вереницы худощавых, быстрых мариан шли по ним друг за другом, редко рядом (узкие проходы затрудняли встречное движение пар, и у мариан выработалась привычка ходить вереницей). Каждый шел по своему делу, но со стороны могло показаться, что всех ведет одна цель.
Кир Яркий из-за горба и хромоты резко выделялся в общей толпе. Многие знали его, одолевшего в споре самого Вокара Несущего, и с интересом провожали его взглядами. У него было много сторонников, в особенности среди молодежи. Немало мариан готовы были разделить с ним все опасности полета в космос.
Но сейчас только один Кир Яркий ковылял в бесконечной веренице мариан, влекомый мыслью о Луа. Он даже неприязненно смотрел на тех, кто сворачивал в «пещеры предметов быта». Ему казалось чуть ли не кощунством заниматься сейчас выбором необходимых для повседневной жизни вещей, настойчиво предлагаемых в пещерах быта каждому, казалось невозможным спокойно есть, спать, читать письмена, учиться в «пещерах Знания», мимо которых он проходил, или увлеченно трудиться в глубинных мастерских, куда вели крутые спуски, заполнявшиеся марианами лишь перед началом или после окончания работы.
У Кира Яркого времени в запасе было достаточно, желая совладать с волнением, охватившим его перед встречей с самой Моной Тихой, Первой Матерью Совета Любви и Заботы, он решил спуститься в глубинные пещеры, увидеть, где будут осуществляться замыслы, которым он решил себя посвятить. Он считал, что это завещано ему сестрой.
Кир Яркий ощутил характерный запах машинного производства. Ветер глубин дул в лицо и заставлял расширяться ноздри.
Кир Яркий и прежде бывал здесь. Громады самодействующих машин всегда поражали и даже чуть угнетали его. Но сейчас они представились ему совсем иными, могучими и послушными, призванными осуществить его замысел.
Он поговорил с глубинными инженерами. Они сочувственно и с уважением выслушивали его, не подавая виду, что несколько озадачены. Ведь им предстояло делать нечто совершенно незнакомое, и даже неизвестно, что именно.
Однако техника Мара была столь высока, что никто не сомневался в ее возможностях.
У Кира Яркого все еще оставалось время, и он забрел еще и в пещеры знатоков вещества. Нагромождение пирамид, сфер, кубов. Загадочные, труднопонимаемые опыты, которые велись здесь, на миг заставили Кира Яркого пожалеть, что он не стал учеником этих знатоков Знания. Гигантские аппараты доставали до нависающих сводов. Они казались сказочными.
Но ведь и задание, которое им готовится, тоже сказочное! До сих пор обо всем этом говорилось только в небылицах.
Мона Тихая приняла взволнованного юношу не у себя в келье, а в пещере Совета Матерей.
Кир Яркий оглядел своды с начинающимися образовываться на них сталагмитами, потом стену с натеками, около которой когда-то стояла его сестра, не ожидая приговора, а обвиняя Совет Матерей. Он поступит так же!
Мона Тихая пристально рассматривала невзрачного юношу. Глаза его так горели из-под нависшего лба, что казалось, могли бы светиться в темноте.
– Что привело тебя сюда, Кир Яркий? Я убедила твоего учителя признать твой подвиг зрелости. Чего же ты еще хочешь?
– Только равнодушие может подсказать такой вопрос! – запальчиво воскликнул Кир Яркий.
Мона Тихая нахмурилась:
– Незрелые слова не могут ранить сердце. Дано ли марианам заподозрить в равнодушии Матерей?
– Дано! Глубинами разума дано! Как лететь на Луа, если устройства распада вещества для изменения ее орбиты еще нет и тайна фаэтов так и не открыта?
– Мыслишь ты, юноша дерзкий, что только истинное равнодушие к грядущим судьбам мариан могло бы преждевременно раскрыть опасную тайну?
– О какой преждевременности можно говорить, когда остались считанные циклы до столкновения планет! Даже сам Вокар Несущий согласился в этом со мной. А устройство распада вещества нам, марианам, надо еще научиться делать в своих мастерских.
– Кто скажет мне, что учиться этому необходимо?
– Как это понимать?
– Любой предмет мы ощущаем с двух сторон. Ты можешь вспомнить, что в тайнике, раскрытом при твоей сестре, нашлись не только чертежи, но и готовое оборудование корабля. Того же надо ожидать и в тайнике распада. Узнай, что ни твоей сестры, ни ее спутников не останется на Земле, Совет Любви и Заботы вызвал бы их на Map.
– Но, кроме них, на Земле живут люди, совсем такие же, как мы! Не группу мариан, открывших их, хотели мы спасать, а тех, кто подобен нам разумом!
– Увы, – вздохнула Мона Тихая. – Земных животных, лишь внешне схожих с нами, нельзя признать разумными. Спасение их от катастрофы лишь позволит им самим вызвать в грядущем подобную катастрофу.
– Позор! – закричал Кир Яркий. – Не верю, чтобы так могла говорить Первая Мать Совета Любви и Заботы! К кому любовь? О ком забота?
Мона Тихая словно слилась со сталагмитом, о который оперлась. Черты ее стали недвижны.
– Только Мать и может извинить твои слова.
– Юность, юность! – кричал Кир Яркий, размахивая руками. – Почему я родился на этой планете глубинных нор? Лучше бы мне погибнуть на берегу безмерного сверкающего моря среди себе подобных, простирающих руки к огромному слепящему солнцу, чем прозябать здесь в затхлой глубине, где бескрылы мысли и бездумны запреты!
– Запрет опасных знаний – забота о грядущем. Потому и существует раса мариан, став непохожей на фаэтов.
– Убогое племя, лишенное знаний, которые открыли бы им весь мир! Истина не в запрете, а в служении Знания благу Жизни.
– Слова, подобные шуршанью камня, сорвавшегося с высоты.
– Пусть я сорвусь, но скажу, что Великий Старец ошибся, по крайней мере, дважды.
Мона Тихая укоризненно покачала головой:
– Даже Великий Старец?
– Да. В первый раз, когда открыл всем тайну распада вещества, надеясь страхом примирить безумных. Второй же раз, когда, поняв свое бессилие, напуганный трагедией Фаэны, он отшатнулся от Света Знания, навечно запретив искать его.
– Ты жарко говоришь, но убедить меня не сможешь.
– Тогда пусть сын твой с Земли скажет об этом!
Это слово с Земли было получено Советом Матерей и потрясло мариан до глубины души. Три марианина и три марианки, претерпевшие столько испытаний и узнавшие людей о самых плохих сторон, наотрез отказались возвращаться на Map, требуя изменений орбиты Луа, как было договорено перед их отлетом.
Моне Тихой пришлось сдаться. Этому способствовал еще и упрек Лады Луа, которая напомнила, что если у нее на Земле – дочь Эра, то у Первой Матери там и сын и дочь. И если Первая Мать хочет быть матерью всем марианам, то прежде всего должна показать себя матерью своих детей.
И вот Кир Яркий бросил ей в лицо:
– Я обвиняю!
Он не знал, что в тайнике не было устройства распада вещества. Последние заряды, которыми располагали фаэты, обитавшие на космических базах близ Фобо и Деймо, были использованы ими в попытках уничтожить друг друга.